Теракт замедленного действия 1 страница

Наша контора, как любое административно-канцелярское учреждение жила своей кипучей жизнью. Здесь люди писали документы, перекладывали с места на место папки и суетливо носили меж кабинетами важные бумаги. Иногда бумаги выносили в вышестоящие учреждения. Получали там высокие указания и доставляли их к исполнителям.

Рабочий день конторские служащие предпочтительно начинали с обхода.

- Доброе утро Иван Иванович, - почтительно приветствовали они друг друга. – Как рыбалка вечерняя прошла, клев достойный случился?

- Плохо дела. – Не менее вежливо отвечал Иван Иванович, - ветер ураганный вечор поднялся: ни рыбалки, ни отдыха на природе.

Каждый сотрудник считал своим неуклонным долгом, пройти как можно более кабинетов и расспросить, кто и чем занимался вчерашним вечером. Заботливые женщины чутко интересовались также здоровьем, но женщин в конторы было всего три, а здоровье у сотрудников имелось, и, надо сказать, - весьма богатырское. Тут я вынужден нескромно признаться, все конторские служащие обязаны были подчиняться мне, Митяю Кудайво, потому что я являлся их руководителем.

Поскольку все служащие подчинялись мне неукоснительно, в данной главе я их трогать не стану. Нет такой потребной необходимости. Работают люди добросовестно, исполняют государственную службу ревностно – за что их ругать? А хвалить тоже великий риск имеется – перехвалишь, а вдруг кто-то зазнается.

Расскажу я лучше о случае, который имел весьма глубокий резонанс в нашей конторе. Выявили мы настоящий террористический акт против нашего заведения, причем заложенная мина оказалась настолько замедленного действия, что успешно терроризировала работников конторы многие десятки лет. Еще предшественник Потугин за сей теракт расплачивался наличными. Акт этот по сей день сотрудники вспоминают с болезненным душевным содроганием.

Лет тому двадцать назад, когда о плешь проевшем евроремонте еще и в цивилизованных Европах слыхом не слыхали, забилась у нас одна, жутко важная труба. Канализационная артерия, извините, засорилась. Стержневая деталь управленческого аппарата вышла из строя, я это понимал со всей ответственностью. Функциональная деятельность управления прекратилась в самый, что ни на есть, разгар рабочего дня. Поэтому даю столь же ответственное указание слесарю Барбирову:

- Вскрывай,- говорю, - колодец, что напротив здания и промой трубу водой!

- Колодец я вскрою, - отвечает Барбиров, - почесав затылок. А как я трубу промою, коль она в земле зарыта?

Вижу, не доведено задание до четкого механизма исполнения.

- Ты крышку колодца открой, - разжевал я указание. – А трубу током воды промоешь!

Прибегает через четверть часа Барбиров, весь серый как утопленник перед похоронами и кричит:

- Вы куда меня, на погибель верную посылаете. Из-за вашей канализации чуть концы не отдал!

- Ты успокойся, и объясни по порядку, - ласково так, обходительно прошу подчиненного. – Рассказывай, что случилось?

- Пустил я воду в трубу и только подал ток, меня как начало трясти, и сейчас еще оконечности болтаются, как на шарнирах.

- Дурак, - говорю, - ты милостивый государь. Не током, а потоком воды промывать указание дано.

Проверил я указание, а вода ни током, ни потоком через трубу не идет. Пригласил я своего заместителя, и решили мы применить в этом пикантном деле весь скромный потенциал его инженерной мысли.

- Кислотой мыть надо! – сразу вынес на обсуждение привлекательную идею мой ученый заместитель Мухобоев.

- А что! …Резон в идее имеется, - подумав, согласился я.

Идея показалась настолько привлекательной, что мы немедленно принялись за её исполнение. Выписали со склада приличествующую случаю емкость серной кислоты и бухнули все содержимое бутыли в канализацию.

Что тут затворилось, ни в сказке сказать. Из всех унитазов и рукомойников, раскачиваясь и изгибаясь, полезла наружу коричневая пена, видом напоминающая фигуры самых отвратительных ужастиков. Поскольку фильмы ужасов в ту пору в стране не демонстрировались, напуганные странными пришельцами чиновники и служащие в страшном смятении разбежались по разным сторонам. Им вслед со скоростью цунами катилась тугая волна самого чистейшего сероводородного запаха.

