Гримгар из пепла и иллюзий.
Уровень четвёртый
«Идущие указанной тропой»
Авто р: Дзюмодзи Ао
Иллюстрации: Ширай Эйри
Всех оставшихся орков перебили. Шихору плакала от облегчения. Юме обнимала её за плечи, гладя по голове и шепча "Всё, всё хорошо, всё в порядке... Юме тоже рада что всё закончилось..."
– Можешь встать? – спросила Мэри.
Да. Погоди, нет. Ложь соблазнительно повисла на языке – может, если он скажет "нет", Мэри будет с ним заботлива, посочувствует ему... Но Харухиро передумал.
– Да, всё в порядке, – сказал он, поднимаясь, – Но хватит обо мне, меня больше беспокоит...
Почему Могзо просто стоит там? Все отмечают победу, спорят из-за денег, получают лечение, но Могзо просто стоит. А ещё с ним что-то не так. Обе его руки просто висят вдоль тела, и он уронил свой меч. На самом деле, удивительно что он вообще может стоять.
В его состоянии даже способность просто стоять впечатляет. Его шлем искорёжен и вдавлен сбоку. Из щелей доспеха вытекает кровь и капает на пол. И тут он начал падать, медленно, невыносимо медленно. Словно подпорка, всё это время державшая что-то тяжёлое, вдруг исчезла.
У Мэри перехватило дыхание. Харухиро позвал его по имени.
– Могзо?..
Услышав собственное имя, Могзо медленно встал на ноги.
– Чёрт, – выдохнул Харухиро, прижимая ладонь к груди.
Могзо по-настоящему напугал его. На долю секунды он запаниковал. Он подумал, что случилось что-то, что никак не должно было случиться, и был счастлив, что ошибся.
– Не пугай меня так, Могзо
– А, прости, прости, – Могзо хихикнул, почесав в затылке
Всю его голову заливала кровь, и Харухиро никак не удавалось разглядеть выражение лица. Но, видимо, он каким-то образом в порядке.
– Я рад, что ты цел, – прошептал Харухиро. Он закрыл глаза, и обхватил голову руками, подавляя внезапно подступившие слёзы, – Я так рад, что ты жив…
В тот жуткий момент, когда ему почудилось худшее, Харухиро просто не знал, что делать. Если бы что-то такое и правда произошло, это было бы очень плохо. Хуже чем плохо – невыносимо. Но этого не произошло. Никак не могло произойти.
– Я так рад… – Харухиро и в самом деле плакал. Его руки были мокры от слёз, такое облегчение он чувствовал.
Никогда в жизни он не испытывал такого облегчения и счастья. Он и вправду подумал, что всё кончено, и мечта о том, что все выйдут из битвы целыми и более-менее невредимыми, оказалась разбита вдребезги. Впрочем, у него вроде бы уже был подобный сон. Вещий сон, наверное. Вчерашний сон, в котором всё пошло кошмарным образом не так. Странно. Почему ему приснился такой сон? Но неважно, всё ведь в порядке. Могзо ранен и истекает кровью, но он жив. Остальное не имеет значения.
– Всё хорошо…
Харухиро расслышал собственный шёпот в темноте. Он уронил руки. Комната в ветхом общежитии солдат добровольческого корпуса погружена во мрак. Он спал? Наверное. А значит… Он не хотел об этом думать. И всё же какая-то его часть желала убедиться.
Ведомый желанием убедиться наверняка, он сел на кровати. Всё та же комната, в которой они живут с самого начала; две двухъярусные кровати. На верхней лежанке второй кровати храпит Ранта. Лежанка под ним… пуста. Больше там никто не спит.
Потому что Могзо больше нет. Он ушёл и никогда не вернётся.
Этот невыносимый груз реальности.
Смерть человека – это всегда трагедия.
Харухиро не мог себе и представить, что в конце концов будет вынужден вновь пережить такое.
Разумеется, он понимал, что всё могло кончиться именно так. Вероятно, он, серьёзнее всех своих товарищей размышлял на эту тему, и до глубины души боялся такого исхода.
