Отношения с немусульманами 21 страница

«А возил... их, полонеников донских казаков, в Царь-город крымского царя казначей Ислям-ага, и он... Денис, посулил ему за себя окуп большой, и он ево на катаргу не отдал и взял ево с собою опять в Крым, и в Крыму... царь ево хотел казнить или на катаргу отдать; и царю... били челом крымцы и азовцы, и тем-рюченя (жители Темрюка. — Прим. ред.), чтоб ево... велел от­дать в Азов на окуп для их полону». Хан согласился, после чего Д. Григорьева переправили в Темрюк, откуда в 1641 г. отдали в Азов на окуп: Войско Донское заплатило за пленника огромную по тем временам сумму — 500 рублей.

В 1644 г. в турецкий плен, вероятно из-за своей беспечнос­ти, попал атаман Родион Карагич, лишившийся затем жизни. Казак Петр Кузьмин рассказал, что когда «шли донские казаки с моря», «их... турские люди на реке на Донце, от Азова за дни­ща, побили, а иных в полон поймали; а было... донских казаков полтораста человек. И их... побито десять человек, а в полон взято сто сорок человек. И привели их в Озов, а из Озову продали в розные турские городы, а атамана... их... из Озову отослали к турскому царю. И турской... царь велел ево казнить. А ево... Петрушку, продали в Царьгород...» Через год П. Кузьмину по-Настливилось «ис турские земли и ис полону» уйти.

В плену побывал и атаман Андрей Семенов Шумейко, донской мастер морского дела и судостроитель, черкашенин по происхождению. В его челобитной 1662 г. сказано, что в свое время он был «на бою... взят в полон в Озоев (Азов. — В.К.) и был в полону в Царе городе, живот свой мучил лет с шесть, а ис Царя-города ис полону... окупился собою, дал за себя триста тарелей (талеров. — В.К.) и вышел после окупу на Дон и на Дону служил... и струги свои держал, и на Черное море ходил».

Источник сохранил подробный рассказ войскового дьяка Войска Донского Михаила Петрова о его пребывании в плену, в Частности и в Стамбуле. В 1646 г. произошло сражение казаков и русских ратных людей с войском трех крымских царевичей на Кагальнике. «А я, — сообщал М. Петров, —... на бою, обливаючися кровию, тут же...был... И на том... бою лошедь подо мною убили наповал, а меня... взяли в полон Тугай-мурза з братьеми и с татары, исстрелена и изрублена, замертва. А ран на мне... правоя рука в трех местех пробита из луков, да тож правое плечо отрублено саблею, да левое нога пробита из лука ж».

«И... привезли меня в Азов перед крымских двух царевичей и перед азовсково воеводу, перед Мустафу, —продолжал дьяк, — и поставили на меня знатцов азовских и кафимских мужиков, которые... преж сево бывали в Войске в ясырстве и отдаваны... «а обмену на казаков. И те... люди, узнав меня... сказали, что я... дьячишко войсковой и всякие де московские вести и войс­ковую думу бутто все... ведал. И крымские царевичи и азовской Мустафа-бей велели меня ж, бедново и израненова замертва, бить и пытать по подошвам, и всяких... московских вестей и войсковой думы учели у меня спрашивать. И я... замертва про­лежал, а вестей им за собою никаких не сказывал. И муча... меня, повезли из Азова в Крым, а в Крыму... отдали меня паше кафимскому».

Как раз в то время в Кафу пришли из Стамбула, Трабзона и Северной Африки пять галер и восемь «караблей боевых» с люд­скими подкреплениями для Азова. Кафинский паша поставил дьяка перед стамбульским, трабзонским и «барбарейским» па­шами. Его снова пытали, бив по подошвам, посадили на одну из галер и, прикованного к веслу, держали там 18 дней.

