Дэнни Шугермэн Беверли Хиллз, Калифорния 9 страница

Да? - сказал Джим раздражённо. - Кто там?

Это секрет, - донёсся дразнящий женский голос.

Джим сразу узнал этот голос.

Почему ты пришла так рано, я не одет, - сказал он.

Джим, я так далеко сюда шла, а теперь ты даже не хочешь меня впустить.

Сейчас, Пэм, дорогая, я занят.

Джим, я знаю, у тебя там кто-то есть. Я знаю! Я не могу поверить, что ты опять этим занимаешься. Ты отвратителен.

Джим молчал.

Джим, я приготовила на ужин великолепную баранью ногу в духовке, а живу я теперь...

Джим перебил её.

Ну, послушай, здесь совершенно ненормальная девчонка, Пэм, она просто лежит на кровати, раскинув ноги, и я не знаю, что делать.

Ты отвратителен, Джим Моррисон, и я ухожу!

Но Пэм, дорогая, это твоя сестра Джуди. Тебе не стоит сходить с ума.

Джим обернулся к девочке в комнате и извинился, что там не было задней двери, чтобы выйти через неё. “И нельзя уйти через окно, здесь шесть метров до земли”. Он огляделся вокруг. “Может быть, ты встанешь в душ?”

Памела позвала его.

Я хочу видеть её, Джим.

В коридор вышла горничная и начала ругаться с Памелой, говоря, что та производит слишком много шума и что ей нужно уйти. Джим натянул на себя рубашку и штаны и вышел из комнаты.

Да, Пэм, дорогая, - сказал он, обняв её за плечи, - я обманул тебя, там не было твоей сестры. - Джим протянул ей руку, показывая кольца. - Смотри, - сказал он, - это тебе. Мне их подарила одна из фанаток.

Памела взяла бирюзовое кольцо, надела его на палец, а остальные положила в карман. Они подошли к машине Памелы и сели в неё.

Это была типичная сцена. Джим был способен на нежность и жестокость с интервалом всего в несколько минут. Для некоторых он становился этаким “ласковым плюшевым медведем”.

Всех он уверял в любви, и это была правда момента. Но в отношении многих, включая Памелу, эти заверения выдерживали испытание на прочность.

Чтобы загладить вину, Джим сказал Памеле, что возьмёт её с собой в Лас-Вегас - вместе с Бобом Гавером и его подружкой. Гавер был автором грубого, но сильного стодолларового смешного романа “Непонимание” о наивном белом студенте колледжа и о недоверчивой и очень меланхоличной чёрной проститутке. У Гавера был контракт с “New York Times Magazine” о написании рассказа, в котором он должен был изобразить Джима творением кукольников Маккиавелианского Голливуда. Когда же он настоял на том, чтобы Джим появился там собственной персоной, его убрали из рассказа, но к тому времени эти двое успели стать приятелями, разделяя любовь к книгам, женщинами алкоголю. Одно время Гавер жил в Вегасе, и он сказал Джиму, что хотел бы показать ему неизвестную туристам сторону жизни города. Как и следовало ожидать, однако, Джим с Памелой поссорились, и Джим уехал в Вегас без неё.

Джим и другие вышли из машины Гавера, остановившейся на пустынном месте в вечернюю жару, и мельком взглянули на шатёр ночного клуба: “Pussy Cat a Go Go Presents Stark Naked and the Car Thieves”. Джим засмеялся и с важным видом прошествовал через автостоянку. Он пил с полудня, а сейчас было около десяти часов. Он оглянулся на свою компанию и, поднеся пальцы к губам, сделал шумную затяжку из воображаемой сигареты с марихуаной.

Хочешь ударить? - спросил он.

Охранник сделал шаг назад, как бы отталкиваясь, затем прыгнул вперёд, одновременно вытаскивая дубинку.

Эй, подождите! - вышел вперёд один из приятелей Джима, протестуя.

