— Не крышу, а ботинок, миссис Шимфизл.
— Обычный ботинок — старый, коричневый, кожаный, валялся в углу, возле квадратной трубы.
— Мужской или женский? — уточнила Кейт.
— Мужской или для женщины с огромными ножищами. У другой племянницы Уилла, Мэри-Грейс, были очень большие ноги, обувь для нее шили на заказ в Сент-Луисе. Такие ножищи, что в комнате не помещались!
— Что-нибудь еще? — спросила Кейт.
— Попробую припомнить… Да я не особо рассматривала, занята была полетом. Подошва, кажется, с шипами. Вроде гвоздиков.
Мисс Паккер была поражена:
— Как на ботинках для бейсбола? Или для гольфа?
— Хватит о ботинке, — перебил Спраг. — Что было дальше?
— Дальше? — повторила мисс Паккер.
— Очнулась я в палате, а рядом — Норма и остальные. Я и думаю: «Вот обозлится Норма, что я на дерево полезла!» Так и вышло. Норма вся в мать, обидчивая. Хотя она права, конечно. Зря я ее не слушалась. Ой, вспомнилось кое-что — пожалуй, стоит записать.
Кейт подняла глаза:
— Что?
— Один мой кот прожил двадцать пять лет.
Уже в коридоре мисс Паккер, страстная поклонница «Стар Трек», спросила:
— Может быть, она попала в другое измерение?
Спраг посмотрел на нее как на сумасшедшую:
— У меня всего один вопрос: она свихнулась еще до больницы или после падения?
О боже…
11:30
Норма вышла из кабинета слегка растерянная. Мистер Пикстон, конечно, сама любезность, но с чего это ему вздумалось показывать ей проекты новых корпусов, которые будут строить в 2012 году? Когда Норма вернулась в палату, тетя Элнер сидела на кровати с пультом в руках, переключая каналы.
— Похоже, кабельного телевидения здесь нет, — сказала она. — Хотелось поймать канал «Дискавери», а он не ловится.
Норма составила Элнер компанию, пока та обедала. Элнер была на седьмом небе от счастья: заказала три желе и две порции мороженого, и — удивительное дело! — ей принесли и то и другое. Норма не спускала с Элнер глаз, следила, все ли с ней в порядке, но та вела себя как обычно, болтала с каждым, кто входил в палату. Тревога Нормы понемногу рассеивалась, однако, оставшись с тетушкой наедине, Норма на всякий случай спросила:
— Тетя Элнер, вы точно никому больше не говорили о вашем… путешествии?
— Нет, родная, — успокоила Элнер племянницу. — Только тебе.
У Нормы отлегло от сердца. А Элнер продолжила:
— И тем, кто брал у меня показания.
Норма всполошилась:
— Что? Господи помилуй! Кому?
— Рыжему адвокату с девушкой.
— Когда?
— Только что, пока тебя не было. — Элнер опять взялась скакать по каналам. — Да ты не волнуйся, про твою маму и Соседку Дороти я молчок, только рассказала, как летала над больницей и видела на крыше ботинок.
Норму передернуло. А вдруг эта история просочится в газеты и вся семья попадет на растерзание журналистам? «Боже! — подумала она. — Может быть, они уже вынюхивают наши семейные тайны!» Задыхаясь, Норма кинулась к раковине и подставила лицо под ледяную воду.
Элнер проследила за ней взглядом.
— Та девушка взяла с меня клятву говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Норма? Ты бы хотела, чтобы я солгала под присягой?
— Да! То есть… нет!
Норма стремглав бросилась в кабинет Франклина Пикстона, на бегу делая дыхательные упражнения, и спросила у мисс Хэмптон, можно ли увидеть его сию же минуту.
***
В кабинет Норма вошла на подкашивающихся ногах, с дрожащими коленками.
— Мистер Пикстон, простите за беспокойство… — Норма огляделась, понизила голос: — Мне очень неловко, но хотелось бы вас расспросить о… показаниях.
Пикстон сделал вид, что не понял.
— Показаниях?..
— Тетя сказала, что ваш адвокат взял у нее показания.
