“За нами никого нет... только полчища иванов...”. Один из них добавляет с усмешкой: “Но, я думаю, вы иванов и сами заметили”, и показывает глазами на дымящиеся обломки самолета. Мы залезаем в грузовик, в котором они ехали и направляемся на северо-запад.
Днем мы прибываем в расположение эскадрильи. Никто не видел нашего падения, потому что все были в тот момент заняты. Первые четыре часа нашего отсутствия не вызвали больших опасений, так как я, в результате вражеских действий, часто вынужден был сажать мой отважный Ю-87 на брюхо неподалеку от линии фронта и затем сообщать о моем местонахождении по телефону. Тем не менее, когда прошло больше четырех часов, лица людей помрачнели и вера в моего вошедшего в поговорку непогрешимого ангела-хранителя стала падать. Я дозвонился до фельдмаршала, он больше чем кто-либо обрадовался, что я вернулся с того света и вряд ли нужно говорить, что он предупредил меня о скором прибытии еще одного праздничного торта.
Небо ярко-синее, последние признаки тумана исчезли. Я докладываю фельдмаршалу, что мы вылетаем вновь, я в особенности плохо настроен против наших советских друзей. Они или я: вот закон войны. На этот раз это был не я, следовательно, пришел их черед. Полк послал своего медика в “Шторхе”, он перевязывает мои раны и объявляет, что я получил сотрясение мозга. Гадерман сломал три ребра. Я не могу сказать, что чувствую себя отлично, но моя решимость летать перевешивает все другие соображения. Я инструктирую экипажи, назначаю им цели. Мы будем атаковать зенитки всеми самолетами-бомбардировщиками и когда они будут нейтрализованы, уничтожим грузовики и танки во время атак с малой высоты.
Моя эскадрилья быстро поднимается в воздух и направляется на юго-восток. Мы летим на высоте 2200 метров, так что мы сможем зайти со стороны солнца. Зенитчики с трудом будут нас видеть и мы сможем точнее сбросить бомбы на их орудия, если они будут блестеть на солнце. Вот они, все еще на том же месте, что и раньше! По всей видимости они не собираются двигаться дальше до тех пор, пока к ним не прибудут подкрепления. Часть зениток установлена на грузовиках, остальные размещены в кругообразных укреплениях вокруг машин. Как только начинается фейерверк, я быстро запоминаю цели и затем следую собственному плану атаки, начиная с зениток. Я нахожу в этом особое удовлетворение, поскольку я задолжал им за то, что несколько часов назад моя жизнь висела на волоске. Мы, на противотанковых самолетах летим через дым и облака пыли, образовавшиеся при взрывах бомб, и атакуем Т-34. Нужно быть все время осторожным и не оказаться рядом с взрывающейся бомбой. Зенитки вскоре подавлены. Взрывается один танк за другим, грузовики загораются. Они никогда не дойдут до Германии. Этот бронетанковый клин определенно потерял свою стремительность.
Мы возвращаемся домой с чувством, что мы сделали все, что от нас зависело. Вечером фельдмаршал звонит нам снова и говорит, что наши товарищи на земле провели успешную контратаку, прорыв был закрыт и окруженный противник уничтожен. Он благодарит нас от имени командования за нашу поддержку. Завтра утром я должен буду передать его сообщение всей эскадрильи. Наша самая большая награда услышать от наших товарищей по оружию что сотрудничество с нами оказалось незаменимым и способствовало их успеху.
* * *
В Латвии до нас доходят тревожные слухи, что Советы ворвались в Румынию. Нас немедленно переводят в Бузау, к северу от Бухареста, наш маршрут из Восточной Пруссии проложен через Краков и Дебрецен: чудесный полет через всю Восточную Европу в солнечном сиянии бабьего лета. Перелет совершает третья эскадрилья и штаб полка, вторая эскадрилья находится в районе Варшавы, а первая — уже в Румынии. В Дебрецене потрачено много времени на заправку, и уже слишком поздно чтобы лететь дальше в Румынии. Мы должны пересечь Карпаты и я не собираюсь терять экипажи во время перелета. Поэтому мы остаемся на ночь в Дебрецене и вечером я предлагаю всем искупаться. В городе находятся изумительные ванны, в которые поступает вода из теплых целебных источников. Мы находим здесь, к восхищению и удовольствию моих компаньонов, женщин самого разного возраста, флегматично сидящих в воде с дамскими сумочками, книжками и вышиванием. Их водные процедуры сопровождаются нескончаемым женскими пересудами, этим они занимается большую часть дня. Для ветеранов русской компании вид этих женщин в купальных костюмах представляет собой весьма диковинное зрелище.
