Глава 11 молодильные яблоки

Для вернувшихся в Тибидохс учеников начался новый виток жизни на Буяне. В первый же вечер Медузия и Сарданапал устроили всем разнос за нарушения правил пребывания у лопухоидов, но, если разобраться, разнос не был особенно суровым. Сказывалось отсутствие Поклеп Поклепыча и его тетрадки проступков.

Спустя несколько дней перстень Поклепа все же был найден, все дела в мире у лопухоидов улажены, и завуч явился в Тибидохс, злой, как гарпия, и коварный, аки змей. Он рвал и метал, но устраивать повторный разнос с визгами, истериками и тотальным зомбированием Сарданапал не разрешил: все уже готовились к экзаменам.

Качалка, балдахин и котел были помещены на чердак к профессору Клоппу. Известно было, что для охраны этих уникальных реликвий Клопп не применял обычных фиолетовых и красных завес, а использовал какое-то другое, уникальное средство защиты. Что это за средство, Клопп, разумеется, никому не говорил, но так многозначительно ухмылялся, что всем невольно становилось не по себе.

Спящий Красавец как виновник похищения был переставлен вместе с хрустальным гробом к Зубодерихе, которой Сарданапал велел не спускать с него глаз.

– А ну как Зуби в него влюбится? – с сомнением спросил академик у Медузии.

– В такого крокодила? Исключено! И потом, она уже влюблена! – успокоила его доцент Горгонова.

Пожизненно-посмертный глава Тибидохса самодовольно крякнул и разгладил усы. Медузии это не понравилось. На самом деле она имела в виду увлеченность Зубодерихи средневековой литературой.

А над учениками Тибидохса уже нависла черная туча экзаменов, хуже которых могли быть только пересдачи и отработки на каникулах.

Разумеется, во время учебного года к экзаменам никто толком не готовился, и теперь головы учеников буквально распухали от огромного объема срочно впихиваемой информации. В читалку при библиотеке ухитрялась одновременно втолкнуться вся школа, и если бы не пятое измерение, несколько сот юных волшебников никак не поместились бы в небольшом зале с семью столами…

То и дело было слышно, как утомившиеся ученики бормочут заклинания Кофейникус возбуждалус и Пихалус экзаменостис. Джинн Абдулла, которому велено было блокировать эти заклинания, ничего не предпринимал, и только бородавки зловеще бродили по его лицу.

Библиотечному джинну хорошо было известно, что после семикратного употребления кофейникуса страшно ноют виски, а после Пихалус экзаменостис ученики становятся как зомби. Они способны от первой до последней буквы оттарабанить любой самый сложный билет, тупо уставившись в лоб преподавателю, но всякий непредугадываемый вопрос, даже самый элементарный, вроде «Какого цвета бывают искры?» или «Кто такой Древнир?», приводит к непредсказуемым и крайне неприятным последствиям.

Перед обедом Таня, недавно выписавшийся Ванька Валялкин и Баб-Ягун изучали новое расписание, вывешенное в Зале Двух Стихий.

– Смотри, опять все переставили! Сразу видно, что Поклеп притащился и качает права. Завтра нежитеведение у Горгоновой. А уже через три дня практическая магия у Клоппа! Вот уж кто точно меня зарубит! Когда я с черного отделения на белое переводился, Клопп чуть не треснул! Он меня просто люто ненавидит! – сказал Баб-Ягун.

– Не зарубит. Лучше билеты учи! – сказал Ванька.

– Ты кому это говоришь, маечник! – завопил Ягун. – Ты хоть его вопросы читал? Да меня от одних названий выворачивает! Например: «Перхоть ведьмака как основа магических зелий» или «Слюни вурдалака и декокт омерзения»… И, знаешь, из чего Клопп заставляет тянуть билеты? Из глотки у мерзкой ящерицы!