— Ах, вон вы о чем! — отозвался Пикстон. — Совсем запамятовал. Пустяки, миссис Уоррен. Это для нашего архива, не стоит беспокоиться.
— Я просто хочу объяснить, что тетя… м-м… пока что не в себе. Если она рассказывала… гм… как летала по воздуху, о каких-то ботинках и так далее… надеюсь, это ей не повредит и не попадет в газеты.
Франклин поспешил ее успокоить:
— Нет, что вы, миссис Уоррен! Показания совершенно секретны, а если она что-то говорила о полетах, ничего страшного. Предсмертные галлюцинации — дело обычное.
Норма переспросила:
— Простите, что?
— Предсмертные галлюцинации. Людям чудится, будто они парят в воздухе, видят свет, говорят с умершими родственниками, святыми, и так далее и тому подобное. Сплошь и рядом.
Норма чуть успокоилась.
— То есть такое часто бывает?
— Конечно. Что-то вроде видений, вызванных острым кислородным голоданием мозга, выбросом эндорфинов. Но это к делу не относится.
— Ясно. Значит, огласки не будет и в газеты не попадет?
— Обещаю, миссис Уоррен. Если на то пошло, отчего бы и не вычеркнуть все это из показаний? Сию же минуту позвоню Уинстону, не волнуйтесь.
— Спасибо большое! А то я слегка перепугалась.
— Не беспокойтесь, вычеркнем.
Норма рассыпалась в благодарностях и ушла с легким сердцем.
Франклин не знал, что записано в показаниях, да и знать не хотел. Ясно одно: Уинстон Спраг считает, что у старушки не все дома. Судя по всему, у племянницы с головой не лучше.
Котенок
15:10
Линда в тот день успела проработать с обеда до вечера. А дома навстречу ей выбежала радостная Эппл с вопросом:
— Где киска?
Нянечка, взглянув на Линду, объяснила:
— С тех пор как вы уехали, у нее только и разговоров что о кошке.
У Линды упало сердце. За два дня в суматохе она начисто забыла, что обещала дочке привезти кошку. Раньше Линде казалось, что ей и без кошки забот хватает — работа, ребенок, — однако теперь отступать некуда, она дала слово. Расстроенной Эппл она пообещала: завтра пойдем в Общество защиты животных за котенком. Как-никак тетя Элнер всегда твердит: что за дом без кошки? Позже, за ужином, Линде пришла в голову счастливая мысль. Она отвечала за социальные программы у себя в компании и обдумывала следующий проект. Теперь они с Эппл не просто возьмут котенка, нет, — завтра она объявит апрельскую акцию «Кошки ищут хозяев». У них в компании восемьсот пятьдесят с лишним сотрудников, и кошек заведут многие. То-то будет радости тете Элнер, что она не зря упала с дерева, — столько котят попадут в хорошие руки!
* * *
Мэкки вернулся из аэропорта в больницу около половины четвертого и вместе с Нормой просидел у Элнер до шести. По пути домой довольный Мэкки сказал:
— По-моему, она молодцом. Правда? Сама говорит, что чувствует себя прекрасно.
Притихшая Норма ничего не сказала в ответ.
Мэкки взглянул на нее:
— Все ведь замечательно, разве нет? И кости целы, и голова работает.
Норма вздохнула:
— Кто знает…
— Ты о чем?
— Ну…
— Что значит «ну»?
— Я не хотела ничего рассказывать, Мэкки, но у меня душа не на месте.
— Отчего?
— Мэкки, если я тебе расскажу, клянешься никому ни слова?
— Само собой. В чем дело-то?
— Тетя Элнер говорит, что гостила на небесах.
— Что?
— Да… Вчера она рассказала, что, пока мы ждали в приемной, она встала, пошла по коридору искать людей, села на лифт, а тот заходил ходуном и перенес ее в другое здание.
— Куда?
— Погоди, Мэкки, дальше — хуже. Она пошла по длинному белому коридору, навстречу ей — Джинджер Роджерс, в боа из перьев и в туфлях для чечетки.
