На Кубани и под Белгородом 2 страница

Мы летим к цели. Значительно дальше к западу я встречаюсь с сильными вражескими частями, никакого следа немецких войск.

Мы летим обратно и видим эти танки с близкого расстояния. Это все Т-34, — русские! Их экипажи стоят позади машин, изучая карту, по-видимому, у них проводится инструктаж. Испуганные нашим появлением, они разбегаются и карабкаются в свои танки. Но в этот момент мы не может ничего сделать, потому что мы должны вначале приземлиться и пополнить амуницию. Тем временем, Советы входят в город. Наш аэродром расположен на другой его стороне. Через десять минут я снова взлетаю и ищу эти танки среди домов. Когда их атакуют, танки резко поворачивают, прячутся за дома и быстро исчезают из поля зрения. Я уничтожаю четыре из них. Куда пошли остальные? Они могут появиться на нашем аэродроме в любую минуту. Мы не можем эвакуировать его, поскольку часть наземного персонала находится в городе и мы должны ждать, пока они не вернуться обратно. Только сейчас я вспоминаю, что послал одного из наших офицеров в армейские склады, находящиеся в восточной части города. Ему необыкновенно повезло. Позднее выяснилось, что его автомобиль тронулся в ту самую секунду, когда Т-34 огибал угол складского здания. Дав полный газ и плотно сжав колени, чтобы они не так тряслись, он смог умчаться прочь целым и невредимым.

Я вылетаю еще раз. Эскадрилья не может лететь вместе со мной, иначе у нас не хватит горючего для неизбежного перелета в Павловку. Я могу лишь надеяться, что к моменту моего возвращения все наши люди уже соберутся на аэродроме. После долгих поисков я замечаю два танка в западной части города и уничтожаю их. По-видимому, они двигались в нашу сторону, чтобы выкурить осиное гнездо “Штук”. Самое время убираться прочь и успев поджечь все неисправные самолеты, мы взлетаем. В то время как мы делаем круг над аэродромом, чтобы построиться в боевой порядок, я вижу разрывы танковых снарядов на окраине аэродрома. Им в конце концов удалось достичь нашей базы, но нас уже там нет.

Компас указывает на запад северо-запад. Немного погодя мы летим над дорогой на малой высоте. По нам открывают сильный огонь моторизованная колонна, которая движется под охраной танков. Мы разделяемся и начинаем кружить над машинами: советские танки и грузовики, в основном американского производства, следовательно, это русские. Признаюсь, я озадачен, как эти парни оказались так далеко к западу, но это могут быть только русские. Мы набираем высоту и я отдаю приказ атаковать зенитные установки, которые должны быть нейтрализованы в первую очередь, так чтобы мы могли начать атаки с малой высоты без помех.

После того как мы утихомирили большую часть зениток, мы поделили колонну на части и расстреляли ее. День медленно идет к закату, вся дорога выглядит как огненная змея, это сплошная пробка из горящих машин и танков, которые не сумели свернуть с дороги вправо или влево. Мы никого не пощадили, материальные потери Советов снова велики. Но что это? Я пролетаю над тремя или четырьмя машинами впереди колонны, на их радиаторах наши флаги. Это грузовики немецкого производства. Из канав по обе стороны дороги вылетают белые сигнальные ракеты. Это сигнал наших собственных войск. У меня давно не было такого леденящего чувства в животе. Я бы охотно врезался в землю где-нибудь прямо здесь. Могла ли эта колонна быть немецкой? Все горит. Но почему мы подверглись такому сильному обстрелу из грузовиков? Как оказались здесь американские автомашины? Помимо этого, я своими глазами видел бегущих людей в коричневой форме! Пот струится по лицу, меня охватывает отупляющее чувство паники.