На следующее утро мы вылетаем в Клаусенбург, прекрасный старинный город в котором трансильванские немцы жили столетия назад, вот почему местные жители говорят по-немецки. Мы сильно торопимся и останавливаемся здесь только для заправки. В это время на высоте 7000 метров появляется американский самолет-разведчик. Это означает, что визита американских бомбардировщиков не придется ждать слишком долго. Полет над Карпатами в Бузау оставляет незабываемое впечатление, как, впрочем, и любой полет над прекрасным горным пейзажем в отличную погоду. Впереди появляется город, местный аэродром раньше использовался в качестве промежуточной остановки на пути к фронту, находившемуся далеко к северу, теперь это операционная база почти на самой передовой. Что случилось со стабильной линией фронта по линии Яссы-Таргул-Фрумос и далее к Хуси?
Аэродром находится посреди открытой местности и замаскировать наши самолеты трудно. Совсем близко находится Плоешти, нефтяное сердце Румынии. Его беспрестанно атакуют американские бомбардировщики под очень сильной защитой истребителей. После бомбежки истребители могут обратить свое внимание и на нас, если только они подумают, что мы того стоим. Количество американских истребителей, которые посланы для эскортирования бомбардировщиков во время каждого вылета больше, чем общее число немецких истребителей на всем фронте.
Когда я захожу на посадку, то вижу что все дороги, ведущие к аэродрому, забиты бесконечными потоками румынских солдат, стремящихся на юг, местами колонны замерли в транспортных пробках. Среди них тяжелая артиллерия всех калибров. Но немецких частей здесь нет. Я оказываюсь очевидцем последнего акта трагедии. Целые сектора на передовой были брошены румынскими частями, которые прекратили оказывать какое-нибудь сопротивление и сейчас отступают по всему фронту. Советы преследуют их по пятам. Там, где отступают румыны, немецкие солдаты сражаются до последнего, поэтому они будут отрезаны и взяты в плен. Они думают, что наши румынские союзники никогда не позволяет Советам вторгнуться в Румынию без боя и бросят свой народ на произвол судьбы. Они просто отказываются этому верить.
После посадки наши самолеты немедленно начинают готовить к вылетам. Я докладываю о прибытии в штабе полка. Они рады, что мы вернулись и будем воевать вместе с ними. Они полагают, что дел у нас будет очень много. Русские танки уже в Фоскарах, их цель — быстрый захват Бухареста и Плоешти. Далее к северу все еще ведут бои немецкие войска из Группы армий “Юг”.
Тем временем наши самолеты готовы к вылету и мы немедленно взлетаем, набираем высоту и идем над главной дорогой, идущей на север в Фоскари. В десяти километрах к югу от этого города мы видим гигантские облака пыли: да, это русские танки! Мы атакуем, они съезжают с дороги и бросаются врассыпную по полям. Но это их не спасает. Мы расстреливаем некоторых из них, затем возвращаемся, чтобы пополнить амуницию и продолжаем наш бой с той же самой колонной. Куда ни брось взгляд, везде массы людей и военной техники, в основном это монголы. Неужели их людские резервы столь неистощимы? Мы получаем свежее наглядное доказательство, что производительная способность СССР была сильно недооценена всеми и никто не знает подлинного положения вещей. Массы танков, вновь и вновь в невообразимых количествах являются наиболее убедительным доказательством этого. Много автомашин американского производства. Одна наша атака следует за другой, с восхода солнца до заката, как и все эти годы.
* * *
Один из последних дней августа. Я вылетаю рано утром чтобы отправиться в район к северу от нас, где прорвались красные, и поднимаюсь на высоту 50 метров над аэродромом. Неожиданно наши зенитки открывают огонь, их обслуживают румынские расчеты, которые, как предполагается, должны защищать наш аэродром от атак русских и американских самолетов. Я смотрю туда, где взрываются снаряды и обшариваю небо в поисках вражеских бомбардировщиков. Неужели американцы этим утром поднялись так рано? Я, вместе с другими самолетами делаю разворот над взлетной полосой, чтобы под защитой ждать как развернутся дальше события. Но снаряды летят ниже и некоторые разрываются в неприятной близости от моего самолета. Я смотрю вниз на стреляющие батареи и вижу, что стволы зениток поворачиваются следуя нашим маневрам, один из снарядов разрывается совсем близко. Вражеских самолетов не видно. Сомнений больше нет, эти зенитки стреляют по нашим самолетам. Я не могу этого никак объяснить, но факт остается фактом. Мы летим на север против наступающих Советов, которые большими силами рвутся на юг из района Хуси-Барлад-Фоскари.
