Дебри нацистских спецслужб 17 страница

Харнак все понял и устроил Короткову его первую непосредственную встречу с Шульце-Бойзеном.

25 марта в условленный час в одном из укромных уголков Тиргартена навстречу Короткову вышел высокий, стройный офицер в летней форме, сидящей на нем как-то особенно элегантно. По легкой, быстрой походке, хорошо координированным движениям Коротков мгновенно опознал в нем классного спортсмена. Никакой ходульности, подчеркнутой до карикатурности выправки, столь характерной для кадровых, тем более потомственных прусских офицеров от юных лейтенантов до седовласых фельдмаршалов.

Лицо Шульце-Бойзена с неправильными чертами, было, в общем-то, некрасивым, но, тем не менее, от него так и веяло обаянием, а мягкая улыбка была просто неотразимой. Наверняка он чрезвычайно нравился женщинам.

С первых же минут разговора Коротков ощутил к Шульце-Бойзену не только искреннюю симпатию, но и полное доверие. Он сразу понял, однако, что тот человек не только отважен, но и склонен к отчаянному, порой гусарскому безрассудству, вовсе не свойственному немцам вообще, военным — тем более. «Может быть, это у него от спорта?» — подумал Коротков. Известно, яхтсмены — ребята рисковые…

31 марта Коротков докладывал в Москву.

«…в прошлый четверг «Корсиканец» свел нас со «Старшиной»… «Старшина» отлично понимает, что он имеет дело с представителями Советского Союза, а не по партийной линии. Впечатление такое, что он готов полностью информировать нас обо всем ему известном. На наши вопросы отвечал без всяких уверток и намерений что-либо скрыть. Даже больше того, как видно, он готовился к встрече и на клочке бумаги записал вопросы для передачи нам…

Но «Корсиканец» предостерегал о необходимости полностью избегать того, чтобы у «Старшины», этого, как он характеризует, пылкого декабриста, не оставалось чувства того, что его партийная работа, которую он, «Старшина», обоготворяет, превращается в простой шпионаж. В противовес «Корсиканцу», который строит большие планы на будущее и подготавливает своих людей на то время, когда к власти придут коммунисты, «Старшина» нам кажется более боевым человеком, думающем о необходимости действий для достижения того положения, о котором мечтает «Корсиканец».

«Довольно сложно будет обстоять дело со связью. «Старшина» находится на казарменном положении, в город может вырываться в неопределенные, непредвиденные заранее дни, в большинстве случаев еще засветло, иногда, возможно, в форме, как это было в первый раз. Так что придется варьировать, в том числе использовать иногда квартиру «Корсиканца»…»

Последнее, разумеется, было крайне нежелательно и вообще не укладывалось в жесткие каноны конспирации. Однако обстоятельства складывались так, что и «Эрдбергу», и «Старшине», и «Корсиканцу» приходилось идти на риск.

1 апреля Коротков снова встретился со «Старшиной» и убедился в правильности своих первых выводов об этом человеке. Шульце-Бойзен и в самом деле был гораздо более экспансивен и горяч, нежели расчетливый, суховатый, немного педантичный Харнак. Но в то же время, в отличие от своего сугубо штатского единомышленника Шульце-Бойзен был настоящим военным, постоянно вращающимся в военной среде, со складом ума именно военным. А потому при все своем пылком «декабризме» куда реалистичнее, нежели Харнак, понимал, что сломать набиравшую ход машину гитлеровской агрессии способна только вооруженная сила.

19 апреля также через Харнака Коротков провел личную встречу и со «Стариком» — Адамом Кукхофом. Он также произвел на «Степанова» самое благоприятное впечатление. Это был очень спокойный, даже тихий, в разговоре несколько застенчивый человек, внешне скорее похожий на русского «чеховского» интеллигента, нежели на немецкого философа. В нем ощущался и природный ум, и глубокая образованность, и своеобразие мышления. Это первое впечатление более окрепло, когда Коротков прочитал подаренные ему автором книги — роман «Немец из Байенгкура» и пьесу «Тиль Уленшпигель».

Мягкий, стеснительный в повседневной жизни Кукхоф всего год спустя оказался одним из самых твердых орешков для следователей гестапо. Они так и не вышли через него на главного идеолога антигитлеровской оппозиции иного толка — Карла Фридриха Герделера. Бывшего бургомистра Лейпцига арестовали и казнили лишь после и в результате провала заговора 20 июля 1944 года.