Охранник опустил дубинку на ближайший череп, затем повернулся и ударил Джима. Джим, казалось, больше удивился, чем обиделся, хотя кровь стекала по щеке, а охранник снова бил его.

Вскоре приехала полиция и забрала Джима и Гавера - двоих с самыми длинными волосами, сделав чёрно-белые фотографии в фас и в профиль.

Куриное дерьмо, - сказал Джим шёпотом и снова сел спокойно.

Куриное дерьмо, - он повысил голос и снова смолк.

Свинья, - сказал он.

Свинья, - снова громко.

Куринодерьмовая свинья.

Полицейские, сидевшие впереди, не обращали внимания на язвительные замечания Джима, а Гавер пытался заставить его замолчать.

Нет, парень, - сказал Джим, - это проверка на мужество.

Боб был задержан за пьянство в общественном месте, а Джим - за то же самое плюс бродяжничество и отсутствие документов, удостоверяющих личность. Как обычно, у него в карманах не было ничего, кроме кредитной карточки.

- Эй, кого вы там привели, - спросил один из полицейских в тюрьме, когда Джима и Боба ввели внутрь, - пару девчонок?

Эй, парень, глянь на эти волосы. Ха-ха.

Думаю, эти прекрасные создания должны раздеться, чтобы мы могли с уверенностью сказать, какого они пола - ты это имеешь в виду?

Боба и Джима заставили раздеться, после регистрации разрешили одеться и поместили в камеру. Ограждения её доставали до шестиметрового потолка, и, когда дверь за ними закрылась, Джим вскарабкался, как обезьяна, наверх клетки, чтобы заглянуть в соседнюю комнату к полицейским.

Эй, Боб, - позвал он, - не правда ли, они - самые отвратительные motherfuckers, которых ты когда -либо видел?

Джим засмеялся:

Ах-хи-хи-хи-хи-хи...

Один из полицейских подошёл к стене и посмотрел наверх.

Я уйду в полночь, как и тогда, когда у нас был концерт. Только ты и я в комнате. Загляните позже... дорогие мои.

За пять минут до полуночи Джим выкинул ещё какую-то штуку, когда друзья Боба вытащили их оттуда, и Джим продолжил гулянку.

Это - также типичная сцена. В первые месяцы 1968-го года пьянство Джима быстро усиливалось, и это тревожило остальных “Doors”. В традиции Дилана Томаса и Брендана Бихана Джим стал не просто Мифически Пьяным, но Ежедневным Мифически Пьяным.

На вечеринке в доме певца Джона Дэвидсона Джим пил вместе с Дженис Джоплин. Пол Ротшильд вспоминает, как они стояли, положив руки на плечи друг другу: “Мистер и Миссис Рок -н-ролл”. Но тогда намерения у Джима были другие: он схватил Дженис за волосы и потянул её голову к своей промежности, пытаясь там удержать. В конце концов она вырвалась и в слезах убежала в ванную комнату. Джима запихнули в машину. Дженис побежала за ним. Она настигла его уже в машине и принялась бить по голове бутылкой из под “Южного комфорта”. Джим смеялся, когда их растаскивали.

В Нью-Йорке, на “Scene”, Джим споткнулся и опрокинул на колени Дженис стол с напитками, затем, двигаясь в такт музыке, нагнулся к сцене и там упал на колени, сжав в горячем слепом объятии ноги Джими Хендрикса.

Вернувшись в Лос-Анджелес, в “Barney’s Beanery”, он стал спорить со своим приятелем Томом Бэйкером. В фильме, сделанном совместно с Энди Уорхолом, Том появился голым, и теперь он дразнил Джима.

Наконец-то я сделал это, - говорил он.

Джим был пьян, и он потянулся к своей ширинке.

Ну, и я могу это сделать, - хвастался он. - Я могу это сделать. В этом нет ничего особенного. В этом нет искусства.