Уже совсем стемнело, когда мы приземляемся в Павловке. Никто из нас не произносит ни слова. Была ли эта колонна немецкой? Неопределенность душит нас. Я никак не могу выяснить по телефону у армии или Люфтваффе, чья это была колонна. К полуночи прибывают несколько солдат. Оперативный офицер прерывает мой крайне беспокойный сон и говорит, что есть важные новости. Наши армейские коллеги хотят поблагодарить нас за то, что мы помогли им сбежать. Они рассказывают, что их грузовики были захвачены вражеской колонной. Они только успели отбежать на сотню метров, чтобы укрыться от русского огня в канавах в стороне от дороги. Именно в этот момент мы появились на сцене и расстреляли иванов. Наши парни немедленно воспользовались ситуацией и сумели скрыться. Это снимает с меня тяжкий груз и я разделяю ликование наших собратьев по оружию.

Спустя некоторое время после этого случая мы оказываемся в Днепропетровске. Аэродром находится на восточном берегу Днепра, очень далеко от наших казарм в центре города. Для обычного русского города это место производит хорошее впечатление, такое же, как и Харьков. Советские бомбардировщики и штурмовики почти каждый день атакуют мосты на Днепре в центре города. Красные надеются, что уничтожив их, они отрежут путь к отступлению немецким войскам и сделают невозможным снабжение боеприпасами и резервами нашей армейской группы. До сих пор мы не видели, что они добились в своих атаках на мост какого-нибудь успеха. Но жители торжествуют. Как только советские самолеты исчезают из виду, они бросаются к Днепру с корзинами, потому что успели заметить, что после каждого налета на поверхности появляется большое количество оглушенной рыбы. Похоже, столько рыбы в городе давно не ели. Мы летаем то на северо-восток, то на юг по мере того как Советы движутся вперед к Днепру в надежде не допустить создание нашей линии обороны по реке и консолидировать позиции. В то же самое время когда мы перемещаем нашу базу из Днепропетровска в Большую Костромку, в 120 километрах дальше к западу, я теряю Беккера. Он переведен в штаб авиадивизии. Долгое время я сопротивляюсь его переводу, поскольку он принадлежит нашему “семейному кругу”, но это бесполезно и после долгих переговоров принимается окончательное решение.

 

 

Все дальше на запад

 

Большая Костромка — типичная русская деревня, со всеми преимуществами и недостатками, которые из этого проистекают. Для нас, жителей Центральной Европы, недостатки перевешивают. Деревня сильно разбросана и состоит в основном из глинобитных хижин, лишь немногие дома выстроены из камня. Уличная сеть возникла сама собой, без всякого плана, это просто немощенные проезды, которые пересекаются под самыми причудливыми углами. В плохую погоду наши автомашины тонут в грязи по самые оси так, что их невозможно потом вытащить. Аэродром находится на северном конце деревни, по дороге на Апостолово, которая почти непроходима для автотранспорта. Поэтому наш персонал не теряет времени и для того, чтобы сохранить мобильность, начинает использовать лошадей и волов, запряженных в повозки. Экипажи часто должны подъезжать к своим самолетам верхом на лошадях, они влезают на крыло своего самолета прямо с седла, потому что взлетная полоса выглядит немногим лучше, чем дороги. В этих погодных условиях она напоминает океан грязи с крошечными островками, и если бы не широкие шины Ю-87, мы вообще не могли бы взлететь. Наше жилье разбросано по всей деревне, штаб эскадрильи расквартирован в здании школы на ее южном краю. Здесь у нас есть даже офицерская столовая.

Площадь перед зданием часто превращается в огромную лужу и когда она замерзает, что иногда случается, мы играем здесь в хоккей. Эберсбах и Фиккель никогда не упускают возможности поиграть. Недавно, тем не менее, они несколько охладели к игре, все ноги у них в синяках. Когда погода портится, хоккейные ворота переносят под крышу, уменьшенное хоккейное поле доставляет больше хлопот вратарям. Мебель от хоккея не страдает, потому что ее попросту нет.