О последующих событиях М. Петров рассказал так: «И ви­дя... оне, паши и Тугай-мурза, что я им никаких вестей за со­бою не сказал, и, сняв с каторги, бив же меня еще и муча, и всякими соромными делы соромотя, учел у меня Тугай-мурза просить окупу дву тысечь золотых червонных, трех невольни­ков крымских и кафимских... да трех пансырей царевичевых, погрому из Войска (захваченных казаками. — В.К.). А мне было... таким великим окупом окупитца нечем. И муча... меня и держав в Крыму, по селом своим возя полтора годы, и привел было меня в Азов на окуп и на обмену, и азовцы... с Войским Донским миру и окупу в те поры не учинили, и меня им на окуп... отдовать не велели и продали меня за моря в Царь-го­род, а ис Царягорода завезли меня в горы в турскую ж землю, в город Суваз» (Сивас).

В конце концов дьяку удалось уйти из плена. В 1649 г. череч Персию, Табаксанскую и Кумыцкую земли М. Петров вышел на Терек, оттуда по Каспию на русской бусе (судне) добрался до Астрахани, из которой и вернулся на Дон, где казаки снова «учи­нили» его войсковым дьяком. Вместе с ним из турецкого плена вышли восемь донцов и русских служилых людей, а в Кумыцкой земле беглец еще сумел «выкупить у кумыченина невольника, а дал за нево десять абас, и вывел ево... с собою ж наТеряк».

Далеко не все казаки могли сравнительно быстро «окупить­ся» или бежать из плена. Иным приходилось находиться в раб­стве по многу лет, а то и десятилетий.

Казак Конон Нестеров был схвачен турками в ходе Азовско­го осадного сидения 1641 г., на вылазке, привезен в Стамбул и состоял гребцом на галере «в Царегороде и по иным горадам турскова царя» до 1649 г., когда ему удалось бежать через Пер­сию в русские земли.

Донца Степана Молинского захватили в плен в пятиднев­ном морском бою в Керченском проливе после азовского взя­тия 1637 г. — казачья флотилия столкнулась там с шедшими к Азову турецкими галерами и «мелкими судами». Казак «был в полону в Цареграде, живот свой мучил» долгое время, пока не смог в 1648 г. бежать «уходом» и через Мутьйнскую и Волош-скую земли и Польшу добраться до Путивля и затем Москвы.

Еще один казак Прохор Федоров Старого после двадцати­летней службы на Дону прибыл в Воронеж «Богу помолитца и юртишко (земельный участок. — Прим. ред.) принять», женил­ся там, около 10 лет числился воронежским казаком, потом в 1636 или 1637 г. направился «на вечное житье служить в Козлов-город з донскими казаки», но по дороге встретился «с крымскими и с нагайскими людьми». «И меня, — писал казак, — … те... люди ранили и взяли в полон... с сынишком с Антипком, и привели в Крым, в город Кафу, а ис Кафы меня... продали во Царьгород, и в Царегороде я... живот свой мучил адиннатцать лет. И как был... государев посол Степан Васильевич Телепнев во Царегороде... а сынишко мой Ивашко с тем по­пом был во Царегороде. И окобался (окабалился. — В.К.) сынишко мой свою голову великим кабальным долгом и меня... с турской земли окупил. А окупу дал за меня... пятьдесят рублев. И вышел я... к Москве з греченином з Ываном Петровым». Произошло это в 1649 г.

Украинский казак из гетманского полка Иван Наумов Бакулин был захвачен в плен на Украине в 1660 г., продан в Стамбул.а галеру, где и находился свыше 20 лет, до счастливого случая, о котором еще будет речь³³.

Больше всего конкретных сведений о пребывании казаков в плену содержится в документах 1630—1640-х гг., но это вовсе не означает, что подобных случаев было мало в более ранний период. И в 1610—1620-х гг. у казаков случались поражения, при ко­торых десятки, а иногда и больше запорожцев и донцов оказы­вались в плену. Но тогда среди казаков еще не распространился Обычай подавать челобитные о царском жалованье «за полонное терпение», из которых мы в основном и узнаем подробности плена. В наших примерах не фигурируют казаки, спасенные и вывезенные на родину в ходе босфорских и черноморских набегов, и в первую очередь именно потому, что эти бывшие пленники возвращались прямо в казачьи земли, а не через Москву, где и подавались челобитные.

