Кэрол вспоминает Австралию 7 страница

- О, конечно, я о ней позабочусь, - послушно говорит он, и, поворачиваясь к Блейдси, я ловлю в ее глазах презрение, но делаю вид, что ничего не замечаю.

Вступать с ней в заговор пока еще рано.

- Теперь я чувствую себя намного увереннее. Спасибо вам огромное, Брюс, - улыбается она.

Потом поднимается и уходит на кухню, позволяя мне оценить достоинства товара. Под черными леггинсами колышутся внушительные ляжки, а груди у нее такие, что в них можно играть в прятки.

- Не за что. Скажите спасибо вашему мужу, моему доброму приятелю Клиффу. Маленькие друзья в высоких кабинетах, что бы мы без них делали, а, Блейдси?

- Ты прав, Брюс, очень верно сказано.

Блейдси пытается произнести это с видом мудреца, но получается бледно, вяло и пресно. Я смотрю в окно мимо этого жалкого, ничего собой не представляющего мудака и вижу, что не ошибся: снег действительно пошел сильнее.

Извиняюсь и ухожу. Сегодня суббота, но «Хартс» играет на выезде, так что я решаю пойти в управление и поработать сверхурочно. Заглядываю в ежедневник и вижу, что вообще-то я сам назначил своей следственной группе оперативное собрание. Спрашивается, зачем? Наверное, дело в том, что я подслушал, как Драммонд говорила Карен Фултон, что планирует на сегодня покупки рождественских подарков. Извини, не получится!

 

Выключаю газ

 

Визит в управление - время на ветер. До совещания иду в столовую и без всякого удовольствия вливаю в себя две чашки черного кофе. Тоули, сучара, испортил праздник, включив в мою бригаду облезлую мымру Аманду, что б ее, Драммонд. Пытаюсь направить придурков на нужный путь, а в ответ слышу недовольный скулеж - как будто ей задницу прищемили, вызвав на работу именно сегодня.

- Итак, ситуация выглядит следующим образом: в ночь убийства Эфана Вури в районе дискотеки «Джемми Джо» видели Гормана и Сеттерингтона, двух громил, уже задерживавшихся по обвинению в организованном - я подчеркиваю, в организованном - насилии. На самой дискотеке их, понятно, не было, но это и не имеет значения. Вам известно, как эти два подонка терроризируют наш город. Сейчас нам важно держать их под наблюдением, чтобы быть в курсе того, что они замышляют. Знать их модус операнди.

Итак, что изменилось в их поведении? С кем они встречаются? Нам также следует добиться более детальных показаний от свидетелей: Марка Уилсона, дежурящего на входе, Фила Александера, владельца заведения, и двух девушек, Сильвии и Эстеллы...

- Не согласна, - подает голос Драммонд.

Кому, мать твою, интересно, согласна ты или не согласна, кошка драная.

- Вот как? Позвольте спросить почему? - улыбаюсь я.

- Ну, помню, у нас в Тэйсайде... - говорит она и начинает нести какой-то не имеющий отношения к расследованию бессвязный бред, ахинею про то, что случилось когда-то в этом тухлом Тэйсайде.

Тэйсайд. Да что там могло вообще случиться? Ну, может, опечку отодрали или вроде того. Там такое считается серьезным преступлением. Да и сколько она там прослужила? Побыла десять минут в роли мальчика на побегушках. Сходи туда, принеси то. А сейчас распинается насчет того, что вот, мол, это убийство дает идеальную возможность установить тесные связи с черножопой общиной. Я бы установил связи. Заставил бы этих пиздюков сплести лодки из банановых шкурок да и отправил бы всех восвояси. Нет, такой бред я терпеть не собираюсь.

- Повторяю, верный подход к расследованию... - начинаю я.

- При всем уважении, Брюс, ваш верный подход не дал пока никаких результатов, - заявляет нахалка.

- Спасибо за очень ценное замечание. Однако ответственность за расследование возложена на меня. И пока я остаюсь во главе группы, мы будем делать так, как я скажу, - холодно сообщаю я.

Надо же, какая наглость. За стервой нужен глаз да глаз.

