ндогенные преступники. Главные их разновидности. Обитая характеристика. 4 страница

Сходный тип, хотя и с несколько иным оттенком, предста­вляет собою молодой человек, учинивший следующее престу­пление.

20 марта 1922 года председатель домового комитета дома № 8 по Грузинскому переулку заявил милиции, что в квартире № 10, занимаемой семьей Швецовых, произошло что-то подозри­тельное, при чем он видел вышедшего из этой квартиры с узлом и с перевязанной рукой, в крови, жившего у Швецовых Александра Б. Прибывшие власти, по вскрытии замка двери, нашли уби­тыми супругов Швецовых и полнейший беспорядок в их ком­нате. 21 марта Б был разыскан и сознался в убийстве Швецовых, но при этом ложно оговорил своего знакомого студента Л., утверждая, что убийство совершил - будто бы тот, а он был лишь его пособником. Впоследствии выяснилось, что Л. в этом убийстве не участвовал и совершил его один Б. Он выбрал утреннее время, когда сам Швецов уходил, а его дочь Маруся бывала в школе. Жизнь семьи Швецовых он знал хорошо, так как месяца за два до убийства он приехал в Москву и поселился у них; Швецовы доводи­лись ему родственниками. Степень родства с ними он, в точности, не знает, звал их дядей и тетей. Жил он у них даром и вместе с дядей спеку­лировал; незадолго до убийства они ездили в деревни с красками и с ману­фактурой, которые обменяли на топленое масло. Спекуляция произво­дилась на деньги Швецова. Утром 20 марта Б. попросил у тетки дядину бритву побриться, затем, улучив мо­мент, выстрелил в тетку из револь­вера, когда она нагнулась к печке, выбежал в коридор посмотрел, не бежит ли кто на выстрел и, убедившись, что все благополучно, вернулся назад и перерезал тетке бритвой горло. Затем стал собирать вещи, вязать их в узлы и вывозить. Вещи он свозил к одной знакомой, которой сказал, что приехал из Самары и что это его вещи. Сделав две поездки с вещами: и вернувшись за третьей порцией, он встретил ждавшего на дворе дядю Швецова, оказал ему, что тетка ушла, а ключ у него, отпер, впустил его, выстрелил в него и дорезал бритвой и его. Первый транспорт вещей он отвез часа в 2 — в 3, а с дядей встретился на дворе часа уже в 4. Захватив последние вещи, он вышел и стал запирать дверь. В этот момент к нему подошел председатель домового комитета и заметил у него следы крови на повязанной руке. Л. в убийстве не участвовал, а только продавал некоторые из переданных ему Б. вещей, не зная, что они получены путем преступления. По его словам, Б. обещал ему сознаться в ложном оговоре его и добавил, что при­путал его к этому делу, чтобы оттянуть время, в расчете, что, может быть, станут мягче относиться к грабителям и бандитам.