Определил я более или менее приличное место на пристойном удалении и принялся руководить спасательными работами дистанционно. Набрал пяток отчаянных ребятишек и даю новое задание:

- Откройте-ка ребята окна и двери и проветрите мне контору.

Пока контора проветривалась, пригласил взвод пожарных. В две минуты пожарный взвод развернул снаряжение и приступил к ликвидации пожара. Когда я втолковал ретивым бойцам, что у нас вовсе не пожар, а наводнение, они, было совсем свернули тугие шланги.

Сторговались мы за полтинник, что был весьма приличный куш и получил его собственноручно сам командир взвода. Опустил командир мощный шланг в колодец и подал могучую струю воды обратным ходом. Струя смыла пену, но залила все бытовые и служебные кабинеты. И вот какая недолга получается. Сюда вода идет полным сечением, а обратно не уходит ни под каким предлогом. Плавает наше учреждение, словно половодье случилось на территории. Уже и мое дистанционное руководящее место скоро под водой окажется.

Пригласил я тогда машину, которая все нечистоты с помощью вакуума отсасывает. Приехал водитель, слупил с меня четвертак наличными за услуги и отсосал воду из помещений, вместе с коричневой пеной и грязью от ботинок отчаянных слесарей.

Объединились мы с Мухобоевым на дистанционном командном пункте и новую думку думаем. Блажь какая-то неясная проявляется: туда дуй как говорится, а отсюда ничего. Односторонняя с обратным ходом у нас канализация смонтирована, спецпроект, видимо, секретный применен при строительстве. Чтоб врага отечества оторопь взяла, чтоб запутать его и навести на ложный след. Но врагов отечество в нашей конторе не наблюдалось и одолело меня пытливое любопытство. Моего помощника тоже любопытство взяло, и всех остальных служащих и сотрудников оно же заедать начало.

- Выпишите две лопаты! – даю указание кладовщице, - и несите срочно сюда, прямо в отхожее, извините место.

Принесла кладовщица лопаты. Нашел я тех самых геройских слесарей, которые жизнью своей рискуя пену ликвидировали и даю им задание:

- Немедленно раскопать яму и выяснить устройство канализации.

Раскопали яму и выяснили, что канализация устроена в полном соответствии. Есть голенастая труба, труба входит в другую, которая идет под землей и благополучно заходит в колодец точно по назначению. Пошевелил я кудрями и приказал разбить ту самую голенастую трубу.

И что бы вы подумали братцы? Висит в голенастой трубе самая обыкновенная эмалированная кружка. Висит и ждет она момента, когда труба заработает. Пошел по трубе ток воды, кружка бух! И упала. Упала и перекрыла все сечение трубы. Промываем трубу, обратным током вновь поднимает кружку и висит она, коварно выжидая встряски. Вот тебе и малая автоматизация! Работает, словно обратный клапан. Вытащили кружку рабочие, залатали трубу и с удовольствием облегчились все желающие и не желающие. Канализация заработала.

- Это строители во всем виноваты! – немногословно замолвил словечко Кадет, и все ему поверили.

Потому, что он абсолютно прав. Законы природы всегда имели обратную силу. Пока за её освоение не взялся человек.

Разошлись по кабинетам сотрудники, и потекла среди них самая будничная жизнь. Утром обход и забота о здоровье, вечером туалет и сборы домой. Между утром и вечером шелестели по коридору бумаги и торопливо пробегали с деловым видом конторщики.

 

 

Реформы

Реформы, реформы. Достали уже эти великие реформаторы и комбинаторы. Вот я по натуре и внутренним устоям характера принципиальный консерватор. Но мне не повезло с адресом. Консерваторы живут, как известно в Лондоне. А которые не живут, те срочно переселяются. Например, всем известный губернатор Чукотки. Допекли его чукчи с реформами, он переселился в Лондон, и управляет подданными оттуда, причем самыми консервативными методами. Они работают, он тратит – как испокон веков заведено. И другие олигархи так поступают: наскребут миллионы и шмыг в Лондон. Но Лондон он далеко в туманном Альбионе, а мне приходилось подстраиваться к порядкам, царящим на нашем заводе, где триада золотая руководит.

Доносящийся из-за окон кабинета незнакомый шум давно вызывал во мне тревожное любопытство. Умом я понимал, мы живем в лучшем из миров, но разум нашептывал: в худшее его время! Мне было жутко интересно знать, откуда шум берется. Сказать, что я совсем не ведал, на каком предприятии работаю, я не мог. Потому что твердо знал, наш завод занимается выпуском туалетной, извините, бумаги.