Тем не менее она не унимается и продолжает жевать свое. В конце концов мы договариваемся, что установлением связей с общиной черножопых займется как раз она сама. Что устраивает меня как нельзя лучше - нет ни малейшего желания выслушивать чириканье этих пташек из джунглей. Спускаюсь вниз с намерением позвонить Банти, но тут меня перехватывает Гас.

- Брюс, только что приняли анонимный звонок. Звонил молодой мужчина. Сказал, что в ту ночь Сеттерингтон, Горман, Лидделл и прочая компания были в клубе.

Я это и без тебя знаю, кукла ты резиновая. Звонил, конечно, Окки, наш наложивший в штаны крысеныш. Толку от такого звонка никакого, если он только не выступит в суде, а выступать Окки не станет, потому что тогда его жалкой жизни придет полный пиздец.

- Хорошо, Гас.

- Что ты собираешься делать?

- Старая история, верно, Гас? Никто их не видел. Никто не встанет в суде и не скажет, что они там были. Думаю, надо поплотнее заняться этой курочкой, которая работает в цветочном магазине, Эстеллой Дэвидсон. Она, конечно, упирается, но больше у нас никого нет. У меня такое впечатление, что Сильвия мало что знает. Драммонд слишком мягко с ними работает. В конце концов у нас тут не общество по защите женщин - мы убийство расследуем.

Да, так я и сделаю, а потом мы с Рэем побеседуем с Окки. Только сначала надо проведать сортир да не забыть прихватить «Сан».

На третьей странице потрясная красотка, чем-то напоминающая ту цыпочку, Стефани Доналдсон, с которой мы так подружились. Эйприл из Ньюкасла. Я слышал что-то про уголь, который таскают в Ньюкасл, но какой смысл возить туда всяких сучек, если там есть такие кобылки.

А вот и сегодняшнее граффити:

КАРЕН ФУЛТОН ДАЕТ В ЖОПУ

Почерк никто не узнает.

Ну же, малышка... Это я, Брюс.

Тебя ждет большая ночь... вот так... давай... Я вытаскиваю напрягшийся, покрытый шелухой хуй. Оттягиваю бледную кожу, под которой пульсирует багровая шишка. Запашок пошел. Бля, как чешутся яйца... Так, давай, детка... этот хуесос доктор с его дерьмовым кремом...

Не думай об этом

...уф... йес... так, так, хорошо... ооо... ооооо... ООО... Эйприл из Ньюкасла... ооооо... так, милашка... оо... уже... уже... ЙЙЙЙЙЙЕЕЕЕЕЕСССССТЬ!

Ооооо... ооо... фу... Сперма стекает по бедрам. Ну и пусть. Это же алкалин. Может, как-то подействует на сыпь. В любом случае хуже от нее не будет. Не то что от этих дерьмовых кремов. Я бы некомпетентных докторов гнал в шею. Коленкой под зад. Если у полицейских что-то не получается, их сажают в дерьмо, а врачам и убийство сходит с рук. А ведь правила для всех должны быть одни.

Обнюхиваю свои черные штаны. От них несет глубоко въевшимся потом, местами проскакивает резкая нотка мочи. Много бы я отдал за хорошую прачку. Да, сейчас мне нужна пташка, которая умела бы готовить и прибираться, а не сосать и подмахивать. Конечно, если уж мечтать, то о такой, у которой порядок со всем. Да, мне нужна замена для Кэрол. До тех пор, пока та не начнет понимать, что к чему, а это случится уже скоро. До нее всегда доходит быстро.

Карен Фултон дает в жопу. Хм-м. Никогда не трахал ее в задницу. Вообще-то драл немало, но хвастать тут нечем - ее пизда не эксклюзивный клуб. Последний раз я отымел Карен после похорон принцессы Дианы. Напоил в дымину и отымел. Все в этом граффити вроде бы в порядке, но мне почему-то видится в нем нечто вроде благого пожелания, нечто такое, что мог бы написать какой-нибудь извращенец типа Тоула.

Я зачеркиваю КАРЕН ФУЛТОН и пишу БОБ ТОУЛ. Смотрю на творение рук своих, и меня вдруг начинает душить смех. Да что смех - слезы текут из глаз.