Жена и единомышленница Кукхофа Маргарет (оперативный псевдоним «Кан») в конце двадцатых годов также училась в США, где и познакомилась с Милдред и Арвидом Харнаками. В Берлине знакомство переросло в дружбу. К этому времени она уже вышла замуж за Адама. По иронии судьбы, Грета одно время работала в пропагандистском аппарате НДСАП, где занималась переводами на английский язык опусов Геббельса и даже книги «Майн кампф» самого Гитлера.

Теперь через «Степанова»-«Эрдберга» Москва имела прямые контакты со всеми тремя основными конспиративными группами: «Корсиканца», «Старшины» и «Старика». Вообще-то держать связь с тремя достаточно многочисленными группами одному сотруднику, тем более, еще и заместителю резидента, не полагалось. При нормально поставленной оперативной работе такое считается не только опасным, но и физически почти невозможным. Но тут уж ничего нельзя было поделать. Надвигавшаяся война диктовала свои правила игры…

В Центре прекрасно понимали, что такая сверхнагрузка на «Степанова» — дело временное. Там уже готовились к худшему — началу боевых действий, следовательно, утраты личных контактов разведчиков резидентуры с агентурой. Иначе говоря, требовалось загодя предусмотреть прямую радиосвязь со всеми берлинскими группами, и не только с ними.

Сегодня много пишут о том, что задолго до начала войны следовало заложить надежные каналы связи, внедрить глубоко законспирированных и как бы «законсервированных» сотрудников, должных приступить к работе лишь в час «Х», снабдить их достаточно мощными рациями, не бывшими еще в употреблении шифрами и кодами, денежными средствами в твердой валюте и рейхсмарках, словом, всем необходимым. Французы такое вежливо называют «лестничным умом» — то есть, правильное решение приходит в голову, когда уже спускаешься по лестнице, уходя. В России говорят грубее: «Мужик задним умом крепок».

Все это можно было сделать, если бы…

Если бы высшее руководство страны дважды за короткий промежуток времени не отдавало строгого распоряжения активную деятельность разведки в Германии прекратить. И если бы, возможно, это главное, не были истреблены в 1937–1940 годах кадры с поставленными задачами в условиях военного времени.

Как бы то ни было, 12 апреля 1941 года в Берлин поступила шифровка из Москвы:

«Создавшаяся обстановка требует принятия немедленных мер по переводу основной, наиболее ценной агентуры на прямую связь с нами, т. е. создание нескольких нелегальных резидентур, могущих осуществлять связь с нами по радио.

В первую очередь этот вопрос касается группы «Корсиканца». На первой же встрече с «Корсиканцем» т. Степанов должен поговорить с ним не в порядке дискутирования этого вопроса, а в порядке практического его осуществления. «Корсиканец» должен понять необходимость таких мероприятий, что вытекает из его же собственных сообщений о готовящейся германской акции против СССР[80].

Перед «Корсиканцем» нужно поставить вопрос, что уже сейчас он должен стать нашим нелегальным резидентом, стоящим во главе группы отобранных Вами людей, на которых он может вполне положиться и которые могут снабжать его интересующей нас информацией. «Корсиканец» должен указать абсолютно надежного человека, который может быть использован в качестве радиста, а также указать нам связника, через которого он будет осуществлять связь с радистом. Связь и руководство всей группой, в том числе и со «Старшиной», «Корсиканец» будет осуществлять сам. Проработайте с «Корсиканцем» вопрос, кто может заменить его в случае, если бы «Корсиканец» попал под подозрение и не мог осуществлять с нами связь.

На первой же встрече подробно расспросите о каждом человеке, входящем в группу «Корсиканца», чтобы не было такого положения, когда мы знаем людей как иксов и игреков.

Со своей стороны мы обеспечим «Корсиканца» как в смысле материальном, а также радиоаппаратурой, шифром и другой техникой.

Повторяем, что этот вопрос должен быть решен немедленно.

…О Ваших мероприятиях по этому вопросу немедленно доносите по телеграфу.

Продумайте также вопрос о переводе на непосредственную связь с нами «Брайтенбаха» и создании нелегальной резидентуры для остальной группы агентов…

Задачу создания нелегальной резидентуры ставим перед Вами как первостепенной важности».

Сложившуюся ситуацию Харнак понимал не хуже Короткова, и он без колебаний принял на себя руководство агентурной сетью. Но стать радистом отказался наотрез. Он слишком хорошо помнил расследование, которое проводило по отношению к нему гестапо в прошлом году. К тому же, будучи, как принято говорить, чистым интеллектуалом, просто не был уверен, что сможет обращаться с рацией, работать с телеграфным ключом.

