Вглядываясь вперед, начинаешь различать крошечные фигурки людей. Они сидят среди скал, на высоких склонах. Приближаясь, ты видишь нескольких мужчин и женщин, которые занимаются физическими упражнениями. Ты еще никогда не видел подобных движений, и это зрелище зачаровывает. Не они ли издавали пронзительные крики, которые так тебя напугали?
Внезапно ты замечаешь его. Он сидит чуть поодаль и словно ждет тебя. Он давно наблюдал за твоим приближением. Этот странного вида человек приветствует тебя открытой, искренней улыбкой. Его длинные спутанные волосы заплетены и уложены вокруг головы витками, наподобие большого гнезда. Остатки его монашеской рясы выбелены солнцем и тщательно заштопаны. Он встает легко и изящно и идет к тебе медленно и как будто немного высокомерно. Ты робеешь чуть больше, чем ожидал, хотя и чувствуешь, что ничего плохого не будет. У молодого человека, который уже перед тобой, замечательное присутствие. Несмотря на довольно странную наружность, он выглядит свежим и бодрым, спокойным и проницательным. Он как будто вбирает в себя каждую деталь, которая хоть что-то говорит о тебе, но без всякой настороженности или подозрительности. Он замечает каждое твое движение, каждую интонацию голоса. Ты чувствуешь, что от такого человека ничего не укроется. «Может быть, это гомчен?» — думаешь ты. Но нет. Он смеется над твоим предположением, но мягко и доброжелательно, чтобы не смутить тебя. Он объясняет, что их лама называется — гомчен-ма (ибо их лама — женщина). Он приглашает тебя следовать за ним в его пещеру, где ты сможешь отдохнуть.
Всем ученикам этого ламы присуща неукротимая веселость. Они часто смеются, иногда непривычно громко. Абсолютно все может вызвать у них смех; луч солнца, прорвавшийся через облака, внезапно вставший столбиком сурок, блеяние козы. Такое чувство юмора несколько сбивает с толку, но оно заразительно. Оно умиротворяет. Ученики занимаются практиками и работают: одни добывают пищу, другие приносят воду, третьи готовят еду. Они внимательны ко всему, что делают, и часто повторяют особые заклинания, способствующие состоянию пробужденности. Некоторые ученики пребывают в затворничестве, поэтому кто-нибудь приносит им пищу. Другие возвращаются из путешествий по горам, где они собирают лечебные травы. Некоторые собираются посетить особые места, обладающие мощным воздействием, чтобы там заниматься практикой. Другие готовятся к затворничеству. В их глазах какая-то особенная ясность, а в прямом, немигающем взгляде не чувствуется никакого напряжения. Ты задаешь вопросы, но многие из них остаются без ответа. Тебе объясняют, что многое прояснится после встречи с гомчен-ма. Ты никогда еще не встречался с подобными людьми, и, похоже, здесь твои обычные реакции не имеют никакого смысла. Ты пытаешься представить, какая она, эта гомчен-ма, если ее ученики столь необычны — столь проницательны, непосредственны и беззаботны.
Наконец долгожданный день наступает, и ты должен предстать перед ламой. Какая же она? Ламы могут быть мягкими, строгими, раздражительными или вспыльчивыми. Они бывают веселыми, суховатыми, непроницаемыми, бесстрастными или отстраненными. Они могут любить красивую одежду, или одеваться очень просто, или носить лохмотья. Ты все время думаешь о гомчен-ме — ведь ты ничего не смог узнать о ней от ее учеников.
Когда наконец ты встречаешься с ламой, то понимаешь, что ее наружность выхолит за рамки большинства описаний человеческой внешности. Гомчен-ма кажется совсем юной, однако внешность может быть обманчивой. Ты понимаешь, что не в состоянии даже приблизительно определить ее возраст. На ней неокрашенная домотканая юбка и безрукавка из овечьей шерсти. Через грудь перекинут пояс для медитации гом-таг — сшитый из полос синего, красного и белого цвета. В длинных распущенных волосах просвечивают серьги из ракушек, на шее — длинная золотая цепь, на которой висит «девятиглазый» камень «зи», но во всем остальном она выглядит чрезвычайно просто.
На камнях «зи», которые находят только в Тибете, есть «водные глаза» — круги, составляющие узоры вместе с линиями. Зи имеют естественное происхождение, окутанное легендами. По существу это археологические находки, сделанные в Тибете и Гималаях. В настоящее время их считают агатами, а метки на них, согласно общепринятому представлению, сделаны какой-то отбеливающей пастой и закреплены нагреванием.
