VII. Натурфилософия. Органический мир

«От механики давления и толчка до связи ощущений и мыслей идёт единообразная и единственная последовательность промежуточных ступеней».

Этим уверением Дюринг избавляет себя от необходимости сказать что-либо более определённое относительно возникновения жизни, хотя, казалось бы, от мыслителя, который проследил развитие мира в обратном направлении вплоть до равного самому себе состояния и который чувствует себя совсем как дома на других небесных телах, можно было бы ожидать, что он и это дело знает в точности.

Впрочем, приведённое утверждение Дюринга верно лишь наполовину, пока оно не дополнено упомянутой уже гегелевской узловой линией отношений меры. При всей постепенности, переход от одной формы движения к другой всегда остаётся (качественным) скачком, решающим поворотом.

[…] В ещё большей степени это имеет место при переходе от обыкновенного химического действия к химизму белков, который мы называем жизнью. В пределах сферы жизни скачки становятся затем всё более редкими и незаметными. — Итак, опять Гегелю приходится поправлять Дюринга.

Для логического перехода (от химического) к органическому миру Дюрингу служит понятие цели. И это опять-таки заимствовано у Гегеля, который в своей «Логике» — в учении о понятии — совершает переход от химизма к жизни при посредстве телеологии, или учения о цели.

Куда мы ни посмотрим, везде мы наталкиваемся у Дюринга на какую-нибудь гегелевскую «неудобоваримую идею», которую он без малейшего стеснения выдаёт за свою собственную, до корней проникающую науку.

Мы зашли бы слишком далеко, если бы занялись здесь исследованием того, в какой степени правомерно и уместно применение представления о цели и средствах к органическому миру.

Во всяком случае, даже применение гегелевской «внутренней цели», т. е. такой цели, которая не привносится в природу намеренно действующим сторонним элементом, например мудростью провидения, а заложена в необходимости самого предмета, — даже такое применение понятия цели постоянно приводит людей, не прошедших основательной философской школы, к бессмысленному подсовыванию природе сознательных и намеренных действий.

[…]Тот самый Дюринг, который при малейших «спиритических» поползновениях других впадает в величайшее нравственное негодование, уверяет […] Бедная природа «должна постоянно, всё снова и снова, приводить в порядок предметный мир» […] природа не только знает, почему она создаёт то или другое […] она имеет ещё и волю[...]

Таким образом, мы пришли к сознательно мыслящей и сознательно действующей природе, следовательно, мы стоим уже на «мосту», ведущем, правда, не от статического к динамическому, но всё же от пантеизма к деизму. Или, быть может, Дюрингу хочется и самому немного заняться «натурфилософской полупоэзией»?

Нет, этого не может быть. Всё, что наш философ действительности может сказать нам об органической природе, ограничивается походом против этой «натурфилософской полупоэзии», против «шарлатанства с его легкомысленной поверхностностью и, так сказать, «научными мистификациями», против «напоминающих дурную поэзию черт» дарвинизма.

Прежде всего, Дарвину ставится в упрёк, что он переносит теорию народонаселения Мальтуса из политической экономии в естествознание, что он находится во власти представлений животновода, что в своей теории борьбы за существование[7] он предаётся ненаучной полупоэзии и что весь дарвинизм, за вычетом того, что заимствовано им у Ламарка, представляет собой изрядную дозу зверства, направленного против человечности.

Дарвин вынес из своих научных путешествий мнение, что виды растений и животных не постоянны, а изменчивы […] а с другой — было доказано, что у организмов, обладающих неодинаковыми видовыми признаками, могут быть общие предки. Дарвин исследовал затем, нельзя ли найти в самой природе таких причин, которые должны были с течением времени — без всякого сознательного и намеренного воздействия селекционера — вызвать в живых организмах изменения, подобные тем, которые создаются искусственным отбором.

Причины эти он нашёл в несоответствии между громадным числом создаваемых природой зародышей и незначительным количеством организмов, фактически достигающих зрелости. Так как каждый зародыш стремится к развитию, то необходимо возникает борьба за существование, которая проявляется не только в виде непосредственной физической борьбы или пожирания, но и в виде борьбы за пространство и свет, наблюдаемой даже у растений. Ясно, что в этой борьбе имеют наибольшие шансы достичь зрелости и размножиться те особи, которые обладают какой-либо, хотя бы и незначительной, но выгодной в борьбе за существование индивидуальной особенностью. Такие индивидуальные особенности имеют, поэтому, тенденцию передаваться по наследству […]

[…] особи, не обладающие такими особенностями, легче погибают в борьбе за существование и постепенно исчезают. Так происходит изменение вида путём естественного отбора, путём выживания наиболее приспособленных.