Но, даже предполагая гибель одного из товарищей, Харухиро оказался к ней не готов.
Чувство, посетившее его, оказалось чем-то незнакомым, очень сильно отличающимся от той боли, что он испытал после гибели Манато.
Тело перенесли в Ортану, предали огню в крематории на окраине города, и похоронили на склоне холма, под загадочной башней без входов и выходов. Память об этих событиях казалось странно размытой, но всё было улажено довольно быстро. Вероятно, благодаря помощи Рэнджи и его команды.
Однако, трудности на этом лишь начинались.
Товарищ Харухиро, его друг, мёртв. Сожжён, превращён лишь в пепел и кости, спит вечным сном на склоне того холма. Команда Харухиро потеряла Могзо.
Но хотя Могзо и нет больше в живых, свидетельства его жизни остаются с ними.
Например, его снаряжение.
Жутким образом искорёженные латы, смятый шлем, меч Рубака, отнятый у Меченого. Всё это нельзя было сжечь вместе с Могзо, хотя они и хотели бы. Но сжечь металл физически невозможно. С другой стороны, Харухиро и его друзья просто не могли выбросить все эти вещи. Но держать их негде.
–...Может, пока что… сдадим на хранение...
Возражений на предложение Шихору не последовало. Однако, когда они прибыли в банк Йорозу, выяснился неприятный факт.
– Разумеется, наш банк принимает к хранению не только деньги, но и иную собственность.
Девочка в роскошных красно-белых одеждах, отделанных золотом – Йорозу в четвёртом поколении – взглянула на них сквозь монокль в золотой оправе, и со звоном ударила по стойке золотой курительной трубкой.
– Плата за хранение денег – один процент от суммы, за хранение вещей – одна пятидесятая от определённой оценщиком стоимости предмета. Однако, что касается этого шлема и лат, то даже без услуг оценщика видно, что они не обладают никакой ценностью.
– Э… почему?
– Неужели я должна объяснять, Грубиян.
Йорозу называет Харухиро Грубияном с самой первой их встречи. Очень обидно.
– Этот шлем и латы бесполезны. Может, потратившись, их и можно восстановить, но скорее всего кузнец возьмёт их только в качестве металлолома.
– Эй, ты! Следи за языком!
Харухиро тут же схватил и удержал попытавшегося перелезть через стойку Ранту, но мысленно соглашался с ним. Металлолом. Какой ещё металлолом? Это доспехи их друга. Доспехи Могзо. Это память о нём. Никакой это не металлолом. Может, она этого и не знает, но всё равно не имеет права говорить так! Однако, Харухиро ошибся. Йорозу прищурилась и пожала хрупкими плечами.
– Это память о вашем погибшем друге? Йорозу собирает самую разную информацию. Но, пусть и находясь в курсе дела, эта Йорозу четвёртого поколения обязана следовать правилам банка. Она не может нарушить их, ни при каких обстоятельствах. Банк не принимает на хранение вещи, не имеющие никакой ценности. Кроме того, место на складе ограничено. Если эти вещи имеют ценность для вас, то вам следует самим хранить их.
Возразить на это было нечего. Они могут сами заботиться о ценных лишь для них вещах. То есть, должны. Именно так. Им не за что винить Йорозу.
– …А, что насчёт меча?.. - спросила Шихору. Йорозу кивнула.
– Он, разумеется, приемлем. Однако, это бывшее оружие Меченого. Плата будет высока.
Когда меч осмотрел оценщик, цена оказалась не просто высокой – сногсшибательной. Двадцать пять золотых. Плата за хранение – одна пятидесятая цены, то есть, пятьдесят серебряных. Пусть они и могут себе это позволить, но всё же сумма потрясала.
– А можно, мы немножко подумаем?..
Юме права. В общем-то, решать прямо сейчас необязательно. Можно отдать меч на хранение завтра, или послезавтра, попозже.
Однако, как поведала им Йорозу, нужно решить ещё один вопрос.
– Кстати, раз уж вы здесь, вы намерены что-нибудь предпринимать насчёт вклада покойного?
– Вклада?