Во время нашего возвращения на аэродром я готов к новым абсурдным выходкам румынских зенитчиков, наземный контроль уже сообщил мне на обратном пути, что орудия были нацелены именно на меня. С сегодняшнего дня румыны вступили с нами в войну. Мы немедленно опускаемся на малую высоту и садимся по одному. Отдельные румынские орудия вновь открывают по нам огонь, но как и раньше, не добиваются никакого успеха. Я немедленно направляюсь к телефону и соединяюсь с румынским генералом Йонеску. Он командует всей румынской авиацией а также зенитными батареями и я хорошо знаю его лично еще по Хуси, он имеет несколько немецких наград. Я говорю ему, что недружелюбное внимание этим утром было адресовано мне и моей эскадрилье, и спрашиваю его, так ли это? Он не отрицает этого и говорит, что его зенитчики видели, как немецкий истребитель сбил румынский связной самолет и что соответственно они сильно разгневаны и стреляют по всем немецким самолетам, которые оказываются в их поле зрения. Он еще ни разу не упомянул о состоянии войны, существующем между Германией и Россией. Я отвечаю на его жалобы, что не имею ни малейшего намерения слушать всю эту чепуху и что я собирался совершить новый боевой вылет против русских к северу от Рамникул Саррата. Тем не менее, сейчас я, с помощью моих “Штук” намерен вначале разбомбить и расстрелять из пулеметов все зенитные батареи вокруг нашего аэродрома чтобы устранить любые помехи нашим вылетам. Затем, с помощью другой эскадрильи мы атакуем его штаб, я совершенно точно знаю, где он находится.
“Ради Бога, не делайте этого. Мы всегда были лучшими друзьями и я не могу нести ответственность за действия нашего правительства. Я делаю вам предложение: ни мы, ни вы не будем ничего предпринимать и не будем обращать на объявление войны никакого внимания, как будто его не существует. Я даю вам свои личные гарантии, что пока я остаюсь командующим, по вашим “Штукам” не будет сделано ни одного выстрела.
Он клянется нашей с ним старой дружбой в частности и своими теплыми чувствами к нам, немцам, в целом. После того, как между нами объявлен этот сепаратный мир, у меня больше нет причин для жалоб. Любопытная ситуация: я здесь один с моим летным персоналом на этом аэродроме в стране, которая находится с нами в состоянии войны. Две румынские дивизии со всем их снаряжением, включая тяжелую артиллерию, окружили наш аэродром. Кто помешает им немедленно нас ликвидировать? В ночные часы мы чувствуем себя не очень уютно, днем мы опять сильны. Даже две дивизии не очень готовы проявлять агрессивность по отношению к моим “Штукам”, когда они так сильно сосредоточены и находятся на открытой местности.
Наш запас бомб и горючего на аэродроме подходит к концу и к нам не поступает новых припасов, поскольку Румынию больше не удержать. Единственный для нас шанс — переместиться на другую сторону Карпат и попытаться образовать здесь новый фронт из остатков тех наших армий, которые смогли пробиться из Румынии, и любых других частей, которые можно наскрести из резервов. Совершенно ясно, что наша тяжелая артиллерия никогда не сможет преодолеть Карпаты и ее придется бросить в Румынии. Если бы только большая часть нашей отважной армии смогла выбраться из этого дьявольского котла измены, за которое следует винить румынское правительство! Оружие можно заменить, как это ни трудно, но людей — никогда! Наш наземный персонал готовится в путь по дороге, ведущей через перевал Базау, мы используем последние капли горючего атакуя русские клинья, которые подходят к Базау все ближе и ближе. Часто мы совершаем вылеты вглубь русских позиций, чтобы облегчить положение немецких войск, все еще участвующих здесь в ожесточенных боях. Какое печальное зрелище, достаточное, чтобы любого довести до отчаяния, видеть как эти ветераны русской компании, окруженные противником, бьются о приближающуюся стену численно превосходящего врага до тех пор, пока у них нечем сражаться кроме их личного оружия. Артиллерия уже давно выпустила все снаряды, вскоре у них не останется даже винтовочных или револьверных патронов. Единственный способ затянуть их сопротивление — атаковать и еще раз атаковать.