Против этой-то дарвиновской теории Дюринг выдвигает тот аргумент, что, по признанию самого Дарвина, происхождение идеи борьбы за существование следует искать в обобщении взглядов экономиста, теоретика народонаселения, Мальтуса и что поэтому данная теория страдает всеми теми недостатками, которые свойственны поповско-мальтузианским воззрениям относительно перенаселения.

(Прим. Ред.: «Против этой-то дарвиновской теории Дюринг выдвигает тот аргумент» если только обзывательства, апеллирующие к эмоциям можно назвать аргументами: Дарвин «находится во власти представлений животновода […] он предаётся ненаучной полупоэзии и что весь дарвинизм […] представляет собой изрядную дозу зверства, направленного против человечности и т.д.)

Между тем Дарвину и в голову не приходило говорить, что происхождение идеи борьбы за существование следует искать у Мальтуса. Он говорит только, что его теория борьбы за существование есть теория Мальтуса, применённая ко всему миру животных и растений. И как бы велик ни был промах Дарвина, столь наивно принявшего без критики учение Мальтуса, всё же каждый может с первого взгляда заметить, что не требуется мальтусовских очков, чтобы увидеть в природе борьбу за существование.

[…]По его (Дюринга) мнению, возможность борьбы за существование среди лишённых сознания растений и среди кротких травоядных заранее исключена (?!):

«В строго определённом смысле слова борьба за существование имеет место в зверином мире лишь постольку, поскольку питание совершается путём хищничества и пожирания»

(Прим. Ред.: словно питание органикой у растений и растениями у травоядных, это не «пожирание»).

Введя понятие борьбы за существование в такие узкие границы, он может уже дать полную волю своему негодованию по поводу зверского характера того понятия, которое он сам ограничил этим зверским содержанием […] и дело не в названии, не в том, следует ли говорить: «борьба за существование» или же: «недостаток условий существования и механические воздействия»; дело — в том, как этот факт влияет на сохранение или изменение видов. Относительно этого вопроса Дюринг пребывает в упорном, равном самому себе молчании.

[…]В новейшее время представление о естественном отборе было расширено, особенно благодаря Геккелю, и изменчивость видов стала рассматриваться как результат взаимодействия между приспособлением и наследственностью, причём приспособление изображается как та сторона процесса, которая производит изменения, а наследственность — как сохраняющая их сторона. Но и это не нравится Дюрингу:

«Настоящее приспособление к условиям жизни […] предполагает такие стимулы и формы деятельности, которые определяются представлениями […]»

Название — вот что опять вызвало неудовольствие Дюринга. Между тем, как бы он ни называл этот процесс, вопрос заключается здесь в следующем: вызываются ли подобными процессами изменения в видах организмов или нет? И Дюринг снова не даёт никакого ответа.

«Когда какое-нибудь растение в своём росте избирает путь, на котором оно получает наибольшее количество света, то этот результат раздражения представляет собой не более как комбинацию физических сил и химических агентов, и если в этом случае хотят говорить о приспособлении не метафорически, а в собственном смысле слова, то это должно внести в понятия спиритическую путаницу».

Так строг по отношению к другим тот самый человек, который знает совершенно точно, ради чего природа делает то или другое, который толкует об утончённости природы и даже о её воле! Действительно, спиритическая путаница, — но у кого: у Геккеля или у Дюринга?

[…] Если, следовательно, древесные лягушки и питающиеся листьями насекомые имеют зелёную окраску, животные пустынь — песочно-жёлтую, а полярные животные — преимущественно снежно-белую, то, конечно, они приобрели такую окраску не намеренно и не руководствуясь какими-либо представлениями: напротив, эта окраска объясняется только действием физических сил и химических агентов. И всё-таки бесспорно, что эти животные благодаря такой окраске целесообразно приспособлены к среде, в которой они живут, и именно так, что они стали вследствие этого гораздо менее заметными для своих врагов. Точно так же, те органы, при помощи которых некоторые растения улавливают и поедают опускающихся на них насекомых, приспособлены — и даже целесообразно приспособлены — к такому действию.

И вот, если Дюринг настаивает на том, что приспособление может быть вызвано только действием представлений, то он лишь говорит другими словами, что и целесообразная деятельность тоже должна совершаться посредством представлений, должна быть сознательной, намеренной. Тем самым мы, как водится в философии действительности, опять пришли к творцу, осуществляющему свои цели, т. е. к богу.

[…]От приспособления мы переходим к наследственности. И здесь дарвинизм, по мнению Дюринга, находится на совершенно ложном пути. Дарвин будто бы утверждает, что весь органический мир ведёт своё происхождение от одного прародителя, представляет собой, так сказать, потомство одного-единственного существа.