В ее пещере ты видишь маленького ребенка, и от его взгляда тебе становится несколько не по себе. По внешнему виду ты никак не можешь понять, кто это — мальчик или девочка. Это сын гомчен-мы, и он сидит на большой тигровой шкуре. Изучив тебя, он возвращается к какой-то игре с разноцветными камешками.
Мальчик раскладывает камешки по кучкам и делает это так серьезно, что ты невольно задумываешься: может, это какая-то форма гадания! Ты не знаешь, что сказать гомчен-ме, но она встречает тебя доброжелательной улыбкой. Ты готов упасть перед ней ниц, как положено при приветствии лам, но она останавливает тебя жестом. Она внимательно смотрит на тебя и молчит — долго-долго. А потом заливается смехом. Кажется, она уже знает о тебе все. Неужели она так проницательна? Или ей рассказали что-то ученики? Так или иначе, ты чувствуешь, что сейчас не время для расспросов. Гомчен-ма дает указания — надо признать, весьма для тебя неожиданные: «Завтра ступай в пещеру, что находится под скалой, напоминающей клюв стервятника. Сиди там от рассвета до заката без единой мысли. Можешь пользоваться любыми известными тебе методами, чтобы очистить от мыслей свой ум. Вечером вернешься ко мне и расскажешь, что пережил». И гомчен-ма снова улыбается. Похоже, эта улыбка — знак, что пора уходить.
Пока ты стоял перед ламой в пещере, время тянулось так медленно, будто прошло много часов. Но на самом деле псе длилось не дольше минуты. Ты снова в растерянности. Наверное, это самая странная встреча за всю твою жизнь. Тебе хочется обсудить с учениками гомчен-мы полученные указания, но ученики твердо убеждены: все, что произошло между тобой и ламой — Кхандро Ринпоче, так ее, оказывается, зовут, — глубоко личное дело. Они и слышать ничего не хотят о вашей встрече. Впрочем, они подтверждают, что Кхандро Ринпоче, по-видимому, приняла тебя в ученики. Кажется, они этому рады, но все равно не собираются ничего рассказывать, сколько бы ты ни уверял, что у тебя много вопросов. Ничего подобного ты прежде и представить себе не мог, все это так неожиданно! Тебя это немного огорчает, но любопытство берет верх над досадой. В конце концов, раз уж ты принят в ученики, то теперь может случиться все что угодно. Такие ламы, как Кхандро Ринпоче, могут пользоваться в обучении крайне нетрадиционными методами, а тебе даже не с чем сравнивать.
На следующее утро ты отправляешься в указанную пещеру и садишься в позу медитации. Устраиваешься поудобнее и начинаешь ждать, когда же угомонятся мысли. Кажется, что это произойдет само собой — надо только просидеть достаточно долго. Ничего подобного! Поток мыслей не прерывается ни на мгновение. Раньше, когда ты пел мантры и совершал визуализации, мысли особенно не донимали. Но сейчас никак не удается погрузиться в состояние безмятежной тишины. Мысли так и толпятся в голове. И мало-помалу тебя охватывает ужас: что, если не удастся выполнить задание Кхандро Ринпоче?! Стараешься силой вытеснить мысли из сознания. Напрягаешься. Но сама попытка избавиться от мыслей превращается в очередную навязчивую мысль! «Убирайтесь!!! — кричишь ты и хлопаешь в ладоши, словно отгоняя демонов, но слова лишь отдаются эхом под сводами пещеры, вторя отголоскам мыслей в потоке сознания. Ты мотаешь головой. Задерживаешь дыхание. Опять мотаешь головой. Ничего не помогает. Желание уничтожить все помышления заполняет ум, но изгнать саму эту мысль ты уже и не надеешься. Похоже, ты столкнулся с неразрешимым парадоксом.
Сгущаются сумерки, и, наконец, наступает вечер. Ты уходишь из пещеры в полном унынии и, взбираясь вверх по тропе, тяжело переживаешь свою неудачу. Страшно даже представить, что скажет Кхандро Ринпоче о твоей жалкой попытке вступить на путь тогде-на, пещерного практика. А вдруг она прогонит тебя, как непригодного для обучения, или, чего доброго, пошлет собирать навоз яков?! Но Кхандро Ринпоче встречает тебя смехом. Она от души веселится, когда ты рассказываешь, как всеми правдами и неправдами пытался очистить ум от мыслей. И сына ее все это тоже забавляет. «Отлично! Замечательно! — Кхандро Ринпоче доброжелательно смотрит на тебя, — Ты хорошо постарался. И ты все сделал правильно!