– Это не ящерица. Это такой африканский божок. Я слышал, он как-то оттяпал руку одному ученику четвертого года. Якобы потому, что тот, засовывая руку ему в пасть, мысленно обозвал его уродом! – сказала Таня.

Она не спала уже две ночи, готовясь к нежитеведению. Самые хитрые шпоры у Медузии не срабатывали. Заклинания Горгонова блокировала еще на подлете, а схватить у нее пару можно было стремительнее, чем воскликнуть Дрыгус-брыгус. Хочешь не хочешь, приходилось выкладываться на полную катушку.

* * *

На другое утро до завтрака все проснувшиеся, а по большей части не ложившиеся еще ученики третьего года столпились перед кабинетом Медузии.

– Один входит, другой выходит. Никаких шпор, никакого вспомогательного чародейства! Кто будет галдеть в коридоре – трижды пожалеет, что не родился лопухоидом! – строго сказала выглянувшая из кабинета Медузия и потребовала первых шестерых добровольцев.

Добровольцев оказалось немало. Среди них – Таня и Ванька Валялкин, решившие, что лучше сразу отмучиться, чем весь день трепать себе нервы и спрашивать у всех выходящих: «Как ты? Свирепствует?» Зато Баб-Ягун решил отправиться последним и взять Медузию измором.

– Мамочка моя бабуся! Уж я-то знаю: надо тогда отвечать, когда преподаватель от усталости под стол сползает. Помните, как я в прошлом году Зубодериху подловил? Пришел последним. Она уже едва живая сидит, а я ей: «Ура, наконец-то мой любимый предмет! Можно к двум вопросам еще один дополнительный получить?» Зуби мне с перепугу пятерку влепила и бегом за дверь. А я-то и на трояк с натяжкой знал… – рассуждал Ягун, но мало кто его слушал. У каждого была своя система.

Самым первым отвечать помчался, как ни странно, не Шурасик, освобожденный от экзаменов, и даже не Лоткова, а… Гуня Гломов. Он надеялся, что по установившейся традиции Медузия поставит первому смельчаку оценку на балл выше, чем он заслуживает. «2+1=3. Вполне проходной балл. Жить можно!» – рассуждал Гломов.

– Милости просим! – пожав плечами, пригласила его Медузия.

Когда пять минут спустя Гуня вышел, все бросились к нему.

– Ну как, сработало?

– Не особенно. 1+1=2. Без права пересдачи. Еще две пары – и меня стопудово оставят на второй год, – кисло сообщил Гуня.

– А чего ты так глупо ржал? – спросила Рита Шито-Крыто.

– Мне достался куриный бок и тетки-лихорадки… Про лихорадок я не знал и стал сразу отвечать про куриный бок. Обрадовался, что вопрос легкий. Он, мол, с перьями и все такое… А потом выяснилось, что я невнимательно прочитал. Ей нужен был не бок, а куриный бог…

Таня вытянула билет, где первый вопрос был про Соломона и Китовраса, а второй про Кострубоньку. Про Китовраса она знала неплохо, например то, что он был кентавр, а вот с Кострубонькой дело обстояло хуже. Если она что-то и помнила, так только то, что его нужно все время задабривать.

Ванька Валялкин, которому достался Анчутка, ухитрился забыть все заклинания от него и делал Тане умоляющие знаки. Таня понимала, что ему нужно, но не могла подсказать. Медузия, не поднимая головы от журнала, наложила на нее немотный сглаз. Когда же Таня попыталась перебросить Ваньке записку, комок бумаги вспыхнул и обратился в пепел.

– Гроттер, после экзамена уберете за собой мусор, а теперь ступайте отвечать! Только не наступите на Демьяна! – сказала доцент Горгонова.

Таня встала и, глядя себе под ноги, пересела на стул перед преподавателем, с которого только что сползла большая лохматая сороконожка.

– Горьянов! Приползешь на пересдачу послезавтра, тогда, возможно, я и сниму с тебя сглаз! – напутствовала сороконожку Медузия.