Коротков вынужден был разочаровать Москву:

«“Корсиканец” будет заниматься сбором информации и управлять радиосвязью, он отказывается быть ответственным за ведение радиопередач. Поэтому эта часть операции будет осуществляться через “Старшину”».

Да, именно так сложилось на первом этапе, поскольку Шульце-Бойзен, когда Коротков переговорил с ним, не колебался ни секунды.

В эти же дни Коротков передал в Москву весьма примечательную шифровку: «29 апреля Гитлер в речи, произнесенной в Спортпаласте перед молодыми офицерами-выпускниками, содержание которой в прессе опубликовано не было, заявил:

«В ближайшее время произойдут события, которые многим покажутся непонятными. Однако мероприятия, которые мы намечаем, являются государственной необходимостью, так как красная чернь поднимает голову над Европой».

Снова бросается в глаза: в документах «внутреннего пользования» говорится только о грабеже, в речи перед экспансивной молодежной аудиторией — об угрозе «красной черни»…

Об этой важной речи фюрера Короткову рассказал Шульце-Бойзен, с которым он на следующий день после ее произнесения встретился на квартире Харнака. Значение ее Коротков оценил сразу, а потому очередную шифровку в Москву завершил так: «Поскольку, как видно из донесений агентуры, атмосфера накаляется, считаем, что все наши мероприятия по созданию нелегальной резидентуры и «хозяйства» должны быть ускорены.

Исходя из этого принципа, считаем необходимым группу «Корсиканца» — «Старшины» снабдить немедленно шифром для станции и денежной суммой примерно 50–60 тысяч германских марок. Это необходимо группе для работы в случае обрыва связи с нами.

Поэтому прошу немедленно выслать рацию и шифр».

На расшифрованное сообщение нарком наложил резолюцию, предназначенную для начальника разведки: «Надо это сделать, условиться о порядке связи. Шифры предварительно покажите мне. Меркулов».

Примечательно, что позиция Короткова в этом вопросе совпала с позицией руководства не только по сути вопроса, но и по времени. Поскольку он просто не успел, как выяснилось, ознакомиться с шифровкой Центра, уже поступившей в резидентуру за подписью Фитина.

«Атмосфера накаляется и требует адекватной реакции с нашей стороны. Организуйте передачу «Корсиканцу» и «Старшине» шифров и раций, денежной суммы до 60 тысяч германских марок на случай обрыва связи. Рации и деньги высылаем с очередной почтой. Подготовьте замену «Корсиканцу», имея в виду его возможный провал. Разработайте в этой связи, а также вашим вероятным срочным отъездом условия явки для наиболее ценных агентов и ваших активных помощников…»

Коротков получил конкретную инструкцию, как «следует наладить радиосвязь нелегальной точки, находящейся в автономном режиме». Для этого требовалось совершить:

— подбор надежного радиста;

— подбор нескольких квартир в верхних этажах домов, откуда можно было бы вести передачи;

— подготовиться к приему двух комплектов компактной радиоаппаратуры с питанием от батарей в чемоданчиках (размер 110ґ250ґ370 мм). Радиус работы — до 1000 километров. Прием сообщений на советской стороне будет производиться базой в треугольнике Брест-Белосток-Ломжа. (Как видим, руководство и в голову не брало, что этот район будет захвачен немцами в первые же дни войны.)

На роль радистов Харнак и Шульце-Бойзен отобрали инженера Карла Беренса (псевдоним «Штральман», то есть «Лучистый») и скульптора Курта Шумахера (псевдоним «Тенор»). Но кандидатура Шумахера, уже давшего свое согласие, неожиданно отпала по многозначительной причине, о чем резидентура немедленно оповестила Центр:

«“Тенор” призван 7 июня в армию. “Старшина” предлагает вместо “Тенора” в качестве оператора использовать Ганса. Коппи Ганс старый комсомолец, сидел один год в тюрьме. “С” и “Т” (“Старшина” и “Тенор”. — Т. Г.) его характеризуют как “проверенного человека”. Полагают, что он возьмется за дело».

17 июня резидентура сообщала в Центр:

«Посылаем книгу «Курьер из Испании» для известной Вам связи. Второй экземпляр передадим Гансу (в последующем «Кляйн»[81]). С «Кляйном» говорили, он согласен взяться за это дело и сегодня вечером его должен начать инструктировать Аким. Также сегодня «Кляйн» долен представить разработанные им вчера совместно со «Старшиной» предложения по организации дела, квартиры для работы, квартиры для хранения. Может быть, удастся подыскать и снять два-три летних домика. Во всяком случае прилагаем все усилия для того, чтобы в кратчайший срок организовать это дело полностью.