И решил провести ознакомительный экскурс - открыть себя народу. После того, как я себя открыл, я долго не мог прийти в себя: завод большой и в нем много всяческого оборудования – целые установки. Это оборудование оказалось железным, и было покрыто блестящей изоляцией. А коли оно железное, то часто ломалось. Я вернулся кабинет на третьем этаже, вытер бегущий по щекам пот и крепко задумался.

Думал я целых два месяца – пока пытливая потливость не прошла. И тут подошел капитальный ремонт всех подразделений. Это сложное испытание! При всей опытности я понял: меня разорвут на мелкие кусочки! Ремонтировать надо было трубы, печи, насосы и компрессоры, а также теплообменники. Теплообменниками называют трубы, в которых проходят другие трубы, помельче, а иногда целыми пучками. И в большинстве своем они плотно запечатаны солями. Попробуй разберись. Поэтому я не разбирался, а руководил.

Служба шла нелегко, будни хлопотные случались. Потому что подчиненные хлопотные были. И каждый подчиненный, как и руководитель, имел свою точку зрения. Точка зрения у каждого есть, только кошелек один и находится он у главного механика завода Кадета. А Кадет, хотя, как известно, отличался демократическими принципами, денежки из этого кошелька старался платить тем субчикам, которые не работают на нашем заводе.

- А которые работают на нашем заводе, пущай сами зарабатывают, - без устали твердил он. – Теперь хозрасчет и самофинансирование.

До самой перестройки в цехе работалось покойно и уютно. Пробежишь по механикам, напишешь форму (так именовалась среди простолюдинов бумага, с видами работ), утвердишь её у главного механика и зарплата на коллектив обеспечена. Так и действовали мы спокойно до прихода реформ.

После перестройки столь привольное житье Папе не понравилось. Собрал он руководителей, окинул суровым взором мужественного лица и произнес:

- Мы кузнецы, и дух наш молот! – при этом значительно посмотрел на меня. - Отныне зарплату будем зарабатывать трудом!

- А зачем? Нам же фонд заработной платы спускают? – удивилась Сестра.

- Затем, что экономическая отсталость начинается с умственной! – Папа просто сыпал афоризмами. - Чтоб каждый работник имел понятие, зачем он на работу ходит, - взбадривая себя, разгневанный возражениями Папа назидательно бросил на пол ручку.

- Извините! Но слесарь как крутил гайки, так и будет их вертеть, как я ему докажу, что он по иному должен работать? – деликатно провел Кадет диагностику отношения к его службе.

- Ты слесарю не доказывай, ты меня убеждай, что вы не даром хлеб жрете! – твердо констатировал свою линию Папа и для убедительности доводов яростно швырнул со стола древний арифмометр.

Грустное падение арифмометра подействовало лучше всякой нотации. Мы послушно разошлись в глубоких раздумьях.

Одно мы правильно поняли: деньги нужно не только заработать, их обоснование надо еще правильно преподнести. Я начал тренироваться: принесу Папе ведомость на оплату, Папа возьмет шариковую ручку да вычеркнет несколько тысяч. А я хитроумно поступаю! Я перепечатаю ведомость на новый лист и несу ему заново.

- Ты что мне Ваньку валяешь? – спрашивает Папа и бросает ручку об пол. – Ты что один и тот же лист носишь?

- Нет, не один, - округлив глаза, отвечаю, - вот он первый, а вот он другой лист!

Подниму ему с пола ручку, и если она не разбилась, он ведомость подпишет. Клянусь, я не обманывал Папу, ведь ведомость не исправлял, я его убеждал таким образом.

Но подошел другой критический год. Еще перестройка совсем не завершилась, на заводе начались новые реформации. Во-первых, мы все поняли, что трудимся, оказывается, не на том заводе. Наш завод правильно называется не получения туалетной бумаги, а предприятие по выпуску предмета личной гигиены. Это было важное открытие. На столько важное, что завод решили оградить от посторонних влияний демократическим забором. Почему демократическим? Так Папа приказал. Чтоб забор был, но не препятствовал входу и выходу и давал возможность для наблюдения за демократическим развитием производства. Завод оградили ажурной оградой, причем все пять с лихвой тысяч метров забора довелось ставить круглосуточно и аккордно.

