Современный этап в исследовании власти (1980-е - настоящее время)

Данный этап связан с появлением новых теоретических моделей исследования - “машин роста” и “городских политических режимов”, которые с конца 1980-х доминируют в современной исследовательской практике. Его характеризуют следующие черты.

Во-первых, на этом этапе фактически заканчивается противостояние двух школ в объяснении власти - элитистской (социологической) и плюралистической (политологической). Преодоление дихотомии началось еще в 1960-х, однако настоящий прорыв произошел позднее - вместе с появлением новых теорий.

Во-вторых, удалось преодолеть многие недостатки более ранних подходов. Этим было во многом обусловлено признание новых моделей научной общественностью.

В-третьих, в отличие от классических моделей, современные теории городских политических режимов получили широкое распространение за пределами США; тем самым произошло сближение американской и европейской практик исследования власти в городских сообществах.

Концепция “машин роста” была предложена американским исследователем Харви Молочем в 1976 году[35] и впоследствии наиболее обстоятельно изложена в его совместной с Джоном Логаном монографии[36]. Молоч исходил из того, что фундаментальные выводы о распределении власти следует делать на основании изучения важнейшей сферы принятия решений, вокруг которой фокусируется политика в городской общности, а именно - сферы принятия решений по экономическим проблемам. “Машины роста” - это коалиции местных групп интересов, играющих важнейшую роль в развитии города. Главным актором городской политики является бизнес, поскольку именно от его деятельности зависит экономический рост. К бизнесу присоединяются другие группы, непосредственно заинтересованные в эффективном использовании городского пространства: проектные организации, сервис, различные группы профессионалов. Особую роль в создании условий для роста играет рациональное (с точки зрения прибыли) использование земли, которое становится главной темой городской политики. Более других данная проблема интересует собственников земли, вступающих между собой в сложные и динамичные отношения взаимодействия в форме конкуренции и коалиции. Эти акторы стремятся сделать землю и городское пространство товаром, имеющим максимальную стоимость. Городские политики и чиновники, как правило, так же заинтересованы в стратегии роста, позволяющей им укреплять основания своей власти. Выгоду от роста могут получать и другие группы и организации (учреждения образования, культуры и досуга, профсоюзы, профессиональные сообщества, лица свободных профессий и так далее), выступающие в роли “вспомогательных игроков”. Возникающие коалиции не обязательно охватывают большинство акторов городской политики, поскольку многие из них заинтересованы не столько в товарной стоимости городской собственности, сколько в развитии ее потребительной стоимости. Последние нередко бросают вызов коалициям роста и могут сдерживать те или иные их проявления. Движения против роста могут быть весьма влиятельными, особенно в богатых районах, где жители считают, что выгоды роста не компенсируют его издержек (ухудшение экологии, наплыв мигрантов, утрата символов исключительности территории). Однако в этих случаях коалициям роста может “помочь” корпоративный капитал, который обычно не интересуется местными проблемами.

Концепция “машин роста” стала весьма популярной схемой исследования распределения власти в американских городах. Сохранив традиционный интерес к действиям различных акторов городской политики, она фокусировала внимание на экономической составляющей властных отношений, предложив несколько иные формы демонстрации ведущей роли городской бизнес-элиты по сравнению с классическими элитистскими подходами. А главное, доминирование “машин роста” в городской политике в США, обнаруженное еще в 1980-е годы, сохраняется во многих современных американских городах; поэтому тема роста продолжает оставаться центральной в дискуссиях вокруг городской политики[37]. Однако в последнее десятилетие концепция “машин роста” стала постепенно исчезать из исследовательской практики, вытесняемая и поглощаемая теорией городских политических режимов, которая оказалась гибче и более адекватно объясняла многообразие структуры власти в современном городе.