Выхожу из кабинки и мою руки, но ногти все равно грязные. Смотрю на себя в зеркало, трогаю щетину. Надо как следует (есть, есть Хозяина, есть, есть, есть, есть, есть, есть, есть, есть, мне необходимо питаться, есть, есть, есть, есть) Простые удовольствия. Тепловентилятор под столом гонит на мою ногу волны горячего воздуха. Я постепенно прихожу в себя, как будто только что вылез из танка «шерман», попивая горячий кофе и закусывая «Кит-Кэтом» и пончиком от Кроуфорда. Блаженство прерывает дребезжание телефона. Звонят из города. Это не она. Не Кэрол.

Это она.

Я же велел ей никогда не звонить сюда. Никогда.

- Тебе же велено никогда сюда не звонить, - бросаю я. - У меня серьезное расследование.

- Извини... Мне надо поговорить с тобой. Насчет того, что ты сказал пару недель назад. Ты ведь не шутил?

О чем эта дура толкует?

- Что? О чем ты?

- На прошлой неделе, Брюс... ты сказал, что любишь меня? Помнишь? - Голос падает на октаву. - Или ты просто все придумал, потому что посчитал, что я хотела это услышать?

Почему я это сказал? Да потому что хуй стоял, а он, как известно, стыда не имеет. А уж если этот хуй приделан к Брюсу Робертсону, то тут вообще о совести какой разговор. В этой жизни простой парень не может позволить себе иметь совесть; эта роскошь для богатых, а для остальных - кандалы на ногах да ядро на цепи. Да и захоти я вдруг ее обрести - чего я не хочу, - где взять-то? Не в баре же у Вули?

И все же любопытно, у этой стервы прорезались опасные ростки интеллекта. Что ж, придется преподать тупой телке урок.

- Не думаю, что я так сказал. Я сказал, если ты помнишь, что могу легко полюбить тебя. Но я также сказал, что если дам тебе свою любовь, духовную любовь, то тебе придется собрать все силы, чтобы принять ее. Помнишь?

Следует долгое молчание. Наконец она выдавливает из себя:

- Помню...

Ни хуя она не помнит. Накачается «прозаком» или чем там еще, что дает ей Росси якобы для успокоения нервов.

- Я сказал, чтобы ты ушла и не возвращалась, пока не поймешь, что достаточно сильна для моей любви. Да, ты получишь мою любовь. Ты получишь всю любовь, что только есть в мире. Ты даже представить не можешь, сколько этой любви свалится на тебя...

Как же, черт, ее зовут, женушку Херли... Бригитта... Сара... Крисси... Крисси!

- Крисси... о Крисси, послушай... тебе придется быть сильной, очень сильной, чтобы принять ее... - Я подпускаю в голос немного дрожи. - Потому что если я дам ее тебе и не получу назад, то она просто разорвет меня пополам...

Входит Гас. Подгребает к моему столу, берет мою почти пустую кружку с эмблемой «Хартс» и показывает на чайник. Я поднимаю вверх большой палец. Ладно хоть на этот раз взял нужную кружку.

В трубке слышится странный приглушенный звук, после которого Крисси начинает жалобно лепетать:

- Брюс, мне так жаль... мне только нужно знать, как у нас с тобой. Потому что вы... ты и Боб... и как насчет Кэрол?

- Кэрол здесь ни при чем. До тех пор, пока есть ты и я, в реальном смысле, до тех пор Кэрол - моя и только моя проблема.

Наступает пауза. Чертова лампа опять мигает. Неудивительно, что меня здесь тошнит. Неужели эти жмоты не могут сделать так, чтобы все нормально работало?

Снова подходит Гас и ставит передо мной полную чашку кофе.

- Брюс, мне нужно повидать тебя. Мне так одиноко... после того как я ушла от Боба. Может, мне вернуться к нему... Ты сказал, что Кэрол уехала... Прийти к тебе сегодня вечером? Пожалуйста...

Выдвигаю ящик стола и достаю еще одну «Кит-Кэт». Их там восемь штук в целлофановой упаковке. Этот мудак, что придумал «Кит-Кэт», его стоило бы посвятить в рыцари. Сколько я их уже съел. Только вот веса почему-то не набираю. Такой уж обмен веществ - все сгорает.