В Мидвестернском аэропорту, опять-таки пьяный, Джим настоял, чтобы его впихнули в кресло на колёсиках, из которого он периодически падал, яростно дёргаясь, будто в сильном припадке. В конце концов он упал и уже не двигался. Его перенесли оттуда на скамейку, и Билл Сиддонз вежливо загородил его переносным багажом и гитарными чехлами.

Джим добивался успеха по рок-н-ролльной традиции “удача-приходит-к-победителю”. Кроме всё увеличивающегося числа девочек, он начал неистово тратить деньги - не на дома и машины, а на огромные счета в барах и на сшитую на заказ одежду, в том числе на куртку из кожи ящерицы и на костюм из шкуры эмбриона пони за 2200 долларов. Последний был небрежно выброшенв аэропорту на помойку, когда кто-то купил несколько таких же из кожи тюленя. У него появилась небольшая “свита”, которая всюду сопровождала его, греясь в специфическом свете поп -звёздного оттенка шестидесятых. Они возили Джима всюду, куда он хотел, соревновались, кто первым зажжёт его сигарету, бегали по его поручению в магазин за выпивкой, приводили в вокальную кабину множество самых настоящих группиз.

Джим также начал собирать и свой первый кружок серьёзных пьяниц, включая актёра Тома Бэйкера; затем фактически неизвестного ещё певца Элиса Купера и участника группы Элиса Глера Бакстона. Джим к этому времени стал очень серьёзно относиться к выпивке, хотя казалось, что всё было случайно. Он проводил целые дни в барах, которые практически окружали его мотель. Он никогда не появлялся в студии без бутылки.

Алкоголь был универсальным средством для Джима, магическим зельем, которое отвечало его нуждам, решало его проблемы, и, казалось, было ему предопределено. Потребление алкоголя было и одной из составляющих дионисийского образа, с которым он отождествлял себя и который ему нравилось примерять на себя. Это также хорошо вписывалось и в американскую культурную традицию.

Почти сразу после того, как была начата запись третьего альбома, обстановка в студии стала ненормальной. Сначала в репетиционной комнате, а затем и в студии стеной стояла “свита”. Ночью Брюс Ботник вытаскивал из вокальной кабины потерявшую сознание толстую девочку с платьем, задранным выше пояса и без штанов, и все, кто хотел, трахали её.

Потом наступил вечер, когда Джон бросил барабанные палочки и ушёл. Однажды раньше он уже делал это, когда Джим был слишком пьян, чтобы петь на вечере выпускников Мичиганского университета. Но теперь его уход был окончательным.

Всё! - взорвался Джон. - Меня это достало, хватит, я ухожу! Меня уже это достало, я ухожу! - Он ушёл.

Рэй и Робби посмотрели друг на друга, а затем вниз на Джима, который свалился на пол в студии и лежал в растекающейся луже мочи. Рэй медленно встал и прошёл в контрольную комнату. Он пожал плечами и сказал: “Я не знаю...” На следующий день, как обычно, в записи участвовали все четверо “Doors”.

Джон, Робби и Рэй начали потихоньку выяснять, кого бы можно было нанять для некоего дружеского контроля. Пол Ротшильд предложил Бобби Ньюверта, жившего тогда в НьюЙорке. “Doors” сказали, что слышали о нём.

Это спутник Дилана?

Больше того, - сказал Пол. Ньюверт был движущей силой, зарядом, и просто привлекательным энергичным человеком с беспечной внешностью. Он, кроме того, знал всех, кого нужно было знать - “с кем ты хочешь познакомиться, с Брандо?” Джоан Бааз говорила, что именно Ньюверт вдохновил Дилана на “Like a Rolling Stone”. - И, - сказал троим “Doors”

Пол, - он может навсегда “взять” Джима Моррисона. Он может занять его время, а с его умом - отвлечь его от девочек и пьянства, заставить больше двигаться, меньше спать и вовремя являться на концерты.

Трое “Doors” сказали Полу, что это им подходит, и Пол позвонил Джеку Холзману в НьюЙорк, сказав, что ситуация сильно ухудшилась, и они не уверены, что смогут записать третий альбом, пока кто-нибудь не сделает что-нибудь с Джимом. Джек сказал, что “Elektra” заплатит Ньюверту половину суммы.

