самое главное — все, что мы не выпустили, оставили тлеть в себе, мы передаем нашим детям.

— Ты умница, — одобрил Лекарь. — Следуй этим правилам, и тебе не придется зализывать раны. Их просто не будет!

— Спасибо, — сказала Лика. — Я запомню. Это выжженное поле… Никогда ничего страшнее не видела!

— Бывает и пострашнее, — ответил Лекарь. — Плохо, если ты нанес вред собственной душе. Но куда хуже, если исковеркал душу любимого.

— Как??? — удивилась Лика. — Причинить вред любимому? Но как это может быть?

— Когда ты слишком хочешь любимому добра. Когда ты лучше знаешь, что для него хорошо, а что плохо. Когда ты стремишься во что бы то ни стало изменить его. Для его же блага…

— Я ничего не понимаю, — растерянно сказала Лика. — Разве хотеть добра — это плохо?

— Иногда это даже смертельно. К сожалению, — ответил Лекарь. — Я расскажу тебе одну историю. Думаю, она поможет тебе понять…

 

Сказка восьмая

КЛИНИКА «ИДЕАЛ»

 

орреспондент шел по просторному белому коридору в сопровождении ангелоподобной девушки из пресс-центра, в белом халате и белом колпачке. И коридор, и девушка сияли стерильным белым светом.

— Меня зовут Анжелика, я буду вашим сопровождающим. Вы можете задавать мне любые вопросы, в рамках разумного, конечно, — говорила девушка, поправляя форменный белый колпачок с эмблемой «Идеал» на золотистых волосах. Колпачок ей очень шел, и надпись «Идеал» — тоже.

— Понял. Спасибо. Буду задавать. А что значит «в рамках разумного»?

— Нашу клинику не случайно решено было расположить здесь, в горах, в уединенном месте, — рассказывала девушка. — Вы сами понимаете, что наши клиенты предпочитают сохранение инкогнито и не нуждаются в любопытных носах.

— А почему ваша клиника называется «Идеал»?

— Здесь приводят людей в божеский вид. После разных катастроф.

— То есть у вас тут не обычная пластическая хирургия?

— Нет, далеко не обычная. Ради того, чтобы просто увеличить грудь или поправить нос, не стоит забираться так высоко, поверьте.

— А на сколько пациентов рассчитана клиника?

— Извините, это закрытая информация. У нас здесь много закрытой информации.

— Но как же реклама?

— Мы не нуждаемся в дополнительной рекламе. Нас и так хорошо знают. Все, кому нужно попасть, к нам попадают.

— Вот как… А вот скажите…

Внезапно на стенах коридора замигали лампы, раздался звук зуммера, где-то захлопали двери.

— Прощу прошения, давайте посторонимся. Похоже, срочная операция.

По коридору загрохотала каталка, на которой лежало нечто бесформенное, вокруг суетились сотрудники, делая что-то прямо на ходу.

— Готовьте большую операционную! — говорил в телефон один.

— Доктор, мы его теряем! — обеспокоенно сообщал другой.

В конце коридора распахнулись двери. Каталка промчалась мимо корреспондента, то, что он успел увидеть, неприятно поразило его. Там, под простыней, ворочалась и корчилась какая-то невнятная масса, и было видно, что ей больно.

— Это был человек? — осторожно спросил он. — Или то, что от него осталось?

— Это не важно. Важно то, что все еще можно поправить. Пойдемте на смотровую галерею, оттуда можно наблюдать весь процесс. И слышно все, что происходит в операционной.

— Ага, — сглотнул корреспондент. Ему было очень не по себе: хотя он разные виды видывал и даже в зоне военных действий побывал, тут почему-то казалось гораздо страшнее.

Смотровая галерея и вправду была расположена высоко и удобно, и корреспондент увидел, что пострадавший уже на столе, а бригада врачей поспешно занимает свои места. В операционную стремительно вошел (показалось — влетел!) высокий кряжистый старик. Полы белого халата развевались, как крылья, со свистом разрезая воздух.

— Слава тебе Господи! — с чувством сказала девушка из пресс-центра. — Главный будет оперировать. Значит, вытянет!

— А что, бывает, и не вытягивают? — уцепился корреспондент.

— Всяко бывает, — уклончиво ответила девушка. — Если случай запущенный — сами понимаете…

Внизу между тем уже началась операция. С человека сняли простыню. Корреспондент охнул.

— Это кто же его так? — содрогнувшись, спросил он у своей сопровождающей.

— Любимые… Чаше всего это дело рук любимых.

— Любимых??? Он что, маньяка любил? Или маньячку? Хотя, по-моему, женщин-маньяков в природе не бывает?

— Почему же не бывает? — удивленно глянула на него Анжелика. — Женщины тоже бывают одержимы маниакальными идеями. Ничуть не реже, чем мужчины. Просто мужчины маниакально пытаются переделать мир, а женщины — мужчин.