– В нашем банке хранятся его сбережения. Обычно лишь сам вкладчик может снять свои деньги, но в случае смерти, при соблюдении определённых формальностей, деньги можно передать другим лицам.
– Э… правда?
– Точнее, после того, как штаб добровольческого корпуса Пограничной армии издаст оповещение о смерти и предоставит подписанное властями Ортаны свидетельство о наследнике, наш банк проверит документы, после чего передаст наследнику сбережения покойного.
– Штаб… свидетельство…
– Впрочем, в данный момент банк не имеет права оглашать сумму вклада покойного.
Сколько вообще мог отложить Могзо? Вряд ли много, ведь он всегда тратил свой заработок на доспехи и питание. С другой стороны, оставлять всё как есть будет грубо по отношению к нему. Когда погиб Манато, они все пребывали в таком замешательстве, что не могли завершить его дела. Но на этот раз они сделают всё как следует. Иначе нельзя.
Но разделяют ли остальные чувства Харухиро?
На следующий день после посещения банка Йорозу, он наведался в штаб Красной Луны в одиночку. Ранта ещё спал, Юме и Шихору, когда он позвал их, ответили что-то невнятное. Мэри, разумеется, в общежитии не было. Харухиро пришлось идти одному.
Не успел он попытаться заговорить с Командующим Бри – или Бриттани – как тот первым поприветствовал его.
– О, вот и ты. Молодец что пришёл. Тебя ведь тут награда ждёт не дождётся. Слушай, в чём дело? Решили устраниться от делёжки? Мне тут прохода не дают. Эти Рэнджи с Каджико. Ну, впрочем, речь сейчас не о них, а о вас. Под лежачий камень вода не течёт, так ведь?
– …Награда?.. Э?..
Вознаграждение за участие в операции было выдано по возвращении в Ортану. Тонкие бронзовые монеты, использующиеся армией пограничья – пять штук, каждая номиналом в восемьдесят серебряных.
– А… Вы про награду за Хранителя форта, Зорана Зещщю, и шамана Абаэла?
– Ну да. Разумеется.
Бри облизнул чёрные губы и игриво подмигнул. Перестань, подумал Харухиро. Мне сейчас не до шуток.
– Сотня золотых за Зорана, пятьдесят за Абаэла. В сумме – сто пятьдесят. В особенности за Абаэла – ведь его, как я слышал, ваша команда уничтожила практически без посторонней помощи.
– А… ну, да… наверное. Теперь, когда вы сказали, да, похоже что так.
– Впрочем, возможно, в данном случае лучше разделить награду поровну. Как думаешь? Мда, похоже, никак.
– Ну… да. Я плохо в этом разбираюсь.
– Да что с тобой. Вы же совершили подвиг. Ты что, не рад?
– Рад?..
Он едва сдержал улыбку. Разумеется, слова Бри его вовсе не обрадовали. Нисколько. Так почему же? Улыбка безысходности? Тоже нет. Непонятно. Просто глупый смешок, наверное. Усмешка побеждённого. …Харухиро опустил взгляд и сжал кулаки.
– Нет… не рад… вроде.
– Да уж, наверное.
Бри вздохнул. Харухиро смотрел в пол, и не видел выражения его лица. Да и не хотел видеть.
– В общем, как бы то ни было, вы заслужили награду, и ваша доля у меня. Так что, хотя у Каджико с Рэнджи, похоже, вышел об этом спор – шестьдесят золотых.
– Шестьдесят?!
Разумеется, он был ошеломлён, словно бы пробудился ото сна. Вот бы всё произошедшее оказалось дурным сном.
– Шестьдесять золотых… шестьдесят золотых монет?..
– Именно. Если перевести в серебряные - шесть тысяч. На шестерых… то есть, нет, на пятерых, это будет по двенадцать золотых на человека.
– Двенадцать…
То, как Бри поправился, заменив шестерых пятерыми, разумеется, задело Харухиро, но всё же названная сумма поражала.
Впрочем, радости он по-прежнему не ощущал.
Ни капли.
– …Я не уверен, что имею право принимать награду.
– Не уверен?