Александр Б. — молодой человек, 19 лет, среднего роста, с маленькой головой и толстой шеей, блондин, с большими серо-зеленоватыми глазами, довольно холодно, но хитро посматриваю­щими, с желтоватым, широким, неприятным и некрасивым лицом, с большим ртом и большими ушами, с небольшим толстым носом, с хрипловатым голосом. Происходит из крестьян Пензенской губернии. Отец его умер от малярии. Мать жива, страдает невра­стенией. У него три брата и две сестры. О материальном положе­нии семьи он говорит так:—«в течение последнего времени нужда была в отношении съестной провизии, последние года три». Лошади и коровы нет. Землю сдают в аренду. Однако большой нужды семья не знала, как можно отчасти видеть и из того, что Александр окончил пензенскую гимназию. Учился он средне, читал «слишком мало», «классиков, впрочем, приходилось читать, но больше читал научное». Романы его не интересуют, и он читать их не любит. Особенного интереса ни к чему не питал: «поскольку задавали, постольку и изучал». Сравнительно более всего другого его инте­ресовало «медицинское деда», и он мечтал поступить на медицин­ский факультет; еще в гимназии читал кое-что по анатомии и физиологии. Впрочем, медициной он интересовался по сообра­жениям практическим, как выгодной карьерой, причем по этому поводу он поучительно прибавляет: «каждый человек живет, если нет для него существования, то нет и жизни». Этой неуклюжей фразой он хотел, очевидно, отметить важность материальных средств. Уже из этой фразы видно, что — для окончившего курс гимназии, — он особенным развитием не отличается, от всей его личности веет умственной и нравственной тупостью. Друзей у него никогда не было. Что касается женщин, то он говорит, что «смо­трел на это слишком просто, к сношениям с женщинами прибе­гал редко, «потреблял редко». Романов у него не было, были лишь мимолетные половые связи. Каких-либо развлечений он не любит: ухаживать за женщинами не любит, в карты не играет, пьет редко и «так себе», кокаина не нюхал. Всего больше он, по его словам, любит одежду и чистоту. Досуги свои он наполнял больше без­дельем; так, бродил, на солнце грелся, предавался лени и покою. Его отношение к вопросам и благам жизни—вообще ленивое и пас­сивное. Он, по-видимому, равнодушен ко всему, что выходит за пределы его органических потребностей. Равнодушен он, в част­ности, к науке, искусству и религии. Что касается последней, то говорит: «это — загадочная вещь, не могу оказать, есть бог или

нет; верить не мешает; придерживаюсь этой формы, молюсь по привычке». По окончании гимназии он служил в Пензе в централь­ной почтово-телеграфной конторе. Отсюда был командирован губ-профобром для продолжения образования в Самару, хотел посту­пить на медицинский факультет, но это ему не удалось и, чтобы не пропал год, он поступил в промышленно-экономический инсти­тут, где с полгода слушал лекции. Но ему трудно давалась мате­матика. Из Самары он отправился в Москву с намерением найти здесь место и поступить на медицинский факультет. Поселился у Швецовых, жил у них даром! Но в последнее время они стали тяготиться его пребыванием и намекали ему, что ему следует посту­пить на место и им за квартиру и стол платить. На вопрос, как ему пришла мысль об убийстве, он рассказывает, что эта мысль явилась у него во время беседы со студентом Л. о том, что им обоим трудно жить и надо как-нибудь поправить свое материальное положение. Если из этого разговора исключить припутываемого Л., то станет ясно, что дело было так. У Б. денег не было, Шве­цовы намекали, что он должен или платить им, или уехать. Гнать они его не гнали и острой нужды, при которой приходилось бы думать о завтрашнем