— Джинджер Роджерс? Шутишь!
— А в конце коридора за большим столом сидела моя мама.
У Мэкки вдруг загорелись глаза.
— Дальше?
— Мама повела ее по хрустальной лестнице на небеса, а в итоге привела в Элмвуд-Спрингс пятидесятилетней давности. И тетя Элнер ходила в гости к Соседке Дороти и ее мужу, почему-то Реймонду.
Мэкки рассмеялся.
Норма строго глянула на него:
— Ничего смешного, Мэкки. Она сказала, мама знает, что Тотт ее причесывала и пудрила. Откуда?
— Норма, успокойся… это просто сон. Впрочем, если ей снилась твоя мамаша, то скорее кошмар.
— Я ей сказала, что это сон, а она в ответ: нет, все правда. Она клянется, что говорила с Эрнестом Кунитцем и Томасом Эдисоном, а этот самый Реймонд ей рассказал, что яйцо было раньше курицы, и еще что-то про блох. Ах да! И велел кое-что передать.
— Что именно?
— Да всякую избитую чушь. Сам знаешь. Будьте счастливы. Улыбайтесь… и тому подобную ерунду. Я ничего не поняла, очень уж путаный был рассказ, но она божится, что все правда и ее там даже пирогом угостили.
— Не пугайся, Норма, ей все это приснилось.
— Уверен?
— Разумеется! Она ведь была без чувств. Кто знает, какими ее лекарствами накачали. Помнишь, когда Линде удаляли гланды, ей приснилось, что в палате пони?
— Так просто?
Мэкки кивнул:
— Через денек-другой она наверняка все забудет, вот увидишь.
— Хорошо бы… А вдруг примется трезвонить направо и налево, что была на небесах? Поболтать тетя Элнер большая любительница, сам знаешь… Если проговорится, что видела Джинджер Роджерс, — не выпустят ее из больницы до конца дней.
Немного спустя Мэкки поинтересовался:
— А что за пирог?
— Понятия не имею, она не сказала.
Мэкки вновь расхохотался:
— Реймонд! И откуда только взяла?
— Ума не приложу… А как по-твоему, могла мама узнать, что Тотт ее причесывала? Не хотелось обижать Тотт, что же мне еще оставалось?..
Мэкки с тревогой глянул на жену — та терзала в пальцах бумажный платочек.
— Норма, тебе бы выспаться хорошенько.
Сестра Бутс
19:19
Вечером, перед самым концом дежурства, медсестра Бутс Кэрролл, подруга Руби Робинсон, наведалась к Элнер.
— Могу я что-нибудь для вас сделать, пока не ушла? — спросила она.
— Нет, спасибо. Со мной и так все носятся.
— Тогда спокойной вам ночи, утром забегу.
Бутс, самая пожилая медсестра в больнице Каравэй, оставалась на работе допоздна лишь потому, что сестер не хватало. В те времена, когда они с Руби только начинали, все было по-другому. В юности обе бредили фильмом «Женщины в белом», а профессия медсестры тогда считалась благородным делом, служением на благо людям — «всего ступенькой ниже монахини», как говаривали ее подруги-католички… но с тех пор много воды утекло. Теперешним молодым сестрам подавай денег побольше, остальное их не волнует. Вступив в профсоюз, они вечно бастуют или грозят забастовать. А до больных никому дела нет. Все сестры — участницы забастовок ненавидят Бутс за то, что в дни стачек она выходила на работу, но для Бутс превыше всего — пациенты. Профессия медсестры перестала быть чисто женской. В сестринское дело хлынули мужчины, и Бутс это не по душе. В прежние времена из-за мужских предрассудков женщине трудно было стать врачом, а теперь мужчины заполонили даже ее профессию. Многие медбратья — ребята серьезные, работают на совесть, однако немало и неженок, белоручек. До их сексуальных пристрастий Бутс дела нет, но один из них донес на нее директору больницы, несправедливо обвинил в ошибке, и Бутс понизили в должности. И разговоры у него гадкие. Всех пациенток он потехи ради называет «сучка из триста четвертой палаты», «жирная сука», «тощая сучонка». Ненавидит женщин — как можно?! Для профессионала что женщины, что мужчины, все равны. Бутс никогда не называет больных «ублюдками» или «сучками», хотя за годы работы вдоволь насмотрелась на тех и других. Противный юнец вечно слоняется по коридорам, бахвалится своими похождениями, трезвонит о кинозвездах, которых в глаза не видел, и послушать его, так все мужчины мечтают с ним переспать. Он сплетник и негодяй, в медицине таким не место. В 1987 году у Бутс обнаружили рак и ампутировали правую ногу, она ходит на протезе. Когда она услышала ненароком, как этот желторотый за спиной называет ее «сучка-хромоножка», ей было не до смеха. Знал бы он, как все болит по ночам после беготни по коридорам, представил бы хоть на секунду, как это непросто и мучительно — заново учиться ходить. А она ведь живой человек. «Хоть я и медсестра, — думала Бутс, — но я еще и женщина!»