Русские потрясены множеством мелких предметов, которые наши солдаты возят с собой. Они думают, что все эти любительские фотографии наших домов, наших комнат, наших девушек являются пропагандой. Приходится тратить очень много времени чтобы убедить их, что все это подлинное, что немцы вовсе не людоеды. Через несколько дней после нашего прилета русские подошли и спросили, можно ли им снова повестить на стены иконы и распятия. Раньше, при советской власти, им приходилось все это прятать из-за неодобрения сына, дочери или комиссара. То, что мы не выдвигаем никаких возражений, по всей видимости воодушевляет их. Мы пытаемся им объяснить, что и в наших домах тоже есть распятия и религиозные картины, но они верят этому с большим трудом. Спешно они водружают в “красных углах” иконы и вновь и вновь выражают надежду, что это разрешение не будет отменено. Они живут в страхе перед комиссарами, которые держат всю деревню под наблюдением и шпионят за ее обитателями. Пост главного доносчика часто занимает директор школы.

В настоящее время мы живем в заколдованном царстве грязи и переживаем вытекающие из этого трудности в снабжении, даже продовольствием. Когда я лечу низко над Днепром, то часто вижу как и наши и русские войска кидают ручные гранаты в воду и ловят оглушенную рыбу. Мы воюем, по Днепру проходит линия фронта, но каждая возможность накормить войска должна быть использована. И вот однажды я решаю попытать удачу с небольшой 50-кг бомбой. Гослер, наш квартирмейстер, послан во главе группы нестроевых солдат к Днепру. Перед их уходом я показываю им на карте участок реки, где намереваюсь сбросить бомбу. Покружив немного над рекой и дождавшись, когда я смогу опознать наших парней, я бросаю бомбу с высоты 15-20 метров. Она падает у самого берега и после короткой задержки взрывается. Наши внизу должно быть испуганы взрывом, потому что бросаются на землю. Несколько догадливых рыбаков, которые занимались промыслом на середине реки с борта какой-то древней посудины, чуть было не перевернувшейся от волны, вызванной взрывом, быстро подплывают и начинают собирать оглушенную рыбу. Сверху я вижу белые брюха мертвой рыбы, плавающей на поверхности. Солдаты вступают в сражение и пытаются вытащить как можно больше рыбы. На берегу появляются новые рыбаки и также начинают выбрасывать рыбу на отмель. Через несколько часов после моего возвращения грузовик с рыболовной партией возвращается с Днепра, с собой они привозят несколько центнеров рыбы. Среди улова несколько огромных экземпляров, которые весят по 30-40 кг, в основном осетры и разновидность речного карпа. В течение следующих десяти дней мы организуем настоящие оргии и находим рыбную диету великолепной. Вкуснее всего оказывается осетрина, копченая или вареная, огромные карпы также вполне съедобны. Через пару недель с неменьшим успехом проводится вторая рыболовная экспедиция.

 

* * *

 

Мы вылетаем на боевые задания почти каждый день и в самых разных направлениях. К востоку и юго-востоку советские орудия, сосредоточенные у Мелитополя, продолжают артиллерийские обстрелы нашего Никопольского плацдарма. Среди названий на карте много немецких: Гейдельберг, Грюнталь, Густавфельд. Здесь находятся дома немецких переселенцев, прадеды которых осваивали этот район несколько столетий назад. К северу от нас, в районе Запорожья, фронт поворачивает к востоку и проходит по Днепру. Еще дальше, после того, как он пересекает реку, начинается Кременчугский сектор. За русскими линиями остался Днепропетровск. В своей обычной манере Советы оказывают давление в разных местах и им часто удается прорывать фронт на небольшую глубину. Ситуация восстанавливается с помощью контратак, которые обычно проводят бронетанковые дивизии. В промышленном центре Кривой Рог, который расположен к северу от нас, прямо на линии фронта, находится бетонная взлетная полоса. Но мы не можем ей пользоваться.