Завтра иди в пещеру снова и сиди там от рассвета до заката, но на этот раз — думай. Думай целый день. Можешь думать о чем угодно — главное, чтобы мысли текли одна за другой без перерыва». Конечно же, ты очень доволен — хотя понятия не имеешь, почему она тебя похвалила. Ты покидаешь Кхандро Ринпоче, говоря себе: «Ну, это-то несложно. С этим-то я управлюсь! Да я всегда о чем-нибудь думаю, почти постоянно, и притом совершенно естественно, без малейших усилий!
Итак, на следующий день ты снова приходишь в пещеру, почти не сомневаясь, что новое задание тебе по плечу. Но через какое-то время ты понимаешь, что выполнить его будет ничуть не легче, чем вчерашнее. Все идет не так, как ты рассчитывал. Для начала ты намечаешь себе несколько приятных предметов для размышления и принимаешься думать о них. Строишь всякие предположения и пытаешься обдумывать их шаг за шагом, но довольно скоро теряешь к этому вкус. Воображение увядает, тебе становится скучно. Куда же подевалась твоя обычная привычка размышлять? До сих пор тебе нравилось мысленно блуждать от предмета к предмету, но сейчас удовольствие, которое ты прежде получал от этого, почему-то кажется пустым и безвкусным. До сих пор ты был не прочь помечтать о том, о сем, но сейчас и это невозможно: мысли рвутся, образы распадаются. То, во что ты раньше вкладывал так много интеллектуальных усилий, внезапно перестало тебя занимать. Ты стараешься вдохнуть в эти отбившиеся от рук идеи новую жизнь, но все без толку.
О чем бы ты ни пытался думать, все оказывается бессмысленным. Когда ты видишь, что не можешь надолго сосредоточиться даже на самых важных сторонах своей жизни, тебе становится не по себе. Ты в отчаянии копаешься в своей памяти — вдруг отыщется какая-нибудь новая тема? Пытаешься взглянуть на старые идеи под новым углом — но и это ничего не дает. Пожалуй, ты предпочел бы сейчас побродить по горам, полюбоваться местными красотами. На прогулке думалось бы гораздо легче. Но Кхандро Ринпоче велела сидеть в пещере. Здесь, конечно, уютно, но не хватает той привычной горной деревушки, которую ты покинул несколько недель назад. А ведь ты мечтал о новых впечатлениях, о новой жизни на пути йоги.
Что же остается? Может, переключиться на сексуальные фантазии? Они всегда давали такую богатую пищу уму. Но и тут воображение тебя подводит: перед мысленным взором не возникает ни одного сколь-нибудь увлекательного или волнующего образа. Всякая попытка хоть чем-то развлечься мгновенно оборачивается вялой скукой, удушающей любую мысль. И, в конце концов, ты понимаешь, что избегнуть перерывов между мыслями уже невозможно. До вечера еще далеко, а ум все чаше и чаще впадает в оцепенение, и периоды этой пустоты тянутся все дольше. Опять ничего не получилось! Ты не в состоянии делать даже то, что до сих пор удавалось с такой легкостью, теперь уже нет сомнений, что Кхандро Ринпоче прогонит тебя прочь.
Но, слушая повесть твоих злоключений, она только кивает и улыбается, а потом снова заливается смехом. «Отлично! Замечательно! — поздравляет она тебя. — Теперь ты знаешь, как практиковать наилучшим образом!» Ты в полном замешательстве. «Что бы это значило? Я только запутался еще больше! Ничего не понимаю!» Может быть, Кхандро Ринпоче просто испытывает тебя, поручая невыполнимые задания? Нет, ничего подобного! Она дала точные и действительно ценные наставления. Ты усвоил самый важный урок — и выучил его наилучшим образом. Теперь ты его никогда не забудешь. Внутренний голос подсказывает, что тут скрыт какой-то подвох. И внезапно вся ситуация начинает казаться немного забавной. Кхандро Ринпоче смеется — и ты тоже не можешь удержаться от смеха. Вы оба смеетесь... Но Кхандро Ринпоче снова становится серьезной и в нескольких фразах четко объясняет, чему ты научился.