– Нет… я возьму. Спасибо. Лучше, когда деньги есть, чем когда их нет. Просто, мне неловко. А, но сначала…
– Оповещение о смерти и свидетельство о наследовании, угадал?
– Да.
– Придётся чуточку подождать.
– Можно узнать, почему?
– Бюрократия. Потребуется дней десять чтобы подготовить бумаги. Неделя, если повезёт. Меньше чем за шесть дней ни за что не получится. Что? Ты надеялся разобраться со всем по-быстрому?
– …Честно говоря, да, наверное.
– Такие дела быстро не делаются. В случае прямого кровного родства, конечно, можно было бы сразу идти в Тенборо и подписывать бумаги. Но добровольцы ведь не родственники. Разве что в том случае, когда вступают в брак.
– Брак…
Слово, не имеющее отношения к реальности. Могзо уже никогда не женится, но Харухиро была невыносима эта мысль. Никогда. Он мёртв. Ложь. Харухиро сам, своими руками поднял безжизненное тело Могзо, сам отнёс его в крематорий, и своими глазами видел, как его друг превращается лишь в пепел и кости. И всё же не верил в это. Не хотел верить.
– Он ведь не сделал этого, а? Тот парень. Не женился.
– …Вы правы.
– Холостой солдат добровольческого корпуса, и, разумеется, без родственников, а штаб должен выдать свидетельство о его личности. Мне потребуются подписи вас всех.
– Э? Меня одного недостаточно?..
– Именно. Нужны подписи всей команды. Притом, в моём присутствии. Иначе нельзя, закон есть закон.
– Сделаем.
– Буду ждать.
С тяжёлым сердцем покинув штаб добровольческого корпуса, Харухиро в нерешительности остановился. С Рантой, Юме и Шихору всё ясно. Но как Мэри?..
Если подумать, до сих пор они, без каких-либо договорённостей каждый день как-то сами собой собирались у северных ворот. Теперь, когда Могзо больше нет, всё ведь не будет как прежде? Наверное. После похорон Мэри переночевала в комнате Юме и Шихору, и оставалась вместе со всеми до полудня. Они вместе решали, как быть со снаряжением Могзо, вместе ходили в банк Йорозу, и простились с Мэри тем вечером, ничего не упомянув про следующий день.
Интересно, как у неё дела. Возможно, Юме с Шихору знают адрес того общежития, где Мэри снимает комнату. Нужно спросить у них и проведать её. Или нет, лучше попросить Юме и Шихору, чтобы они сами сходили. Как девушки к девушке. В общем, нужно так или иначе связаться с ней. У Харухиро ведь шестьдесят золотых награды. Их нужно разделить между ними, пятерыми. Пятерыми... Одного не хватает. Разделить на пятерых... Но ведь армейские монеты разделить не выйдет. Нужно сначала их обналичить. Наверное, это можно сделать в банке Йорозу. Можно сходить прямо сейчас. Но Харухиро, не позаботившись о документах, про которые ему рассказала Йорозу, не мог решиться снова показаться перед ней.
– А-а…
Харухиро побрёл обратно в общежитие. В нём начало нарастать раздражение.
– Как же всё надоело…
Ему хотелось опуститься на корточки, обхватить голову руками. И просто сидеть.
Внезапно, Харухиро вспомнил о Шоко. Я ведь почти забыл, подумал он. Мерзко. Я мерзкий человек. Почти до смешного гадкий. Шоко тоже погибла. Её больше нет. Вся её команда, наверное, уничтожена. Что стало с ней? Позаботился ли кто-нибудь о том, чтобы похоронить её как положено? Собственно говоря, пограничная армия старается не бросать погибших на поле боя, и хоронить их как следует.
Значит, она тоже погребена.
Сожжена, стала лишь костьми и пеплом, и похоронена на том холме. Иначе нельзя. Если тело не кремировать, проклятие Бессмертного Короля обратит её в зомби. Нельзя, чтобы Шоко превратилась в зомби. Это отвратительно. Недопустимо.
Погибший человек лишается даже собственного тела. Но живые должны как-то жить дальше.