- Ладно. Вот что я тебе скажу, Крисси. Я не в том настроении, чтобы играть в игры, повторяю, не в том настроении. Я не позволю эксплуатировать меня только потому, что я достаточно ясно выразил тебе свои чувства. Я буду держать эти чувства в узде, пока не получу ответной духовной поддержки.

Духовная поддержка, духовная любовь, духовные узы...

Разыгрывать духовную карту одно удовольствие. Они все западают на духовную муть, просто ничего не могут с собой поделать. Слышу вздох.

- Мне нужно поговорить с тобой, глаза в глаза. Я приду вечером. Во сколько тебя устроит?

- В восемь, - говорю я, нажимаю на рычаг и кладу трубку. - Покатаемся сегодня, покатаемся, - напеваю я себе под нос и беззаботно машу рукой появившимся в комнате Гиллману и Инглису.

Гиллман сдержанно кивает - этот козел никогда не проявляет эмоций, - а вот Инглис машет в ответ, и жест его как будто служит сигналом для притаившейся у меня в животе тошноты.

Итак, на сегодняшний вечер у меня Крисси. Ну что ж, по крайней мере одну проблему я решил. Хотя еще неизвестно, что из этого выйдет. Надеюсь, получится лучше, чем в прошлый раз. Все шло нормально, камера ее даже возбуждала, но потом, когда я достал вибратор, она снова завела бодягу о Бобе и о том, что все в жизни так перепуталось. Некоторым не угодишь.

Смотрю на календарь Скотленд-Ярда. Пятое декабря. Не так уж далеко до Рождества, но на хрен эту муть - на первом месте зимний отпуск и поездка в Амстердам. И календарь какой-то скучный. Вот в прошлом году у меня был календарь с моделями, но потом пришло распоряжение, инициированное, несомненно, какой-нибудь стервой вроде Драммонд, и в нем запрещалось присутствие на рабочем месте любых плакатов с красотками. Запрет, понятное дело, сопровождался обычным пиздежем о негативном влиянии и т.д. и т.п. Но если заебательская киска в коже - «негативный образ женщины», то кто тогда позитивный? Может, драная кошелка Драммонд в полицейской форме? Думаю, что нет. Правила ведь везде одни и те же.

Тошнота не проходит, надо уйти пораньше. Рэй Леннокс ведет слежку за хиппарями-ебарями из коммуны «Восход» в Пеникуике, так что оторваться совсем не с кем. Гиллману я не доверяю, а Клелл потерял интерес к приключениям после того, как решил податься в дорожную службу. Решаю просто немного прогуляться по городу. Везде толпы народу, все спешат купить подарки к Рождеству и ищут, где бы ухватить подешевле.

Жадность прямо-таки висит в воздухе, ею можно дышать. Темнеет рано, и зажигающиеся огни кажутся неуместными и зловещими.

Место преступления. Поднимаюсь по ступенькам Плей-фэйр-Степс. Какой-то юный сопляк в грязной изодранной одежде и тренировочных штанах, присосавшись к фиолетовой жестянке, с надеждой протягивает мне пластмассовую кружку.

- Центр занятости там, - говорю я, указывая в сторону Вест-Энда.

- С Рождеством вас, - отвечает он.

- И тебе всего, приятель, - улыбаюсь я. - Здесь, наверно, немного прохладно. Я бы на твоем месте па несколько неделек перебрался туда. - Показываю на роскошный фасад отеля «Балморал». - Пусть попотеют ребята из обслуживания номеров. Расслабься, сбрось напряжение. Знаешь, в этом есть смысл.

Мудак бросает на меня злой взгляд, но я уже вижу в его глазах страх перед наступающими холодами и перспективой провести на улице всю долгую зиму, которая, вполне возможно, положит конец его жалкому существованию. Впрочем, если залить в себя еще пару банок, то и не заметишь, как тебя заберет дедушка Мороз.

Беру курс на Саут-Сайд, думаю, не заглянуть ли в пивнушку Алана Андерсона на Инфермари-стрит. Интересно, что сейчас поделывает старина Алан? Один из наших типичных сереньких игроков семидесятых; тогда таких было пруд пруди, как будто их на фабрике штамповали. Кругом суета: наркоманы покупают всякую дешевую туфту в лавчонках у цветных, школьники, пользуясь переменой, водят носом в музыкальных магазинчиках, торгующих залежалым товаром.