Однажды утром советская атака достигает Кривого Рога и нашего аэродрома. Основной удар наносится с севера, со стороны Пятихатки. Здесь пропадает без вести капитан Менде. Несмотря на самые отчаянные поиски мы не можем найти нашего доброго товарища, которого поглотили бескрайние просторы России. Ситуация здесь также восстановлена с помощью контратаки и фронт смещается на несколько километров к востоку. Снабжение наших войск идет без помех и мы вскоре переключаемся на мосты через Днепр. Затем нашей целью становится группировка противника между Кременчугом и Днепропетровском. Однажды утром, когда начинается новое наступление русских с севера, я должен вылетать в плохую погоду. Моей задачей является получение общей картины расположения вражеских войск и оценка шансов успешной атаки более крупными силами. Перед вылетом мне сообщают, что одна из деревень в зоне боя все еще удерживается нашими войсками, но их постоянно атакуют и им срочно нужна помощь. С этой частью должен быть установлен контакт и авианаводчик уже находится на месте.

Наша тройка идет в район цели под низкими облаками. Я слышу в наушниках голос знакомого авианаводчика и надеюсь, что мне было приказано установить связь именно с ним, а не с каким-то другим офицером. Я должен здесь упомянуть, что каждый авианаводчик хочет нашей поддержки для своей собственной дивизии. Мы вынуждены настаивать на том, чтобы нам сообщали позывной данной части. Потребность в нас настолько велика, что для удовлетворения всех запросов нам понадобилось бы раз в двадцать больше людей и самолетов. Судя по голосу, со мной снова говорит футболист Эпп, но и без его помощи я уже заметил концентрацию вражеских войск в трем километрах впереди. Я все еще лечу над нашими позициями, как вдруг, накренив машину, вижу вспышки от выстрелов множества зениток. Я не вижу разрывов снарядов, потому что они скрыты облаками, но неожиданно ощущаю попадания в кабину и в двигатель. В лицо и в руки впиваются осколки. Двигатель готов остановится в любую секунду. Он работает еще пару минут и затем глохнет. За это время я обнаруживаю луг к западу от деревни. Я уверен, что русские меня еще не заметили. Рядом со мной быстро садится Фиккель. У нас нет ни малейшего представления о том, сколько еще времени наши войска смогут удерживать свои позиции, поэтому мы с Хеншелем берем с собой самое необходимое: оружие, часы и парашюты и карабкаемся в машину Фиккеля. Третий самолет из нашей группы уже полетел домой и летчик сообщил о прошествии. Вскоре мы успешно садимся в Костромке. В эти дни везет также и капитану Фритше. После того, как он был сбит истребителями к юго-востоку от Запорожья, в районе Гейдельберга, он успешно выбросился с парашютом, но ударился о хвостовое оперение. После краткого пребывания в госпитале этот отличный летчик, награжденный Рыцарским крестом, возвращается в строй.

Но нам не всегда так везет. Однажды, возвращаясь с линии фронта мы уже подлетаем к нашему аэродрому и начинаем заходить по одному на посадку. Высоко над нами появляются русские истребители. Они совершенно не собираются нас атаковать, но зенитки открывают по ним огонь, пытаясь стрелять между нашими самолетами. Херлинг, командир 7-й эскадрильи, и Крумингс, наш офицер-инженер, подбиты и падают. Через несколько мгновений погибает и Фритш. Три неразлучных друга, награжденные Рыцарскими крестами, отдали жизни за свою страну. Мы ошеломлены этой потерей. Они были первоклассными пилотами и товарищами для своих подчиненных. Иногда здесь на фронте бывают периоды, когда на людей как будто падает проклятье и череда несчастий кажется нескончаемой.