Сейчас наши запасы на аэродроме наконец истощены и мы летим на запад над Карпатами на нашу новую операционную базу в Сёхсис-Реген в Венгрии. В этом городке почти все говорят по-немецки, это цитадель трансильванских немцев. Вон там немецкая кирха и немецкая школа, когда идешь по городу, в голову даже не приходит и мысли о том, что ты находишься не в Германии. Город живописно раскинулся между цепями холмов и небольшими горами, в окрестностях много лесов. Наш аэродром находится на возвышенности и окружен лесами, мы расквартированы в самом городе и в соседних чисто немецких деревнях к северу и северо-востоку от него. Наши операции в данный момент направлены против врага, рвущегося с востока через Карпаты. Здесь много отличных оборонительных позиции, но у нас нет достаточно сил, чтобы их удерживать, поскольку вся тяжелая артиллерия потеряна в Румынии. Даже самую благоприятную местность невозможно защитить против самого современного оружия с помощью одного лишь героизма. Мы совершаем атаки с малых высот на горные перевалы и ведущие к ним дороги. У меня есть опыт полетов в горах Кавказа, но здесь долины очень узкие, особенно в нижней части и прежде чем можно было развернуться, приходиться подниматься на значительную высоту. Дороги на перевалах извилисты и большие их отрезки проходят по выемкам, вырубленным в скалистых горных склонах. Поскольку машины и танки обычно держаться под защитой скал, приходиться быть дьявольски аккуратным, чтобы не врезаться в них то здесь, то там. Если другая группа самолетов пролетает в том же самом районе и в то же время, возможно, заходя на цель с другой стороны долины и с опозданием увидит нас сквозь дымку, затем на долю секунды “смерть костлявой рукой хватается за ручку управления”, когда одна группа встречается с другой, летящей навстречу. Это еще большая опасность, чем зенитки, которых ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов. Часть их размещена на горных склонах. Справа и слева от дорог, проходящих через перевалы. Противник понял, что оставлять зенитки в составе конвоев на дороге относительно неэффективно, когда мы, например, атакуем цели внизу из-за группы скал. Истребителей пока немного. Неужели русские так долго тянут с перебазированием на румынские аэродромы? Я сомневаюсь, потому что у них нет проблем со снабжением и имеющиеся аэродромы в Бузау, Романе, Текучах, Бакау и Силистрии отлично расположены и вполне достаточны для битвы. Предположительно, иваны не очень любят летать в горах. Особенно они опасаются летать на низкой высоте в долинах из-за возможности неожиданно попасть в тупик, выход из которого блокирован резко вздымающимися горами. У меня было точно такое же чувство два года назад, когда мы летали над перевалами и долинами в горах Кавказа.
В это время я получаю приказ принять командование полком и сдать мою третью эскадрилью. В качестве моего приемника имя обер-лейтенанта Лау, он с отличием служил в эскадрильи еще с Греции. После первой фазы русской компании он был направлен на штабную работу и сейчас снова вернулся на фронт. Что касается моих собственных полетов, это изменение меня никак не затрагивает. Я располагаю для полетов всеми типами самолетов, которые стоят на вооружении полка и могу летать с тем или иным подразделением в любое время.
Однажды, в начале сентября, я вылетаю рано утром с моей третьей эскадрильей, вторая сопровождает нас в качестве эскорта, я сам, вместе со звеном противотанковых самолетов занимаюсь охотой на танки в районе Ойтоцкого перевала. Ситуация там не кажется особенно приятной. Я решаю, следовательно, сразу же после возвращения подняться в воздух на ФВ-190. Тем временем самолеты остальных летчиков проходят обслуживание перед следующим вылетом. Лейтенант Хофмейстер готов к вылету и будет сопровождать меня в качестве разведчика.