Добро пожаловать домой!
20:48
Подъехав к дому, Норма и Мэкки увидели на дорожке автомобиль Нормы, с запиской на ветровом стекле, — Мерл и Вербена перегнали машину от дома Элнер. А под дверью их ждали шесть-семь записок от друзей: все счастливы, что Элнер жива. Войдя в дом совершенно без сил, Норма обнаружила, что на автоответчике кончилась пленка — столько оказалось сообщений с вопросами об Элнер. Неудивительно: тетушка знала каждого в округе, и из всех, кого знала Норма, лишь Элнер не пряталась от «Свидетелей Иеговы». Обзвонив всех и очистив автоответчик, Норма села рядом с Мэкки.
— Линда звонила, она уже дома. Завтра хотят взять котенка.
Мэкки кивнул:
— Отлично.
Помолчав, Норма скосила глаза на мужа.
— Я говорила, что тетя Элнер прошла сквозь пуговицу?
— Сквозь какую пуговицу? — опешил Мэкки.
— Большую, перламутровую, с дверью посредине.
Мэкки покатился со смеху.
— Смейся сколько хочешь, но я очень вовремя предупредила мистера Пикстона насчет показаний, а то тетю Элнер упекли бы в психушку — и поминай как звали!
— Норма, если кого и упекут в психушку, так тебя — за то, что веришь в такую чушь.
Норма вздрогнула.
— Я не верю! Зато тетя Элнер ни капельки не сомневается. Но ты прав, я так устала, что мысли путаются… Честное слово, если еще что-нибудь стрясется…
В дверь постучали.
— Ну кого принесло? — простонала Норма.
На пороге стояла Руби Робинсон с пистолетом.
— Не смогла дозвониться до вас. Вот что я нашла у Элнер в бельевой корзине… Не знаю, возвращать или нет?
Остолбеневшей Норме даже не удалось упасть в обморок.
— Заходите, Руби, — выдавила она. — Пусть Мэкки с этим разбирается. Мне надо прилечь, не то на пороге рухну.
Чуть позже Мэкки нашел жену в спальне — она лежала пластом на кровати, с мокрым полотенцем на лбу.
— Что за кошмар на этот раз? — простонала Норма.
— Пустяки. Руби нашла эту штуковину у Элнер в корзине с бельем и испугалась, только и всего.
— Скажи, что он ненастоящий! Нет, лучше молчи. Это выше моих сил.
— Ненастоящий, — заверил Мэкки, расстегивая рубашку. — Всего лишь безобидный стартовый пистолетик, из каких стреляют на автогонках. Не иначе Лютер Григз оставил тете Элнер на хранение. Спи спокойно.
— Настоящий или нет — какая разница?! Руби-то, бедняжка, наверное, страху натерпелась! Скажи Лютеру, чтоб не смел оставлять у тети Элнер всякую дрянь; сперва грузовик, теперь пистолет. А вдруг тетя Элнер нечаянно застрелилась бы?
— Исключено. Он стреляет холостыми.
— Неважно. В корзине с бельем ему не место. Не одно, так другое. За тетей Элнер глаз да глаз нужен!