Следует заметить, что все казаки, чье полонное местона­хождение источники фиксируют в османской столице, были зна­комы не только с нею, но и с Босфором, хотя бы уже потому, что пленники доставлялись в Стамбул на судах по этому проливу.

Английский современник писал, что «есть едина вещь жа­лостная видети множество шаек (шаик. — В.К.), которые при­ходят (из Крыма. — В.К.) по Фраческому (Фракийскому. — В. К.) Босфору, нагруженные бедными христиан ы мужеского и жен­ского полу, неся кождый бастимент (корабль. — В.К.) на вели­кой шогле (мачте. — В.К.)... знамя... для показания качества товару, которой приносит. Есть зело трудно познати число со­вершенное неводников... понеже иногда болшее, иногда мен-шее по щастию татар... в их войне; но толко по выписям тамож- ни константинополской может знатися, что бывают приведены по всякой год болши дватцати тысящь, из которых болшая часть жен и младенцев...»

О том же свидетельствовал и доминиканский патер Арканджело Ламберти: «Почти каждый день можно видеть в Констаи тинополе, что с Черного моря прибывает масса кораблей, нагру­женных невольниками-христианами. По особенным флагам уз­нают, что на этих кораблях везут невольников».

Пленники, попадавшие гребцами на галеры, затем вместе со своими кораблями тем же Босфорским проливом весьма час­то выходили в Черное море, а потом по Босфору возвращались и Стамбул.

Крайне небольшая часть казаков-невольников «басурманилась», переходя в ислам³⁴, но абсолютное их большинство стре­милось вернуться на родину. Это стремление нашло яркое отра­жение в старинных казачьих песнях. Одна из них рассказывает о том, как «во Цареграде» в «белокаменных палатушках» перед султаном стоят трое невольников — поляк, прусак и донской казак, и последний просит владыку отпустить их на волю, до­мой. Другая песня повествует о тех же царьградских палатах, но здесь уже один донец сидит между турецкими «князьями», а стоящая рядом «девочка-турчаночка» уговаривает казака забыть тихий Дон, родителей и молодую жену и взять ее, турчанку, за­муж. Пленник, плача, отказывается и замечает, что ее отец с него «хотел снять головушку»³⁵.

Возвращаясь на Дон и Днепр, пленники приносили с со­бой разнообразные знания о Турции, ее столице и Босфоре. Вполне понятно, что некоторые из таких казаков, будучи про­фессионалами мореходного дела, участниками морских похо­дов, атаманами и грамотными людьми, делали и профессио­нальные наблюдения относительно течений и ветров в проли­ве, характера береговой линии, расположения и особенностей прибрежных населенных пунктов и укреплений, количества и качества местных воинских подразделений и т.п. Многие ка­заки еще до плена владели тюркскими наречиями, а иные ос­ваивали разные языки в полону, и их знание, в особенности турецкого и греческого, разумеется, помогало приобретению важной информации о регионе. Казак И. Бакулин, оказавшись по возвращении из Турции в Москве, даже просил определить его толмачом в Посольский приказ на том основании, что знал турецкий, арабский, итальянский и греческий языки. Пере­водчики приказа провели соответствующие испытания и пришли к заключению, что И. Бакулину, действительно, «в Посолском приказе в толмачах быть... мочно».

Турецкие власти понимали, что освобожденные, бежавшие и отданные на выкуп и обмен казачьи «ясыри» располагали «вредной» информацией, но могли только усиливать строгости по части передвижения пленников, их изолированного содержания, охраны и т.п.