Поскольку Ньюверт был, что называется, “странствующим художником”, они с Джимом встречались в Нью-Йорке и были немного знакомы, но, чтобы его роль выглядела естественной, Пол привёл его к Джиму во время мартовского турне “Doors”. План был такой, что Бобби начнёт делать фильм о “Doors” - документальную короткометражку, которая могла бы быть использована для раскрутки одного из выходящих синглов, сильно похожую на те, что были сняты для “Прорвись насквозь” и “Неизвестного солдата”.

Конечно, Джим делал то, что и собирался делать. “Не думайте, что “Doors” делали это за его спиной, - говорит Ньюверт, - потому что никто и никогда не делал ничего за спиной этого кота, потому что если вы абсолютно знали его, то вы знали, что он вовсе не был немым. От этого он предавался меланхолии - и немедленно. Мне предложили быть кем-то вроде неправящего правителя, да? Но в таком виде эта схема не работала. Кот приходил в уныние от каждого движения, которое делалось в этом направлении”. Итак, тем не менее, говорит Ньюверт, у них с Джимом завязались приятельские отношения. Сначала он попытался научить Джима играть на гитаре, но Джим отказался, потому что это было бы слишком долго. Тогда они занялись тем, что Бобби знал лучше всего: они просто бездельничали.

Это было совсем не трудно, парень. Не трудно измениться, потому что я тоже люблю холодное пиво и... текилу. Если говорить прямо, то нельзя сказать, что Джим должен был пить. Вы просто пришли бы к тому, что начали пить вместе с ним.

Джек Холзман посетил один из сеансов звукозаписи вскоре после того, как был нанят Ньюверт, и его тайно провели в вокальную кабину.

Я должен попросить вас о любезности, - сказал Робби.

Конечно, Робби.

Робби сказал Джеку, что они хотели бы получить вперёд авторские гонорары, которые они зарабатывали, но которые должны быть выплачены по истечении нескольких месяцев.

Сколько вам нужно?

Я не знаю, мы хотим выкупить наш контракт в “Sal and Ash”.

“Doors” обсуждали этот шаг несколько месяцев. “Dann and Bonafede” стали для них хорошим агентом и опытной рекламной фирмой, но в то же время они пытались разбить группу, уговаривая Джима выступать одному, а за кулисами они частенько снабжали Джима бутылками. То же самое они говорили отцу Робби и адвокату Максу Финку.

Джек Холзман никогда не любил менеджеров “Doors”, потому что, как он считал, они вбивали клин между ним и группой, когда, например, настаивали, чтобы ребята поменяли номера телефонов и скрывали новые от представителей “Elektra”. Поэтому он с радостью заплатил “Doors” аванс в сумме 250.000 долларов, часть того, что гарантировала реализация пластинки. “Dann and Bonafede” получили пятую часть этой суммы.

“Doors” просили вернуться своего прежнего гастрольного менеджера Билла Сиддонза. В тот год он покинул их, чтобы учиться, и, таким образом, избежать призыва в армию, но за 1500 долларов в месяц, которые обещали ему “Doors” - помимо процентов - он посчитал, что можетпозволить себе лишиться студенческой отсрочки и нанять хорошего адвоката специалиста в этой области (который впоследствии добился освобождения от службы и для Робби). Билл, которому было девятнадцать лет, был гражданином Канады со статусом постоянно проживающего в США иностранца, но он был самым типичным южнокалифорнийцем: высоким, светловолосым, хорошо сложенным, знающим толк в сёрфинге, мотоциклах, наркотиках и симпатичных девочках.

В то время не было ничего необычного в том, чтобы при молодости и наивности Билла стать преуспевающим менеджером рок -группы. Музыканты часто обращались за помощью к своим гастрольным менеджерам, когда возникали трудности. Кроме того, было ясно, что на самом деле “Doors” будут сами себе менеджерами, пока Билл бегает по офисам и служит связующим звеном между ними и их адвокатом, агентом, бухгалтером и журналистами.