Теория городских политических режимов, ставшая к настоящему времени наиболее влиятельной теорией городской политики, так же успешно объясняет, почему стратегии роста и соответствующие ей коалиции акторов являются наиболее распространенными атрибутами современной городской политической реальности, по крайней мере в США. Но она имеет ряд отличий от предыдущей теории. Во-первых, в ней допускается более широкая вариативность городских политических систем, а режим роста рассматривается в качестве лишь одного из возможных, хотя его формирование и признается наиболее вероятным по сравнению с другими. Во-вторых, теория городских политических режимов менее “детерминистична” в плане обоснования структуры власти в городской общности, она отводит бóльшую роль собственно политическим (субъективным) факторам, взаимодействию различных акторов городской политики. Если концепция “машин роста” исходит из того, что необходимость экономического развития территории фактически определяет повестку дня и конфигурацию основных акторов, то теория городских политических режимов строится вокруг анализа процессов формирования формальных и неформальных договоренностей между ними, трудностей коллективного действия, мотивов и стимулов формирования правящих коалиций.

Хотя термин “режим” использовался для объяснения структуры власти на уровне города еще в 1960-е годы, формирование самой теории обычно связывается с появлением книги Кларенса Стоуна “Режимная политика: правление в Атланте, 1946-1988”[38], в которой была сформулирована концепция городского политического режима и обстоятельно рассмотрена его эволюция в Атланте на основе данных эмпирического исследования. Политический режим - это коалиция акторов, обладающих доступом к институциональным ресурсам и осуществляющих управление общностью. Он не сводится к электоральной коалиции, а предполагает более широкий спектр взаимодействий; в нем нет очевидной субординации, важнейшую роль играют неформальные связи, обеспечивающие эффективность взаимодействия акторов и прочность режима. Коалиция (режим) является относительно стабильной и не меняется в зависимости от того, вокруг каких вопросов идет политическая дискуссия; она имеет кросс-секторальный характер, представляя собой нечто более широкое, чем неформальная организация, институт или единая правящая элита. Каждый режим имеет свою “повестку дня” - набор целей и программ, который отражает коалиционный характер власти и ресурсы ее субъектов. Повестка дня символизирует определенное согласие по фундаментальным ценностям членов коалиции и должна быть достаточно устойчивой, чтобы способствовать сохранению режима, несмотря на изменения в лидерстве и конфигурации акторов; она не может быть ни слишком узкой или частной (в этом случае она не станет средством мобилизации массовой поддержки), ни чересчур абстрактной (иначе мобилизация будет, в лучшем случае, кратковременной).

Коалиция выгодна акторам, поскольку позволяет использовать широкую комбинацию ресурсов, обеспечивающих выполнение их стратегических целей, которые вряд ли могли быть достигнуты без кооперации. Однако она не является данностью, а достигается в процессе сложного взаимодействия акторов, переговоров и взаимных уступок. Поэтому режимы возникают не во всех городах, а их динамика и траектории могут существенно различаться[39].

Вариативны и конфигурации основных акторов городских режимов, поскольку стратегические цели режимов различаются. Сам Стоун выделял четыре типа политических режимов в американских городах: 1) режим поддержания статус-кво (сервиса); 2) режим развития (стремится обеспечить экономический рост и предотвратить стагнацию тех или иных городских систем); 3) прогрессивный режим среднего класса, ориентированный на защиту окружающей среды и противодействие коалициям роста; 4) режим, осуществляющий массовую мобилизацию граждан с целью расширения возможностей бедных слоев населения[40].

Режим подержания статус-кво менее других требует активной мобилизации ресурсов, поэтому его легче сформировать. Но он, как правило, и не дает ощутимых выгод. Такие режимы чаще возникают в небольших городах, чем в крупных мегаполисах, находящихся в состоянии острой конкуренции друг с другом. Формирование режима развития, хорошо описанного Стоуном в его исследовании в Атланте, обычно представляет собой более трудную задачу в силу “активистской” стратегии, стоящей в повестке дня. Но эти режимы способны концентрировать значительные ресурсы экономически и политически влиятельных партнеров коалиции. Еще сложнее мобилизовать ресурсы для формирования и поддержания прогрессивных режимов среднего класса[41] и режимов расширения возможностей бедных (режим человеческого капитала): у них нет структурных преимуществ и материальных ресурсов, соизмеримых с ресурсами режимов развития. Последний из выделенных Стоуном типов политических режимов является скорее гипотетическим, а прогрессивные режимы, хотя и получили развитие в ряде городов (чаще в экономически развитых зонах, где жители опасаются, что (возможные) выгоды роста перевешиваются издержками загрязнения окружающей среды или потерей общности), часто вступают в конфликт с бизнес-элитами, ориентированными на режим развития.