Норма уснула, а Мэкки не мог сомкнуть глаз. Ему ведь пришлось соврать Норме. Пистолет не игрушечный и не стартовый — это ясно и ему, и Руби. Ну откуда у Элнер в бельевой корзине заряженный пистолет тридцать восьмого калибра?! Определенно от Лютера Григза… и хватило же ума притащить старушке в дом такую опасную штуку! Лютер, конечно, парень хороший, да только мозгов маловато; дать бы ему хорошего пинка, чтоб усвистел в соседний штат! Зря Руби принесла эту дрянь. Норма и без того ищет предлог, чтобы отправить Элнер в приют для престарелых, а Элнер ни за что не согласится. Эх, незадача. Сперва история с деревом, а теперь пистолет. Завтра надо встать спозаранку, поехать к реке — и, как говорится, концы в воду, в прямом смысле. Лютер, ясное дело, никого не пристрелил и не ограбил — такой дурень непременно попался бы. Взломав отцовский фургон, он оставил записку: «Это я».
Новый день
04:00
Норма проснулась чуть свет, когда Мэкки сладко похрапывал, привалившись к жене. Спихнув Мэкки обратно на его половину кровати, она попыталась вновь уснуть, но не вышло. Если уж что-то разбудило ее среди ночи, глаз она уже не сомкнет, как бы сильно ни устала. Норма лежала без сна, в голове бродили тревожные мысли о тете Элнер, о ее встрече с мамой и остальными. Ясное дело, это сон — прогулка по небу, гигантская пуговица; верить в подобные сказки — глупость несусветная. И все-таки много в этой истории странного и загадочного. Во-первых, по словам врачей, тетя Элнер умерла по-настоящему; во-вторых, все приборы проверили и они оказались исправны; в-третьих, доктор сказал, что после такого падения тетя Элнер выжила чудом, и наконец, теперь она слышит без слухового аппарата. Неужели она говорит правду? Боже! Еще накануне Норма была уверена в своей правоте, но сейчас ее, как обычно, одолели сомнения. Что, если это все-таки не сон? Что, если это знак свыше, чудо, о котором она молила Бога? Вот было бы здорово! Может быть, и впрямь вечная жизнь существует. Норма поднялась, тихонько взяла одежду и на цыпочках вышла из спальни. Оделась, подкрасилась и пришлепнула на кофейник записку для Мэкки:
Милый, мне не спалось, и я поехала в больницу к тете Элнер. Позвоню тебе на работу. Целую, Норма.
* * *
По дороге Норма решила завернуть к тете Элнер домой за расческой и другими нужными мелочами, которые не захватила в прошлый раз. Еще не совсем рассвело. Включив в доме свет, Норма поразилась чистоте вокруг. Тотт и Руби славно потрудились! В спальне Норма на минуту задумалась, не снять ли со стены над кроватью гадкую картинку, где крысы скачут по песку, — тетя Элнер вырезала ее из журнала. С халатом, к счастью, удалось покончить, а когда еще выдастся возможность избавиться от картинки? Собрав волю в кулак, Норма все же удержалась от расправы. Из комода она достала две новенькие ночные рубашки, которые сама подарила тете Элнер на Рождество, на всякий случай и слуховой аппарат прихватила. Вчера тетя Элнер слышала превосходно, но мало ли?..
Неприятные сюрпризы — вот что больше всего портило Норме жизнь. Никогда не знаешь, что случится через минуту, а для Нормы самое страшное — неожиданности. По дороге в Канзас-Сити она думала: если бы пару дней назад ей сказали, что она будет навещать тетю Элнер в больнице, она бы не поверила. И надо же такому случиться именно сейчас!
Именно сейчас, когда Норма наконец-то завершила ремонт в новом доме, пережила климакс, не дойдя до смертоубийства, похудела на два с половиной килограмма и через сорок три года после свадьбы наладила интимную жизнь с Мэкки по своему вкусу — четко по расписанию, каждое воскресенье часа в четыре-пять, смотря по обстоятельствам. Воскресная любовь — подлинный праздник, нечто возвышенное и одухотворенное. Воистину исполнение супружеского долга, а не минутный каприз, как хотелось бы Мэкки.