Демьян, не знавший всех тонкостей Пихалуса экзаменостиса, скрылся за дверью.

– Когда-нибудь я доберусь до джинна Абдуллы, и он об этом пожалеет. Просила же поставить блокировки! – задумчиво сказала Медузия. – Ну-с, Гроттер, что там у нас с Китоврасом?

Таня откашлялась и начала отвечать. Горгонова внимательно смотрела на нее, и у девочки отчего-то создавалось впечатление, что Медузия слышит ее слова прежде, чем они вылетают у нее изо рта.

В результате Таня, споткнувшаяся-таки о Кострубоньку, но по случайности выплывшая, получила четверку с натяжкой. Ваньке же пришлось удовольствоваться трояком.

– Ничего, на ветеринарной магии отыграюсь! Я уже вызубрил все про сирен, фараонок, керинейскую лань и Огненного Змея. И про Стрефила, кстати, тоже, – утешая себя, заявил он Тане.

– А кто такой Стрефил?

– Вроде как царь всех птиц. Живет на острове посреди моря. Тарарах уверяет, что не знает, как его лечить, потому что за пять тысяч лет тот ни разу не заболел, – сказал Ванька.

– Кошмар! Никакого уважения к ветеринарным магам! Вот и возись после этого с одними сиренами да потухающими драконами! – посочувствовала Таня.

Они отправились в Зал Двух Стихий и пообедали. Так как во время экзаменов все освобождались в разное время, скатерть им перепала относительно приличная – картофельно-сосисочная. Разумеется, это были не блины с шоколадной начинкой, но все же и не манная каша. Вечно голодный Ванька съел тридцать две сосиски и четыре тарелки картошки и запил все тремя литрами компота, что резко подняло ему настроение.

– Бедный Ягунчик! До сих пор под дверями торчит, мамочка его бабуся! – сочувственно сказала Таня, когда, уже после обеда, они сидели в библиотеке, пытаясь разобраться в тайне фаршировки дождевых червей (по слухам, любимый дополнительный вопрос профессора Клоппа).

Не успела она договорить, как Валялкин пораженно уставился на двери читалки. Учебник практической магии, воспользовавшись случаем, прищемил ему палец.

– Легок на помине! – воскликнул Ванька.

К ним, сияя, как начищенный самовар, мчался Баб-Ягун.

– Ну что, на трояк-то натянул? – поинтересовалась Таня.

– Трояк? – поморщился Ягун. – А пятерку не хочешь?

– У МЕДУЗИИ ПЯТЬ? Это невозможно! Ты что, в Шурасики записался? – не поверил Ванька.

– Да не, мне просто с билетом повезло. Про Спорыша и берегинь вытянул. Оттарабанил от «а» до «я» и без всякого там экзаменостиса. Прям сам собой горжусь!

– Спорыш и берегини? Да ты только про них и знал! – поразилась Таня.

– А то! – довольно сказал Ягун. – Про них и больше ни про что! И они мне достались!

– Везет же некоторым! Билетов-то чуть ли не тысяча! – воскликнул Ванька.

Ягун молча извлек из рукава припрятанный амулет, похожий на большую серебряную монету, и потряс им у Ваньки перед носом.

– Что это? – спросил Валялкин.

– А ты догадайся! Узнаешь, кто тут отчеканен? Моя бабуся? Мимо! Зубодериха? Тоже мимо!

– Не крути так быстро… Тетка какая-то! – сказал Ванька.

– Тетка? Это Тиха – богиня счастливого случая. Очень полезная древняя дама, хотя о ней уже мало кто помнит. Увеличивает позитивную вероятность в сотни раз. Если есть хоть малюсенький шанс – вытащит.

– А если бы Медузия просекла? – перебила его Таня.