Тем, кто привык к западным методам обучения, конец этой истории может показаться странным, но в той системе наставлений, которой пользуются тибетские ламы, задача Учителя зачастую заключается в том, чтобы собрать опыт ученика воедино. Все компоненты, необходимые для понимания, уже есть — их надо лишь сложить в единую картину. По существу мы уже все знаем — только не осознаём этого. Ученик в этой истории не осознаёт, почему гомчен-ма смеется и хвалит его за то, что кажется ему ошибками и неудачами. Он не понимает, чему же, собственно говоря, можно научиться на этом опыте.
Подчас, если нужные события происходят с вами в нужном месте и в нужное время при участии подходящего человека, несколько слов могут преобразить всю жизнь. И это — самый эффективный метод обучения: лучше просто не бывает. Поручая ученику вышеописанные задания, Кхандро Ринпоче позволяет ему собственноручно получить необходимый опыт, без которого он не поймет то, что она собирается рассказать ему о ши-не. И когда ученик, наконец, воскликнет: «Я раньше не понимал, что все это уже давно знаю! До чего же просто!» — это будет поистине важный момент на духовном пути тибетского йога.
Понять что-либо по-настоящему, в самом полном смысле этого слова, можно лишь при благоприятных обстоятельствах. Когда они есть, то всего лишь несколькими словами можно свести воедино все, что прежде казалось разрозненными обрывками информации. То, что поначалу представляется путаницей, — на самом деле не что иное, как основа для прекрасного понимания. Ученик внезапно понимает, что можно учиться, даже не осознавая этого. Работать с ламой — значит приобретать бесценный опыт, и мы надеемся, что эта книга побудит вас отправиться на поиски такого учителя.
Но вернемся к нашей истории. Кхандро Ринпоче открыла своему ученику несколько важнейших истин о природе ума:
• Ум невозможно ни к чему принудить.
• Любая попытка прогнать мысли влечет за собой новые и новые мысли.
• Любая попытка поддержать непрерывное течение мыслей влечет за собой остановку мыслительного потока.
• Практиковать наилучшим образом — значит действовать без принуждения.
Вот почему в практике ши-не мы отпускаем спонтанный мыслительный поток и позволяем происходить любым стихийно возникающим видениям. Мы не пытаемся стимулировать мысли, но и не препятствуем их течению. Мы обращаемся с процессом мышления бережно и осторожно. Мысли приходят и уходят сами, но мы ни во что не вмешиваемся. Если мысль возникает — пусть возникает; если мысль исчезает — пусть исчезает. Если мысли есть — пусть они будут. Ничего не надо прибавлять к ним, не надо пытаться продлить их. Если мысли уходят — пусть уходят, не надо их удерживать. Надо обращаться с ними как с желанными, но случайными гостями, которые не задержатся у вас надолго. С мыслями нужно обращаться как с огнем, который уже сослужил свою службу: его не нужно гасить, достаточно перестать подкладывать топливо. Прекратив подпитывать мысли активной вовлеченностью, мы унимаем их и входим в спокойное, безмятежное состояние.
Упражнения, описанные в этой главе, не могут сравниться по продолжительности с заданиями, которые ученик Кхандро Ринпоче должен был выполнять с утра до ночи. Воссоздать обстановку, соответствующую подобным методам обучения, невозможно, так что мы не станем и пытаться. Но даже небольшой опыт работы с этими упражнениями откроет вам нечто важное. Попытавшись воздействовать на мысли силой, вы непременно поймете, что для освобождения от привязанности к процессу мышления метод принуждения не годится.
Медитация – это не деятельность, это – прекращение деятельности. Здесь будет уместно вспомнить тибетскую поговорку: «Нет медитации. Есть привыкание к ней». Когда говорится, что «медитации нет», подразумевается, что медитация — это не метод действия. Это — метод бездействия. Медитирующий не включается ни в какую деятельность. Он ни к чему себя не побуждает, он ничего себе не навязывает, ничего не добавляет и не усложняет. Он просто остается как есть. Он просто пребывает в бесцельном наблюдении.
Когда же говорится о приобщении к медитации, имеется в виду практика, в которой человек просто привыкает «быть и не действовать». Мы не привыкли быть просветленными, мы не привыкли жить и не действовать, а медитация как раз и позволяет войти в это состояние. Подход, который мы используем в этой книге, во многом схож с методом Кхандро Ринпоче: сначала мы даем практические указания, а потом разъясняем, что к чему.