дне, у него не было, тем более, что у него был револьвер, который он мог бы продать, и они с Л. находили деньги, чтобы иногда выпивать самогонку. Несомненно, что он мог бы, несколько преодолев свою лень, более энергично помогать Швецову в его коммерческих операциях и тогда не был бы им в тягость. Он мог даже уговориться с Швецовым о каком-либо проценте за свою помощь. Не видно, чтобы он с должной энер­гией и место себе искал. В крайнем случае, он мог бы уже украсть что-нибудь у Швецовых, украсть ему не противно. Зачем же было убивать людей, которые как-никак его у себя приютили и про отношения которых к нему он решительно ничего дурного ска­зать не может? У него довольно ясно видны особенно большое значение, которое он придает в жизни материальным средствам, и хищническая склонность поживиться на чужой счет. Он груб и жесток. Раздражительности и вспыльчивости у него не заметно. Сильных порывов гнева в его жизни не видно. Когда он задумался о том, как бы немедленно выйти из затруднительного материаль­ного положения, ему явилась мысль об убийстве Швецовых, и эта мысль соединилась с его склонностью к хищническому обогаще­нию на чужой счет в стремление к убийству, нашедшее себе кро­вавое выражение 20 марта. Что могло удерживать его? Жалость? Но ее у него нет или очень мало. Чувство благодарности? Но его у него также нет, и он к покойным никакой благодарности не чувствовал и не чувствует. Боязнь крови и инстинктивное отвращение к убийству? Но вид крови и трупа, по его словам, никакого впечатления на него не производит. Раны на него впечатления также не производят, и он не раз перевязывал их, добровольно помогая в больнице и с интересом относясь к самому процессу перевязки. Страх ответственности? Он, действительно, трусоват, что и сам признает, но в данном случае думал, что удастся скрыться и концы канут в воду. Моральная оценка убий­ства? Ведь он все-таки кончил гимназию и такую сравнительно простую нравственную проблему, казалось бы, мог решить. Но, несмотря на свой образовательный ценз, он малоразвит и даже говорит не интеллигентским языком, между прочим, употребляя такие выражения, как «грабежов», «судимоетев», а на вопрос, не любит ли он ловить рыбу, отвечал: «рыбную ловлю иногда имел». Правильной моральной оценки убийства у него нет. На вопрос, жаль ли ему убитых родственников, откровенно говорит, что нет. На вопрос же, почему именно их он выбрал своими жертвами, он откровенно отвечает, что знал это семейство хорошо, что и где у них находится, да и они к нему относились с доверием и его не остерегались, так что при таких условиях легче было оперировать. На вопрос о раскаянии он отвечает утвердительно, но добавляет: «лучше побираться, чем здесь на пайке одном сидеть». Убийство свое мотивирует так: «могу сказать, что голод все побеждает». Но, именно, голода-то у него и не было. «Теперь, — говорит он, — я себе отчет отдаю, что можно бы и без убийства сделать, я мог бы взять любую вещь у них, продать и уехать». На вопрос, почему же он так не поступил, он говорит, что не может объяснить. Но объяснение ясно: обокраденные живые дядя и тетка тотчас сооб­щили бы властям целый ряд сведений о нем, а оставшаяся одна Маруся этого сделать не могла. Во всяком случае, так было без­опаснее. Интересно отметить еще, что после убийства он очень боялся, как бы покойные ему не привиделись. И во время нашей беседы он говорил: «при любом воспоминании я не могу нахо­диться один». «Ночью появляется страх». «Боюсь, что появятся видения». Он боится даже один вечером войти в уборную, сознает, что это суеверие, но боится: «суеверия я отчасти всегда стра­шился»,— говорит он. Раньше он не судился.