[…]Утверждение, будто Дарвин выводит все живущие теперь организмы от одного прародителя, представляет собой […] «продукт собственного свободного творчества и воображения» Дюринга. На предпоследней странице «Происхождения видов» (6-е издание) Дарвин прямо говорит, что он рассматривает «все живые существа не как обособленные творения, а как потомков, происходящих по прямой линии от нескольких немногих существ». А Геккель идёт ещё значительно дальше и допускает «одну совершенно самостоятельную линию для растительного царства и другую — для животного царства», а между ними — «некоторое число самостоятельных линий протистов[8], каждая из которых, совершенно независимо от первых двух, развилась из некоторой своеобразной архегонной[9] формы монеры[10]» («Естественная история творения», стр. 397)

Общий прародитель был изобретён Дюрингом лишь для того, чтобы, елико[11] возможно, скомпрометировать его путём сопоставления с праиудеем Адамом. Причём, к несчастью […] для Дюринга, ему осталось неизвестным, что благодаря ассирийским открытиям Смита этот праиудей оказался прасемитом и что всё библейское повествование о сотворении мира и потопе является не более как отрывком из цикла древнеязыческих религиозных сказаний, общего для иудеев, вавилонян, халдеев и ассириян.

Упрёк по адресу Дарвина в том, что он тотчас же попадает в тупик там, где у него обрывается нить происхождения, конечно, суров, но неопровержим. К сожалению, этого упрёка заслуживает всё наше естествознание. Там, где обрывается нить происхождения, оно попадает «в тупик». Оно до сих пор не дошло ещё до создания органических существ иначе, как путём воспроизведения от других существ: […] естествознание может пока определённо утверждать только то, что жизнь должна была возникнуть химическим путём.

Но, быть может, философия действительности (Дюринга) в состоянии помочь нам в этом случае, раз она располагает самостоятельными параллельными рядами однородных созданий природы, не связанных между собой посредством общности происхождения? Как возникли эти создания? Путём самозарождения? Но до сих пор даже самые рьяные сторонники самозарождения не претендовали на то, чтобы этим путём создавалось что-либо, кроме бактерий, грибных зародышей и других весьма примитивных организмов, — не было и речи о насекомых, рыбах, птицах и млекопитающих. Если же эти однородные создания природы (разумеется, органические, только о них и идёт здесь речь) не связаны между собой общим происхождением, то там, «где обрывается нить происхождения», они, или каждый из их предков, должны были появиться на свет не иначе, как путём отдельного акта творения. Таким образом, мы опять возвращаемся к творцу и к тому, что называют деизмом.

Далее, Дюринг усматривает большую поверхностность Дарвина в том, что Дарвин «возводит простой акт половой композиции (так Дюринг, как далее станет ясно, называет метаморфоз [12] и развитие [13]) особенностей в фундаментальный принцип возникновения этих особенностей».

[…] Дарвин, напротив, определённо заявляет: выражение «естественный отбор» охватывает только сохранение изменений, а не их возникновение.

[…]«Если бы во внутреннем схематизме полового размножения удалось отыскать какой-либо принцип самостоятельного изменения, то эта идея была бы совершенно рациональна, ибо вполне естественна мысль объединить принцип всеобщего генезиса[14] с принципом полового размножения в одно целое и рассматривать с высшей точки зрения (?!) так называемое самозарождение не как абсолютную противоположность воспроизведения, а именно как зарождение (?!)».

[…]Но что же положительного может сказать нам философия действительности по поводу развития органической жизни?

«Изменчивость видов представляет собой приемлемую гипотезу». Но рядом с ней имеет силу и «самостоятельное параллельное существование однородных созданий природы, не связанных между собой посредством общности происхождения».

На основании этого следовало бы думать, что неоднородные создания природы, — т. е. изменяющиеся виды, — происходят одно от другого, однородные же — нет. Но и это не совсем так, ибо и относительно изменяющихся видов мы читаем, что:

«связь посредством общности происхождения является, наоборот, лишь весьма второстепенным актом природы».

Стало быть, всё-таки речь идёт о происхождении, хотя и «второго класса».

[…]после всего нравственного негодования против борьбы за существование, посредством которой и совершается ведь естественный отбор, мы вдруг читаем:

«Более глубокую основу совокупности свойств органических образований следует, таким образом, искать в условиях жизни и в космических отношениях, тогда как подчёркиваемый Дарвином естественный отбор может приниматься в расчёт лишь во вторую очередь».

Стало быть, всё-таки естественный отбор, хотя и второго класса. Но вместе с естественным отбором признаётся и борьба за существование, а, следовательно, и поповско-мальтузианское перенаселение!