– Конечно, просекла бы, если б я первым шел. Но она была как лимон выжатый! Ее Шито-Крыто и Лизка Зализина вконец доконали. Она им про корову Ио, они – про хмырей… Она про банников, они про оборотней. После этой парочки у нее уже глаза в разные стороны смотрели. И потом, это же не главный талисман. Так, ерундовинка!

– А где главный?

– Кгхм… Главный я проглотил!

– ПРОГЛОТИЛ? – недоверчиво переспросил Ванька.

– А что мне оставалось делать? Думал, этот Медузия просветит – так тот останется! Ну и гадость же – застрял в горле, пришлось постным маслом запивать. Ничего другого просто не оказалось… А теперь слушайте, что я вынюхал! Я когда про Спорыша Горгоновой рассказал, то, чтоб дополнительных вопросов не было, быстренько перевел стрелки на трон Древнира. Стал рассуждать, что берегиням в наше время делать нечего, потому что существует, мол, трон. И даже хорошо, что никто не знает, где он, потому что Спящего Красавца-то уже вычислили.

– И что, Медузия купилась? – спросила Таня.

Баб-Ягун надулся от гордости.

– А то! Видела бы ты, что с ней сделалось! У нее даже волосы зашипели! Она сказала, что берегини еще очень даже пригодятся, и очень скоро. Поставила мне «пять» и катапультировала заклинанием за дверь… Хорошо еще, открыть ее не забыла.

– Почему берегини пригодятся? Что она имела в виду? – не понял Ванька.

– А я откуда знаю? Что я, глупый, Горгонову подзеркаливать – она меня вмиг прихлопнет. Только и останутся, что шнурки на память бабусе…

Внезапно на лице у Ягуна отразилась какая-то мысль. Даже не мысль, а… в общем, что-то эдакое. Он схватился за живот и, глупо улыбаясь, попятился.

– Ты куда? – спросила Таня.

– Я это… вспомнил об одном чудовищно важном деле. Буквально вопрос жизни и смерти, – заявил Ягун и умчался.

– Ну вот! Медузия его все-таки раскусила и сглазила! – сказала Таня.

– При чем тут Медузия? Скорее уж талисману не понравилось постное масло! – уточнил Ванька.

* * *

К кабинету профессора Клоппа, расположенному под самой крышей в узкой и острой, как палец, башне, все собрались раньше времени. Известно было, что Клопп помешан на пунктуальности. Двери его кабинета были пока закрыты, но в щелку уже можно было увидеть, как потрескивает пламя под поставленными на огонь котлами. Маэстро Зигмунд Клопп всегда требовал от учеников не столько теоретических, сколько практических знаний.

– По-моему, у него подгорела каша! – принюхавшись, сказал Ягун.

– Скорее уж, эликсир честности. Клопп обожает пичкать им всех отвечающих! Если при этом в кармане у тебя шпаргалка, ты взрываешься на месте! Я слышала одну такую историю, – сказала Рита Шито-Крыто.

Склепова приложила к двери ухо. С противоположной стороны определенно доносился какой-то подозрительный звук.

– Странно, что Клопп нас до сих пор не запустил. Я слышу, как он там возится, – сказала Гробыня.

– Небось не все билеты и не все котлы еще сглажены. Лично я не рвусь отвечать, – заметил Ванька Валялкин.

Они с Таней решили, что больше не пойдут «сдаваться» первыми. Лучше где-нибудь ближе к концу, по методу Баб-Ягуна. Расщедрившийся Ягун даже снабдил их талисманами из своей неисчерпаемой коллекции. Правда, Тане они казались какими-то сомнительными. Ее талисман все время искрил и прожигал карман, а талисман Ваньки был такой холодный, что вся брючина от пояса и до ботинка покрылась инеем. Возможно, эти талисманы и неплохие, но что в этом толку, если их невозможно спрятать?

Внезапно перед кабинетом, едва ли не на том же месте, где стояла Дуся Пупсикова, возник Фудзий.