В приведенных выше случаях преступники хотели схватить некоторый куш денег, чтобы покутить, хотя бы недолго пожить в достатке, повеселиться, весело провести масленицу и т. п.1 К этому же типу искателей развлечений, гуляк и кутил при­надлежат два молодых человека — Иван М., 22 лет, русский, из крестьян Калужской губ., и Лев Д., 26 лет, еврей, родом из Черниговской губ., раньше не судившийся. 3 августа 1923 года, вечером, у полотна железной дороги, они убили секретаря краснопресненского народного суда Яковлева. Они уговорили последнего поехать с ними на пикник на 20-ю версту, причем Д., служивший делопроизводителем в том же суде, увел Яковлева прямо со службы, не дав ему зайти, домой и оказать, куда он отправляется. Расположившись в 2-х верстах от станции, они стали выпивать и закусывать. Когда захмелевший Яковлев наклонился в сторону, Д. шепнул М: «бей», а М., чтобы не возбудить у своей жертвы подозрения, запел: «бывали дни веселые» и с этими сло­вами нанес Яковлеву удар ножом, которым резали колбасу, и пере­резал ему сонную артерию. Забрав у покойного портфель, печать, ключ от несгораемого шкафа, где хранились вещественные дока­зательства, и браунинг, они покрыли труп шинелью, выпили еще на станции пива и часов в 12 ночи уехали в Москву. На следую­щий день М., по указаниям Т. сходил в шкаф, где хранились цен­ные вещественные доказательства, пользуясь тем, что шкаф этот оставался в старом помещении суда, где теперь была нотариаль­ная контора и где М. никто не знал, взял оттуда золотые часы, браслет, несколько колец с брильянтами и 36 золотых 5 и 10 руб­левого достоинства, вещи эти продали, а вырученные деньги раз­делили пополам и истратили на кутежи и проституток. Убийство было совершено именно с целью похищения ключа от шкафа. Того же Яковлева они хотели увить несколько раньше, заманив его также на пикник в Покровское-Стрешнево, но там им сде­лать этого почему-то не удалось. Кроме Яковлева, ими были намечены и другие жертвы с целью получения денег на кутежи путем убийств. Весь план убийства был разработан Д., М. был только исполнителем, причем Д. предварительно даже побудил Яковлева упаковать означенные вещественные доказательства, сказав, что их надо отправить в комиссариат финансов на хране­ние. Деньги этим молодым людям нужны были на кутежи. Оба они состояли на службе, оба холосты и нужды, в собственном смысле слова, не знали. Но оба — кутилы. Д. постоянно проводил время с проститутками, из которых с одной сожительствовал довольно продолжительное время. Жалованье он получал в суде небольшое и ему не хватало. Это—человек очень хитрый, осто­рожный, неглупый, но с слабой памятью, с отсутствием умствен­ных интересов, несмотря на сравнительно высокий образователь­ный ценз — 6 классов гимназии, — лживый и трусоватый. Сам он не мог бы совершить акт убийства, по недостатку смелости, ему нужен был физический исполнитель, каковым он избрал М., жившего в одном с ним доме, любителя, выпить, которому выпивка, как он заявляет, дороже всякого свидания и которому жалованья также на прожиток не хватало. Сам Д. почти не пьет и во время этого преступления не пил. Привезенные 3 бутылки портвейна рас­пили М. и Яковлев. Д. погряз в половом разврате, — к гульбе с про­ститутками сводились все его интересы. Надо добавить еще, что он раздражителен, зол, злопамятен и покойного Яковлева очень не любил, хотя на вид старался быть с ним в недурных отноше­ниях. От семьи своей он давно отбился, равнодушен к ее интере­сам и о ней даже почти никогда не вспоминает. Из родителей у него жив отец, которого он характеризует как человека трез­вого, но очень раздражительного, с тяжелым характером. М.—человек более простой, смелый, открытый, пьяница — кутила, сын сильного алкоголика, не окончивший начальной школы по лености и баловству, а также и по мало способности. Особенно «не укла­дывалась у него в голове» арифметика. Память у него плохая. Вспыльчив, но отходчив. Легкомыслен. Легко поддается чужому влиянию. Полагает, что кражу совершить можно, если у самого нет чего-либо, а у другого — много. Интересно отметить, что оба убийцы признаются, что с детства, лет с 9 —10, занимались она­низмом и занимаются им в тюрьме; на свободе будто бы занима­лись им с большими перерывами в несколько лет; Ж. — лишь до 1919 года.