Настроение и поведение Джима улучшилось, и серия из четырёх концертов в “Fillmore East” в Нью-Йорке перекрыли недавние воспоминания. Билл Грэхэм сначала сильно возражал против показа ярко импрессионистского фильма, который “Doors” сделали к “Неизвестному солдату” - в нём Джим привязан к столбу на венецианском пляже, выстрел, кровь хлынула у него изо рта - но в конце концов согласился.

Подростки признавали чёрно-белого ирландского Моррисона фигурой не меньше Бога. В “Crawdaddy” журналист Крис Вайнтрауб летом 1968-го года описывал Джима таким образом:

Он шагнул к микрофону, схватил его правой рукой, а стойку - пальцами левой, и посмотрел вверх, так, что свет бил ему в лицо. Мир родился в этот момент. Во всём мире нет другого такого лица. Оно так прекрасно, хотя по обычным меркам даже и не привлекательно. Я думаю, что именно поэтому, глядя на него, вы можете сказать, что он есть Бог. Когда он предлагает умереть за нас на кресте, это нормально, потому что он и есть Христос.

Другой, более спокойный автор из этого же журнала, вспоминал:

После его символической смерти весь мир бурно радуется, пока Моррисон истерично поёт на записи: “Всё окончено, baby! Война окончена!”

Когда фильм показывали в “Fillmore East”, переполнение молодой публики антивоенными настроениями было похоже на ад. “Война окончена! - кричали в проходах подростки. “Doors” закончили чёртову войну!” Маленькая страстная пьеса “Doors” захватывала публику. Джимми с ребятами сделали это снова.

Как только “Неизвестный солдат” попал в чарты пластинок, случился другой кризис. Это было в Лос -Анджелесе, когда “Doors” вернулись в студию. Рэй попросил техника группы Винса Тринора о некоторых изменениях в аппарате.

Говоря об изменениях, - сказал Винс, - не думаешь ли ты, что пришло время нанять нового менеджера? - Конечно, он предложил себя. Рэй был ошеломлён.

Винс считал, что Билл нанёс серьёзный ущерб группе, и предложил сменить его всем четверым членам группы по отдельности. Затем четверо “Doors” и Пол Ротшильд вошли в контрольную комнату и чуть позже присоединились к Биллу, который гордо шествовал за Винсом, радостно кивая головой. Они были согласны, что Винс был гением электроники (в чрезвычайной ситуации однажды вечеромон разобрал, отремонтировал и собрал на сцене, в темноте, усилитель гитары Робби). Кроме того, они были согласны и с тем, что найти более преданного “Doors” человека, чем угрюмый органный мастер из Массачусетса, будет невозможно. Но они чувствовали, что он был не тем человеком. У него был плохой характер, и он был одним из тех самых эксцентриков, чьи манеры отталкивали многих. В то же время они решили, что Винс получит поощрение и повышение, из техника станет гастрольным менеджером, вместо 400 будет получать 500 долларов в месяц плюс 100 долларов за концерт.

Эта небольшая проблема разрешилась, и “Doors” снова обратились к решению проблемы большой и главной - к завершению альбома.

Дело шло не гладко. Длинная композиция, названная “Празднование Ящерицы”, была сильно сокращена, остался лишь небольшой кусочек под заголовком “Не трогайте Землю”. Первые строчки - “Не трогайте Землю, не смотрите на Солнце” - из оглавления “Золотого Сука”. В черновом варианте “Ящерица” длилась 24 минуты, и исключение её - после многих часов работы в студии - оставило незаполненной половину альбома.

