— Завтра я собираюсь рвать жилы изо всех сил.
Я собираюсь выжать из себя все. Я собираюсь показать, кто король этой гонки.
— Ладно, — покорно согласился Билл. — Значит, как я понимаю, этот вопрос обсуждению не подлежит.
Я ехал в желтой майке от самого Метца и не собирался с ней расставаться. Наша команда показала себя идеальным механизмом, но теперь я хотел выиграть сам. Только троим гонщикам удавалось выиграть все разделки на «Туре», и это были величайшие гонщики всех времен: Бернар Ино, Эдди Мерке и Мигель Индурайн. Я хотел доказать, что на этой гонке самый сильный человек — я.
Мне не давали уснуть. Сначала ко мне в номер заявился Скотт Макичерн из команды «Nike» потом вернулся Стэплтон. Иохан просунул голову в дверь и увидел Скотта, который разлегся на моей кровати, в то время как я все еще был на ногах. Иохан посмотрел на часы — было 23:30. «Гони этих парней вон и ложись спать», — приказал он мне.
В «Футюроскоп» прилетела моя мать, и я договорился, чтобы ее взяли в одну из машин сопровождения. Она хотела своими глазами увидеть гонку на время, поскольку в ней проснулся старый защитный инстинкт: ей казалось, что своим присутствием она убережет меня от беды. Равнинные разделки пугали ее не меньше, чем самые сложные горные этапы, потому что она достаточно хорошо разбиралась в велосипедном спорте, чтобы понимать, как легко я могу упасть, и знала, что в этот предпоследний день «Тура» мне суждено получить все или ничего. Любой исход решит мою судьбу раз и навсегда. Именно поэтому она считала своим долгом быть рядом.
Индивидуальная гонка на время — это борьба человека один на один со стрелкой секундомера. Трасса, которая потребует примерно 1 часа 15 минут напряжения всех сил, представляла собой большую петлю длиной чуть больше 5 7 километров, проложенную в западной части Центральной Франции по дорогам, окаймленным домами с красными черепичными крышами и полями коричневато-золотистой травы, где зрители расположатся на кушетках и в шезлонгах. Я, правда, не увижу почти ничего из этих живописных декораций, потому что большую часть времени проведу в аэродинамической позе.
Гонщики стартовали в обратном порядке, а это означало, что я поеду последним. Чтобы подготовиться, я поставил свой велосипед на станок и опробовал все передачи, которые рассчитывал использовать на дистанции.
Пока я разминался, стартовал Тайлер Хэмилтон. Его задача состояла в том, чтобы ехать как можно быстрее, невзирая на риск, и поставлять техническую информацию, которая может мне пригодиться. Тайлер проехал не просто быстро, но даже стал лидером и продержался почти до конца дня. Сместить его с первого места смог только Цулле, который прошел дистанцию за 1 час 8 минут и 26 секунд.
Настала моя очередь. Я вылетел из стартовой зоны и помчался по извилистым улочкам. Впереди меня ехал Эскартин, стартовавший на 3 минуты раньше.
Сложившись пополам, я пронесся мимо него по окаймленной деревьями и высокой травой дороге.
Я был настолько занят собственной борьбой за секунды, что даже не взглянул на него.
Я показал самое быстрое время на первых двух контрольных точках. Я шел так быстро, что у моей матери, которая ехала в машине сопровождения, откидывалась назад голова от перегрузок на крутых поворотах.
После третьей отсечки я все еще лидировал с результатом 50:55. Вопрос был в том, смогу ли я выдержать темп на заключительном отрезке дистанции.
За 6 километров до финиша я опережал Цулле на 20 секунд. Но тут пришло время заплатить за все. Я заплатил за горы, заплатил за американские горки холмов, заплатил за равнины. Я терял время и чувствовал это. Если я обойду Цулле, то всего лишь на несколько секунд. Два последних плавных поворота я прошел стоя на педалях. Я ускорялся и шел по внутреннему радиусу, стараясь не упасть, но при этом максимально прижаться к краю дороги, — и чуть не наскочил на бордюр и не выскочил на тротуар.
Финишный отрезок проходил по шоссе. Я оскалил зубы, считая секунды и нажимая на педали. Все, линия финиша позади. Я проверил время. 1:08:17.
Я выиграл 9 секунд.
Я въехал в огороженную зону, нажал на тормоза и свалился с велосипеда, не в силах разогнуться.
Я выиграл этап и выиграл «Тур де Франс». Теперь я был в этом уверен. Моим ближайшим соперником в генеральной классификации оказался Цулле, который уступал мне 7 минут 37 секунд, а на последнем этапе до Парижа такое время отыграть невозможно.