Аккуратистка до мозга костей, Норма любила все делать правильно. Для супружеской любви надо принять горячую ванну, включить приятную музыку — словом, устроить настоящий праздник. Мэкки — все еще красивый мужчина, его рыжеватая шевелюра почти не поредела… вот только до него никак не доходит, отчего Норме не прыгнуть в постель без всяких приготовлений. Надо, мол, быть непосредственными. В молодости Норма шла ему навстречу, чтобы сделать приятное, — мужчины такие ранимые. Она не знала, как это бывает у других и насколько часто: подобную тему она не осмелилась бы ни с кем обсуждать. К большому ее облегчению, когда Линда доросла до опасных вопросов, в школе ввели половое воспитание, и ей не пришлось объяснять дочери, откуда берутся дети.
Во времена ее юности вопросы пола упорно замалчивали, не то что сейчас. Несмотря на стыдливость, Норма вовсе не была холодна в постели, но собственная страстность ее конфузила и заставляла краснеть, хотя и приводила в восторг Мэкки. «Не надо слов, Мэкки», — смущенно бормотала она, когда муж превозносил ее темперамент. И все же Норму не могло не радовать восхищение мужа, и иногда она принимала свою фирменную пенную ванну в среду или четверг, чтобы сделать Мэкки сюрприз, а подготовка ему не требовалась, не то что Норме. Должно быть, все мужчины такие — откуда ей знать, ни у кого ведь не спросишь, со стыда сгореть можно. Норма и Мэкки дружили с седьмого класса и поженились, когда обоим было по восемнадцать. Других кавалеров у Нормы никогда не было, ее знания о мужчинах ограничивались Мэкки Уорреном — ну так что ж. Норме нравилось жить именно так, как сейчас, — и вот пожалуйста, стоило ее жизни войти в нужное русло, тетя Элнер пережила клиническую смерть и все перевернула вверх тормашками.
* * *
В больницу Норма подоспела к завтраку. Санитар как раз поставил Элнер на стол поднос.
— Привет! — обрадовалась старушка, увидев Норму. — Что это ты в такую рань?
— Решила не дожидаться пробок на дорогах. Как самочувствие?
— Укусы чешутся слегка, а в остальном прекрасно. Ты приехала за мной?
— Пока не знаю. Хорошо бы, но с врачами я еще не говорила.
— Да, хорошо бы. Хочу домой. Глянь-ка! — Элнер ткнула ей в руку печенье. — Твердое, как камень. Ах да, омлет ничего, а вот яблочное желе надоело. Ты завтракала?
— Нет еще.
— Поешь со мной.
— Давайте-ка сами, тетя Элнер, вам надо поправляться. Все приветы шлют, подружки ваши зайдут на днях. Как спалось?
— Хорошо, только меня всю ночь будили, уколы делали, пульс считали, давление мерили. Больных здесь без присмотра не оставляют — по мне, так могли бы и поменьше суетиться. — Элнер протянула чашку: — Кофе жидковат. Привезешь мне получше?
— Обязательно. Тетя Элнер, я хотела спросить кое о чем.
— Ну?
— М-м… о вчерашнем… о вашем… — Норма огляделась и закончила еле слышным шепотом: — Путешествии.
— А разве можно о нем говорить? — шепнула Элнер в ответ.
— Только со мной. Расскажите поточнее, что вас просили передать.
— Так… Дай бог памяти… Реймонд говорил: «Жить на свете становится все лучше и лучше». В этом роде.
— А Соседка Дороти?
— «Счастье — дело наших рук. Надо улыбаться, в мире много солнца».
— И все?
— В общем, да. А что?
— Просто я ожидала чего-то… более глубокого, что ли.
— Я тоже, но на деле эдак и лучше. Жизнь-то намного проще, чем нам кажется.
— Это точно все? А о конце света не говорили?
— Нет. Правда, Реймонд всем нам велел держаться, — уже хорошая новость.