Поэтому “Doors” обратились к тому немногому, что осталось от их раннего репертуара, и записали песни, сочинённые Джимом ещё в Венеции, в том числе ту, которой суждено было стать их следующим большим хитом - “Привет, я люблю тебя”, которую они вспомнили благодаря оригинальной демозаписи, сохранившейся у юного сына Джека Холзмана - Адама. Аранжировки других песен были сделаны в студии. На одной из них, “Моя дикая любовь”, “Doors” отказались от музыки и превратили её в чисто певческий номер, заставив всех присутствующих, включая и Марка Джеймса - маленького сына Билли - хлопать в ладоши, топать ногами и подпевать в унисон.

Больше времени было потрачено на обработку записи Полом Ротшильдом. Почти каждая песня на альбоме требовала не меньше двадцати дублей - по общему признанию, большинство дублей пришлось переписывать из-за Джима, а “Неизвестный солдат”, записанный в двух частях, потребовал в сумме 130 дублей. В мае, наконец, альбом был закончен.

Джим сильно колебался в своём отношении к нему, но всё больше и больше он выказывал своё разочарование и скуку пренебрежением к своей музыке, чтобы уделять время всё возрастающему числу его немузыкальных привязанностей. Одной из них было кино.

Когда французский режиссёр Жан Лу Годар появился на американской премьере “La Chinose” в Университете Южной Калифорнии, Джим занял место в первом ряду. Его друг-романист Боб Гавер писал сценарий, и они говорили о том, что Джим примет в нём участие. Джоан Дидион, которая написала лестную заметку о Джиме для “Saturday Everning Post”, и её муж журналист Джон Грегори Данн приобрели права на фильм по книге под названием “Игольчатый парк” и хотели, чтобы Джим и его друг Том Бэйкер сыграли там главные роли. А короткий чёрно-белый документальный фильм Бобби Ньюверта “Не трогайте Землю” был задуман в стиле других снятых “Doors” промоушн-фильмов.

Идея была в том, - говорит Бобби, - что “Doors” никогда не должны были делать “Шоу Дика Кларка ” или другие подобные фильмы. Они сделают больше, чем просто перекроют последний фильм. Это вариант, когда никому не нужно будет прилагать никаких усилий и никому не придётся быть трезвым.

Фильм Бобби так никогда и не был снят. “Doors” решили не выпускать “Не трогайте Землю” в виде сингла, и Бобби ушёл из команды.

После его ухода было решено сделать более длинный документальный фильм. Четверо “Doors” энергично согласились разделить поровну между собой его стоимость, они считали, что фильм станет выгодным вложением с большой потенциальной отдачей. Если он пойдёт в широкий прокат и станет популярным, скажем, как “Не гляди назад” Дилана, они смогут получить большую прибыль. Даже продажа его на телевидение сделает проект весьма доходным. В то же время фильм, как ожидалось, сможет поднять творческий статус группы, пока улучшаются её финансовые дела. В 1968-м году фильм был для рок-группы вполне подходящим способом засветиться, и “Doors” были среди первых, сумевших стать интересными.

На камеры, освещение, магнитофоны и монтажное оборудование было потрачено двадцать тысяч долларов; кроме того, были наняты три штатных сотрудника. Двое из них были выпускниками киношколы УКЛА, сокурсниками Джима и Рэя. Первым был Пол Феррара, приятный на вид молодой человек, появлявшийся на ранней венецианской сцене, а теперь занимающийся фотографией. Вторым был Фрэнк Лишьяндро, с мягким голосом, немного странный студент, который вместе со своей женой Кэти (она будет секретарём “Doors”) отслужил два года в Мирном Корпусе в Африке. Третьим был Бэйб Хилл, один из старых школьных друзей Пола Феррары - из спального пригорода Инглвуда, где до недавнего времени у Бэйба была жена и двое детей.

Следующие три месяца эти трое следовали за “Doors” по всей южной Калифорнии - от Диснейленда до Каталины - а затем и по всей Америке, чтобы снимать их за работой в студии и на концертах. Как и все остальные, попадавшие в орбиту “Doors”, эти трое притягивались силой личности Джима и глубиной его великодушия. В то время они были его самыми близкими друзьями, особенно похожий на ребёнка Бэйб, чья открытость и доброжелательность ко всему и всем восхищали Джима. “Я не знаю, что это - кошачья глупость или гений, но он, безусловно, знает, как нравиться людям”, - сказал однажды Джим.