Всматриваясь в личности преступников рассматриваемых раз­новидностей, между ними можно подметить, между прочим, одно интересное различие: одни хотят добыть себе хоть что-нибудь, что попадется, другие — на мелочи не идут, предварительно при­нимают меры, чтобы куш, который они схватят, был солиден. Эти последние уже приближаются к рассудочно-расчетливым преступ­никам, отличаясь, однако, от последних тем, что имеют в виду добыть для себя не новое материальное положение, более или менее радикально изменяющее течение их жизни, а времен­ное более обильное удовлетворение их потребностей в материаль­ных предметах, — чтобы хватило и приодеться, и жене хороший костюм сшить или шляпку купить, и на курорт проехать, в ресто­ранах побывать и т. д. Вот один из примеров такого типа пре­ступника.

13 марта 1922 года, в понедельник, Борис Р., 34 лет, отпра­вился с своим приятелем Б. на станцию Быково, под предлогом указать Б. источник дешевой покупки десятирублевых золотых. Б. и сам Р. занимались денежными операциями на черной бирже и комиссионерством и были в хороших, приятельских отноше­ниях с давних пор. Приехав на станцию Быково, Р. в лесу выстре­лом из револьвера убил Б., положил его труп на две перекладины из досок, подвез к заранее выкопанной яме, находившейся от места убийства приблизительно в 40 шагах, и, пользуясь привезенным с собою мешком, в который был завернут револьвер, стал перета­скивать землю. Засыпав яму землей, утрамбовав ее и покрыв сверху снегом, убийца отправился на прогулку в лес. Убийство произошло около 6 часов вечера. Пробыв в лесу до 11 ч. вечера и зная, что в это время приходил поезд из Москвы, убийца напра­вился на дачу своего родственника И. Чемодан Б. с деньгами и револьвер он сначала оставил за хворостом на даче, а потом перенес на чердак дачи, что видел один из мальчиков, впоследствии рассказавший об этом. Приехав на следующий день в Москву, Р. направился к родителям Б., под предлогом навестить приятеля, и оставил на имя последнего записку, в которой, в нежно-прия­тельском тоне упрекал его в том, что он не пришел к нему в обе­щанное время. Когда агенты розыска напали на след убийцы, последний долго отрицал свое участие, но, наконец, должен был признаться и указать могилу Б. С целью смягчить картину убий­ства друга он выдумывал всякие фантастические версии. Так, он утверждал, что, когда они приехали на ст. Быково, то он, зная, что находящиеся при Б. деньги взяты последним под проценты, предложил приятелю симулировать ограбление, для чего хотел при­вязать его к дереву, произвести выстрелом в воздух «эффект огра­бления», а деньги поделить пополам. Но Б. на это не согласился, и тогда совершенно случайно произошел выстрел, которым был убит Б. В беседе со мной Р. развивал другую, еще более фанта­стическую версию, что Б. будто бы убил кто-то другой, кого он назвать не хочет, но что этому — другому очень хотелось жить, ему, же Р. жизнь уже надоела, а потому он и взял его вину на себя. У убитого, в его чемоданчике, Р. нашел миллиард семьсот сорок миллионов; что в то время составляло очень большую сумму.

Р.1 — человек здоровый, никакими особенными болезнями не страдал. На вид, он высокий блондин, 2 аршина 6 вершков ростом, с некрасивым, не располагающим лицом, лысый, с голу­быми глазами, с высоким тихим голосом. Лицо часто нервно подер­гивается. Заметно прогнатичен. Жалуется на расшатанность нерв­ной системы, на исчезновение по временам памяти, особенно памяти на имена, отчества и фамилии. На лица у него память хорошая. В остальном память у него средняя. Со стороны наслед­ственности можно отметить следующие факты: о родителях ничего особенного сказать нельзя, кроме того, что отец его — очень раз­дражителен и деспотичен, «держит всю семью в кулаке». Дед, со стороны отца, был алкоголиком, а трое дядей, с отцовской стороны, глухонемые. Учился Р. в рязанской гимназии, которую и окончил. Прослушал в московском университете 3 курса на математическом факультете и 3 курса — на юридическом. Женат. До ареста три года служил в Продпути и занимал должность секретаря коллегии. Последнее время перед убийством нигде не служил и занимался комиссионерством. Вся семья их состояла из 10 человек: роди­тели, Борис, шесть его сестер и его жена. Жена его училась, затем поступила на службу, но в последнее время была уволена по сокращению штатов. Сестры служили. В материаль­ном отношении семье в последнее время приходилось трудновато, хотя нужды большой не было. План одним ударом улучшить вре­менно несколько стесненное материальное положение свое, жены и остальных членов семьи, по-видимому, сложился у Б. давно, но подходящего объекта не находилось. Одно время им был намечен в жертвы один служащий Продпути, но тот не смог достать денег для мнимой операции более шестисот миллионов, а это казалось Р. мало, и он остановился на своем молодом и неопыт­ном друге Б.; Р. — человек злой, сухой, рассудочный эгоцентрик, жаждущий комфорта, довольства и для этой цели не остановившийся перед убийством. Он холодно и с обдуманным расчетом избрал для этого средством убийство. Эти комплексы прочно сочетались у него в очень опасное предрасположение к убийству. Оставалось приискать жертву. С поразительным бессердечием и холодностью он останавливается в выборе на своем доверчивом юном друге, выкапывает для него заблаго­временно могилу, продумывает до мелочей план убийства, зама­нивает его на намеченное место и убивает, а затем с большою предусмотрительностью и холодной расчетливостью пытается скрыть следы преступления, является к родителям своей жертвы, не стыдится смотреть им в глаза и разыгрывает роль нежно сетую­щего друга их сына.