В Турции подозревали в сборе такой информации и последующей передаче ее казакам вообще всех «неверных», в том числе российских и польских дипломатов. В конце 1622 или начале 1623 г. на совещании у великого везира один из крупных сипахи гневно говорил о переговорах властей с польским послом С. Збараским: «... совещаетесь о мире и войне, а нас, которым кровь проливать придется, не спрашиваете!.. Какие гарантии есть у вас... что казаки не совершат набег в этом году?.. Если надеетесь на слово этого гяура, знайте, что он человек переменчивый, хитрый, посланный шпионить. Вы хотите его отпустить на свою голову, когда он все наши дела и беспорядки знает, разведал все важные места, под властью его и его брата (Е. Збараского. — В. К.) больше всего казаков».

В 1633 г. судно с русским послом Афанасием Прончищевым штормом прибило к Синопу, и его обитатели кричали, что жи­тели всей анатолийской стороны идут в Стамбул жаловаться сул­тану: от донских казаков в тех местах жить нельзя, нападают ежегодно, а из Москвы послы беспрестанно ходят в османскую столицу будто бы для доброго дела, в действительности же рас­сматривают всякие крепости и потом рассказывают казакам, и те потому и на море ходят.

Войско Донское и Войско Запорожское имели свою агенту­ру в Стамбуле, однако по условиям ее деятельности в источни­ках сохранились лишь намеки на этот счет. Приведем их.

Сын боярский Семен Мальцев был направлен московским царем к наследнику ногайского князя, но по дороге схвачен азовцами и враждебными Москве ногайцами, продан в рабство, в Кафе посажен гребцом на галеру, на которой участвовал в Астра­ханском походе 1569 г. По возвращении в Азов С. Мальцев, со­гласно его позднейшему докладу, уговорил перейти в будущем «на государьское имя» «Магмета-еныченина (янычара. — В. К.) и Микулу-грека (сказываетца митрополита сын Трепизонского)», которые «тайны дела многие... сказывали». Магмет затем поехал в Стамбул, где должен был собрать разведывательную информацию, а Микула намеревался зимовать в Кафе, а на вес- ну быть в Азове, и предполагалось, что оба из этого города свя -жутся с донскими казаками атамана Савостьяна Попа.

В 1642 г., когда в оставленный казаками Азов уже вошел пе редовой отряд татар, последние схватили нескольких русских «лазутчиков», прибывших из Стамбула с запоздалым предуп реждением казакам о движении к Азову огромной османской армии. Всего таких лазутчиков в турецкой столице тогда насчи­тывалось будто бы 40 человек. Схваченные «шпионы» были до ставлены к крымскому хану, допрошены, сознались, что специ­ально «посланы в эту крепость», и подвергнуты казни.

Казачьи сообщества могли при необходимости засылать сво­их разведчиков на вражескую территорию³⁶. Возможно, намек на некоего казачьего «резидента» в Стамбуле содержится в сооб­щении великого везира Мере Хюсейн-паши польскому послу 1623 г.: в прошлом году турки захватили три донских судна, и плененные при этом казаки «утверждали, что имеют там (в ос­манской столице. — В.К.) своего посла».

В принципе казаки имели основания рассчитывать на со­чувствие и помощь определенной части православного населе­ния региона, прежде всего греков³⁷, о чем скажем в следующем параграфе. Но вовсе не обязательно казачьими агентами долж­ны были быть единоверцы. Во всяком случае, известно, что в Азове и Крыму у казаков имелись так называемые «прикорм­ленные» мусульмане, снабжавшие их ценной информацией, в частности и о делах в Стамбуле. В ответ на царскую просьбу ра­зузнать о положении в Турции московского посла Солового Протасьева Войско Донское сообщало в 1614 г.: «... у нас... ежед­невные вести из заморья во Азов, а из Азова к нам на Дон, что божиею... милостиею... здоров Соловой Протасьев в Цареграде. и царь (султан. — В.К.)... его вельми любит и жалует паче всех послов инших государств; а отпуску... ему чают поздо под зиму, с последним корованом, которые суды зимуют в Азове; и турс-кой... чеуш с ним будет; а нам... сказывают те люди, которые у нас прикормлены... для всяких вестей».