Всматриваюсь в витрину телемагазина, пытаясь разобрать счет. В Англии «Манчестер Юнайтед», «Арсенал», «Ньюкасл», «Челси» и «Ливерпуль» - все победили. Жду результатов первенства Шотландии, и тут холодный воздух прорезает дикий крик, от которого у меня волосы встают дыбом. Поворачиваюсь и вижу, как на дороге образуется толпа. Подхожу посмотреть, в чем дело, отталкиваю застывших с открытыми ртами придурков и вижу на земле бьющегося в судорогах хорошо одетого мужика лет сорока с лишним. Одной рукой бедняга вцепился в грудь.

Мужик быстро синеет, а стоящая рядом женщина истошно орет:

- КОЛИН! КОЛИН! ПОЖАЛУЙСТА! ПОМОГИТЕ! ПОЖАЛУЙСТА!

Плюхаюсь на колени возле распростертой фигуры.

- Что случилось? - кричу ей. Парень, похоже, не дышит. К тому же он еще и обоссался - на брюках медленно расплывается черное пятно.

- Сердце... это, должно быть, сердце... у него больное сердце... о, Колин... ооо, нет... КОЛИН, НЕТ! О ГОСПОДИ, НЕТ!

Опускаю его голову на землю и начинаю делать искусственное дыхание рот-в-рот. Ну же, давай... дыши...

Я чувствую, как жизнь уходит из него, как тепло оставляет тело, и пытаюсь вернуть ее в него, но ответа нет. Лицо у него белое, он похож на манекен. Поворачиваюсь к женщине. Она тоже белая, и слова, выползающие из ее рта, кажутся мне бессмысленным бормотанием.

- Что?

- Сделайте что-нибудь... пожалуйста... - выдавливает она.

- Ну же, приятель, - кричу я мужику, - ты не можешь вот так взять и помереть... - Поворачиваюсь к глазеющей на нас толпе. - Вызовите «скорую помощь»! И УБЕРИТЕСЬ НА ХУЙ С ДОРОГИ!

Нажимаю ему на грудь, колочу по этой чертовой груди, но он не реагирует, и во мне нарастает злоба. Щупаю запястье. Пульса нет.

ЖИВИ

ЖИВИ

ЖИВИ

- Ты должен жить, - тихо говорю я. Глаза у него уже закатились.

Прямо над ухом кричит женщина:

- КОЛИН... О БОЖЕ, НЕТ...

Не знаю, сколько проходит времени. Я сижу рядом с этой бесформенной вещью, лежащей в зловонии собственных экскрементов, и держу в своей руке руку женщины. Слышу вой сирены. Чувствую чью-то руку на своем плече.

- Все в порядке, приятель. Ты сделал все, что мог. Его уже не вернешь.

Поднимаю голову и вижу парня с торчащими из носа рыжими волосками. На нем блестящий зеленый плащ.

С ним возятся санитары. Внезапно женщина обнимает меня. Ее приятный сладковатый аромат уже смешался со зловонием мертвеца.

- Почему... он был хорошим человеком... он был хорошим человеком... почему?

Поначалу мне не по себе от ее навязчивой, неуклюжей близости, но потом наши тела сами собой приспосабливаются друг к другу, как рука к перчатке.

- Да? Да?

Я киваю, чувствую, как по щеке ползут слезы, и вытираю лицо. Женщина застывает в моих объятиях, ее голова на моей груди. Я бы хотел держать ее вот так вечно. Держать и не отпускать.

«Скорая» собирается отъезжать, мы отстраняемся друг от друга, и я чувствую холодную пустоту одиночества, заполняющую то пространство, где только что была она. Встаю и поворачиваюсь к зевакам. Одни и те же лица. Все время одни и те же лица. Как в том тупом фильме, где все собираются поглазеть на трагедию.

- Что уставились? Какого хера ждете? Идите, делайте свои гребаные покупки! Все! - Я достаю полицейский значок. - Полиция! Разойтись!