— В надеждах на лучшее нет ничего нового. Я-то мечтала услышать откровение, а это старо как мир!
— Старо — еще не значит неправильно, Норма.
— Разумеется, и все же…
В палату заглянула медсестра:
— Миссис Шимфизл, звонят с радио, хотят устроить с вами прямой эфир… какой-то Бад.
У Элнер загорелись глаза.
— Бад! Из шоу Бада и Джея! Можно им рассказать про курицу и яйцо, Норма? Я не проговорюсь, откуда узнала.
Этого еще не хватало! Норма так и подпрыгнула.
— Тетя Элнер, никаких выступлений по радио! Я сама с ними поговорю.
Спустя пару минут Бад объявил слушателям:
— Итак, друзья, только что я пообщался с племянницей Элнер Шимфизл в Канзас-Сити. Сама миссис Шимфизл пока не может подойти к телефону, но чувствует себя нормально и всем передает привет. А сейчас, миссис Шимфизл, если вы нас слышите… звучит песня для вас… Делла Риз, «Как много значит день».
* * *
Вернувшись в палату, Норма уставилась на Элнер как на подопытного кролика, наблюдая за каждым ее шагом и силясь понять, в своем ли та уме. Но разве поймешь, если в палате без конца толкутся посторонние? Впрочем, пока все вроде нормально… если обычное поведение тети Элнер вообще можно назвать нормальным.
Гости
11:30
Ближе к полудню женщины из Элмвуд-Спрингс встретились в центре города, у входа в редакцию, гурьбой ввалились в микроавтобус Кэти Колверт и отправились к Элнер. Настроение у всех было отличное — как ни крути, в больницу ехать приятнее, чем на похороны. Ирен сказала:
— Чудеса, Элнер живехонька! А я-то успела приготовить три фасолевые запеканки и три кекса на поминки.
Тотт, сидевшая сзади у окна (как единственная курильщица), продолжила:
— А я таблеток наглоталась, не до стряпни было.
Нева добавила:
— А я разучивала ее любимые гимны.
Руби подхватила:
— Я разморозила ее холодильник и чуть не забрала домой ее кота, это чудовище.
Настал черед Вербены:
— Мы с Мерлом прислали цветок в горшке, а потом Мерл перебил у нее всех улиток. Кошмар, если Элнер узнает. Она улиток как родных обожает.
Наконец, подала голос Кэти Колверт:
— Я вас, девочки, всех переплюнула — некролог успела состряпать!
И вся компания покатывалась со смеху до самого Канзас-Сити.
В палате у Элнер женщины дружно заахали, до чего бодрый у нее вид, несмотря на все злоключения. Тотт смерила взглядом бледную Норму:
— А вот ты выглядишь ужасно. Развалина, да и только.
— Просто устала — поднялась ни свет ни заря, — оправдывалась Норма.
Тотт повернулась к Элнер:
— Ну, голубушка, ты и учудила. Всех на уши поставила! Мы уж решили, конец пришел нашей Элнер.
— Я и сама так решила, — ухмыльнулась та в ответ.
— Когда домой? — спросила Ирен.
— Не знаю еще. За мной пока наблюдают.
— Зачем? — удивилась Тотт.
— Да кто их разберет… может, проверяют, в своем ли я уме?
Вербена пристально смотрела на Элнер:
— Как ты себя чувствуешь? Голова не болит? У меня от осиных укусов головные боли.
— Ничего у меня не болит. Зато я тут превратилась в здоровенную подушку для иголок: всю истыкали, вертели так и эдак, разве что наизнанку не вывернули. Каких только анализов не делали, иные и по два раза. В старательности здешним докторам не откажешь!
Тотт с решительным видом пристроилась на стуле рядом с кроватью.
— Теперь о деле. Страх как хочется узнать, что бывает, когда умрешь? Идешь по белому коридору, встречаешь кого-нибудь?
Норма затаила дыхание, но Элнер, человек слова, отвечала:
— Никаких белых коридоров.
— Вот жалость! — протянула Тотт. — Я-то надеялась, что ты нам порасскажешь интересного, мудростью поделишься.