В мае 1646 г. Войско Донское получило сведения о турец­ких делах за Босфором — войне с Испанией'и боевых действиях под Мальтой — от «мужика прикормленого», крымского тата­рина, известного «раденьем ево и правдой», поскольку «преж... сево лжи... от нево ни в каких делах не бывало». Видимо, от этого агента и из других источников казаки узнали, что в Азове распространяются слухи о движении на Дон русских ратных людей и что азовцы «поделали суды», «хотят Азов покинуть и бежать в Царьгород, потому что помочи себе ис Царягорода не чают, для того что у турсково царя ныне война с шпанским ко­ролем и посылает из Царягорода ратных людей на шпансково под Мальт».

Связь с подобными информаторами имела известные трудности, и поэтому зачастую более свежую информацию казаки получали во время своих походов, в том числе и специально разведывательных, от языков. В октябре 1625 г. атаман Алексей Старой говорил в Москве, что у донцов пока нет свежих новостей из-за границы: «А иных... вестей нет никаких, и что во Ца-регороде и в Литве, и в Крыме делаетца, того они не ведают, потому что еще с моря казаки не бывали. А как казаки с моря придут, и тогды у них вести будут».

Среди захватывавшихся языков попадались и разного рода служители, хорошо информированные о турецких делах. Так, в 1646 г., когда донцы у «Азовского устья» напали на конвой в составе пяти «подвозков» и пяти кораблей, шедший из Стамбу­ла в Азов, и овладели тремя «подвозками», в числе пленных ока­зались не только моряки и янычары, но и чавуш и судья, причем грамоты, которые первый из них вез в Азовскую крепость, «каза­ки взяли ж». Несомненно, этот пленник был внимательно до­прошен.

Языки могли давать конкретные сведения об укреплениях того или иного поселения, их слабых местах, составе и располо­жении гарнизона и пр. В песне о взятии Варны рассказывается, что казаки, раздумывая, «отколь Варны доставаты» — «з поля», «з моря» или из протекавшей близ крепости «рички-невелычкы», — «поймалы турка старейного», допросили его и в соответ­ствии с полученной информацией о слабом месте в варненской фортификации напали с речки, которую затем турки проклина­ли, убегая из крепости.

Разнообразные сведения о положении в Турции, обстанов­ке в Стамбуле, географических и военных особенностях Прибосфорского района и т.п. поступали к казакам от всевозмож­ных неказачьих «выходцев», среди которых особенно много было русских и украинцев. «Русский полон» казаки «отграм-ливали» постоянно, и, кроме того, земля казаков служила при­тяжением для самостоятельно выбиравшихся из плена, в част­ности и «цареградского». К примеру, в 1668 г. в Царицын при­шел терский стрелец Андрей Дербышев, а в расспросе сказал, что был в плену в Стамбуле, затем попал в Азов и из него вы­шел в Черкасск.

Иногда к казакам попадали ренегаты, очень долго жившие н Турции и даже занимавшие там видные должности. «Один зна­менитый ага по имени Рыдван, происходивший из рабов, — рас­сказывает Эвлия Челеби, — продвинулся на службе в Осман­ском государстве и стал капуджибаши (сановником, обеспечивавшим охрану дверей султанского дворца, представлявшим падишаху и Дивану послов и выполнявшим ряддругих важных обязанностей. — В.К.). Через сорок лет этот рус, вспомнив жир­ную свинину своей настоящей родины, улучил удобный момент, бежал к мятежным казакам...»

В ряды казачества вливались отдельные турки и представи­тели других народов Османской империи и интересующего нас региона. Эти люди появлялись на Дону и в Сечи преимуще­ственно в результате пленения и бегства к казакам, совершавше­гося по самым разным причинам. Отмечая один из источников информированности запорожцев о делах в Крыму и Стамбуле, П.А. Кулиш пишет, что невольники, которые спасались бег­ством из турецкого плена, «возвращались в сечевые курени вме­сте с турками, греками, армянами и всякими иными разноверцами, уходившими к днепровским добычникам в видах казац­кого отмщения за претерпенные ими обиды в хаосе турецкой администрации».