В одиннадцать часов вечера Папа собрал нас у незаконченных монтажом ворот и приказал:

- Смешанную экономику мы создали! Дабы она не перемешалась с другими, чтоб к выходному забор стоял! Таково мое решение и возражений не принимаю.

Как всегда для пущей убедительности он решил что-нибудь бросить на пол. Но под рукой ничего не оказалось. Тогда он снял с головы и ударил о землю кепку. Удар внушительного воздействия не произвел, к тому же кепка угодила в лужу, забрызгала ему брюки и пришла в явную негодность. Разъяренный Папа сел в машину и укатил домой.

Наутро появляется в моем кабинете Поперечный с шестью мужиками. Я ломаю голову, как выполнить поставленную Папой задачу. Оставив рабочих у дверного тамбура, он присел к столу, и внушительно заявляет:

- Вот тебе специалисты. Бросай все заборы, строительную группу организовывай!

- Зачем нам строительная группа, у нас давно все построено, - отмахнулся я.

- Вперед смотреть надо, бестолочь! – не очень учтиво прервал Поперечный, - сам не понимаешь перспективы назначь мастером Потугина. Он шустрее соображает.

В общем курс реформ создался такой, что ни кто не в курсе какой. Папе кровь из носа забор городи, Поперечному строить что-то приспичило, а ты хоть разорвись! Пригласил я в кабинет Потугина и приказал зачислить в штат строителей. Так в моем подразделении появилась строительная группа. Рабочих, которые там собрались, народ метко нарек «деревянные слесари», правда имелось среди них два кирпичных дел мастера.

На заводе закипели целенаправленные работы по строительству. Верно определил перспективу Поперечный. По его разумению в демократических условиях к средствам личной гигиены причисляется не только туалетная бумага, срочно понадобилась благоустроенная баня. Он дает указание строить баню.

Папа в ответ принял решение по возведению страусовой фермы для обеспечения населения продуктом питания. В ножках Буша нашли птичий грипп. Это тоже было демократически оправданное решение, иначе, как помнит читатель, вновь могли возникнуть перебои с потреблением деликатной продукции завода.

Жизнь нашего подразделения потекла с нарастающим возбуждением. Строительство бани и страусиной фермы поручили вновь созданному подразделению. Потугин рьяно взялся за дело. Уже к обеду он встал у порога кабинета.

- Снабжай меня материалами! У меня важные объекты, - кричит.

- Ты что не знаешь, где материалы лежат? – удивился я. – Около гаража трубы, вдоль стена листы металлические и прут стальной, - пояснил я Потугину.

- Зачем мне твой прут? Мне кирпич давай, раствор гони…

«Вот еще напасть свалилась», - думаю.

- Слушай, - говорю, - прояви смекалку. Тебя же Поперечный не даром рекомендовал на участок.

Горячо за дело взялся обольщенный доверием Потугин. Вначале на пару списанных станков он выменял несколько самосвалов кирпичей и соорудил для собственной машины гараж. Затем в качестве тренировки построил в своем огороде двухэтажный особняк. Однако, почувствовав это возрастающее напряжение, я тоже многое познал и понял. Цеху срочно понадобились иные материалы и всевозможные лицензии! Не только на ремонт, но и на строительство. Я вертелся ужом: добывал и пробивал настоящим тараном! Где купил, а где заработал. Помогло то, что имел в загашнике уйму классных специалистов и правильно понял политику партии… тьфу ты, демократических преобразований.

- Ты, - говорю Потугину, - не распыляй людей. Сними их с собственной дачи и приступай к возведению бани.

- Кирпич где возьму, - отвечает Потугин, - раствора тоже не достать.

Списал я срочно еще парочку станков и приобрел на них кирпичи для Потугина. На четыре электродвигателя выменял талоны на получение раствора.

Теперь, вооруженный до зубов материалами и всяческими лицензиями, я в ус не дую. Нет такого задания, которого наш цех не выполнит. Построили мы баню. Пришел к Поперечному с докладом.

- Баня готова, - говорю, - кто первым испробовать будет?

- Ни кто первый! Вот вам график, - объявляет Поперечный, - организуйте помывку рабочих в соответствии утвержденного графика.

По утвержденному им графику организовали в бане гигиеническую помывку собственных работников. Гигиенически чистые работники, скинув сковывающие их бицепсы пласты вековой грязи, разом повысили производительность труда.