Р. — человек умный, интеллигентный, но — дегенерат, мораль­ный имбецилл. Ему нельзя отказать в формальном, так сказать, умственном развитии; он складно говорит, вполне литературным языком, в разговоре довольно находчив, но устойчивых умствен­ных интересов у него нет. Он, в сущности, ничем не интересуется, кроме устройства своей личной жизни и карьеры, при чем послед­няя интересует его только своей материальной стороной. Ни общественных, ни каких-либо возвышенных моральных интересов у него нет. Он пуст. Если прибавить к этому его раздражитель­ность, злобность, решительность и достаточную смелость, то гене­зис его преступления станет вполне понятен. Раньше Р. не судился, это — первое его преступление.

V

Особую разновидность импульсивных преступников составляют преступники половые, изнасилователи и развратители подростков и малолетних. Это — субъекты, у которых существует сильная склонность к половым удовольствиям, не ограничиваемая обычными у людей комплексами морального характера, а подчиняющаяся одним соображениям личной приятности и риска. В силу этих соображений они стараются обставить получение приятных ощу­щений полового характера такими условиями, при которых им не угрожали бы ни большой скандал, ни ответственность, но о моральной стороне своего поступка и о его социальной недопу­стимости они не думают. В этой, так сказать, диссоциированное™ склонности к половым удовольствиям от моральных ограничений и состоит сущность их предрасположения к подобным преступле­ниям. Иногда преступления этих субъектов бывают очень тяжки, а иногда носят на себе печать не столько зверской жестокости, сколько не лишенной комизма половой распущенности. Вот Несколько разнообразных образчиков представителей данного тина

Крестьянин Московской губернии, Бронницкого уезда, Иван Г.,

55 лет, неграмотный, по профессии кузнец, на первый день рождества в 1920 году, в отсутствие жены своей, изнасиловал свою дочь Зинаиду 14 лет; сбросив с нее одеяло и сорвав рубашку, он совершил с ней половой акт, несмотря на все ее сопротивление. С этого времени и до лета 1922 года, угрожая ей избиением, он время от времени жил с ней. За это он приговорен к лишению свободы на 8 лет, с сокращением по амнистии срока на половину. Дочь, страшно запуганная, долго скрывала поступки отца, но, наконец, сообщила обо всем властям, причем, после возбуждения дела, просила следователя об изолировании ее отца, опасаясь его побоев.

Иван Г. —сын трезвых родителей, которые хотя и имели неко­торый достаток, но отдали его с 9 лет в ученье, по кузнечной части. Выйдя из ученья, Иван работал все время в качестве кузнеца у раз­ных хозяев, у одного, у Спасской заставы в Москве, прожил более 20 лет. Затем завел свою кузницу и работал в ней до последнего времени. С 18 лет стал сильно пить; пьет ежедневно и говорит, что «мастеровое дело— известно, не выпьешь и работать нельзя». Груб, драчлив, раздражителен. Лет с 18 начал заниматься онаниз­мом, но потом бросил. Женился 25 лет, до женитьбы с женщинами связей не имел. От жены имел 6 человек детей, из которых оста­лась жива одна Зинаида, остальные умерли в раннем детстве от неизвестных причин. С женой прожил 16 лет. После ее смерти 7 лет вдовел, а затем женился лет восемь тому назад. Во время вдовства имел с женщинами редкие половые связи «с кем попа­дется». С женой живет ладно, но уже лет 12 замечает, что у него все более падает половая сила и притупляется память: желание есть, а половой силы нет. Признается, что, раз, выпив 4 бутылки ханжи, «пристал к дочери». Изнасилование вообще и дочери, в частности, признает «неудобным», ну, а если бы она согласилась, тогда другое дело. Старается уверить, что дочь на него наговорила и что если по освидетельствованию она «оказалась тронутой, то кто же его знает кем?». Иван Г. представляет собою резко выра­женный тип полового насильника.