Делал ли я всё, что мог, подумал Харухиро. Делаю ли всё, что могу? А, Могзо? Или я достиг предела? Не к чему больше стремиться, нечего больше желать? Нет, конечно же. До сих пор я совершал лишь одни сплошные ошибки.
Ответа, разумеется, не было. Могзо больше нет. Как и Шоко. Они мертвы.
Смириться с этим невыносимо трудно, но они мертвы.
Такова реальность.
Такова истина.
– Бросить бы всё это…
Директива. Записываться было необязательно. Комада Шоко, впрочем, записалась. Решение далось тяжело.
– Кто же всё это начал…
Ранта. Этот Ранта.
– …Однако, решение принял я сам.
Если бы Харухиро тоже не проголосовал за, наверное, их команда не приняла бы участие в битве. Нет, не наверное. Скорее всего, не приняла бы. А не услышав от Шоко, что её команда решила откликнуться на директиву, Харухиро бы не передумал. Ему нужно было во что бы то ни стало остановить Шоко. Это опасно. Это безрассудно. Нельзя было соглашаться. Нужно было во что бы то ни стало переубедить товарищей, ведь они могли не записываться. Нужно было их отговорить. Проголосовать против. Пусть бы Ранта возмущался. Нет значит нет. Слишком опасно. Слишком рискованно.
Но Харухиро недооценил риск, и проголосовал за.
Понятно, подумал он. Сейчас, когда всё закончилось, те решения кажутся ошибкой. Ошибкой Харухиро, ошибкой его товарищей. Но нет смысла искать виноватых.
Потому что Могзо не вернуть.
Харухиро поднял глаза к небу. Сколько времени, интересно. Где-то три пополудни? Небо издевательски ясное. Харухиро обессиленно вздохнул. У нас солнечно, Могзо.
– …Я не могу не оглядываться на прошлое. Что мне ещё остаётся…
Невыносимо прекрасное небо словно бы насмехалось над ним.
Харухиро прикрыл глаза правой рукой. Солнечный свет просачивался сквозь ладонь.
Без сил
Юме не чувствовала в себе никаких сил. Почему? Она и сама не знала. Не имея никаких сил, она просто не чувствовала их в себе, вот и всё.
Не чувствуя сил, даже просто подняться в тягость. Поэтому Юме лежала распростёршись на своей лежанке, на нижнем ярусе кровати в скудной комнатушке общежития солдат добровольческого корпуса.
Иногда она ворочалась, но ей казалось, что сил едва хватает даже чтобы ворочаться.
По правде говоря, Юме уже некоторое время хотелось в туалет.
Лучше бы сходить. Нет, нужно сходить. Но, какой бы очевидной не была эта мысль, Юме не чувствовала в себе сил шевельнуться.
– Юме, – позвал её голос Шихору.
Нужно ответить. Однако, тяжело даже заговорить.
– …М? – в конце концов выдавила из себя Юме.
– …Кушать не хочешь?
– М-м…
Юме задумалась. Да, пожалуй, она не против. Если найдётся что съесть, то можно и поесть. С другой стороны, не то чтобы ей так уж хотелось есть. Ну, в общем, она могла бы поесть, но пока не особо голодна, что-то в таком роде.
– …М-м.
– Можно заболеть… если не есть… наверное…
– М-м…
– Юме?
– М?
– Ты слушаешь?
– М-м…
Фигово, подумала Юме, уже уставшая от своего состояния. Она не может даже толком ответить. Но, даже прекрасно понимая это, ей никак не удавалось взять себя в руки.
Она ведь не дурачится. Всё тело словно превратилось в желе. И не только тело. Разум тоже затуманен, и мысли еле ворочаются.
– …Да перестань уже. – обронила Шихору. Тихим шёпотом, то ли желая, чтобы Юме услышала, то ли нет – непонятно.
Но, несомненно, Шихору вышла из себя. Её слова отчётливо передают раздражение. Она ни разу ещё не позволяла себе выражаться так резко. Во всяком случае, Юме ни разу не слышала от неё такого.
Она сделала над собой усилие и села, повернувшись к кровати Шихору. Та отвела взгляд – или, точнее, понурила голову.