В результате читатель с самого начала приобретает некоторый опыт и, дойдя до объяснений, сразу усмотрит в тех или иных теоретических указаниях практический смысл. Поэтому мы начнем с основных техник ши-не. Различные методы ши-не восходят к различным системам буддизма. Метод ши-не, излагаемый в данной книге, как уже говорилось, связан с нендро четырех йог, с предварительными практиками дзогчен — раздела, посвященного природе Ума. Даже если у вас уже есть какой-то опыт, прежде всего, постарайтесь тщательно освоить все описанные здесь упражнения.
Глава 3
ПРИСУТСТВИЕ И ОСОЗНАНИЕ
Вступая в область четырех йог, мы сталкиваемся лицом к лицу с движущими силами нашего собственного существа в чистом виде. Это опыт восприятия безграничного пространства и упорядоченности — опыт, далеко не всегда комфортный. Одна из задач в последовательной практике ши-не — работать с неприятными чувствами. Очень часто практикующий открывает в себе такие проявления, которые ему не очень-то нравятся. Но если нам удастся расслабиться и какое-то время пребывать в безмолвном сидении как таковом, то мало-помалу в нас зародится и начнет развиваться терпимость к нашему положению — положению представителя человеческого рода. Вообще говоря, любое действие и понимание возможны лишь при условии, что мы принимаем самих себя такими, каковы мы есть. И ши-не не исключение из этого правила.
Это и есть отправная точка. Сидя в безмолвии, мы постигаем только одно, а именно — что мы существуем в этот момент времени. А все остальное — лишь не нужный нам груз понятий, который мы решили зачем-то нести на себе. Просидев достаточно долго, мы осознаем: «Вот это — в данный момент — и есть то, чем я на самом деле являюсь». И в этом осознании не будет ничего ужасного. Не надо опасаться какого-то сокрушительного разочарования. Мы просто-напросто откажемся от круглосуточного цирка, за который платим отчуждением от себя самого. Пронаблюдав от начала до конца весь репертуар уловок, к которым мы прибегаем, чтобы спрятаться от самих себя, мы увидим, что никаких причин для огорчений просто не осталось. Единственная проблема в том, что произойдет это не так быстро, как хотелось бы.
На то, чтобы воспринять себя таким, каков ты есть, могут уйти дни, недели, месяцы, а то и годы. Способности к реализации у людей развиты по-разному, и каждого подстерегают свои особые препятствия. У каждого за плечами своя история. Проживая во время безмолвного сидения разнообразные неприятные чувства, о существовании которых мы прежде и не подозревали, мы приобретаем запас опыта, который придаст нам прочность убеждений и уверенность в правильности выбранного пути.
Прочным в убеждениях нужно быть и по отношению к своему воображению, обращаясь с ним практично и подыскивая способы воплотить в жизнь свои творческие импульсы. Надо быть настоящим художником, надо на самом деле создавать самого себя и находить форму, в которой может воплотиться игра нашего воображения, даже если это очень трудно и приходится работать на пределе возможностей.
Итак, первое достижение на пути ши-не — суметь признать все многообразие своих реакций на существование. Практика ши-не — это, в первую очередь, привыкание к факту нашего существования в рамках некой компьютерной программы. Мы находимся здесь, и с этим фактом связана некая структура законов природы. Структура эта полна и по-своему совершенна: она включает в себя наслаждение и боль, надежду и страх, приобретения и потери, встречи и расставания, гордость и унижение, Ши-не дает нам неопровержимое свидетельство того, что структура эта существует. В одиночной камере ши-не ваши иллюзии и фантазии умирают с голоду просто потому, что вы перестаете подкармливать их энергией своей вовлеченности.
Воображение предполагает пустоту восприятия. Живопись предполагает пустоту плоскостей, скульптура — пустоту пространства, музыка — пустоту времени, литература — пустоту замысла. Чтобы обнаружить для себя искусство свободы, чтобы открыть свой творческий потенциал, мы должны полагаться на опыт изначально присущей нам живой пустоты — мы существуем, но не действуем.
Практика ши-не — это метод подхода к чистому холсту ума и одновременно врата, ведущие к искусству свободы. Посредством ши-не мы освобождаемся от воображения и фантазирования: такова сущность этой практики. Мы решительно отказываемся от попыток управлять чем бы то ни было — и, в свою очередь, освобождаемся от каких бы то ни было влияний из вне. Этап работы с воображением и визуализацией наступит позже, когда мы как следует освоимся с осознанием обширности бытия.