В других случаях перед нами оказывается более или менее импотентный, сладострастный блудник, не доходящий до насильственного совершения акта совокупления, а ограничиваю­щийся разными «блудными» действиями. Вот примеры представи­телей этой разновидности: Один из них — человек старый —

56 лет—Иван Иванович X., русский, из крестьян Московской губернии, Звенигородского уезда. Он — сын трезвых родителей и сам пьет мало. Давно женат, старшей из его детей — дочери — 30 лет. Малограмотен. С 10 лет был отдан сапожнику в ученье и более 30 лет работал как сапожник. Затем служил машинистом на водокачке, а последние 3 года — сторожем при одном заводе. Хвалится тем, что, живя 46 лет в Москве, ни разу даже свидетелем на суде не был и в участке не сидел. В половом отношении стал слаб, ссылается на возраст. Производит впечатление довольно бестолко­вого старика, склонного временами ворчать, а временами плакать без особых оснований. Приговорен в 1922 году на 2 года за раз­вращение малолетних: зазывал в свою будку девочек лет 9 — 11 с фабричного двора, сажал их к себе на колени, ощупывал, вводил палец в их половые части и показывал им свой член. На суде, в качестве потерпевших, фигурировали 4 девочки, причем оказа­лось, что каждая из них неоднократно подвергалась, в разное время года, таким посягательствам со стороны X. Он сперва пробовал отрицать свою вину: «При годах ли это такие дела делать», — вос­клицал он. Говорил, что и девочки эти, несмотря на свои 9—11 лет, не были уже невинны, как, будто отсюда вытекала его неви­новность! Но потом признался, что «всяко бывает, может быть, выпил кружку бражки и...» Несомненно, мы имеем дело в данном случае с импульсивным преступником, у которого предрасположе­ние ограничивается тесною областью указанных выше половых удовольствий.

Сходное преступление было учинено в Москве в июне 1923 года П., 38 лет, белорусском по национальности, уроженцем Грод­ненской губернии. Проходя вечером, часу в 8-м, погулять на Ваганьковское кладбище, он увидел по дороге 5 девочек в возрасте 10 — 13 лет, заговорил с ними и пригласил их на кладбище погу­лять, обещая дать им конфет, кольца и еще что-то. Придя на кладбище, он сел на лавку, вынул свой член, а девочкам велел под­нять юбки. Но в это время вблизи появилась публика, и он позвал девочек на другое место, вглубь кладбища. Там он сел на памят­ник, а девочки попросили его дать им обещанные конфеты и кольца. «Дайте вы мне сначала ваши кольца, а потом я дам вам свои», — ответил он. Те сказали, что у них нет никаких колец, на что Сидор возразил: «Я покажу вам, что у вас есть кольца»,— и он велел им поднять платья и набегать на него, а сам вынул член и прикасался им к верхним частям их ног. После этого он велел им ложиться на могилки, сказав, что так будет удобнее, но девочки убежали от него, а затем, когда он возвращался домой, они все время шли за ним и, как он выразился, «кричали разные неприятные вещи по адресу моего члена». Он свернул в переулок к порт­ному, но они следовали за ним и туда. За описанное преступление он был приговорен к 3 годам лишения свободы без строгой изоля­ции и с поражением прав на 3 года.