В это же время Джим снова занялся поэзией. Хотя остальные “Doors” считали “Празднование Ящерицы” своеобразным альбатросом на их шее, пока, наконец, его не выбросили из третьего альбома, Джиму нравились слова, и он усматривал там даже что-то от “чистой драмы”. Здесь повторялись многие из его любимых тем, в том числе тюрьма, безумие, мечты и смерть. (Увы, из 133 строк поэмы будут помнить только две: “ Я - Король Ящериц / Я могу делать всё ”). Кроме того, он получал удовольствие, раскапывая некоторые из своих ранних творений времён УКЛА для журнала “Eye” - рассеянные эссе видения, поэтические, интуитивные, но столь эзотерические, что редакторы почувствовали необходимость добавить от себя подстрочные примечания, чтобы объяснить некоторые из его колдовских ссылок.

Памела подарила Джиму тиснёную кожаную сумку, чтобы хранить в ней стихи, которые он так аккуратно и старательно печатал на машинке, и организовала ему встречу с санфранцискским поэтом Майклом МакКлюром. Джим сказал, что хотел бы посмотреть полемическую новую пьесу МакКлюра “Борода”, и Памела позвонила одному из старых друзей своей сестры, который был литературным агентом МакКлюра. Он достал им билеты на спектакль в Лос -Анджелесе, и после него Джим встретился с поэтом бит-поколения, который был одним из его школьных кумиров. Встреча стала разочарованием для обоих. МакКлюр не читал ничего из стихов Джима, а Джим из-за своей застенчивости немыслимо напился. Но Джим вернулся после этой встречи в приподнятом настроении. Агент, Майкл Хэмилбург, сказал, что хотел бы почитать стихи Джима, и согласился, что они должны быть выпущены на рынок без упоминания о рок -музыкальном имидже Джима.

Между тем, Джим всё больше скучал от своей “звёздности”. В самом деле, он и Рэй задумывали “Doors” как умный, изменчивый сплав театра, поэзии и хорошо исполненной непривычной музыки. Джиму было ясно, что его концепция терялась для аудитории, большую часть которой привлекала сенсационность и разрекламированный образ секс-идола.

Но теперь он начал показывать своё презрение и поворачиваться спиной к своим фанатам. Несколько месяцев он проявлял враждебность к ним (или к своему образу в их глазах) и напивался настолько пьяным, что это явно не шло на пользу концертам. В начале лета 1968-го года Джим стал ужасно высокомерен - он использовал это как способ отрицания бессмысленного восхваления, предлагаемого емусамому.

10 мая “Doors” играли в Чикаго. Джим шагал из передвижной раздевалки на сцену в сопровождении полицейских, возможно, проверяя на практике свой собственный, написанный ещё во Флориде, трактат о сексуальном неврозе толпы. Конечно, последующие его действия были преднамеренны. Джим впоследствии признавал это. Среди групп это тогда становилось модным - доводить своих фанатов до крушения стен, а ему хотелось посмотреть, сможет ли он сделать шаг дальше - ему хотелось посмотреть, сможет ли он спровоцировать бунт.

Остальные “Doors” были уже на сцене, создавая любимый всеми типично “дорзовский” музыкальный мир. Джим выпятил грудь, слегка коснулся своих длинных волос и шагнул вперёд. Он сделал шесть больших шагов к центру сцены, схватил микрофон и зарычал.

“ Гитлеровское” извержение пятнадцатитысячной силы приветствовало его, и в качестве противодействия он сказал ребятам играть все самые “возбуждающие” песни, начиная с “Неизвестного солдата”. В 1968-м году антивоенные настроения росли как на дрожжах, и эта песня была фактически запрещена к публичному исполнению, пока неистовый фильм, сделанный “Doors” для того, чтобы протолкнуть песню на телевидение, не прошёл цензуру. Эта запись достигла Тор 40, став “пробивной” песней того явления, которое потом с надеждой назовут Революцией.