Сам «Кляйн» производит неплохое впечатление, к сожалению, только он не имеет никакого представления о технике дела, и ему придется предварительно изучать хотя бы самые необходимые вещи, как азбуку Морзе, работу с ключом, элементарные правила обращения с аппаратом. Он, между прочим, предложил привлечь к этому делу и работать «на пару» с одним своим старым товарищем по партийной работе, являющимся специалистом в этой области[82].

 

Мы категорически запретили посвящать кого-либо в это дело и повторили то же самое «Старшине».

Вообще же иметь специалиста было бы неплохо, и предложенного им человека будем изучать. Ориентировочно «Кляйн» будет связан с «Лучистым» и через него с «Корсиканцем» и «Старшиной».

Однако удивительно и загадочно: сотрудник Центра, работавший с материалами берлинской резидентуры много позже, сделал на данном сообщении следующую запись 10 февраля 1942 года: «Книги “Курьер из Испании” в деле “Ганса” нет. Была ли она получена из берлинской резидентуры — неизвестно».

Увы, и по сей день в истории берлинских групп остается достаточно много «белых пятен».

Все грядущие беды советской разведывательной сети в Берлине и вообще в оккупированных вермахтом странах Западной Европы так или иначе обязаны несовершенству связи — это объективно, но свою роль, конечно же, сыграл и субъективный, как теперь принято говорит, человеческий фактор. Связь в разведке всегда была, есть и будет самым узким местом. Можно смело утверждать, что не менее половины всех провалов в разведке любой страны произошли именно на стадии передачи информации от агентуры, или, наоборот, агентуре.

Поэтому автор считает необходимым привести (в открытой печати впервые) некоторые документы, показывающие, как первоначально обеспечивалась радиосвязь Центра с берлинскими товарищами.

18 апреля 1941 года в Берлин с диппочтой прибыла посылка и следующее письмо:

«Настоящей почтой высылаем портативный приемопередатчик, смонтированный в чемоданчике, с питанием от накального аккумулятора и сухих анодных батарей. Аппарат предназначается для «Корсиканца». К аппарату прилагаем схему его, описание и инструкцию для настройки аппарата. Этот аппарат может работать на расстоянии 800-1000 кмтр. Аппарат может работать из любых условий: поле, лес, деревенский домик и т. п., т. к. имеет локализованное питание и не связан с наличием электроэнергии в том пункте, из которого производится работа. При этом необходимо обратить внимание на то, что аппарат не может работать продолжительное время (более 2-х часов) без замены источников питания. Запасной комплект питания вышлем следующей почтой. В инструкции к аппарату мы указываем, каким образом можно к аппарату присоединить другие источники питания, если основной комплект питания израсходуется, а запасного не окажется в наличии.

Высылаем Вам также инструкцию для связи с нами, где указан порядок работы, расписание и позывные. В этой инструкции под маркой Д-6 следует понимать рацию «Корсиканца» а под А-1 нашу станцию, находящуюся на территорию Союза.

После того, как оператор «Корсиканца» ознакомится с аппаратом, он может приступить к проведению пробных связей с нами. О готовности его к работе телеграфируйте нам, после чего мы сообщим свои волны, на которых будем работать.

Предупредите радиста «Корсиканца» о том, что в том случае, если будет опасность захвата передатчика полицией или разведкой, аппарат следует уничтожить (поломать, сжечь), причем в первую очередь необходимо уничтожить лампы.

Виктор»[83].

Вот текст приложенной инструкции.

 

«ИНСТРУКЦИЯ

для связи корреспондента Д-6 с корреспондентом А-1.

1. Работа производится в числа месяца кратные «4» и «7». Корреспондент Д-6 может производить вызов в следующее время суток:

от 02.00 до 03.15 немецкого времени на волне 52,63 м.

от 16.15 до 17.30 —›- 42,50 м.

от 22.30 до 23.15 — ›- ›- 46,10 метра.

Волны корреспондента А-1 будут сообщены особо.

2. Корреспондент Д-6 в качестве позывного употребляет 4,1 и 6 буквы немецкого названия дня недели, в которой производится связь.

3. Корреспондент А-1, услышав вызов корреспондента Д-4, дает свой позывной: — в четные дни месяца «Wgr»;

— в нечетные числа «Stk de mst».

4. При работе оба корреспондента употребляют только выражения международного «Q» — кода и любительского жаргона. Открытая передача на любых языках категорически запрещается.