Полагаем, что прозвище известного казачьего полковника времен украинской освободительной войны 1648— 1654 гг. Фи­лона Джалалии неслучайно напоминает «джелялийскую смуту» в Анатолии конца XVI — начала XVII в. Далее мы увидим, что в этой смуте участвовал среди прочих казак «Ивашка». Креще­ным турком был запорожский гетман Павлюк (Карп Гудзан), который в свое время служил у крымского хана.

Причины бегства к казакам были не всегда благородными: как замечает немецкий автор, в XVII в. на Дон из морских пор­тов стекались «всевозможные авантюристы всяких националь­ностей, особенно греки и итальянцы».

В качестве примера весьма своеобразных людей, попадав­ших к казакам, упомянем некоего Богдана, ареста и выдачи которого в 1607 г. требовал Ахмед I от польского короля. Этот Богдан, сын валашского воеводы, не раз бывавший в Стамбуле, на Босфоре и в Дарданеллах, подлежал казни за совершенные преступления, но получил прощение из-за намерения при­нять ислам, после чего бежал, разбойничал на море, был пой­ман, сидел в замке Богаз-Кипар (бывший Абидос) «над Гел­леспонтом», стал-таки мусульманином под именем Мустафы, был выпущен на свободу и наконец убежал на Украину. Там, по сведениям османских властей, он собирал казаков для похода на Турцию.

Приведем еще один пример. В 1651 г. зарайский казачий сын Антон Михайлов, торговавший в Крыму, рассказал русским послам, что «был... во Царегороде у турского салтана вор русской человек, назывался воровски Московского государства царевичем. А видел... он того вора в турском городке у Чернова моря у гирла от Царягорода 10 верст, посажен был в башню, и тому... ныне другой год. Ис турские земли тот вор ушол морем в запорожские черкасы к гетману к Богдану Хмельницкому, да с тем же... вором побежал турченин Бустанчей, которому приказано было того вора беречь. И ныне... тот вор и турченин Бустанчей запорожских черкас у гетмана Богдана Хмельницкого».

Особенно многонациональны были команды гребцов на ос­манских судах, оказывавшихся в руках казаков. Когда в 1639 г. на Дон пришла турецкая галера, 140 гребцов которой подняли бунт на Черном море «у Белагорода на усть реки Видовы» и одер­жали победу, Войско сразу пополнилось не только вернувши­мися на родину донцами (они попали в плен, были проданы в Стамбул, «а из Царягорода посожены на каторгу»), но и представителями многих национальностей. Из этого экипажа не­сколько человек отправились в Москву «ко государской милос­ти», и это были два донских казака, четверо русских (один из них, воронежский беломестный (на царской службе. — Прим. ред.) казак Ермол Алексеев показал, что из Кафы попал в Стам­бул, а оттуда на галеру, где находился 13 лет), два грека, турок из города Сакиза «на Белом море» (с эгейского острова Хиоса) и три араба — из Магриба, Испании и «Хабежского государства» («за Египтом, ходу... 5 месяц»).

В общем вполне понятно, почему Исаак Масса отмечал сре­ди казаков людей из Татарии и Турции, а само Войско Донское упоминало в своих рядах турок, татар, греков и «иных розных земель людей». Такая же и даже еще более пестрая картина на­блюдалась и на Днепре. По именам реестра 1649 г. Ф.П. Шев­ченко приходит к выводу о тогдашнем присутствии в составе украинского казачества греков, татар, турок, черкесов, молдаван и румын, сербов, болгар, албанца и др.³⁸

Не стоит удивляться тому, что в числе казаков встречались и уроженцы Стамбула и босфорских селений. Например, среди разбойных донцов, схваченных на Каспийском море и достав­ленных в 1650 г. в Москву, трое объявили себя «царегородцами». Упомянем и казачьих жен-турчанок, в том числе и из инте­ресующего нас района. «А жены себе красныя и любимыя, -говорят казаки в азовской "Поэтической" повести, — водим и выбираем от вас же из Царяграда, а с женами детей с вами вместе приживаем»³⁹. Часть турецких «ясырей» как бы транзитом сле­довала через Дон к Москве, где также можно было встретить и бывших стамбульцев, и босфорских жителей. В записках о пре­бывании в Москве в 1655—1656 гг. Павел Алеппский писал, что видел у москвичей «пленников из восточных земель: из Требизонда, Синопа и их округов, из Еникёя, из татар; всех их захва­тывают в плен... донские казаки».