А мы, не переводя дыхания, построили также пресловутую страусовую ферму согласно Папиному заказу. Только когда её строили, лицензии на привязку к местности еще не было, и Потугин место строительства на карте не обозначил. Так и не известно осталось работникам завода до сей поры, где же он её построил?

Но с продовольствием, к счастью, проблема сама по себе благополучно разрешилась. Дорога к рынку благополучно пролегла через базар, куда завезли его шустрые коммерсанты из солнечной Австралии. Так, что сбыт продукции нашего завода не пострадал.

 

 

Три дня без начальника

 

Подошла ко мне кошка Муська и ласково потерлась об ногу. Я любовно потрепал и погладил Муську под грудкой, и тотчас вспомнилась мне давняя, не слишком приятная история. Но, поклявшись доводить до читателя лишь истинную правду, я скрывать или утаивать даже столь несимпатичных эпизодов не намереваюсь.

Это Потугин заранее доподлинно знал, чем живут и дышат его подчиненные. Он, как мы помним, имел длинные уши. Мои уши закрывали роскошные кудри, потому я в деле отрезвления коллектива пошел своим путем. Я решил заняться перевоспитанием подчиненных. Нет, я не имел желания повышать показатели по трудовой дисциплине скрытием нарушений. Я на полном серьезе имел намерение перевоспитать этих самых нарушителей.

В те годы в стране царил сухой закон. Но сухим он был лишь в докладах начальников, в самом обществе он сразу подмочил репутацию всех государственных предводителей. Знать изначально не был сухим, а оставался мокрым. Вырубив виноградные лозы, правительство не разглядело в просеке, то есть не врубилось в самобытную изобретательность русского мужика. Оно еще не знало, что горячительные напитки можно с таким же успехом получать из сапожного крема, политуры и зубной пасты. Я-то это знал, но в нашем производстве политуры и сапожного крема не водилось. Винограда тоже не водилось, зато имелся узел закваски. Заквашенные опилки поступали в чан, после которого местные Кулибины делали им полную разгонку. Вот таким нетрадиционным путем там организовался подпольный ликероводочный завод.

Мокрые места сухого закона надо было выправлять их осушением, и я принялся за это с полной энергией и энтузиазмом. И в таком приватном деле однажды получаю я предательский удар в спину.

Вокруг этой загадочной истории по сей день не утихают легенды и домыслы. Уж слишком много в ней странного и даже мистического.

Но сенсаций никаких не было, было семь пьяниц на неделе. Потому в своем цехе я соорудил минивытрезвитель. Это была темная комната в подвальном помещении, даже не комната, а бункер, о которой знал только я один. Ранее там стоял вентилятор, куда через решетку окон засасывался с улицы воздух. В память о вентзаборе остались воздухоочистительные решетки, что чрезвычайно соответствовало назначению заведения. Я проявил изобретательную инициативу в делах борьбы с зеленым змием и, как помнит читатель, устроил профилактический кабинет по искоренению такого негативного порока.

Заявился на развод, допустим, слесарь, сам в лыко не вяжет. Я ему свяжу руки и под замок в собственном вытрезвителе. Нежно уложу на бетонном полу бункера, да еще пару раз сапогом в массажных целях двину под ребро. Полежит он там до обеда, и, если пьяный – то проспится, а если не дурак – то просто поспит. Очухается, а куда попал, как отсюда выбраться понять не может. Бока после сапожного массажирования ноют, дыхание от сырого бетона перехватывает, а дверей нет. Повоет он волком от страха и тоски и махом протрезвеет. Тут-то я дверь открываю. Увидит свет в конце тоннеля бедный алкаш и бегом устремится, как муха на свет. Выйдет в свет божий и как теленок становится ручной.

Всем хорошо было придуманное мной заведение, да с запором я промахнулся. Так запор устроил, что изнутри его не откроешь. Вообще-то такая конструкция в моем заведении логична, и работала надежно до некоторого времени, но случился однажды необычный рикошет.

Пришел я выпускать одного буйного слесаря, а он, мудрец гламурный, притворился спящим и храпит во всю ивановскую. Тут бы мне проявить бдительность и на цыпочках удалиться, чтоб не беспокоить подчиненного. Я же решил прочность оконной решетки испытать. Притащил из коридора зачуханый табурет и принялся расшатывать решетку. Табурет шатается, а решетка хоть бы хны. И надо ж случиться, что ножка табурета подвернулась, и я свалился прямо на могучее тело своего пациента.