– …Прости, Шихору.
Шихору дёрнула головой, словно отрицая.
– …Нет, это всё я… прости, пожалуйста.
– Шихору же ни в чём не виновата.
– Но…
– Шихору ведь не со зла.
– Ты… ты ошибаешься.
– Не со зла, говорю же.
– Я… сказала не подумав.
– Вон оно как…
– …Как же мы все… теперь?..
– М-м…
Юме попыталась задуматься. Однако, голова ничего не соображала. Извилины словно сплелись в узел.
И всё же она думала. Отчаянно рылась в голове, пытаясь найти нужные слова.
– Слушай, Шихору.
– Угу.
– Понимаешь, Юме плохо умеет о таком говорить. Это тяжело… это горько, это очень больно. Для всех, наверное.
– …Да уж.
– Смотри, вот представь себе, например, словно идёт очень сильный ливень…
– Угу.
– И он льёт и льёт, как из ведра, а тебе приходится идти под этим ливнем, и как бы ты чувствовала себя? Ведь как ни желай, чтобы дождь перестал, он не перестанет.
– Угу.
– Это уже не тот случай, когда кто-нибудь может помочь. Потому что, кажется, уже ничего нельзя сделать.
– …Ничего… да, наверное.
– И, понимаешь, раз уже ничего нельзя сделать, потому что уже ничего нельзя сделать, всё кажется бессмысленным. Всё кажется каким-то неправильным. И Юме понятия не имеет, как вообще получилось, что всё закончилось вот так.
– И я… я тоже.
– Почему мы не предусмотрели это. Ведь это должно было быть очевидно. Этого можно было избежать.
Ведь это уже не первый раз.
Второй.
И всё же они даже не представляли себе, что всё может так обернуться.
Что они потеряют товарища.
Что Могзо погибнет.
– Юме такая дура…
Юме снова легла, уткнувшись в кровать. Она чувствовала отвратительную тяжесть во всём теле.
– …Юме очень глупая. Очень, очень глупая, и может лишь лежать вот так…
Шихору промолчала.
Начало клонить в сон. Но нет, нельзя спать. Юме перекатилась на спину. Отяжелевшее тело едва слушалось. Пожалуй, какое-то время она останется лежать так. Нет сил двигаться.
Партнёр
– Эй, отец! Ещё сорруза! – проорал Ранта, подняв указательный палец левой руки. В то же время он продолжал поглощать предыдущую порцию, но брызнувший изо рта во все стороны бульон с лапшой его не волновал.
Здесь, в южном районе Ортаны, на Аллее Мастеровых, находится единственный в округе лоток, торгующий соррузом. Сорруз – блюдо из жёлтой пшеничной лапши и жареного мяса в солёном бульоне. Это не то блюдо, про которое кричат «объеденье!» едва попробовав. Скорее, понравится он или нет – дело вкуса. И с первого раза сорруз может даже не произвести особого впечатления. Однако, со временем у покупателей возникает желание вновь попробовать это сытное блюдо, и со временем оно пленяет их. И раз в десять, нет, в пять, то есть нет, раз хотя бы в три дня хочется съесть его снова.
Перед Рантой громоздилось множество больших чашек.
Уже семь.
Та, что доедал Ранта, будет восьмой; он придвинул к себе только что заказанную девятую.
Сорруз, когда его только-только приготовили, горячий. Без преувеличения, адски горячий. Но Ранта, не заботясь даже о том чтобы подуть на истекающий паром бульон, принялся глотать кушанье.
Бульон обжёг ему рот. Честно говоря, он уже почти не чувствовал вкуса. Живот раздулся, словно у беременной женщины. Глотать было уже немного больно, но Ранта не останавливался. Он прикончил последние куски из восьмой чашки.
– Б-ха-а-а!... Ух-х…
Пришла очередь девятой чашки. От взметнувшегося облака пара у Ранты на мгновение закружилась голова. Аромат курицы, свиного сала, лука и моркови должен был бы подстегнуть аппетит, но сейчас оказался неспособен пересилить изжогу.
– Эй, парень, ты как?..