Начиная с 1990-х теория получила признание за пределами США. Исследования Алана Ди Гаэтано и Джона Клемански в Бирмингеме и Бристоле, Кейта Доудинга в Лондоне, Питера Джона и Элистера Коула в Лидсе, Саутгемптоне, Лилле и Ренне, Элизабет Стром в Берлине, Алана Хардинга в Манчестере, Эдинбурге, Гамбурге, Амстердаме, Дэвида Уэллера в Норвиче и Кардиффе и другие показали определенные отличия городских политических режимов в европейских городах, обусловленные спецификой политических институтов и традиций в европейской городской политике. В их числе обычно называются более значимая роль городских политико-административных элит (обусловленная более централизованной системой государственного управления, сравнительно небольшой долей финансирования городских проектов и кампаний из местных источников), наличие сильных политических партий и меньшая политическая мобилизованность бизнеса.

В силу этих причин взаимоотношения между публичной властью и группами интересов в европейских странах имеют несколько иной характер, чем в США. Государственная власть перевешивает все остальные элементы политического процесса и тем самым ограничивает возможности формирования коалиционной политики. Поэтому, несмотря на тенденции к возрастанию влияния бизнеса, ключевые решения по основным вопросам развития города по-прежнему принимают политические лидеры. Государство остается центром политического притяжения, а наиболее значимую роль играют вертикальные и горизонтальные связи в публичном секторе. Общий вывод, к которому приходит большинство исследователей, состоит в том, что, хотя в Европе городские коалиции, выступающие за экономический рост, и становятся все более значимым фактором городской политики, они не играют доминирующей роли, как в Соединенных Штатах; бизнес участвует в них, но по-прежнему главенствующее место занимает публичная власть.

Вместе с тем, происходящие под влиянием глобализации изменения стимулируют смещение к иному характеру городского управления, который обозначается аналитиками как переход от “urban government” к “urban governance”. Он связан с тем, что появление международных секторов экономики, интернациональных экономических институтов, мобильной системы инвестиций капитала ослабляет возможности городских властей контролировать развитие города. В условиях растущей сложности и многомерности социальной жизни, менее однозначных, чем в прошлом, связей горожан с территорией их проживания, укрепления тенденций к децентрализации политической жизни в связи с потребностями учета разнообразных и противоречивых местных интересов система принятия политических решений, в которой ранее доминировали публичные политики, трансформируется в более сложный по своему представительству механизм управления, где власть, ресурсы и ответственность принадлежат не только “официальным лицам”, но и довольно широкому спектру других участников городской политики, в том числе бизнесу. При этом рост межгородской конкуренции и необходимость борьбы за инвестиции заставляют политическую элиту города быть “более предпринимательской” и, соответственно, менее ориентированной на модель “государства благосостояния”; города активнее выходят на международную арену, расширяя интернациональные связи, и все менее полагаются на центральное правительство, тем самым отчасти отделяя себя от национальной экономики. Эти изменения позволяют предположить, что в перспективе “коалиционный” характер власти в городских общностях будет усиливаться[42].

Насколько политическое пространство российского города остается свободным для формирования политических режимов? Какую роль в них играет бизнес, другие негосударственные акторы? Какие ресурсы остаются в их распоряжении в условиях усиления авторитарных начал и ограничения политического плюрализма? Эти и другие проблемы постепенно становятся предметом серьезных эмпирических исследований[43]. Поэтому международный опыт изучения власти в городских общностях будет, безусловно, востребован.

_________________________________________________________________

1) Данная статья основана на материалах индивидуального исследовательского проекта № 09-01-0057 “Социология власти: теория и опыт эмпирического исследования власти в городских и территориальных общностях”, выполненного при поддержке Научного фонда ГУ-ВШЭ.

2) В литературе это направление исследования известно как “community power studies”. Большинство исследователей предпочитают термин “социальная общность” (community), а не “город” или “территориальная общность”, поскольку он шире и относится не просто к географической территории города или государственной структуре, а ко всем социально-политическим процессам и отношениям в данном месте.