В ноябре получено радиосообщение: я награжден Рыцарским крестом с Дубовыми Листьями и Мечами и должен прибыть для награждения в штаб-квартиру фюрера в Восточной Пруссии. Примерно в это же время я уничтожаю свой сотый танк. Я рад этой награде, не в последнюю очередь потому, что это вклад в достижения моей эскадрильи, но в то же самое время я расстроен, что ответ на мою рекомендацию о награждении Хеншеля Рыцарским крестом еще не пришел. Должно быть он где-то застрял. В любом случае я решаю взять своего бортстрелка на награждение. Хеншель только что закончил свой тысячный боевой вылет и имея на своем счету несколько советских истребителей без всякого преувеличения считается нашим лучшим стрелком. Через Винницу, Проскуров, Львов и Краков мы летим в Восточную Пруссию, где в районе Гольдапа находится штаб-квартира фюрера.

Вначале мы приземляемся в Лётцене. Я докладываю о прибытии подполковнику фон Белову. Он говорит мне, что одновременно со мной Дубовые листья к Рыцарскому кресту будет получать майор Храбак. С собой я привез Хеншеля и спрашиваю Белова, прибыла ли моя рекомендация. Он отвечает мне, что еще нет, но немедленно обещает узнать у рейхсмаршала, в каком состоянии находится дело. Там тоже никак не могут найти эти бумаги и предполагают, что документы были переданы рейхсмаршалу на подпись. Фон Белов обо всем договаривается на словах с Герингом, направляется к прямо фюреру и докладывает ему, что я привез Хеншеля с собой по вышеупомянутым причинам и что главнокомандующий Люфтваффе уже одобрил награду. Поступает ответ: “Хеншель должен явиться вместе с остальными”. Это великое событие для моего верного бортстрелка. Только немногие получают Рыцарский крест из рук самого фюрера, поскольку персональная инвеститура Главнокомандующего начинается с Дубовых листьев.

И вот майор Храбак, Хеншель и я стоим в строю в присутствии фюрера. Сначала он прикалывает нам награды и после церемонии пьет с нами чай в своем кабинете. Он говорит о прошлых операциях на востоке и об уроках, которые из них должны быть извлечены. Он рассказывает нам, что сейчас идет создание новых частей, которые несомненно потребуются для отражения высадки западных союзников в Европе. В стране все еще можно сформировать большое количество дивизий и наша промышленность сможет снабдить их достаточным вооружением. Между тем, германский технический гений, сообщил он нам, продолжает работать над изумительными проектами, что позволит нам вырвать окончательную победу из рук большевизма. Он уверен, что только немцам по плечу эта задача. Он горд своими солдатами на восточном фронте, он знает об их гигантских усилиях и тех трудностях, с которыми они сталкиваются. Он хорошо выглядит, полон идей и уверенности в будущем.

Покинув Лётцен, мы должны свернуть в Гёрлиц, где мы предоставляем нашему отважному Ю-87 двухдневный отдых. Дом Хеншеля в Саксонии, не так далеко отсюда и он отправляется поездом, чтобы вновь встретиться со мной через два дня перед нашим отлетом на фронт. Затем, в плохую погоду, мы летим через Вену, Краков, Львов, Винницу и Кировоград. Чем дальше на восток мы забираемся, тем больше ощущается скорое наступление зимы. Низкие облака и густой снег мешают нашему полету и затрудняют ориентировку. Мы чувствуем себя гораздо лучше, когда уже в сумерках наш аппарат катится по замерзшему летному полю в Костромке и мы снова дома, вместе с нашими товарищами. Здесь уже наступили холода, но у нас нет никаких причин на это жаловаться, поскольку мороз улучшает состояние дорог в деревне. Большие открытые пространства покрыты прочным льдом и без коньков их бывает не так просто пересечь. Когда мы не летаем из-за непогоды, мы возобновляем нашу игру в хоккей. Даже те, кто меньше всего был склонен к спорту, заражаются энтузиазмом остальных. Мы пользуемся любым пригодным инвентарем, от настоящих хоккейных клюшек до старых веников и лопат. Примитивные русские коньки конкурируют со специальной обувью, оснащенной подобающими хоккейными лезвиями. Многие неуклюже бегают в меховых унтах. Важен только спортивный азарт.