Продавец сорруза вгляделся в лицо Ранты. Тот кивнул и вытер лицо рукой. Он был весь заляпан бульоном, по лицу струился пот, из носа текло. Что тебе за дело до моего лица, подумал Ранта. Не лезь.
– Ух-х!...
Ранта взялся за девятую чашку. Стоило ему начать втягивать в себя лапшу, как к горлу подступила тошнота. Он торопливо прижал ладонь ко рту.
…Тошнит, значит.
Ну точно, тошнит.
Уже не лезет.
Потому что я ел. Ел, ел, и снова ел. Ел чтобы есть.
«Давай сделаем это. Откроем лавку.»
Перед глазами встало лицо товарища – нет, партнёра.
Такое, каким Ранта запомнил его в тот день.
Необычайно радостное выражение его лица.
«Но я не хочу продавать сорруз. Я хочу делать рамен. Пока копим деньги, можно будет экспериментировать со вкусом. И когда добьёмся успеха, сделаем это. Откроем нашу лавку»
– Ага…
Но, хоть он и дал ответ, партнёр его уже не услышит.
Остаётся лишь есть. Здесь и сейчас. Неуклонно, неотступно глотать сорруз, который так любил его партнёр. Есть его, просто чтобы есть. Даже если уже не лезет. Даже если живот набит до отказа, даже если приходится силой запихивать в себя каждый новый глоток – есть. Есть. Есть и есть снова.
– О-о-о-о-о-о-о-о!..
Потому что…
Потому что.
…Потому что.
– Ды бедь бодьше дикода!...
Да, партнёр. Сколько бы я не заказывал, ты больше никогда не съешь сорруза.
Но ничего. Ранта-сама съест всё за тебя, партнёр. Почему? Какой в этом смысл? Без понятия. Не знаю, и мне плевать. Просто это кажется правильным. Я не могу иначе.
– Гхеаа… Отец… Ещё одну!
– Но, но, парень, послушай…
– Я в порядке! Скорее!..
– П-понял…
– Девятая…
Ранта приканчивал девятую кружку. Он ускорился, принялся глотать лапшу быстрее, но она всё не заканчивалась. Его рука остановилась. От приступа тошноты помутилось в глазах. Перехватило дыхание. Ранта задыхался.
Внезапно он заметил. Вокруг необычно шумно. Оглядевшись, Ранта обнаружил, что вокруг него толпятся люди. Местные работники, солдаты добровольческого корпуса, ещё кто-то. Что такое? Чего они все так пялятся?
«Эй, он ведь уже десятую….» «Ого… быть не может…» «Невозможно» «Ты бы смог так?» «Я – ни за что» «Обалдеть…» «Но он ведь долго так не сможет» «Да уж» «Именно. Десять чашек. Подумать только. Десять. С ума сойти» «Во даёт» «Десятая»
Ранта фыркнул.
И вдруг ощутил что-то инородное. Что-то застряло в ноздре?
Поковырявшись пальцем, Ранта обнаружил лапшу из сорруза. Он подумал было выбросить её, но ведь партнёр ни за что бы так не поступил. Ранта бросил обрывок лапши в уже и без того набитый рот.
– Эй, там. Смотрите хорошенько, вы. Десять кружка или сколько ещё, мой желудок вместит сколько нужно! Это пустяки!
…Приступим.
Усилием воли вернув себе настрой, Ранта в один глоток доел содержимое девятой кружки. Теперь десятая. Голова закружилась, но это неважно.
– Оря-а-а-а-а-а!
Ранта вскочил и принялся заталкивать в себя адски горячий бульон с лапшой. Зрители разразились воплями одобрения. Подбодрённый, а скорее даже распалённый этой поддержкой, Ранта заглотил десятую кружку сорруза в какие-то десять секунд. Не только лапшу, но и бульон тоже.
– Видали, а?!... Отец, следующую, давай!
– Ага!
«Уо-о-о-о!» «Во он жрать!» «Во даёт парень!» «Обалдеть!» «Давай ещё!» «Давай, сколько сможешь!» «Давай!» «Ну же!..»