Следом шло “Прорвись насквозь”, а потом - “Пять к одному”. Когда Джим кричал “Мы хотим мир, и мы хотим его сейчас” в песне “Когда музыка закончилась”, вся толпа повторяла это требование вслед за ним.

Джим отдал этому концерту всего себя, используя все известные ему приёмы: падал и прыгал, корчился в мнимой агонии, бросался на пол сцены с такой силой, что поранил бок, приставлял маракасы к соответствующему месту своих обтягивающих кожаных штанов, затем бросал их в девочек из первых рядов, расстёгивал рубашку и бросал её в зал следом за маракасами.

Было два “биса”, затем Билл Сиддонз объявил: ““Doors” уехали, они покинули это здание”.

Это было самое обычное концертное объявление, которое делали и “Beatles”, и “Rolling Stones”.

Толпа топала ногами и требовала в один голос: “Ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё...”

Кто-то балансировал на перилах балкона в позе лебедя, ныряющего с пятиметровой высоты в пропасть, в толпу, беснующуюся на бетонном полу внизу. Пульсирующий рёв голосов - и внезапная тишина, когда все в зале разом повернулись лицом к безымянному тинэйджеру, который оторвался от перил, а его руки вытянулись из плеч как крылья.

Толпа расступилась перед ним, и он приземлился с неприятным хлопающим звуком. Никто не дышал. Затем тинэйджер поднялся на ноги и нарушил молчание:

Здорово! Какое открытие!

Толпу прорвало. Она заполонила сцену. Она смела оцепление и одолела первые три метра, была отброшена назад, затем новой волной накрыла инструменты.

В итоге гастрольная команда “Doors” и полицейские майора Дэли ногами, дубинками, брошенными барабанными палочками Денсмора и микрофонной стойкой Джима отогнали последних фанов “Doors”. Джим Моррисон увидел доказательство своей теории.

Для сотен тысяч, а, возможно, и для миллионов своих слушателей Джим был миловидным мятежником, воображаемым сексуальным партнёром, Королём Ящериц, романтическим сумасшедшим. Для средней Америки он был общественным развлечением, непристойным и высокомерным. Это была апокалиптическая его сторона.

В частной жизни, с друзьями, он обнаруживал естественную невинность, дополненную неподдельно застенчивым поведением и мягким голосом. Но, по собственному признанию, его тянуло к крайностям: “Я думаю, что важны высшие и низшие точки. А всё, что между ними - в промежутке. Я хочу попробовать всё, и я хочу попробовать всё в самых крайних проявлениях”. Он мог быть весьма воспитанным, вежливым, даже начитанным; в другой ситуации он мог быть грубым или, как он предпочитал это называть, “примитивным”.

Но более всего Джим Моррисон был гениальным.

Со своими друзьями он мог быть успокаивающе благовоспитанным, даже почтительным. Джек Холзман говорит: “Он не пытался, как правило, понравиться кому-то, кто нравился ему, поддакиванием. Я думаю, он пытался найти способ согласиться с вами - как японцы, которые никогда не скажут “нет”, а только: “да, но...” Обычно в интервью Джим так реагировал на утверждения, с которыми не был согласен: “Я понимаю, что вы имеете в виду, но, может быть...”” Подобным же образом он показывал своё сочувствие к фанатам. В Филадельфии, например, он увидел двух тинэйджеров, посаженных друзьями на мель, и снял им на ночь комнату в гостинице, а в Нью-Йорке после концерта он утешал другого тинэйджера, кем-то обиженного. Однажды он отдал свою куртку какому-то подростку, встреченному наулице в ливень и дрожащему от холода. Джек говорит, что, “судя по его манерам, я думаю, Джиму нравилось, чтобы люди так думали о нём”. Когда он хотел, у него были превосходные манеры, и он был удивительно интересным собеседником.