Мертвец лежит на каталке, женщина плачет на его груди. Вот что надо всем этим мудакам. Так было и на похоронах принцессы Дианы. Они приходили туда, чтобы вглядеться в глаза тех, кто действительно ее знал, чтобы упиться горем с их лиц.

Кто-то трогает меня за рукав.

- Кто вы?

- Брюс Робертсон. Детектив-сержант Брюс Робертсон! - кричу я. - Лотианская полиция.

- Что здесь случилось?

Я смотрю на задающего вопросы парня.

- Пытался спасти его... но... он все равно умер. Взял и умер... я пытался его спасти...

- Что вы при этом чувствовали?

- А? Что? Какого хера...

- Брайан Скаллион, «Ивнинг ньюс». Я наблюдал за вами. Вы отлично поработали, детектив-сержант Робертсон. Что вы почувствовали, когда ничего не получилось? Как оно...

Я отворачиваюсь от недоумка и ухожу, проталкиваясь через толпу. Спускаюсь на Инфермари-стрит и бреду, ничего не видя вокруг, к пивнушке Андерсона.

Парень не должен был умирать. Та женщина, она любила его.

Мне зябко. Холодно.

Лучшее средство от холода - двойная порция виски. Потом переключаюсь на водку - у нее другой запах, который еще не все научились распознавать. Повторяю. И еще. Думаю о том парне. Когда я пытался вернуть в него жизнь, то как будто наталкивался на какую-то противостоявшую мне силу. Как будто пытался наполнить ванну без затычки, а вода все уходила и уходила.

К черту бар. Сажусь в машину. Прыскаю в рот какой-то гадостью, прополаскиваю и сплевываю на белый снег. Голубой раствор проседает на белом. Даю газ и с ревом сворачиваю за угол. Какой-то недоумок пытается сигналить, но мне не до него.

К работе, однако, меня уже не тянет; впрочем, если на то пошло, меня не тянуло к ней никогда. Для виду оставляю машину на служебной стоянке, а сам сматываюсь пораньше. Какое-то время тащусь пешком под снегом, потом останавливаю такси. Дома включаю телевизор и просматриваю по телетексту результаты матчей. «Хартс» играл в Рэгби-парке и продул со счетом ноль-три.

Предпринимаю попытку прибраться и даже выбрасываю несколько тарелок с объедками и пару упаковок с китайской жратвой. Крисси приходит рано, что всегда меня раздражает, потому что в доме полный бардак. Зато в глазах у этой подстилки возбуждающая смесь желания и преданности. Рост у нес пять и четыре. Вес никогда не переходил за шесть стоунов. Выглядит Крисси далеко не блестяще в чересчур яркой желтой блузке и черной, выше колен юбке, пошитой, похоже, из того же материала, что и мои штаны. В общем, ей место в хосписе, а не в героиновых грезах.

Ждет, что я что-то скажу. Ошибочка! Так не получится. Молчание - золото, и порой за него приходится бороться. Вам это любой торчок скажет.

- Брюс... ты действительно имел в виду... ну, когда говорил, что сможешь полюбить меня? - спрашивает Крисси.

Я пристально смотрю на нее и вижу лопнувший на носу кровеносный сосуд. Вашу мать! Бесполезно, думаю я. Ни малейшего шанса.

- Конечно, смогу. И ты знаешь это не хуже меня. Не надо изображать передо мной недотрогу. Садись.

Крисси снимает пальто, опускается на диван и закуривает. Она такая же, как те упыри, что стояли и смотрели, как я пытался вернуть к жизни того парня. Тошнотворные, пассивные, праздные, сострадательные упыри.

И как вы себя при этом чувствовали?

- Я так запуталась, Брюс. Мне так трудно, - говорит Крисси.

Я подсаживаюсь на диван, поближе к ней. Она узнает, как чувствует себя тот, кто не дышит.

- Послушай, тебе необходимо знать кое-что... знать, как я... Я расстегиваю пуговицу на блузке и запускаю под нее руку.

Ужас. Как будто только что из концлагеря. Кожа да кости. Глаза большие, под ними темные тени. Смотрю в зрачки и вижу, как они расширяются, будто чувствуя шевеление у меня в штанах. Забираю у нее сигарету и давлю в пепельнице. Крисси нервно вздрагивает со странной улыбкой и смотрит на меня.