— Да, — поддержала ее Нева. — Быть может, у вас были прозрения, откровения или что-то подобное?
— Вот-вот! — вторила ей Вербена. — Говорят, пережив клиническую смерть, некоторые становятся целителями. Я надеялась, что ты вылечишь мой артрит.
Элнер, прищурившись на Норму, отозвалась:
— Я вам одно скажу: нужно жить каждый день как последний — кто знает, что дальше. Взять, к примеру, меня: только что собирала инжир — и на тебе, в следующий миг лежу без сознания.
Тем временем Руби Робинсон решила найти Бутс — перекинуться словечком и разузнать, что же все-таки случилось.
Бутс, отдыхавшая во время перерыва в сестринской, обрадовалась подруге и призналась начистоту:
— Всем нам велено держать язык за зубами, но тебе скажу как есть. — Бутс огляделась по сторонам, не подслушивает ли кто. — Проверяли-перепроверяли, да так и не поняли, в чем дело. В приемном тогда дежурила моя подруга Гвен; она клянется, что Элнер была мертва.
— Что за чудеса?
— Сколько лет работаю — ни с чем таким не сталкивалась.
Руби вернулась в палату в самое время, чтобы услышать радостный возглас Элнер:
— Кэти прочла мне мой некролог! Замечательные слова! Жаль, в газету не попал!
Гостьи просидели до трех и пустились в обратный путь, пока не начался час пик.
* * *
После ухода подруг Элнер сказала Норме:
— Девочки пробовали дозвониться до Лютера, но его нет в городе. Вот огорчится-то, что пропустил самое интересное!
— По правде говоря, ему же лучше — сами понимаете, он большой ребенок.
— Это точно. Нева расписывала пышные похороны, которые мне готовили, а послушать Ирен, так вас с Мэкки накормили бы запеканками до отвала. Эй, не жалеешь теперь, что я ожила? Запеканки можно заморозить. Вам с Мэкки на целый год хватит.
— Боже мой, тетя Элнер! — взмолилась Норма. — Запеканку я и так приготовлю! Незачем ради нее умирать!
— Надеюсь, Дина с Джерри не купили билеты, чтобы успеть на мои похороны, а если купили, то их можно сохранить до следующего раза, ведь так?
Норма строго взглянула на нее:
— Тетя Элнер, если вы еще хоть разок вздумаете умереть, то честное слово… хватит с меня и одного раза.
На ужин подали печенку с луком, и Элнер, дождавшись ухода медсестры, пожаловалась Норме:
— Печенка как подошва! В нашей забегаловке в тысячу раз вкусней готовят.
— На вид и впрямь не ахти, — согласилась Норма.
— Когда ж меня отсюда вытолкают наконец? Скорей бы домой!
— Может, завтра станет ясно.
— Не нравится мне, милая, что ты мотаешься туда-сюда каждый день, у тебя и без меня забот по горло.
— Глупости! Главная моя забота — чтобы вам было хорошо. — Норма взяла Элнер за руку. — Если с вами что-нибудь случится, я просто умру.
— Спасибо. Добрая ты моя девочка…
***
Вечером Норма уехала домой, и Элнер осталась наедине со своими мыслями. Жаль, не поверила племянница ее рассказу о том, как она со всеми виделась и как там чудесно… Что поделать, силком не заставишь. Элнер рада была вернуться к друзьям и родным, ее окружили такой любовью. И Норму ей совсем не хотелось бы огорчать, но в глубине души Элнер немножко досадовала, что снова очутилась здесь. Реймонд и Дороти, конечно, неспроста отправили ее назад… а как хотелось бы остаться. Ах, какая жалость, что не удалось повидаться с Уиллом! Уж эти мысли точно нужно держать при себе, но как же это трудно! Не скажешь ведь близким, что хочешь умереть, — толку никакого, а им будет больно. И все-таки, почему ее вернули? Еще одна тайна бытия, и лишь они знают ответ. С минуту Элнер лежала молча, потом запела: «Святая тайна бытия, теперь нашел разгадку я… Теперь…»