– О, яды! Обожаю яды! Где ты, друг мой Моцарт? – забормотал он, стряхивая с халата не погасшие после телепортации искры.

Ребята расступились. Вид у преподавателя магических сущностей был хорошо помешанный.

– Он был в Магфорде, а когда возвращался, тут его и шарахнуло! Опять эти потусторонние духи! Вечно вселяются в телепортантов! – шепнула Гробыне всезнающая Попугаева.

– А что он делал в Магфорде? – жадно спросила Гробыня.

– Не знаю. Говорят, он там помолвлен с какой-то ведьмой. Она его любит, а он ее нет и все время откладывает свадьбу, – с придыханием сказала романтичная Верка.

– Вот дурочка с переулочка! У меня бы он не открутился! Пусть только Пуппер попробует меня продинамить! Я ему отложу свадьбу – он у меня в хоре привидений запоет! – подбоченясь, заявила Склепова.

Попугаева и Пупсикова посмотрели на нее с уважением.

«Сальери» несколько раз по-тигриному прошелся мимо кабинета Клоппа, подозрительно присматриваясь к ученикам. Внезапно лицо его перекосилось. Он со звериным рыком прыгнул на Гуню Гломова и стал трясти его за ворот.

– Ах вот ты где, Моцарт! Ну скажи, зачем ты гений? Колись! – завопил он.

Гуня Гломов озадаченно моргал. Его впервые в жизни назвали гением.

Неожиданно Фудзий разжал руки. Он огляделся, точно только мгновение назад пришел в себя, и, сжав виски руками, быстро пошел прочь.

– Ненавижу телепортацию. Вообще всякую дорогу. Помню, когда я был маленьким и жил у лопухоидов, меня вечно тошнило в карете… – бормотал он себе под нос.

Ванька Валялкин покачал головой.

– С таким отыскивателем магических сущностей о троне Древнира придется забыть… – сказал он.

– Ясное дело! О чем они там думают, в Магфорде? Это ж надо было подсунуть Сарданапалу такое сокровище! – согласился Жора Жикин.

Главный тибидохский красавчик выглядел необыкновенно довольным. Подозрительно довольным, учитывая грядущий экзамен.

Минут через десять, так и не дождавшись, пока им откроют, ребята стали барабанить в дверь Клоппа, но она как была, так и осталась запертой.

– А если смыться всем вместе? – предложил Моцарт-Гуня.

– Хилая отмазка! Лучше я помогу ему сглазить билеты! У меня сглазы круто выходят! Вот будет прикол, если у всех белых котлы полопаются! – вызвалась Гробыня.

Она повернулась спиной, выбросила красную искру и, прошептав заклинание взломщика Туманус прошмыгус, просочилась сквозь дверь.

А еще секунду спустя до слуха донесся ее вопль.

– Что случилось? – крикнула Лиза Зализина.

– Он… Его больше… Позовите кого-нибудь из взрослых! СКОРЕЕ! – Голос Склеповой едва можно было узнать.

Слышно было, как лопнула искра, которой Гробыня снимала запирающее заклинание. Все ворвались внутрь. В воздухе висел жаркий едкий пар. Крысиная жилетка профессора Клоппа валялась на полу. На жилетке лежал толстый розовый младенец и играл с бронзовой ложкой на цепочке.

– А это кто такой? Еще одну сиротку подбросили, вроде нашей Гроттерши? – подозрительно спросила Рита Шито-Крыто.

– Не выступай! Ты что, не видишь – это же Клопп! Смотри, вот и третий глаз у него на затылке! – прошептал Кузя Тузиков.

Верка Попугаева и Дуся Пупсикова, так и не отважившиеся войти в класс и маячившие на пороге, заголосили и, на бегу впадая в истерику, помчались за преподавателями.

Несколько минут спустя в класс почти одновременно ворвались Сарданапал, Тарарах, Медузия и Зубодериха. Последним примчался запыхавшийся Поклеп, начавший с того, что выгнал из класса всех любопытных.