- Брюс... - говорит она, поглядывая на дымящийся окурок.

- Ты разве не знаешь, как опасны сигареты? - спрашиваю я, указывая на пепельницу свободной рукой и одновременно просовывая другую под лифчик и грубо сжимая сосок.

Крисси закрывает глаза и едва слышно ахает. - От них бывает приступ удушья. Перекрывается доступ кислорода к мозгу. Это вроде наркотического опьянения.

Я постукиваю ее по голове. Вытаскиваю руку и расстегиваю остальные пуговицы на блузке, медленно, одну за другой. Потом расстегиваю пуговицу и замок на юбке. Встаю, поднимаю ее, и юбка соскальзывает на пол, как кусок говядины с шампура. Притягиваю ближе, просовываю руку под трусики, обхватываю ягодицы и прижимаю к себе. Утыкаюсь носом в ее ухо, втягиваю запах дешевых духов.

- Вот что я тебе скажу, оно, это кислородное голодание, крутая вещь, добавляет остроты ощущениям. Вы с Бобом когда-нибудь так делали?

- Я... я не знаю... мы никогда...

- Не выключали друг другу газ, а? - негромко спрашиваю я. - Ш-ш-ш-ш-ш...

- Мы... нет... никогда...

- Не хочешь попробовать? Поиграть в отключение газа? Я отключу тебе, а ты мне, а?

Смотрю на черные корни се тошнотворно-желтых волос, похожих на грязную солому. Надо ж так все испоганить дешевой краской. Кофе, сигареты и шлюхи. Наверное, где-то есть фабрика, где их штампуют. Где-то неподалеку от Бульвара Разбитых Грез.

- Я не знаю... - ноет Крисси.

Перед ней обрыв, и она не видит за ним ничего, потому что ослеплена отчаянием и лекарствами.

- Это маленькое приключение. Маленькое путешествие в неведомое. А в путешествии не обойтись без опытного проводника. Позволь мне быть твоим проводником. Доверься мне. Я не сделаю тебе ничего плохого.

Стаскиваю с нее трусики, обнажая густые черные заросли, резко контрастирующие с теми жидкими рвотно-желтыми волосьями. Кожа звенит, как будто в нее воткнулись сотни крохотных иголок, стены и мебель обретают новый, яркий цвет. Я укладываю ее на диван. Расстегиваю ремень, не обращая внимания на ядовитые испарения, и брюки сползают к коленям. Да, худею. У меня наготове два пояса, которые я достаю из-под дивана.

Один на шею ей, второй - мне. Запускаю палец в дырку - там уже лужа. Какая горячая. Клитор торчит, как шишка у Рэя Леннокса. Развожу ей ноги и забиваю клин. Мудохаться с резинкой смысла нет - она сказала, что в последние годы ни с кем, кроме Херли, не трахалась, а это почти то же самое, что остаться целкой. Продвигаюсь глубже и затягиваю ремень на ее тощей шее. Поршень ловит такт. Сейчас ты узнаешь настоящий стиль. Она приподнимается - как раз то, что надо.

- Ремень, - кричу я, добавляя ходу, - затяни мой ремень! Отключи мне газ!

Она тянет конец, но как-то слабо, а тем временем ее лицо наливается кровью, багровеет и искажается, будто в недовольной гримасе. Я продолжаю качать, и из нее вырывается крик:

- Ты... кх... кх-х-х... кхе-ех-х-х... ты меня... кхех-х-х... задушишь... кхых-х-х...

Хрипит и кхекает как старый драндулет, который никак не желает заводиться, что, если подумать, вполне соответствует действительности.

Насколько далеко надо зайти, чтобы стать таким, как тот парень с Саут-Сайд? Наступает ли в этой борьбе, борьбе за жизнь и вдох, такой момент, когда ты отчетливо сознаешь, что все, пиздец, что назад уже не вернуться? Что ты чувствуешь при этом?

- НУ ТАК ЗАДУШИ МЕНЯ НА ХУЙ! - ору я, задыхаясь и продолжая гонку, и в конце концов хватаю свой собственный ремень и отключаю газ себе, чтобы попасть туда, но она дергает тоже, и мне уже не хочется ничего, как только продолжать, усиливать давление, и она видит это в моих глазах, а я вижу в ее панику и добавляю, добавляю, добавляю...