Особо следует сказать о вливавшихся в ряды казачества ино­земных мореходах, среди которых находились и лица, знавшие Босфор. «Да козаки-то, — говорил в 1602 г. османским предста­вителям польский посол Лаврин Лясечиньский, — и моря не знали, пока ваши же турки-райзы (рейсы, штурманы. — В. К.) не показали себя и не научили их мореплаванию, а потом с ними заодно вас воюют. Сами виноваты, что таких учителей им дали»⁴⁰. Это заявление, конечно, грешило сильным преувеличением — посол отбивался от обвинений Польши в «потворстве» Сечи, но определенное рациональное зерно в словах Л. Пясечиньского присутствовало.

Моряки с торговых и военных судов Османской империи, рейсы, владельцы судов, морские офицеры не раз попадали к казакам. К примеру, в 1646 г. донцы пленили на Азовском море среди прочих «корабельщика Иреиза», посаженного, правда, на окуп. Рейсы, упоминавшиеся послом, по мнению П.А. Кули­ша, были «греческими майнотами, пиратами, вообще примор­скими греками, потомками Перикла и Эпаминонда, готовыми служить службу за деньги тому, чье могущество они презирали (т.е. речь идет о греках на службе султана. — В.К.)». Заметное число именно греков отмечено в Войске Донском, где они зани­мали первое место среди «выходцев», представлявших западно­европейские народы.

В 1655 г. перебежал к казакам из Азова грек Николай Юрь­ев, который затем вместе с донцами «на моря на Азовское под Крым... ходил». Родоначальником одного из донских родов Гре­ковых являлся Савелий, грек с острова Патмоса, захваченный казаками вместе с тремя своими судами и товарами в «Азовском гирле». В XVII в. попал на Дон и затем стал видным казачьим деятелем грек Венедикт Ян, родоначальник одного из донских родов Яновых. По разным версиям, греком, турком или татарином был родоначальник казачьей фамилии Машлыкиных⁴¹. Не •исключено, что еще в XVII в. могли появиться на Дону основатели некоторых из казачьих родов Грековых (других, помимо упомянутого), Грекосариановых, Греченковых, Греченовских (Гречановских) и Гречиных⁴².

 

Отношения с немусульманами

 

По иронии истории, казаки, атакуя Босфор и Стамбул, были вынуждены действовать не только против турок-мусульман, но и против проживавшего там немусульманского населения, в том числе и своих единоверцев.

В результате переселенческой политики османских султа­нов, заселявших бывший византийский Константинополь раз­нородным торгово-ремесленным людом из Малой Азии, со Сре­диземноморья и Балкан, а затем и в силу естественного притя­жения Стамбула как столицы многонациональной империи в городском населении оказались представлены все ее этносы. Преобладали, разумеется, «титульные» мусульмане, главным образом турки (из мусульман-нетурок немалое число насчиты­вали арабы, преимущественно из Египта и Сирии, и албанцы), но и немусульман было очень много, причем больше, чем в лю­бом другом городе государства.

По официальным турецким данным, в 1638 г. в Стамбуле насчитывалось 9990 мусульманских кварталов и 1005 кварталов «неверных», в том числе 657 еврейских, 304 греческих, 27 армян­ских и 17 «франкских» (западноевропейских)⁴³. Согласно сведе­ниям французского коммерсанта Фабра, в 1689 г. в городе было 2 тыс. турецких хане (единиц податного обложения), 1200 ев­рейских, 120 армянских и 77 греческих, или около 59 % турец­ких и свыше 41 % прочих, что, по Р. Мантрану, повторяет про­порцию, характерную и для XVI в.⁴⁴ Полагают, что в первой тре­ти XVI в. в Стамбуле жило 58 % мусульманского населения и 42 % немусульманского и что в целом в Средневековье эта про­порция выражалась цифрами около 60 и около 40 %⁴⁵. Ш. Ста-ровольский сообщал, что в 1640-х гг. в городе помимо мечетей насчитывалось около 40 греческих церквей, 4 армянских, 2 ка­толических костела и 38 синагог⁴⁶.