Захлопнув за ними двери, он поднял с пола откатившееся яблоко и осторожно понюхал место надкуса.

– Молодильное! – сказал он. – Причем недозрелое! Эти самые опасные! Интересно, кто его так?

Младенец загулил и засунул себе в рот большой палец на ноге. Было очень сомнительно, что у него удастся что-то выведать.

– А если Клопп сам решил омолодиться? Между нами, мальчиками, старикану давно пора было в починку! Из него едва песок не сыпался, – предположил бестактный Тарарах.

Доцент Горгонова щелчком отогнала кобру, раздвоенным языком щекотавшую ей ухо. Кобра от обиды вновь превратилась в прядь волос.

– Омолодиться за пять минут до экзамена, уже разведя огонь под котлами? Не самое подходящее время. Скинуть лет сто-двести одно дело, но превращаться в младенца?! На Клоппа это не похоже! – сурово сказала она.

– Тогда другая идея. Положим, он решил скинуть пару десятков лет и откусить самую малость. А потом раз – и переборщил! – сказал Тарарах.

– Исключено! Зигмунд преподавал яды и зелья, а это уже кое о чем говорит. Он прекрасно рассчитывал дозы. Сомневаюсь, чтобы он мог так опростоволоситься. Кто-то подменил обычное яблоко на молодильное! Это не так уж и сложно. Внешне они похожи, – хмурясь, заявил Поклеп Поклепыч. – Здесь налицо умышленное отравление!

– Омоложение … – мягко поправил Тарарах.

Питекантроп присел на корточки и умиленно разглядывал младенца, который уже наигрался ложкой и теперь выщипывал крысиную жилетку.

– Не буду спорить! Пускай будет преступное умышленное омоложение! Клоппу еще повезло, что у него был всего один зуб и он сумел отгрызть от яблока совсем немного. В противном случае он бы вообще исчез. Возможно, что именно на это негодяи и надеялись, – напирая, сказал завуч.

– И что же теперь делать? – спросила Зубодериха.

Все повернулись к Сарданапалу, который до сих пор не произнес ни слова, а лишь внимательно смотрел то на яблоко, то на пламя под котлами, имевшее странный бордовый оттенок.

Усы академика неопределенно шевельнулись.

– А ничего, – сказал он.

– Как ничего?

– Мы не дети. У нас не может быть никаких иллюзий. Действие молодильных яблок отменить невозможно. Самое большее, мы способны слегка ускорить его рост. Через год-два он будет выглядеть на десять-двенадцать лет, и мы отдадим его учиться магии заново вместе с нашими ребятами. Не удивлюсь, если он будет делать успехи, – негромко сказал Сарданапал.

Младенец вновь загукал и, размахивая ножками, прицельно засветил склонившемуся над ним Поклепу пяткой в нос. По его безмятежному личику сложно было предположить, что со временем он способен стать профессором практической магии.

– Все-таки я хотел бы знать, кто сделал это с Клоппом! Наверняка здесь не обошлось без этих малолетних преступников и негодяев! Им нужно было сорвать экзамен, и они этого достигли! Предлагаю просветить всем сознание, выявить виновных и сурово наказать! – прошипел Поклеп, потирая нос.

– Я все ждал, пока ты об этом скажешь! Ты бы еще вспомнил, что в подвале есть пытальные инструменты! – поморщился Тарарах.

– Правда есть? А какие именно? – оживился Поклеп.

– Да ну, ржавчина одна, – уклончиво буркнул Тарарах. Он уже жалел, что вообще заговорил об этом.

Но мысль Поклепа, наскуча струиться по древу, уже скользким ужом ползла дальше.

– А ну погодите! – сказал он. – Не исключаю, что ученики тут ни при чем! Зуби, быстро проверь, на месте ли твой Спящий Красавец!