Я приблизился к концу пути. Но путей в действительности было два: тот, который привел меня на «Тур», и путь самого «Тура». Вначале был пролог, эмоциональный подъем и первая неделя, небогатая событиями, но безопасная. Затем я испытал странное ощущение бестелесности в Метце и Сестриере, за которым последовали деморализующие нападки прессы. И вот победный финиш, а вместе с ним — сладостное ощущение торжества справедливости. Я въеду в Париж в желтой майке.
Когда я поднимался на подиум, моя мать хлопала в ладоши, размахивала флагом и утирала слезы. Перед этапом я ее не видел, но сразу после финиша обнял, а затем повел обедать. Она сказала: «Ты просто представить себе не можешь, что сейчас творится дома. Я знаю, тебе трудно это понять, да и вообще сейчас не до этого. Но в Штатах люди буквально с ума посходили. Я в жизни ничего подобного не видела».
После обеда мы вернулись в гостиницу, холл которой был битком набит репортерами. Мы протолкались через толпу в мой номер, и один из французских журналистов попытался взять интервью у моей матери.
— Мы можем поговорить? — спросил он.
Я повернул голову и сказал:
— Она не разговаривает с французской прессой.
Но настырный парень продолжал задавать ей вопросы.
— Оставьте ее в покое, — сказал я. Я обхватил ее рукой за талию и повел через толпу в свой номер.
Правда, к вечеру у меня появилась возможность представить, что творилось дома, в Штатах. Сначала в гостиницу пришел репортер из журнала «People» и попросил интервью. Затем в наш отель один за другим повалили спонсоры, желающие пожать мне руку и засвидетельствовать почтение. Из-за океана начали прибывать друзья, которые успели вскочить на последние рейсы накануне вечером. Билл Стэплтон пригласил меня на ужин и рассказал, что все утренние и вечерние телепрограммы желали заполучить меня в качестве гостя. По его мнению, после завершения «Тура» мне следовало хотя бы на один день слетать в Штаты, чтобы дать несколько интервью на разных телеканалах.
Но по традиции победитель «Тура» сначала должен появиться на ряде европейских гонок, чтобы продемонстрировать свою желтую майку, и я хотел соблюсти эту традицию.
— Об этом не может быть и речи, — сказал я.-
Я останусь тут, чтобы выступить в этих гонках.
— Ладно, хорошо, — согласился Билл. — Отлично.
— А что, по-твоему, я не прав?
— По-моему, ты полный идиот.
— Почему?
— Потому, что ты понятия не имеешь, что там про
исходит и насколько это важно. Но ничего, еще поймешь. В тот день, когда все это кончится, ты не сможешь спрятаться. Тебя хочет видеть вся Америка.
Компания «Nike» хотела, чтобы я провел прессконференцию в Нью-Йорке в их гипермаркете. Они уже пригласили на нее мэра и Дональда Трампа. Жители Остина собирались организовать в мою честь парад. «Nike» предложила отвести меня в Штаты на частном самолете и привезти обратно в Европу в течение одного дня, чтобы потом я смог принять участие в гонках. Я был ошеломлен. Я уже много лет выигрывал велогонки, но тогда ни одного человека в Америке это не волновало.
Теперь это волновало всех.
Но все же какая-то часть меня не могла окончательно поверить в то, что я выиграю. Я говорил себе, что впереди еще один день, и после ужина не стал нарушать режим, принял душ, растерся и лег спать.
Последний этап, Арпажон-Париж, — это, в сущности, церемониальный марш длиной 143 километра. По традиции пелотон будет двигаться в прогулочном темпе, пока мы не увидим Эйфелеву башню и не проедем через Триумфальную арку, откуда пелотон во главе с командой «U. S. Postal» въедет на Елисейские поля. Только потом начнется спринт и мы в полную силу отработаем 10 кругов по центру города. Завершающим мероприятием станет парад дружбы или круг почета.
По дороге на Париж я давал интервью прямо в седле, болтал с товарищами по команде и друзьями в пелотоне. Я даже съел мороженое, Команда «Postal», как всегда, демонстрировала превосходную слаженность действий. «Мне не приходится ничего делать, — сказал я одной тележурналистке. — Это все мои ребята».
Через какое-то время подъехала другая съемочная группа. «Я хочу передать привет Келли Дэвидсон из Форт-Уорта в Техасе, — сказал я. — Я дарю эту победу тебе». Келли — это маленькая, больная раком, но сильная духом девочка, с которой я познакомился и подружился во время «Гонки за розами».
И вот наконец впереди показался город. Когда мы в первый раз проезжали по Елисейским полям, я ощутил колоссальный эмоциональный подъем. Ради гонщиков движение транспорта полностью перекрыли. Нас ожидал потрясающий прием сотен тысяч зрителей, собравшихся вдоль широкой улицы, вымощенной булыжником и брусчаткой. Воздух был наполнен звуками автомобильных клаксонов, со всех сторон сыпались конфетти, а фасады всех домов были украшены огромными яркими по — лотнищами. Меня поразило количество развевающихся в толпе американских флагов.