Здесь, на юге России, у нас случаются иногда теплые дни, которые вновь превращают все в непролазное болото. Возможно это как-то связано с влиянием Черного или Азовского морей. Наш аэродром не может выстоять перед такими превратностями климата и поэтому нам приходится перебираться на бетонную взлетную полосу в Кировограде. Один из таких периодов совпадает с Рождеством и Новым Годом. Соответственно, оказавшиеся в Кировограде экипажи вместо общей вечеринки эскадрильи должны встречать праздники в изоляции. Дед Мороз приготовил подарки для каждого солдата, но глядя на их лица никто бы не догадался, что для них это уже пятая военная зима.

В начале 1944 года плохая погода отступает и операции становятся все более интенсивными. Советы рвутся на запад и юго-запад из района Днепропетровска и на короткое время перерезают сообщение между Кривым Рогом и Кировоградом. Контрнаступление, которое проводят наши старые друзья, 14-я и 24-я бронетанковые дивизии оказывается исключительно успешным. Помимо захвата большого количества пленных и снаряжения, нам удается добиться в этом секторе затишья, по крайней мере, временного. Мы постоянно летаем из Кировограда и размещаемся недалеко от аэродрома. Рядом расквартирован штаб. В тот день, когда они прибывают, их ждет самый неприятный сюрприз. Адъютант полка, майор Беккер по прозвищу Фридолин и офицер-инженер капитан Катшнер не вполне хорошо знакомы с местными печками. Ночью в их комната скопился углекислый газ и когда Катшнер встал с постели, он обнаруживает, что Фридолин потерял сознание. Он вышел, шатаясь, на свежий воздух и выволок с собой Фридолина, спася жизнь им обоим. Для солдата потеря жизни из-за глупого несчастного случая а не вражеских действий особенно трагична. Впоследствии мы увидели в этом и свою смешную сторону и их злоключение становится расхожей шуткой, им постоянно приходится отбиваться от розыгрышей.

В это время, в ходе наших боевых вылетов, мы наблюдаем самую необычную драму. Я вылетаю вместе с другими противотанковыми самолетами в район к юго-востоку от Александрии. Выпустив все свои боеприпасы мы идем домой в Кировоград для того чтобы заправиться и пополнить запас снарядов перед новым вылетом. Мы проходим на бреющем полете полпути до Кировограда и пролетаем над густой рощей. Под нами движутся танки. Я узнаю их немедленно: это Т-34, идут на север. В мгновение ока я набираю высоту и кружу над добычей. Откуда, черт возьми, они взялись? Это русские, без всякого сомнения. У нас не осталось ни одного снаряда, поэтому нам приходится оставить их в покое. Кто знает, куда они доберутся к тому времени, когда мы сможем вернуться с новым запасом снарядов и атаковать их?

Т-34 не обращают на нас никакого внимания и идут своей дорогой, обходя рощу. Дальше к северу еще кто-то движется по земле. Мы летим туда на небольшой высоте и узнаем немецкие танки Т-IV. Танкисты глазеют на нас из своих машин, думая о чем угодно, но только не о близости врага и возможной схватке. Обе группы танков движутся навстречу друг другу, отделенные только небольшой полосой кустов. Ни одна сторона не может видеть другую, поскольку Советы движутся в ложбине, параллельно железнодорожной насыпи. Я стреляю красными сигнальными ракетами, качаю крыльями и сбрасываю в контейнере записку, в которой сообщаю своим коллегам-танкистам о том, кто движется в их направлении и уже находится в трех километрах от них, если предположить, что обе стороны сохранят свой курс. Резко снижаясь над тем местом, где сейчас движутся Т-34, я подсказываю нашим танкистам о близости врага. Обе партии медленно сближаются. Мы кружим над ними и ждем, что будет происходить дальше. Наши танки останавливаются в том месте, где в живой изгороди находится разрыв в несколько метров. В любую минуту обе стороны могут внезапно увидеть друг друга на расстоянии выстрела в упор. Я жду с напряжением несколько секунд, когда обе стороны испытают шок. Русские закрывают башенные люки, возможно они стали что-то подозревать, наблюдая за нашими отчаянными маневрами. Они следуют все в том же направлении, движутся быстро. Расстояние, разделяющее обе партии, сократилось уже до 10-15 метров. И вот началось!