Повторим еще раз: опыт ши-не может быть неприятным. Сидение в соответствии с наставлениями четырех Йог позволяет осознать наше четко определенное положение во времени и пространстве. Возможно, мы предпочли бы избежать этого: кому понравится ощущать на личном опыте обнаженность и уязвимость своего бытия? Мы сознаём, что в каком-то смысле ограничили свои возможности. Мы сознаём, что, практикуя ши-не, мы находимся там, где мы есть: именно в той точке, где мы сидим. Мы сознаём, что это будет продолжаться до тех пор, пока мы не прервем упражнение. Мир нашей деятельности застыл. В коридоре времени, которым мы шли до сих пор, от этого периода сидения не останется следов нашей вовлеченности. Только что нам показывали фильм — эпическую картину или триллер, комедию или мелодраму. И вдруг на экране замер один-единственный кадр — образ нашего «Я», сидящего в комнате и пытающегося существовать. Никакое движение больше не отвлекает нас от этого образа, одновременно и конкретного, и аморфного. Каждая частичка нашего «Я» — одновременно и здесь, и не здесь. Это может изрядно смутить того, кто до сих пор никогда не ощущал собственной иллюзорности.
Избегая ши-не, мы избегаем встречи с самими собой. Но следует понимать, что мучительные моменты разочарования, возникающие самопроизвольно под влиянием определенных обстоятельств, существуют независимо от того, признаём мы их или нет. Если мы начинаем практиковать ши-не, то начинаем сами проживать свою жизнь. Если же мы не практикуем ши-не, то наша жизнь по-прежнему тащит нас «лицом по асфальту». В каком-то смысле ши-не — это миг, когда открывается затвор объектива. Свет падает на пленку — и мы получаем фотоснимок данного мгновения. Это снимок нас самих, каковы мы в этот миг — «миг вне времени». Может быть, он нам понравится. Может быть — нет. А может, оставит нас равнодушными. Но как бы то ни было, таковы мы и есть — и совершенно не важно, как мы к этому отнесемся.
В сравнении с популярными ныне идеями «позитивной осмысленности бытия» перспектива ши-не может показаться удручающе мрачной. Но в действительности именно ши-не открывает перед нами смысл нашей принадлежности к человеческому роду. В простом присутствии смысла куда больше, чем в наивных провозглашениях полноты бытия, якобы призванных вселить в нас надежду. Учение всех направлений буддизма начинается с утверждения о безнадежности дуализма. И осознать безнадежность всех наших уловок невозможно, если мы не переживем потрясение, которое сокрушит в нас сами понятия надежды и страха.
Глава 4
ОБНАЖЕННОСТЬ И ВОСПРИЯТИЕ
Ригпа — это состояние обнаженного восприятия. Это обнаженное пламя, что пылает, не прогорая. Обнажено оно в том же смысле, в каком обнажен меч, извлеченный из ножен, — когда клинок его ярко блистает под лучами солнца. Ригпа — это состояние чистого и полного присутствия, свободного от привязанности к условным ориентирам. Посредством чистого внимания иллюзия двойственности самопроизвольно исчезает, и наша сущностная реальность проявляется как она есть.
Термин ригпа (rig pa), буквально "Ведение" (противоположность маригпа — неведение) несет в учении дзогчен особую смысловую нагрузку. В других колесницах буддизма он означает «знание» в широком смысле «осведомленности о чем-либо». В дзогчен же ригпа — это термин, обозначающий недвойствснное состояние, достигаемое методами «мгновенного присутствия».