П. происходит из бедной крестьянской семьи. Родители его люди трезвые и ни нервными, ни психическими болезнями не страдали. В семье его родителей царила довольно спокойная атмо­сфера; детей было трое, и все они и друг с другом, и с родителями жили дружно. Сидор учился в трехклассном народном училище и кончил его; учился, по его словам, «очень великолепно», все пред­меты давались ему легко. С 14 лет он начал работать в качестве чернорабочего на разных железных дорогах. В 1907 году он был призван на военную службу и, по возвращении с нее в 1910 году, устроился на службу по почтово-телеграфному ведомству и служил в московском почтамте и во время совершения своего преступления. Половую жизнь он начал с 19 лет; в 1920 году он женился и живет с женой хорошо. До 1917 г. он отличался большой половой потен­цией 1917 г. особого влечения к женщинам не имеет. Во время воен­ной службы он получил триппер, принявший у него хроническую форму и по временам проявляющийся у него снова. Пьет он мало и редко. Вспыльчив и не из добрых. Самолюбив. Злопамятен. Ревнив. В. раздражении легко может перейти к насилию. Одного знакомого, который, будучи у него на именинах, стал ухаживать за сестрой его жены, а потом и за его женой, он сильно избил и спу­стил с лестницы, после чего побитый довольно долго лежал в боль­нице. Упорно отрицает свою вину в развращении подростков, хотя всеми обстоятельствами дела и 8 свидетельскими показаниями вполне уличен. Дать моральную и социальную оценку он не в силах, хотя говорит, что считает такие поступки очень плохими, но моти­вировать такую оценку как следует, не может. Импульсивный тип, носителем которого является П., ясен, но его предрасположение не идет далее сферы полового чувства и половых удовольствий.

То же можно сказать и о Ш., 32 лет, который в момент своего преступления состоял учителем пения и музыки в одном из детских домов. Он сумел завоевать себе симпатии детей, часто приглашал их к себе на квартиру, где у него были музыкальный ящик «Стелла» и разные птички, очень привле­кавшие детей. В конце лета 1923 года жена Ш. уехала на время к родственникам, а он стал особенно часто приглашать к себе Шуру У., 8 лет, и Олю Г., 8 лет, сажал их к себе на колени, целовал, гладил их тела, запускал руку под панталоны, снимал с них панта­лоны и лизал их половые органы. При попытке девочек кричать, он приказывал им молчать, угрожал исключением из детского дома, а иногда даже убийством. Он обещал купить им по мячику и строго приказал никому ни о чем не рассказывать. Те повиновались. Кроме указанных двух девочек, он зазывал к себе еще двух дево­чек — К. и В., из которых каждой было по 10 лет. Этим девочкам и одной из вышеупомянутых он засовывал пальцы в их половые органы, чем причинял им физическую боль, от которой К. даже кричала. Кроме того, он вкладывал им в половые органы сприн­цовку, которой лечился от триппера, при чем на вопрос девочки В., что это такое, он ей сказал, что эту штучку он вставляет и в поло­вой орган жены, когда последняя спит. И воспитанниц более стар­шего возраста Ш. не оставлял в покое, хотя к ним он в общем приставал меньше, опасаясь с их стороны протеста и жалоб. В1 конце декабря 1923 года дети были как-то в опере Зимина. Щ. вошел в ложу, где сидели девочки Анна Ю., 12 лет, и Элла Р., 12 лет, и, когда погасили огонь, стал их целовать и хватать за груди и только после угрозы детей рассказать все заведующему домом, оставил их в покое. Часто Ш. ловил Валентину С, 14 лет, приста­вал к ней, старался ее обнять и поцеловать. Во время ночных дежурств Ш. заходил в дортуары, сдергивал с девочек 8 — 9-летнего возраста одеяла и обнимал их голое тело, а когда испуганные девочки поднимали крик, он их успокаивал, говоря, что он попра­влял одеяла, которые с них сползли. Такое положение вещей дли­лось до 6 января 1924 года. Дети старшего возраста стыдились рас­сказывать о приставаниях Ш., а дети младшего возраста были тер­роризированы им. 6 января дети отказались идти с Ш. в кинемато­граф. По случаю этого отказа был учинен опрос детей, раскры­вший поведение Ш. и повлекший привлечение его к судебной ответ­ственности. За свое преступление Ш. приговорен к 5 годам заклю­чения со строгой изоляцией, с запрещением ему заниматься педа­гогической деятельностью и жить в крупных городах и с ходатай­ством перед комиссией НКВД о ссылке его в Нарымский край.