– Мой? Он не мой! – рассердилась Зуби.

Сарданапал внимательно посмотрел на Зубодериху, а потом на Поклепа. Его безмятежный лоб рассекла похожая на шрам морщинка.

– Зуби, дай зудильник! – велел он.

– Академик, вы же меня знаете… Я окружила гроб такой кучей заклинаний! Да он теперь охраняется лучше, чем Жуткие Ворота!

– Зуби!

Поджимая губы, Зубодериха сунула Сарданапалу зудильник.

Экран зудильника, заразившийся упрямством от своей хозяйки, сперва артачился. Он то выдавал помехи, то пытался говорить голосом Грызианы Припятской, но после угомонился и показал небольшую комнату, примыкавшую к кабинету Зубодерихи. Хрустальный гроб безмятежно покачивался на серебряных цепях. Спящий Красавец, озираясь, полусидел в гробу. Видно было, что он только что улегся и теперь собирался натянуть на себя крышку.

Вокруг полыхали черномагические охранные завесы, золотились экзотические африканские запуки, способные погрузить в зимнюю спячку даже слона, но Спящему Красавцу все это было трын-трава.

– Но почему он вообще проснулся? Отчего не подействовала моя магия? – воскликнула Зубодериха.

– Отсроченное проклятие – странная штука. Никто не знает, какие коленца оно выкинет. Хотел бы я знать, что за маг наложил его в данном случае… Сдается мне, что это могла быть… Та-Которая-Надоела-Всем-Даже-На-Том-Свете! – задумчиво сказал Сарданапал. Это был едва ли не первый случай, когда он не назвал Чуму-дель-Торт по имени.

– Но Та-На-Кого-Вы-Столь-Тонко-Намекнули мертва! – воскликнула доцент Горгонова.

– Разумеется, Меди! Именно потому ее отсроченное проклятие и обрело такую силу, что Готфрид Бульонский может шляться, где ему вздумается, а мы только и можем, что любоваться им в зудильник… Даже вздумай я теперь посадить его в клетку, она бы его не удержала! И это при том, что он дрыхнет как сурок и даже не думает просыпаться! – раздраженно проговорил Сарданапал.

Розовый младенец неожиданно зарыдал, да так громко, что нервный Поклеп зажал уши руками.

Зубодериха, придерживая очки, озабоченно склонилась над своим бывшим шефом.

– Ути, какой миленький! И как сам на себя похож!.. Крохотный, а лицо уже такое кисленькое, такое злобненькое! – засюсюкала она.

– Успокойся, Зуби!.. Лучше наколдуй памперс. Совершенно очевидно, что профессор Кло… этот младенец… э-э… протекает, – умеряя ее пыл, сказала доцент Горгонова.

Сарданапал внезапно улыбнулся, но тотчас, спохватившись, спрятал улыбку.

– Я, конечно, понимаю, что в Тибидохсе невесть что творится… Но никак не свыкнусь с мыслью, что Клопп вновь младенец, – сказал он, качая головой. – Надеюсь, когда мы его слегка овзрослим, он будет на белом отделении! Его жизнь началась с чистого листа, – сказал он.

Верка Попугаева, подслушивающая и подглядывающая сквозь двери, подскочила едва ли не на метр.

– Клопп будет на белом отделении! – сообщила она всем.

– Что ты сказала? С осени? – Баб-Ягун расхохотался так, что сполз на пол.

– Мамочка моя бабуся! Вот уж не думал, что мы до такого доживем! Малютка Клоппик будет учиться с нами! Лучше сразу меня зомбируйте! – выговорил он, икая от смеха.

Хохоча вместе со всеми, Таня случайно заметила, что Семь-Пень-Дыр и Жора Жикин отошли в сторону и о чем-то негромко перешептываются. Правда, тотчас же она об этом забыла. Крайне сложно удержать что-то в голове, когда ты так смеешься, что почти уже не стоишь на ногах от хохота…