- Ай-яй-яй-яй, убивают! – закричал спросонья слесарь и бах! Мне кулаком в ухо.

- Ай-яй-яй-яй! – закричал я.

Тут произошло жуткое мозготрясение, после которого я усомнился в существовании разумной жизни на земле. Был страшный вой и топот, будто в окно влетел астероид. Взглянул вверх, решетка оказалась целой, но хлопок все-таки раздался. Когда я сообразил его причину, то было уже поздно. Хлопнула вовсе не решетка, а входная дверь. Заскрежетал замок, и я оказался замурован в собственном вытрезвителе.

- Уу-у-у! – взвыл я от бессилья и злости поняв, что западня захлопнулась.

Хотя никто сапожного массажа моим телесам не проводил, бока заболели при одном воспоминании, что о бункере цеховые работники не ведают. Вот это был тамбовский удар по брянским лесам. Сам влетел в собственными руками сплетенную паутину.

Я подскочил к двери и затряс её двумя руками, дверь стояла незыблемо, как в маобитской тюрьме. Тогда я попинал её ногами, но отбил пальцы ног. Утихомирившись, сел на трехногий табурет и задумался. Выйти отсюда есть лишь один способ: если меня найдут коллеги. Но будут ли они искать? Всем известно, что чем дольше отсутствует начальник, тем легче живется подчиненным!

Однако за стенами вытрезвителя уже творилась необычайная катавасия. Все знали, что начальник в цехе есть, и вдруг все видят, что его в цехе нет. Законы природы такое исчезновение не объясняют. Стали искать меня по складам и каптеркам. К вечеру руководство розысками принял на себя Кадет.

- Проверить все канализационные и водяные колодцы! – дал Кадет первую команду.

Проверили. Обнаружили трех бичей, четырех собак и одного пьяного слесаря в тепловом пункте.

На второй день к розыску привлекли членов моей семьи. Катавасия завертелась еще интенсивнее.

- Проверить чердак и прочесать крышу, - дает новое указание Кадет.

На крыше никого не нашли, а на чердаке обнаружили еще двоих бомжей и пару бродячих кошек сиамской породы. Искали три дня и три ночи, но я будто сквозь землю провалился.

- Привести жену и других родственников, совет держать будем, - решает утомленный беспрерывными поисками Кадет.

И только на расширенном совете, жена, в конце концов, додумалась принести из дома и запустить по конторе мою любимицу кошку Муську.

- Он, - говорит, - её чаще гладил, чем меня.

Моя верная фаворитка Муська не сразу направилась по верному пути. Вначале она целенаправленно зашагала к сейфу, установленному в кабинете у Мамы. Все бросились к сейфу, отодвинули его и внимательно осмотрели пол и стену, проверяя наличие скрытных дверей. Потайных ходов не обнаружилось.

- Мяу! – сказала кошка и принялась царапать когтями сейф.

Вскрыли сейф, но там меня не нашли. Разыскали там пузырек с валерьянкой, которой Мама заливала душевные травмы.

Полизала кошка валерьянки и по подвальным коридорам вывела самодеятельных следователей на след. След вел к заветной двери секретного бункера. Там меня и обнаружили. К тому времени я настолько исхудал, что даже кошку в благодарность о спасении погладить не смог. Так из-за маленькой оплошности, целых трое суток цех оставался без руководителя.

После столь тревожного переплета я протрезвел умишком и понял, что если есть сухой закон, то вытрезвитель в цехе не нужен. Ни к чему он совсем. Тогда я выпил с расстройства стопарик и закусил удила!

 

 

Дядя Ваня

 

Не только пьяницами да тунеядцами славилась моя контора. И хорошие люди в ней водились. Очень даже трудолюбивые работники редко, но случались.

Самый хороший человек наш, непременно это дядя Ваня Черпаков. И лицом добрый и характером покладист. Сипел только чуток, шипящие не выговаривал. Сварщиком он работал и заваривал дырки на поржавевших трубах. Рыжий был он как огонь и работящий до ужаса. Ему только покажи, где дырка в трубе, он хватает подсумок с электродами и лезет на эстакаду. Варит до той поры, пока дырка в шар не превратится.

Не единожды страдал дядя Ваня от излишней добросовестности.