— Вот как? — опешил корреспондент. Он не знал, как реагировать на сообщение своей прекрасной спутницы. А она, не замечая его смущения, продолжала:

— Вообще-то мир настолько изобилен, что в нем есть все, всегда и для всех. Даже странно, почему люди не стремятся использовать то, что уже создано, причем для них же? Почему все обязательно надо перекроить на свой вкус???

— Но как же! — запротестовал корреспондент. — Ведь в этом и заключается суть прогресса! Преобразовать природу… Поставить ее на службу человеку…

— Но она и так служит человеку, — мягко возразила Анжелика. — Зачем же ее преобразовывать? Может, лучше научиться ее рационально использовать?

Внизу тем временем тело, лежащее на столе, отмыли, протерли, расправили, как могли, и стало видно, что все не так уж плохо, как казалось на первый взгляд. Хотя все равно страшненько. Местами виднелись глубокие раны, кое-где были просто отхвачены изрядные куски, кое-где — наоборот, наблюдались какие-то уродливые наплывы.

— Что с ним случилось? — спросил корреспондент. — Впечатление, что его дикий зверь растерзать пытался.

— Это «дикий зверь» еще называют иногда «любовью», — заметила Анжелика. — Разумеется, ошибочно — просто подменяют одно понятие другим.

— Вы хотите сказать, что вот эта жертва обезумевшей мясорубки ранена любовью? — недоверчиво переспросил корреспондент. — По-моему, персонаж из фильма «Техасская резня бензопилой».

— Очень образно, — похвалила сопровождающая. — Знаете ли, люди часто превращают любовь в обезумевшую мясорубку. И в резню бензопилой — тоже. Разве вы ни разу не наблюдали?

Корреспонденту очень хотелось возразить, но память услужливо воскресила несколько случаев из его богатой журналистской практики, да и собственный опыт имелся, и он предпочел промолчать.

— А что это они сейчас делают? — перевел он разговор на действо в операционной. Там как раз направили на лежащее тело небольшой аппарат, который залил весь операционный стол мягким золотистым светом невыразимо приятного оттенка.

— Лечат душу, — просто объяснила Анжелика. — Это Свет Любви. Он очень целебный. Он позволит душе расслабиться, расправиться, принять естественные очертания.

— А почему они стали неестественными? — сразу прицепился корреспондент.

— Кто-то долго пытался его изменить, перекроить «под себя», — вздохнула его прекрасная спутница. — А он, видимо, далеко не сразу сбежал. Любил, наверное…

— А как это — «перекроить под себя»?

— Ну как это обычно делается? Что-то запретить, что-то навязать, в чем-то ущемить, что-то заставить… А кое-что вообще искоренить, как вредное! Одно отрезать, другое нарастить… В общем, скроить по-другому. Но душа не брюки, ее не перекроишь! Она снова и снова будет стремиться вернуться в первоначальное состояние. Стать собой.

— Вы вот уже который раз говорите о душе. Но она ведь субстанция неощутимая и невидимая?

— Ну как неощутимая? Разве у вас ни когда душа не болела? Или не пела? Не разрывалась? Не рвалась ввысь?

— Рвалась, — с удивлением вспомнил корреспондент. — И от боли, и ввысь.

— Ну вот, а говорите, «неощутимая»… А насчет «невидимой» — так вон же она, на столе лежит! Сами видите.

— Так это… душа? — поразился корреспондент.

— Душа, — кивнула Анжелика. — Мы телами и не занимаемся, только душами. Тело прочнее, а душа очень ранима. Очень. Ранима и уязвима.

Корреспондент замолчал. Смотрел, слушал — что там, внизу. Золотой свет рассеялся, поредел. Зато хирурги активизировались. Шел очень интересный разговор.

— Чувство собственного достоинства сильно повреждено, — говорил один из хирургов.

— Ничего, сейчас подтянем, вот тут и тут, и закрепите, пожалуйста. Надо будет, конечно, потом мощную реабилитацию запланировать, но ничего, ничего, все поправимо…

— Вот здесь дыра просто… Как пробило! Что это она с ним делала?

— Посмотрите там, в истории болезни!

— Это она ему гордыню пыталась извести. Била в одну точку долго. Вот и продолбила.

— Гордыню! Неужели она не понимала, что его гордыня просто отражение ее несогласия с реальностью?

— Нет, конечно. Вот тут отмечено: она пыталась заставить любимого забыть про его образ жизни.

— А, теперь понятно, почему такая деформация черепа! Видимо, постоянно капала на мозги.

— Ничего, сейчас пластину поставим, будет как новенький.

— А зачем ей надо, чтобы он менял образ жизни?

— Ну, как обычно: ее кое-что не устраивало, хотелось там подправить, там подрихтовать… Как всегда!

— Ну, не понимаю: не лучше ли поискать подходящий вариант, чтобы все устраивало?