Самой значительной немусульманской общиной столицы была греческая, которую составили не потомки греков-визан­тийцев, очень немногочисленные, а переселенцы из Морей, с островов Эгейского моря и из Малой Азии. Затем по численно­сти шли армяне, а после них евреи — потомки византийских евреев, сефарды из Испании и Португалии, ашкенази из Цент­ральной Европы и выходцы из Италии. В Стамбуле, кроме того, жили валахи, сербы, грузины и др., а также «франки» — в боль­шинстве своем итальянцы, французы, голландцы и англичане.

Греческие, армянские и еврейские кварталы возникли вок­руг соответствующих церквей и резиденций глав конфессий — греческого и армянского патриархов и главного раввина. С 1601 г. местопребыванием греческого патриарха являлся упоминавший­ся квартал Фанар, где и обосновались наиболее зажиточные гре­ки. Основными районами проживания греков были Галата, по­бережье Золотого Рога и мраморноморское побережье Стамбу­ла, армян — западная часть города, побережье Мраморного моря и Золотого Рога, Галата и Ускюдар, евреев — побережье назван­ного залива и Галата. Греки и армяне составляли господствую­щее население Перы, армян было много в Ускюдаре. Колония «франков» сложилась в Галате. Иностранные посольства до се­редины XVII в. размещались в специальном «Посольском Дво­ре» (Эльчихане), а с этого времени, как говорилось, — в Пере и Галате.

Что касается поселений, располагавшихся в XVII в. на Бос­форе и формально не входивших в черту столичного города, то, согласно?. Мантрану, чисто турецкими являлись агломерации, которые размещались вокруг крепостей Румеликавагы, Анадолукавагы, Румелихисары и Анадолухисары, мусульманским было население Бейкоза и Канлыджи, а в остальных поселениях жили по большей части христиане или евреи. По мнению названного историка, основанному, впрочем, как он сам отмечает, на «до­вольно неточных сведениях», большинство населения берегов Босфора состояло из «неверных» — греков и евреев. В черно­морских поселениях Прибосфорского района, особенно евро­пейской его части, также жило много греков47. Некоторые сведе­ния об этом населении уже приводились в главе П.

Греки, как и подавляющее большинство казаков, исповедо­вали православие и являлись их прямыми единоверцами, армя­не были христианами монофизитского толка (принадлежали к армяно-григорианской церкви, отделившейся от византийской в начале VI в.), евреи исповедовали иудаизм. Нас интересуют, конечно, прежде всего отношения между казаками и босфор-ско-стамбульскими христианами, в первую очередь «братьями по вере» — греками и затем уже армянами. По этому вопросу в литературе высказаны прямо противоположные точки зрения, вторых мыв свое время уже касались и на которых остановимся еперь с привлечением нового материала.

Одна из позиций изложена П.А. Кулишом и заключается в следующем. Запорожские казаки, враги государства и порядка, были в основе своей беспринципными грабителями и грабили всех, кого удавалось, «без различия званий, религий и племен», в том числе и своих единоверцев. «Казацкая добыча... носила общее название "турецкого добра"... хотя каждому было извес тно, что значительная часть ее в своем первоначальном виде составляла добро христианское...» «Берега Румелии и Анатолии были населены почти исключительно одними христианами» и «пустели от казацких набегов»: «вожаки запорожских флотилий» постоянно «опустошали славяно-турецкие поселения берего­вой Румелии и греко-турецкие приморской Анатолии». «Если б у наших пиратов было на уме християнство, то они, овладевая турецкими кораблями, щадили бы хоть греческих купцов...»