Зарядил как-то с утра прохладный дождичек. Я распределил дядю Ваню на замену куска трубы большого диаметра. Дядя Ваня деловито одел ватник и направился на рабочее место. Пока дождь моросил, два помощника подогнали ему заготовку и выдали в обработку. Сами чтоб не мокнуть зазря пошли перекурить. А тут и солнышко припекло. Снял дядя Ваня ватную телогрейку, сунул её поглубже в торчащий рядом конец трубы и принялся приваривать к отрезку вспомогательные бобышки. Покурили слесаря, вернулись и приставили подогнанный кусок к месту. Они подержали его, дождавшись пока дядя Ваня не прихватил на прихватки, и отошли по другим делам.

Прихожу я с проверкой, и вижу: варит дядя Ваня - лишь дымок над ним курится. «Молодец мужик, - думаю. – Вот бы все у меня так работали».

- Кончаешь дядя Вань к концу дня? – спрашиваю.

- Концаю, концаю! Не видис другой стык начал.

«Как-то надо его отметить»! - подумал я и пошел дальше. А дядя Ваня продолжает приваривать трубу уже на другом месте.

К концу дня подошел я вновь, проверить к концу ли идет дело. Смотрю – к концу.

- Не надо меня проверять, - говорит, - пообессял закончу – мое слово закон!

Закончил он работу, смотал кабель и хотел в раздевалку пойти, да хватился:

- А где ж моя фуфайка? – говорит.

Туда сюда окинул взглядом – нет телогрейки. И на трубу и под трубой посмотрел, нет фуфайки. Слесаря подошли, которые ему помогали.

- Дядя Вань, - говорит старший подручный, разводя руками, - да не было у тебя телогрейки. Мы когда подошли, ты раздетый был.

- Как не было, я сам литьно её в трубу лозил!

Как не сюсюкал дядя Ваня, я понял, что он её в трубе оставил. «Эх! – думаю, - и раззява же ты дядя Вань. Какая премия, тут выговором лично мне пахнет». Бегом пригнал резчика, отрезал он трубу, а телогрейка целехонька внутри лежит, лишь один рукав обгорел, когда трубу резали.

В другой раз случилось ему вести ремонт внутри огромной водяной емкости. Водяная емкость не водяная, у нас воздух кислый – одевай, будь добр, противогаз. А уж противогаз одевать дядя Ваня жуть как не любил. И так и сяк его, бывало, уговариваешь:

- Ну, дядь Вань! Это же для твоего здоровья! Ну что тебе стоит, одел маску, да работай!

- Ты сам одень маску и попробуй в ней варить. Не видись ни сва, ни дефекта. Не приставайте ко мне. – Он и так-то шепелявил, а когда волновался, шепелявость увеличивалась.

Так и отстали от него руководители. Положим, бывало, шланг с веревкой в емкость, будто он в противогазе работает и уходим от греха подальше.

А тут работа срочная ему подвернулась, емкость закрывать надо да в работу её запускать скорее.

Дело летом приключилось, а дядя Ваня идет в своей неизменной ватной телогрейке.

- Оставь ты свою душегрейку в раздевалке, - сердито говорю, - опять где-нибудь забудешь. На дворе тридцать градусов, а он с телогрейкой не расстанется.

- Вон видись облатько идет? – указывает дядя Ваня на небольшое облако, плывущее в голубом небосводе. – Подойдет да ливанет ливнем. Я приметы хоросо знаю.

Махнул я безнадежно рукой – бог с ним парится.

Залез дядя Ваня в бак, показали ему дефекты и сунули в люк противогазный шланг. Но облачко его пролетело мимо, а бак за день нагрелся от солнечных лучей, тепло там оказалось и кислорода недостаток. Выжиг он кислородец, а противогаз не одел. Трудится сварщик, а самого так на сон и клонит. Нам-то его понять можно: встаешь в какую несусветную рань, а вечером: то огород, то внуки, а то и стопарик вмажешь, а тут еще кислородное голодание. Как тут не задремлешь.

Варил, варил дядя Ваня в указанном мной месте, и показалось ему, что он все сделал на совесть. Посветил он фонарем, пощупал остывший шов, да выбросил кабель на улицу. И фонарь выбросил, до шланга только не дотянулся. Просто не успел дотянуться, так как его сон сморил. Время подходило к обеду, в темноте и тепле прикорнул дядя Ваня, да и задремал полегоньку. Подложил под голову знаменитую телогрейку, да спит себе, и сны третьи видит, что он уже дома давно, в мягкой постели отдыхает.