Все. Отпускаю ремень, и она стягивает с шеи свой. Я вижу отметину на се коже, вижу лопнувшие сосуды на веках. Она пытается вдохнуть, наполнить сухие, омертвелые легкие воздухом; она плачет и смеется. Ей это нравится, нравится все, до последней капли и последней секунды. Так высоко она еще не взлетала, но и так далеко, как тот парень, не зашла. Он зашел слишком далеко, за горизонт. Я не смог его вернуть, как ни старался.

И как оно там?

Наше дыхание постепенно приходит в норму, мы ненадолго засыпаем. Проснувшись, я ощущаю в себе непреодолимое желание быть жестоким, которое, если не удовлетворить его вербально, приведет к тому, что я просто сломаю этой сучке челюсть.

- Ты корова, - холодно заявляю я, садясь и закуривая ее сигарету. - Ты корова, потому что я ебал тебя, потому что мы перекрывали друг другу кислород и потому что ты жена моего товарища. Знаешь, как это по-моему называется? Корова. К-О-Р-О-В-А.

Я произношу слово по буквам.

Она смотрит на меня умоляющими глазами, будто раненый олень, но меня этим не проймешь.

- Не говори так... почему ты... такой... почему... Почему? Потому что пришло время игры.

- Знаешь, почему ты корова? Знаешь почему? Потому что ты впускаешь нас сюда... - я показываю на черный кустик, - и сюда, - показываю на ее пустую голову, - и сюда, - показываю ей на грудь, - потому что это любовь. То, что было сейчас, это ерунда, игра. - Я качаю головой. - Небольшая проверочка, тест, и ты его не прошла. Провалила. По всем статьям...

Я беру прядь ее замасленных соломенных волос. Рот у нее растягивается вширь, и лицо как будто распухает, раздувается.

- Если ты так говоришь, - кричит она, - то как же мы будем дальше?

- Я хочу сказать, что тебе надо идти и хорошенько подумать о своих истинных чувствах. В противном случае... Буду откровенен, в этом ни хрена никакого смысла. Правила везде одинаковы. Ты сделаешь это, Крисси? Сделаешь это для меня? Потому что я не могу прочистить тебе голову. Только ты можешь сделать это, слушая, что говорит твое сердце. Хочешь просто потрахаться, - я похлопываю ладонью по ее животу, - нет проблем. Приходи - за мной не заржавеет. Но для меня в этом есть что-то низкое, что-то грязное, потому что я чувствую, что мы способны на большее.

- Я просто запуталась... ты меня запутал... - бормочет она.

Я медленно и печально качаю головой.

- Мы все запутались. А сейчас, я думаю, тебе надо уйти.

- Я хочу остаться с тобой, Брюс. Нам нужно поговорить! Я решительно качаю головой. У меня другие планы: поход

в клуб. Выпить пивка для расслабления, отдохнуть по-человечески. Пообщаться в цивилизованных рамках.

- Крисси, я сегодня работаю. Ночная смена. Я расследую убийство. У-Б-И-Й-С-Т-В-О. Для меня это серьезное дело. - Вижу, она ни хрена не понимает. Похоже, монетка не проскочила. - СЕРЬЕЗНОЕ. А это означает, что мне надо шевелиться. Не просиживать задницу на диване. РАБОТАТЬ. Вот так-то. Пора запить все доброй пинтой пива. Иду в «Ройял Скот», заказываю пинту, потом вызываю такси, чтобы ехать в клуб. Когда появится закон, запрещающий все это, вот тогда мы и поймем, что цивилизации пришел пиздец.

 

Снова Кэрол

 

Мне нравится выходить из дому, гулять, бывать на людях. Я совсем не против того, чтобы посидеть с мамой, но иногда она бывает уж очень требовательной. Что ж, у каждого свой крест. Настоящая большая проблема в том, что мама так никогда и не приняла Брюса. Она временами такая странная. Может быть, не стоит так говорить о собственной матери, но что есть, то есть. Мне не по душе жить здесь, но от этого наше предстоящее воссоединение с Брюсом кажется только еще более волнующим.