Мы не доверяем самой природе своего существования. Мы словно нуждаемся в постоянных подтверждениях того, что мы — действительно здесь. Мы беспрестанно заняты поиском свидетельств своего бытия. Вот откуда в нас эта бессмысленная склонность окутывать свое обнаженное осознание покровами всевозможных понятий. Недоверие к своему бытию — это навязчивая идея, лежащая в основе всех наших дуалистических представлений. Она только маскируется под ожесточение, раздражительность, упрямство, подозрительность и депрессию. В действительности же именно недоверие к бытию заставляет нас непрестанно бороться с миром. Когда очередной этап борьбы подходит к концу, мы тотчас начинаем бороться против достигнутого результата: мы идем на все, лишь бы не прекратилась сама борьба. Тот, кто не практикует безмолвное сидение, никогда не встречается с этим недоверием лицом к лицу. А тот, кто не столкнулся с этим недоверием на личном опыте, едва ли поймет объяснения, данные в следующих главах. Поэтому для начала необходимо приобрести этот опыт. Не доверяя собственному существованию, мы постоянно выискиваем конкретные и практически применимые «доказательства бытия». С этой точки зрения ши-не нас разочарует: ведь оно не может предоставить нам подобных подтверждений. Поэтому мы инстинктивно избегаем практик, подобных ши-не,
А теперь повторим то, о чем шла речь в предыдущем абзаце, но с аргументацией от противного, позволяющей получить некоторое опытное обоснование. Попадая в ходе практики ши-не в пустой промежуток между двумя мыслями, мы во избежание дискомфорта стремимся заполнить эту лакуну понятийным содержанием. Мы пытаемся либо ухватить опыт переживания этой бреши, либо выйти из нее, либо отмежевать от нее свое присутствие. Иначе говоря, промежуток этот либо притягивает нас, либо отталкивает, либо оставляет безразличными. Но как бы мы ни реагировали на него, результат всегда один: мы стремимся заполнить брешь. Мы, так или иначе, маскируем отсутствие мысли. Как бы мы ни оценивали этот промежуток — «позитивно», «негативно» или «нейтрально», мы в любом случае уничтожаем его тем или иным понятием. Либо мы заполняем его понятиями одобрения или неодобрения — либо вовсе не осознаём, впав в забытье нейтральности. В любом случае мы предпочитаем что-либо сделать, вместо того чтобы пребывать в открытой очевидности того, что мы есть. Мы привычно заполняем лакуны любого рода, потому что они не содержат никаких подтверждений нашего существования — а без доказательств мы в бытие не верим. Бытие — это одновременно и мысль и отсутствие мысли, и явления и пустота, и порядок и хаос. Но когда мы начинаем практиковать ши-не, вскоре становится ясно, что столь расплывчатое определение нас не удовлетворяет.
Это происходит с каждым, кто приступает к практике сидения. Если вы не верите, что с вами будет то же самое, — попробуйте и убедитесь. Между прочим, этот совет относится ко всем утверждениям, с которыми вы встретитесь в этой книге: если сомневаетесь — проверьте и удостоверьтесь. Обратитесь к практике ши-не — и вы увидите, насколько вы привязаны к процессу мышления и насколько трудно работать с промежутками между мыслями: эти бреши трудно уловить, а уловив — трудно найти в них себя.
Практика сидения в бездействии трудна еще и потому, что в ситуациях, когда мы не заняты какой-либо конкретной деятельностью, поддающейся описанию, нам начинает недоставать привычных определений. Когда мы просто сидим, то из всех возможных доказательств нашего бытия остаются лишь наше физическое присутствие и мыслительные процессы. А когда мы привыкнем к физической «составляющей» сидения, то единственным фактором, определяющим наше бытие, останутся мыслительные процессы. Как только ши-не направит на эти процессы увеличительное стекло нерассуждающего наблюдения, нам начнут открываться истины, принять которые будет не так-то легко. Мы обнаружим, что готовы цепляться за мышление любой иеной — лишь бы думать, думать о чем угодно, пусть даже о самых банальных вещах. Мы увидим, что мышление — это своего рода потребность. Любой, кто проведет дольше двух-трех часов в камере сенсорной депривации!, постигнет природу подобных «потребностей» на собственном опыте.
' Сенсорная депривация — прололжительное, более или менее полное лишение человека сенсорных впечатлений, осуществляемое с экспериментальными целями. Воздействие сенсорной депривации на человека изучается путем погружения его в воду в сурдокамере, боксе или др. специальном оборудовании. — (Прим. ред.)
Его захлестнут крайне неприятные чувства: ощущение собственной нереальности, страх, одиночество, растерянность. Кроме того, ему придется пережить и стандартную реакцию на эти чувства. Стремясь вновь ощутить себя полноценной личностью, он попытается прибегнуть к защитным механизмам, включиться в привычный ход мыслей (и войти в контакт со внешними объектами), начнет разрабатывать стратегии бегства и сложные «планы эвакуации», а потом — когда убедится, что все это не работает, — попытается заснуть. Находясь в «пространстве отсутствия», человек утрачивает чувство стабильности, индивидуальности и контроля, теряет столь необходимую ему определенность бытия.