Русские, движущиеся по ложбине, достигли разрыва и видят прямо перед собой врага. У первого Т-IV уходит ровно две секунды чтобы выстрелить в своего оппонента с расстояния 15 метров. Тот взрывается и горит, осколки летят в воздух. В следующие несколько секунд, — до сих пор я не видел, чтобы выстрелил хотя бы один из оставшихся Т-34, — шесть русских танков объяты пламенем. Впечатление такое, что они совершенно захвачены врасплох и даже сейчас еще не поняли, что происходит. Несколько Т-34 продвигаются под прикрытием изгороди еще ближе, другие пытаются уйти за железнодорожную насыпь. Они оказываются в зоне видимости немецких танков, которые открывают огнь поверх изгороди. Весь бой длится не более минуты. Это по-своему уникальный поединок. Без потерь с нашей стороны все Т-34 уничтожены. Наши товарищи на земле гордятся своим успехом, мы восхищены не меньше. Мы бросаем им записку с наилучшими пожеланиями и плиткой шоколада, и летим домой.

 

* * *

 

После серии относительно спокойных вылазок обычно проходит не так много времени, прежде чем мы получаем новую встряску. Мы вылетаем втроем, обер-лейтенанты Фиккель и Стёлер сопровождают меня на охоту за танками. У нас нет истребительного эскорта и в тот момент, когда мы пролетаем мимо одной из наших бронетанковых частей, появляются 12-15 Аэрокобр с очень агрессивными намерениями. У всех них носы выкрашены в красный цвет и похоже, что они принадлежат к какой-то элитной части. У самой земли начинается дикая суматоха и я рад, что смог благополучно привести моих коллег домой, даже хотя наши самолеты и не обошлись без повреждений. Наш опыт часто становится темой вечерних споров и воспоминаний, Фиккель и Стёлер полагают, что мы спаслись только чудом. В то же самое время спор — полезный урок для наших новичков, который учит их правильно выбирать тактику уклонения в воздушном бою.

Одна из наших эскадрилий была некоторое время расквартирована в Злынке, к северу от Ново-Украинки и к западу от нас. Моя третья эскадрилья также получает приказ о перелете туда со всем летным персоналом, в то время как наземный персонал движется по дороге на Первомайск. В конце нашего пребывания в Кировограде поступает уведомление о моем повышении, мне присвоено звание майора.

В Злынке кажется, будто наступила настоящая зима. Почти каждый день дует колючий восточный ветер. Температура падает до 20-30 градусов ниже ноля. Воздействие холода сказывается на числе боеготовых самолетов, поскольку обслуживание и ремонт на открытом месте при этих температурах отличается своими особенностями. Нам особенно не везет, потому что ударные клинья русского наступления к северу от Кировограда только что проникли в горловину долины у села Мариновка. Русские доставляют туда очень сильные резервы в надежде консолидировать свои позиции, которые послужат плацдармом для нового наступления. Каждый хоть сколько-нибудь пригодный к полету самолет используется для атак на низкой высоте. Во время одного из вылетов в восточном направлении гауптман Фиккель попадает под сильный обстрел и совершает вынужденную посадку. Местность относительно ровная и я способен приземлиться рядом с ним и взять их на борт вместе со стрелком. Через небольшое время мы возвращаемся на наш аэродром, став беднее еще на один самолет.