3) Clark T.N. Introduction // Clark T.N. (Ed.). Community Structure and Decision-making: Comparative Analyses. San Francisco: Chandler, 1968. P. 4.

4) Исследования власти в социальных общностях длительное время развивались в основном в США, и уже значительно позднее американские модели были экспортированы в Европу и другие части света.

5) Polsby N. Community Power and Political Theory. New Haven: Yale University Press, 1980. P. 8-11.

6) Lynd R.S., Lynd H.M. Middletown. New York: Harcourt, Brace and World, 1929; idem. Middletown in Transition. New York: Harcourt, Brace and World, 1937. До 1960-х годов исследователи по традиции давали собственные названия городам, в которых проводили исследования: “Янки-сити” (Уильям Уорнер), “Региональный город” (Флойд Хантер), “Американский город” (Роберт Даль), “Тихоокеанский город”, “Английский город” (Делберт Миллер). Линды проводили исследование в городе Мунси, штат Индиана, в котором проживали около 30 тысяч человек в 1925 году и около 50 тысяч в середине 1930-х.

7) Сами Линды не использовали термин “правление предвиденных реакций” (the rule of anticipated reactions), несколько позднее введенный в научный оборот Карлом Фридрихом для обозначения тех случаев осуществления власти, где объект действует в соответствии с предлагаемыми намерениями субъекта, предвидя его реакции. Но фактически они имели в виду именно эту практику властвования.

8) Warner W.L., Lunt P.S. The Social Life of a Modern Community. Yankee City Series. Vol. 1. New Haven: Yale University Press, 1941.

9) Hollingshead A.B. Elmtown's Youth, the Impact of Social Classes on Adolescents. New York: John Wiley, 1949.

10) Подробнее об этом см.: Ледяев В.Г. Классические методики определения субъектов политической власти: западный опыт // Политическая наука в современной России: время поиска и контуры эволюции / Под ред. А.И. Соловьева. М.: РОССПЭН, 2004. С. 33-55.

11) Изучение городской политики в европейских странах, разумеется, имело место и раньше, но по своей проблематике и характеру оно существенно отличалось от того, что наблюдалось в американской политической науке и социологии, фокусируясь в основном на публичной сфере и деятельности государственных и партийных организаций.

12) Hunter F. Community Power Structure. A Study of Decision-makers. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1953.

13) Подробнее об этом см.: Ледяев В.Г. Социология власти: исследование Флойда Хантера // Социологический журнал. 2001. № 1. С. 96-114.

14) Dahl R. Who Governs? Democracy and Power in American City. New Haven: Yale University Press, 1961. Р. 6.

15) Trounstine P.J., Christensen T. Movers and Shakers. The Study of Community Power. New York: St. Martin’s Press, 1982. Р. 29.

16) Dahl R. Op. cit.

17) Подробнее об этом см.: Ледяев В.Г. Кто правит? Дискуссия вокруг концепции власти Роберта Даля // Социологический журнал. 2002. № 3. С. 31-68.

18) Bachrach P., Baratz M.S. Power and Poverty: Theory and Practice. New York; London; Toronto: Oxford University Press, 1970.

19) Lukes S. Power: A Radical View. London: Macmillan, 1974.

20) Clark T.N. Op. cit. P. 5.

21) Presthus R.V. Men at the Top. A Study in Community Power. New York: Oxford University Press, 1964.

22) Ibid. P. 430-431. Подробнее об этом см.: Ледяев В.Г. Социология власти Роберта Престуса // Полития. 2008. № 4. С. 122-138.

23) Agger R.E., Goldrich D., Swanson B.E. The Rulers and the Ruled. New York: John Wiley and Sons, 1964.

24) Miller D. Industry and community power structure: a comparative study of an American and an English city // American Sociological Review. 1958. Vol. 23. № 1. P. 9-15.

25) Позднее Миллер расширил сферу своих исследований, включив в него два города Латинской Америки - Кордобу (Аргентина) и Лиму (Перу) (см.: Miller D.C. International Community Power Structure. Comparative Studies of Four World Cities. Bloomington; London: Indiana University Press, 1970).