Мы возвращаемся к Ойтоцу, проводим несколько атак с малых высот и разведываем состояние дел на всех карпатских перевалах и высотах, из чего мы получаем общую картину положения дел в нашем секторе. Я возвращаюсь, буквально без капли бензина и без единого патрона, на наше летное поле, когда я вижу сорок серебристых самолетов которые летят ко мне на той же самой высоте. Мы проносимся совсем близко друг от друга. Скрываться больше нельзя. Это американские мустанги. Я говорю Хофмейстеру: “Немедленно приземляйся”! Я выпускаю шасси, закрылки и иду вниз, прежде чем Мустанги успевают развернуться и атаковать. Скольжение к земле отнимает много нервов, потому что это тот момент, когда твой самолет абсолютно беззащитен и ничего нельзя сделать, только терпеливо ждать, пока он остановится. Я все еще качусь по земле, когда, оглянувшись, вижу как Мустанги начинают атаку и один из них идет прямо на мой самолет. Я торопливо откидываю фонарь — я все еще двигаюсь со скоростью километров 50 в час, вылезаю на крыло и бросаюсь на землю всего за несколько секунд до того, как начинают лаять пушки Мустанга. Мой самолет, который укатился сам по себе уже довольно далеко, загорается после первой же атаки. Я доволен, что сумел из него вовремя выбраться. У нас на аэродроме нет зениток, потому что никто не ожидал и не был готов к нашему отступлению на венгерские аэродромы. Наши враги, которые располагают неограниченными ресурсами могут размещать зенитные батареи на каждом углу, мы, к сожалению, этого позволить себе не можем. Мустанги рассыпались над всем аэродромом и спокойно занимаются тренировочной стрельбой по мишеням как в мирное время. Моя эскадрилья, которая должна была быть заправлена и снабжена боеприпасами, все еще находится на земле. Несколько транспортных самолетов, которые доставили нам боеприпасы, горючее и бомбы стоят на открытом месте. Пригодные к полетам самолеты находятся в импровизированных ангарах в лесу и в них трудно попасть. Но ремонтируемые самолеты и транспортники с бомбами и горючим взлетают на воздух, пушки сорока Мустангов грохочут без передышки, превращая все, что видят пилоты в пламя и обломки. Мною овладевает беспомощная ярость, приходится смотреть на все это и не иметь возможности ответить. Под всему аэродрому горят самолеты, над ними поднимаются клубы черного дыма. В этой сумятице можно подумать, что пришел конец света. Как это ни звучит абсурдно, я пытаюсь на мгновение заснуть. К тому времени, когда я проснусь, все уже закончится. Если тот парень, который продолжает кружить надо мной сможет в меня попасть, мне будет легче принять это, если я засну.
После того, как пилот Мустанга поджег мой самолет во время первой атаки, он, должно быть, заметил меня, лежавшего в поле. Возможно он на самом деле видел, как я спрыгнул с крыла, в любом случае он возвращается снова и снова и пытается попасть меня из пушек и пулеметов. По всей видимости он не видит меня четко через прицел, должно быть он не может поверить, что еще не попал в меня, потому что зайдя один или два раза он с ревом проносится надо мной, снижается до высоты несколько метров и смотрит на меня. Я лежу на животе не шевелясь, только немного поворачиваю голову чтобы бросит на него взгляд из-под полуопущенных век. Каждый раз, когда он приближается ко мне спереди, на меня падает песок от пулевых фонтанчиков. Попадет ли он в меня в следующий раз? Бежать нельзя, они стреляют по всему, что движется. И так это и продолжается, до бесконечности. Наконец у него, как я совершенно уверен, кончились боеприпасы, пройдя надо мной еще раз он летит прочь. Его коллеги также израсходовали свои боеприпасы, очень толково, нужно признать. Они строятся над летным полем и улетают. Наш аэродром представляет собой ужасное зрелище, в особенности, на первый взгляд. Первым делом я ищу лейтенанта Хофмейстера. Его самолет лежит на краю летного поля, должно быть, он не смог быстро приземлиться и был застигнут во время посадки. Он ранен: одну ногу придется ампутировать. На летном поле горят и взрываются самолеты, к счастью, среди них только несколько боеспособных машин, которые были хорошо замаскированы и представляли собой не такую простую цель. Когда я посещаю каждое подразделение в лесу, мне говорят, что во время атаки наземный персонал, как им и было приказано, вел непрерывный огонь из стрелкового оружия. Сбито четыре Мустанга. Учитывая, что у нас не было зениток, это особенно отрадно. Значит, у Мустангов не получилась их безопасная тренировочная стрельба по мишеням. Через несколько дней прибывают зенитки и маловероятно, что такие же успешные рейды когда-нибудь снова повторятся.