Русские танки редко атакуют по ночам, но в следующие несколько дней мы и, в особенности, наши коллеги к северу, получаем возможность отведать и это блюдо. В полночь мой офицер разведки взволнованно будит меня и докладывает, что несколько человек из истребительной эскадрильи, расквартированной в Малых Висках только что прибыли с просьбой вылетать немедленно. Советы ворвались на их аэродром и в саму деревню, где расквартирован персонал. Безоблачная звездная ночь. Я решаю сам поговорить с беженцами. Малые Виски находятся в 30 км к северу и на их летном поле размещается несколько частей Люфтваффе.

“Мы можем только сказать, что когда мы спали, внезапно послышался грохот и когда мы огляделись по сторонам, мимо уже шли русские танки с пехотой на броне”. Другой солдат описывал вторжение танков на аэродром. Все это произошло очень близко и очевидно, что они были застигнуты врасплох, потому что на них ничего не было кроме нательного белья.

Я взвесил ситуацию и заключаю, что взлетать сейчас не имеет смысла, для того, чтобы попасть в танк, мне нужна относительно хорошая видимость. Она недостаточна даже при ясном звездном небе. Нам придется ждать до рассвета. Бессмысленно сбросить несколько бомб просто для того, чтобы повеяло ветром на пехоту, тем более, там стоят немецкие части. Это обслуживающие части, почти беспомощные против советских танков.

Мы должны взлетать на рассвете. К несчастью на обратном пути нам придется считаться с туманом, который уже сейчас выглядит подозрительно. Мы приближаемся к аэродрому на малой высоте и видим наши тяжелые зенитные орудия в действии. Они уже вывели из строя некоторых наиболее предприимчивых монстров, остальные попрятались в укрытиях и находятся вне досягаемости. Весь личный состав находится на своих местах. Когда мы пролетаем над аэродромом они исполняют обычный военный танец, поскольку не сомневаются, что мы поможем им выбраться их из затруднительного положения. Один Т-34 въехал прямо в вышку наземного контроля и стоит здесь накренившись на бок посреди обломков. Некоторые укрылись на территории фабрики. Подход к ней затруднен высокими трубами. Мы должны быть предельно осторожны, чтобы не врезаться в них. Выстрелы наших пушек разносятся по всей деревне. Мы также сбрасываем бомбы. Те иваны, которые продвинулись дальше всего, начинают понимать, что им лучше трубить отход. По большей части они рвутся к восточному выезду из деревни, где можно укрыться в многочисленных оврагах. Здесь также стоят их грузовики с боеприпасами и снарядами. Они надеются удержать нас на расстоянии своими легкими и средними зенитными средствами, но мы забрасываем их позиции бомбами и открываем по ним огонь из пушек, выводя их из строя. Вскоре грузовики загораются и начинают взрываться друг за другом.

Иваны несутся по снегу на восток. Наша самая трудная работа на сегодня — приземление в Злынке, поскольку туман над аэродромом никак не хочет подниматься и когда мы заходим на посадку, видимость крайне ограничена.

К ночи эскадрилья делает семь вылетов, мой и еще один самолет вылетали по пятнадцать раз. Малые Виски очищены от врага, шестнадцать танков противника уничтожены с воздуха.

 

* * *

 

Вскоре после этого эпизода наш летный персонал присоединяется к нашим наземным службам в Первомайске-Северном. Аэродром здесь имеет небольшую бетонную полосу но она не используется, если не считать стоящих на ней самолетов, это предотвращает их погружение в грязь. Практически невозможно взлетать, приземляться или рулить по земле, все это место похоже на трясину. Рядом с летным полем — небольшой хутор, в котором мы размещаемся на постой. После полетов, а также в те дни, когда стоит нелетная погода, мы с Гадерманом занимаемся упражнениями. После бега на длинную дистанцию по пересеченной местности мы принимаем горячую и холодную ванну и потом голышом катаемся в снегу перед домом. Чувство, которое испытываешь после этой процедуры просто незабываемо, это то же самое, что вновь родиться. Некоторые “паны” и “паненки”, которым случается проходить в то момент мимо, взирают на нас с изумлением. Я надеюсь, что один наш атлетический вид опровергает их пропаганду о “некультурных германцах”.