26) Walton J. Substance and artifact: The current status of research on community power structure // American Journal of Sociology. 1966. Vol. 71. № 4. P. 430-438.

27) Clark T.N. Community Structure, decision-making, budget expenditures and urban renewal in 51 American communities // American Sociological Review. 1968. Vol. 33. № 4. P. 576-593.

28) Влияние этих и других факторов, разумеется, не было подтверждено во всех эмпирических исследованиях. Однако в целом данный набор стал некоей отправной точкой в попытках выстроить классификации переменных, определяющих властные отношения в социальных общностях.

29) Подробнее об этом см.: Ледяев В.Г., Ледяева О.М. Многомерность политической власти: концептуальные дискуссии // Логос. 2003. № 4-5. С. 28-32.

30) Bachrach P., Baratz M.S. Op. cit.

31) Crenson M.A. The Un-Politics of Air Pollution: A Study of Non-Decision-Making in the Cities. Baltimore: John Hopkins Press, 1971.

32) Gaventa J. Power and Powerlessness: Quiescence and Rebellion in an Appalachian Valley. Urbana: University of Illinois Press, 1980.

33) Подробнее об исследованиях Кренсона и Гэвенты см.: Ледяев В.Г., Ледяева О.М. Многомерность политической власти: опыт эмпирического исследования // Элиты и власть в российском социальном пространстве / Под ред. А.В. Дуки. СПб.: Интерсоцис, 2008. С. 205-224.

34) Pickvance C. Marxist theories of urban politics // Judge D., Stoker G., Wolman H. (Eds.). Theories of Urban Politics. London: Sage, 1995. Р. 253-275; Geddes M. Marxism and urban politics // Ibid. P. 55-72.

35) Molotch H. The city as growth machine // American Journal of Sociology. 1976. Vol. 82. № 2. Р. 309-355.

36) Logan J., Molotch H. Urban Fortunes: The Political Economy of Place. Berkeley: University of California Press, 1987.

37) Подробнее об этом см.: Ледяев В.Г. Эмпирическая социология власти: теория “машин роста” // Власть, государство и элиты в современном обществе / Под ред. А.В. Дуки, В.П. Мохова. Пермь: Пермский государственный технический университет, 2005. С. 5-23.

38) Stone C.N. Regime Politics: Governing Atlanta, 1946-1988. Lawrence: University Press of Kansas, 1989.

39) Аналогичный набор признаков городского политического режима приводят и другие исследователи, см.: Dowding K. Explaining Urban Regimes // International Journal of Urban and Regional Research. 2001. Vol. 25. № 1. Р. 7-19; Holman N. Following the Signs: Applying Urban Regime Analysis to a UK Case Study // Journal of Urban Affairs. 2007. Vol. 29. № 5. Р. 435-453; Mossberger K. Urban Regime Analysis // Davies J.S., Imbroscio D.L. (Eds.). Theories of Urban Politics. London: Sage, 2009. P. 40-54.

40) Stone C.N. Urban Regimes and the Capacity to Govern: A Political Economy Approach // Journal of Urban Affairs. 1993. Vol. 15. № 1. Р. 1-28.

41) Использование термина “прогрессивный” связано с тем, что приоритеты среднего класса многие аналитики считают более передовыми (прогрессивными) по сравнению с теми, которые предлагаются коалициями роста.

42) Подробнее об этом см.: Ледяев В.Г. Городские политические режимы: теория и опыт эмпирического исследования // Политическая наука. 2008. № 3. С. 32-60.

43) Региональные элиты Северо-Запада России / Под ред. А.В. Дуки. М., 2001; Россия регионов: трансформация политических режимов / Под ред. В. Гельмана, С. Рыженкова. М., 2000; Гельман В., Рыженков С., Белокурова Е., Борисова Н. Автономия или контроль? Реформа местной власти в городах России, 1991-2001. СПб.: Европейский университет в Санкт-Петербурге, 2002; Лапина Н.Ю., Чирикова А.Е. Регионы-лидеры: экономика и политическая динамика (на примере Ярославской и Самарской областей). М.: Издательство ИС РАН, 2002. (См. также материалы тематического блока “Власть в большом городе” этого номера “НЗ”. - Примеч. ред.)