* * *
В нашем секторе часто встречаются немецкие самолеты, пилотируемые румынами, которых мы сами же ими и снабдили. Сейчас на них румынские опознавательные знаки и они летают на стороне русских. Румынская операционная база находится не очень далеко от нашей. Поэтому мы проводим две атаки с малой высоты на их аэродромы в районе Карлсбурга, Кронстадта и Херманстадта. Злые языки предполагают, что мы пытаемся подражать Мустангам, те поступали точно также. Мы уничтожаем более 150 самолетов на земле, некоторые из них — в воздухе, это в основном тренировочные и связные самолеты, но и в этом случае они используются румынскими ВВС, пусть даже для тренировки. Успех этих атак в очень большой степени зависит от силы вражеской обороны.
* * *
Боевые действия в Румынии завершились. Советское наводнение затопило всю страну и сейчас они пытаются нащупать проходы в Венгрию. Русские колонны одна за другой идут по перевалу Ротер-Турм в направлении Херманстадта. Вылеты против этих особенно трудны, потому что их армии очень сильно защищены от воздушного нападения. Во время одного из полетов над северными склонами перевала 40-мм зенитный снаряд срывает фонарь, к счастью, ни один из осколков меня не задевает.
В тот же самый вечер мой офицер по разведке говорит, что он почти каждый день слышит по радио пропагандистские передачи на немецком, это истории о зверствах немецких солдат и подстрекательства к партизанской войне. Передача всегда начинается со слов: “Говорит Кронстадт”. Поговорив с группой, мы назначаем на завтра первую атаку на радиостанцию, так мы сможем разобраться с этими провокаторами. На рассвете мы вылетаем в направлении Кронстадта, старого поселения трансильванских саксонцев. Прямо впереди, в утреннем тумане показался городок. Нам не приходится пролетать над ним, передающая станция с ее двумя высокими мачтами стоит на главной дороге в семи километрах к северо-востоку. Между гигантскими мачтами находится небольшое здание, нервный центр всей передающей станции. Подлетая ближе и уже готовясь спикировать, я вижу автомобиль, выезжающий из внутреннего дворика этого здания. Если бы я был уверен, что именно ее пассажиры подстрекали партизан нанести нам удар в спину, я мог бы без труда накрыть их во время атаки. Автомобиль исчезает в лесу и пассажиры наблюдают за нашей атакой радиостанции издалека. Во время атаки следует быть очень внимательным и не спикировать слишком низко, потому что мачты соединены друг с другом множеством кабелей, за которые легко задеть. Маленькое здание прямо в центре моего прицела, я нажимаю кнопку, выхожу из пикирования и кружусь вокруг мачт, ожидая увидеть результат пока моя эскадрилья снова построиться в боевой порядок. По случайности одна из моих маленьких 10-кг бомб попала в самую верхушку мачты, та надломилась и изогнулась под прямым углом. От здания радиостанции ничего не осталось, бомбы сделали свое дело. Теперь они долгое время не смогут вести отсюда свои злобные пропагандистские передачи. С этой утешающей мыслью мы возвращаемся на базу.
* * *
Нарастающее давление на карпатские перевалы все яснее и яснее показывает степень ущерба нашей военной мощи, нанесенного румынским фиаско. Советы продвинулись далеко за Херманстадт, они почти в Торенбурге и пытаются захватить Клаусенбург. Большинство войск в этом секторе — венгерские, в основном части первой и второй бронетанковых дивизий. Практически нет никаких немецких резервов, чтобы сформировать костяк сопротивления в этом важном секторе. Это советское наступление подвергает опасности немецкие войска, удерживающие Карпаты дальше к северу. Им приходится оставить свои позиции на перевалах с серьезными последствиями, потому что Карпаты, являясь природной крепостью, являются ключом к венгерским равнинам, которые очень трудно будет удержать нашими уменьшившимися силами. Последние несколько недель Советам было легко делать свое дело, потому что они наступали по “союзной” Румынии, в которой серьезное немецкое сопротивление было невозможно организовать. Наш девиз: “Прочь из Румынии, следующая остановка — Карпаты”. Но Румыния имеет протяженную границу и это означает что наш слабо защищенный фронт должен будет растянуться еще больше.