Далеко в глубине толпы кто-то держал большой картонный плакат. На нем было написано одно слово: «ТЕХАС».
Пока мы продолжали парад по Елисейским полям, я успел заметить, что далеко не все американские флаги были звездно-полосатыми. К моему особому удовольствию, кое-кто из зрителей размахивал флагами Штата одинокой звезды.
Десять кругов спринта до финиша прошли в удивительно спокойном темпе, оказавшись простой формальностью, во время которой я просто старался избежать последнего глупого падения. А затем я пересек линию финиша. Наконец-то она стала осязаемой и реальной. Я стал победителем.
Я слез с велосипеда и попал в адское столпотворение; со всех сторон меня окружили фотографы, люди из службы безопасности, сотрудники протокольного отдела и друзья, хлопавшие меня по спине. Там было, наверное, человек пятьдесят из Остина, в том числе Барт Нэгс, мой близкий друг Джефф Гарви и — хотите верьте, хотите нет — Джим Хойт. «Свой в доску парень» уболтал охрану пропустить его за ограждение.
Меня провели к подиуму для церемонии награждения и вручили почетный трофей, который я тут же поднял над головой. Я не мог больше сдерживаться, спрыгнул вниз и побежал на трибуны, чтобы обнять жену. Меня окружили фотографы, и я сказал: «Где моя мама?» Толпа расступилась, я увидел ее и обнял. Вокруг нее тоже крутились репортеры, и кто-то из них спросил, считает ли она, что я победил вопреки логике.
— Вся жизнь Лэнса проходит вопреки всякой логике, — ответила ему моя мама.
Затем началась самая приятная часть мероприятия — церемониальный круг победы, который мы проделали всей командой. Мы ехали по Елисейским полям совершенно одни, и ехали очень-очень медленно, наслаждаясь каждой секундой нашего триумфа. Какой-то зритель выскочил на дорогу и вручил мне огромный американский флаг на длинном древке. Я не знаю, как он там оказался, — он просто возник передо мной и всунул древко мне в руку. Я поднял флаг над головой, ощущая волну новых и незнакомых ощущений и эмоций.
Наконец я вернулся в зону финиша и выступил перед журналистами, еле сдерживая слезы. «Я в шоке. Я просто в шоке, — повторил я. — Мне хочется сказать вам только одну вещь. Если жизнь когда-нибудь предоставит вам второй шанс чего-то добиться, сделайте все, чтобы использовать этот шанс на полную катушку».
Всю нашу команду увезли готовиться к вечернему торжественному приему с шикарным банкетом на 250 человек, устроенному в Музее Д'Орсе, в окружении наиболее ценных художественных сокровищ мира. Мы все как один были измучены, полностью обессилены трехнедельным суровым испытанием, но все же с удовольствием предвкушали, как будем пить за победу.
Мы прибыли в музей и увидели накрытые столы, изысканную сервировку которых нарушала только одна необычная деталь, придуманная Томом Вайзелем.
Перед каждым прибором громоздилась пирамидка из яблок.
Мы в первый раз после Метца подняли бокалы с шампанским, и я встал, чтобы произнести тост в честь моих товарищей по команде. «Я ехал в желтой майке, — сказал я. — Но, на мой взгляд, единственная деталь этой майки, которая по праву принадлежит мне, — это молния. Даже не вся молния, а ее маленький кусочек. Все остальное — рукава, воротник, перед и спинка — это заслуга моих товарищей».
Ребята дружно подняли вверх руки. В кулаке у каждого из них было что-то зажато. Яблоко. Красные, блестящие яблоки окружили меня со всех сторон.
Этим вечером мы с Кристин поселились в отеле «Ritz», где сняли огромные и дорогие апартаменты. Мы переоделись в положенные для VIP-персон халаты, откупорили еще одну бутылку шампанского и устроили приватный праздник на двоих. Наконец-то мы снова оказались одни. Мы от души посмеялись над размерами апартаментов и заказали ужин в номер. Затем нас сморил очеш глубокий сон.
Проснувшись на следующее утро, я поначалу в недоумении огляделся вокруг и даже зарылся головой в подушку, чтобы свыкнуться с незнакомой обстановкой. Рядом со мной Кик открыла глаза, и постепенно мы оба окончательно проснулись. Когда она посмотрела на меня, мы прочитали мысли друг друга.
— Господи, — произнес я вслух. — Я выиграл
«Тур де Франс».
— Да не может этого быть! — сказала она.
И мы оба расхохотались.
Глава десятая