— Да у них там, внизу, чаше всего так: боятся, что если не сейчас, то уже и никогда, вот и хватают первое, что под руку попадется, а потом начинают его «под себя» переделывать.

— Но это же опасно! Так ведь души-то и калечат! А потом — к нам, на операционный стол.

— А кто об этом думает? Каждый, понимаешь ли, мнит себя пластическим хирургом…

— Но неужели она не чувствовала, что ему больно? Неужели ни разу не захотелось оставить его таким, каким он создан? Это как же надо ближнего ненавидеть?

— В истории болезни записано — «очень любила».

— Там, внизу, «любить» очень часто означает «воспитывать». Или, чаще, «перевоспитывать», — меланхолично произнес Главный. — Кончайте базар, давайте все сюда — будем ауру чинить.

— Ой, блин, да тут чинить не перечинить, — горестно воскликнул кто-то.

— Ничего, не такие пробои латали, — подбодрил Главный. — Ну давайте, создаем поле — и с богом помолясь.

Хирурги сгрудились вокруг стола, прикрыв ладонями тело.

— Ничего себе… Наперевоспитывалась… Ведь так можно человека до смерти довести, — задумчиво сказал корреспондент.

— Бывает, и доводят, — подтвердила Анжелика. — Но чаше — спасаем. Клиника «Идеал», к вашим услугам.

— Значит, у вас тут пластическая хирургия для истерзанных душ? — уточнил корреспондент. — Я то полагал, вы тут что-то улучшаете. Ну, как носы! Или груди.

— Зачем улучшать то, что и так совершенно? — пожала плечами Анжелика. — Люди такие смешные… Им все время кажется, что они какие-то не такие. Хотя задумывали их изначально совершенными.

— Человеку свойственно стремиться к идеалу, — почесал кончик носа корреспондент.

— Идеал — это то, что было в начале, — улыбнулась девушка. — Получается, что человек стремится от идеала — к какому-то выдуманному образу. А мы как раз восстанавливаем его согласно замыслу Творца.

— Спасаете души, стало быть?

— Спасаем, кого можем. На то мы и существуем. Прилететь вовремя — и спасти.

— Да вы, похоже, просто ангелы… — напряженно пошутил корреспондент.

— Да, мы ангелы, — очень серьезно кивнула Анжелика.

— Кстати, а откуда вы знаете, какой у Творца был первоначальный замысел? Где это написано?

— Так он сам и говорит, — изумленно воззрилась на корреспондента Анжелика. — Вон же он, бригадой руководит. Вы что, до сих пор не поняли?

Корреспондент уставился на нее, а потом ошарашенно спросил:

— А что тогда тут я делаю???

…Налево — двери в реанимацию, они были наглухо закрыты, направо — другая дверь — в операционную, и над ней сияла мягким белым светом надпись: «Тихо! Идет операция!»

По коридорчику между дверями мерно ходила женщина — 15 шагов в одну строну, 15 шагов в другую. Руки стиснуты у груди, взгляд устремлен в далекую точку, а губы исступленно шепчут раз за разом не то молитву, не то заклинание: «Господи, пожалуйста! Пусть он только будет жив! Пожалуйста, сделай так, чтобы его сердце снова забилось! Честное слово, я больше никогда не буду его доставать своими дурацкими претензиями! И пусть он целыми сутками сидит за компьютером и кропает свои статьи, и пусть ездит в свои командировки, и пусть вечно забывает выключать свет в коридоре и разбрасывает повсюду свои носки и блокноты, и пусть вредничает и временами уходит в себя, только бы он жил, жил, жил!»

Двери распахнулись, в коридор шагнул пожилой доктор — высокий, кряжистый, седой.

— Вы все еще здесь, голубушка? Вот и хорошо. Жив ваш красавчик, жив. Только сердечко вот изношено… Ну да ничего — будете больше беречь. В идеале — покой, понимание и любовь. Конечно, идеала в природе не существует, но стремиться к нему — надо. Запомнили, милая моя? Покой, понимание и любовь. И будете вы жить вместе еще долго-долго!

— Пойдемте, я вам валерьянки накапаю, — участливо сказала бог весть откуда возникшая ангелоподобная медсестра в белоснежной униформе. — Вы не сомневайтесь. Его Главный оперировал — значит, у вас есть все шансы! Все у вас будет хорошо. У нас очень хорошая клиника. Вы просто верьте!

— Но ведь он и правда мог умереть?! — воскликнула Лика.

— Мог, — подтвердил Лекарь. — Мы, Лекари, не всегда успеваем. И не все можем. Если ты сумела прочитать послание — ты избежишь многих ошибок. И поводов для разногласий с любимым человеком у тебя будет значительно меньше!

— Спасибо за сказку, — задумчиво проговорила Лика. — Она оказалась очень важной для меня! Теперь я буду знать, что…