Мы возвращаемся на несколько дней на наш старый аэродром к западу от Сёхсих-Реген, откуда мы почти ежедневно совершаем вылеты в район Торенбурга. В первый раз за Бог знает сколько времени в бой вступают Железные Густавы. Во время каждого вылета мы остаемся в районе цели так долго, как это позволяет нам запас горючего, всегда надеясь на столкновение с противником. Третья эскадрилья занимается бомбежкой. Ее эскортирует вторая эскадрилья, штабное звено и я сам на ФВ-190. Во время этой фазы нам удается сбить большое количество русских штурмовиков и истребителей. Особенно удается охота командиру второй эскадрильи, обер-лейтенанту Кеннелю, награжденному Дубовыми листьями. Не дело для пикировщиков сбивать вражеские самолеты, но во время нынешнего кризиса мне кажется очень важным для наших боевых товарищей на земле что мы можем успешно одолеть вражескую авиацию. Поэтому наши противотанковые снайперы также вступают в бой с самолетами и добиваются великолепных результатов. Эти операции показывают нам, старым пилотам Ю-87, что лучше быть гончей, чем зайцем. Тем не менее, мы все еще преданы нашим старым машинам.
* * *
В сентябре 1944 года битва за равнины Венгрии становится реальностью. В этот момент до меня доходят новости о том, что мне присвоено звание подполковника. Штабное звено и наземный персонал на короткое время размещаются в Таснаде, к югу от Токая. Первая и вторая эскадрильи и я сам находятся к юго-востоку от Таснада, третья эскадрилья перемещается в район Мишкольца, где их вылетам мешает плохое летное поле, всю окружающая его местность, включая дороги, ведущие к аэродрому, проливные дожди превратили в болота.
Мы стоим здесь недолго, только для того, чтобы помочь нашим войскам в боях, которые идут в районе Гроссвардейн-Сеглед-Дебрецен. Русские орды движутся на восток, почти исключительно по ночам. Днем они остаются на месте, хорошо замаскированные в лесах рядом с дорогами, в кукурузных полях, или в деревнях. Бомбежка и атаки с воздуха становятся менее важными по сравнению с разведкой, поскольку цель нужно опознать, прежде чем становится возможным нанести ей серьезный ущерб. Немецкий фронт не представляет собой единого целого, это по большей части изолированные боевые группы, спешно созданные в результате слияния подразделений, которые или прорвались с боями из Румынии или прежде были расквартированы в Венгрии. Эти подразделения — пестрая смесь всех родов войск. В ключевых пунктах находятся ударные войска: пехотные полки с великими традициями, части СС, все наши старые знакомые и друзья, с которыми мы делили все трудности тяжелых лет в России. Они любят и ценят наши “Штуки” и мы испытываем те же самые чувства по отношению к ним. Если мы знаем, что одна из этих частей занимает свои позиции прямо под нами, мы можем быть уверены, что никаких неприятных сюрпризов не будет. Мы знаем большинство их офицеров-авианаводчиков лично, или, по крайней мере, по голосу. Они указывают нам на каждый очаг сопротивления, какой бы он маленький не был и затем мы атакуем его всем, чем располагаем. Наземные войска атакуют сами с молниеносной быстротой и сметают все с лица земли. Но численное превосходство врага столь подавляющее, что самые крупные местные успехи являются всего лишь каплей в море. Русские продвигаются слева и справа от этих схваток а у нас нет достаточного количества солдат, чтобы задержать их и следует новый прорыв, результат которого заключается в том, что даже те войска, которая держат прочную оборону вынуждены отступать, прежде чем пути их отхода будут перерезаны.
Это происходит раз за разом до тех пор, пока мы вновь не оказываемся на Тиссе, которая должна удерживаться как новая линия обороны. Река узкая и в современной войне не представляет собой серьезного препятствия. В Шегеде русские очень скоро захватывают сильный плацдарм, который мы не можем уничтожить и с него противник наносит стремительный удар на северо-запад, в направлении Кечкемета. Мой полк оттянут назад, мы стоим в Фармосе, к западу от Зольнока, на железнодорожной линии Зольнок-Будапешт. Наш аэродром часто навещают четырехмоторные американские бомбардировщики, которые до этого концентрировали свое внимание на железнодорожном мосту в Зольноке.