Наконец, Дюринг предостерегает нас против злоупотребления словами: метаморфоз и развитие. Метаморфоз, говорит он, представляет собой неясное понятие, а понятие развития допустимо лишь [когда] действительно могут быть установлены законы развития. Вместо [этого] мы должны говорить «композиция» […]

Опять старая история: вещи остаются такими, какими они были, и Дюринг вполне доволен, лишь бы только были изменены названия. Когда мы говорим о развитии цыплёнка в яйце, то этим создаём путаницу, так как мы лишь в недостаточной степени можем установить здесь законы развития. Но если мы будем говорить о «композиции» цыплёнка, то всё становится ясно. Итак, отныне мы не будем больше говорить: «это дитя великолепно развивается», а скажем так: «дитя находится в процессе замечательной композиции»[…]

 

[1]Эпигон - последователь какого-н. художественного, научного и т. п. направления, лишённый творческой оригинальности и механически повторяющий чьи-н. идеи.

[2]Фалансте́р — в учении утопического социализма Шарля Фурье дворец особого типа, являющийся центром жизни фаланги — самодостаточной коммуны из 1600—1800 человек, трудящихся вместе для взаимной выгоды.

[3]Крохобор, муж. (разг. пренебр.). Ученый, ум и интересы которого всецело поглощены мелочными вопросами его специальности

[4]Издревле люди считали, что теплота представляет собой особую жидкость под названием флогистон, или теплород, заключенную в дереве и других горючих субстанциях и высвобождающуюся при горении.К концу XVIII века накопилось достаточно экспериментальных данных, чтобы убедиться в ошибочности такой теории.

[5]Так зовут лошадь Дон Кихота. Иносказательно: кляча, старая, заморенная лошадь (ирон.).

Поскольку по-испански «rosin» — «конь», a «ante» — «прежде», то эта кличка имеет сугубо ироническое значение — «то, что некогда было лошадью».

[6]Вещь в себе (Вещь сама по себе) — философский термин, обозначающий объекты умопостигаемые, в отличие от чувственно воспринимаемых феноменов; вещь как таковая, вне зависимости от нашего восприятия.

Данное понятие, обозначающее вещи как они существуют вне нашего восприятия, сами по- себе (в себе), в отличие от того, какими они являются для нас, существовало в философии и до Канта и было тесным образом связано с решением вопроса о способности нашего познания постигать "В. в С".

[7] Борьба за существование — один из движущих факторов эволюции, наряду с естественным отбором и наследственной изменчивостью, совокупность многообразных и сложных взаимоотношений, существующих между организмами и условиями среды.

Чарльз Дарвин выделил 3 типа борьбы за существование:

Внутривидовая борьба — в ходе внутривидовой борьбы организмы конкурируют за ограниченные ресурсы — пищевые, территориальные, самцы некоторых животных конкурируют между собой за оплодотворение самки, а также другие ресурсы.

Межвидовая борьба — борьба за существование между разными видами. Организмы конкурируют за одни и те же ресурсы — пищевые, территориальные. Включает в себя отношения типа хищник — жертва, паразит — хозяин, травоядное животное — растение. Как правило, межвидовая борьба протекает особенно остро, если у видов сильно перекрываются экологические ниши (часто у представителей одного рода или семейства). Межвидовая борьба за существование во многих случаях стимулирует эволюционные изменения у видов. Другим примером борьбы за существование является взаимно полезное влияние одного вида на другой или другие.

Борьба с неблагоприятными условиями окружающей среды — «Стимулирует» наследственную изменчивость, повышающую приспособленность вида к факторам окружающей среды, приводит к биологическому прогрессу.

[8] Проти́сты — парафилетическая группа, к которой относят все эукариотические организмы, не входящие в состав животных, растений, грибов и хромист. Название введено Эрнстом Геккелем в 1866 году. Традиционно протистов подразделяют на простейших (Protozoa), водоросли (Algae) и грибоподобные организмы; все эти группы имеют полифилетическую природу и не используются в качестве таксонов.

Как правило, протисты — одноклеточные организмы, хотя многие из них способны образовывать колонии; для ряда представителей характерно многоклеточное строение, иногда достигающее сложной организации (например, у некоторых бурых водорослей).

[9] Архего́ний, или Архегония — женский орган полового размножения у высших споровых и голосеменных растений, в котором развиваются женские гаметы — яйцеклетки.

[10] Монеры — этим именем Геккель назвал простейшие одноклеточные организмы без ядра. В настоящее время принято деление на прокариоты и эукариоты по признаку отсутствия или наличия ядра, а термин «Монеры» не применяется.

[11] Ели́ко – церк.-слав. сколько-нибудь, сколько, насколько.

[12] Метаморфо́з (от др.-греч. — «превращение») — глубокое преобразование строения организма (или отдельных его органов), происходящее в ходе онтогенеза.

[13] Разви́тие - биологический процесс тесно взаимосвязанных количественных и качественных преобразований особей в процессе онтогенеза.

[14] Генезис – зарождение и последующий процесс развития.