5. Вызов и передачу шифровок производить по возможности короче. При передаче шифровок в заголовке передавать только условный номер радиограммы и число групп. Нумерацию телеграмм начинать с «21» и далее нумеровать числами, кратными «3» и «5» (24, 25, 27, 30 и т. д.)

6. В случае необходимости изменения расписания связи, корреспонденты договариваются посредством шифротелеграмм».

Итак, рации и еще кое-какая радиоаппаратура прибыли. Одну из них, которой в Москве были приданы позывные Д-5, Коротков передал, видимо, в Грюневальде, Шульце-Бойзену и Коппи, с которым тогда же лично познакомился. Вторую рацию с позывными Д-6 он через несколько дней вручил Коппи на станции городской железной дороги «Дойчландхаллше» неподалеку от одноименного гигантского сооружения на 14 тысяч зрителей, построенного в 1935 году и предназначенного для проведения спортивных соревнований и массовых зрелищ. Тут же находился и «радиодом» со знаменитой радиомачтой, которую острословы-берлинцы за ее размеры (свыше 150 метров в высоту) и форму окрестили «Лангер Лулантц», что на русский можно приблизительно перевести как «Тощая Дылда».

Профессиональный радист-шифровальщик легальной резидентуры провел с Коппи несколько занятий, и вскоре Ганс вполне успешно передал по рации Д-6 в качестве пробной условную фразу: «Ei tausend Griisse a alle Freunds» («Тысяча приветов всем друзьям»).

Слово «успешно» в данном контексте означает, что пробная шифротелеграмма была Центром принята и правильно понята. Однако и здесь не обходится без некоторой загадки: по одной записи, сохранившейся в архиве, следует, что это произошло за несколько дней до начала войны, по другой — через несколько дней после. По мнению автора, возможно правдивы обе записи, то есть таких передач было две.

Эти рации большую часть времени хранились в ателье Элизабет Шумахер (псевдоним «да») на Вернер Фосс Дамм, квартире Оды Шотмюллер (псевдоним «Ани») на Райхштрассе, 106, а также у молодого пианиста Гельмута Ролоффа (у которого одна из них и была обнаружена гестаповцами при обыске под грудой нот осенью 1942 года) в его жилище на Траутемштрассе, 10.

Между тем Москва в тот период вовсе не безнадежно относилась к планам оппозиции во влиятельных кругах рейха совершить антигитлеровский путч. О том свидетельствует шифровка «Степанову» от 5 мая. В ней, в частности, говорилось:

«…Центр весьма заинтересован в А. Гримме (а дальнейшем «Новый»). Добейтесь, чтобы «Старик» активизировал свои с ним отношения и сблизился. Ожидаем, что таким образом мы будем в курсе происходящих дел в группе Карла Герледера, располагающего солидными связями в военных кругах страны…»

Как известно, этим надеждам не суждено было осуществиться. Заговор 20 июля 1944 года завершился провалом. В последнее время стало достоянием гласности, что на определенном этапе войны сам Сталин отказался от предложенного ему разведкой плана физического уничтожения фюрера. Нет, вовсе не из этических соображений. Сталин опасался, что в этом случае к власти в Германии придут прозападные круги, которые немедленно заключат сепаратный мир с союзниками — США и Англией. Находящаяся уже в Берлине группа боевиков, подчиненная специально заброшенному туда Игорю Миклашевскому (сыну известной московской красавицы, актрисы Августы Миклашевской, которой Сергей Есенин посвятил цикл любовных стихов) получила команду «отставить»…

Меж тем берлинские источники продолжали обеспечивать шифровальщиков резидентуры многочасовой каждодневной работой. 14 мая нарком Меркулов направил Сталину, Молотову и Берии очередное агентурное сообщение, основанное на этих шифровках:

1. В штабе германской авиации подготовка операции против СССР проводится самым усиленным темпом. Все данные говорят о том, что наступление намечено на ближайшее время. В разговорах среди офицеров штаба часто называется 20 мая как дата начала войны с СССР[84]. Другие полагают, что выступление намечено на июнь…

По наблюдениям источника, немцы концентрируют на советской границе все свободные людские ресурсы, вооружение и транспорт.

Последнее время немцы стараются сохранить подготовку войны с СССР в полном секрете: принимаются меры к тому, чтобы прекратить распространение слухов о предстоящей войне и законспирировать подготовительные работы…

2. Несмотря на ноту Советского правительства, германские самолеты продолжают полеты на советскую сторону с целью аэрофотосъемки. Теперь фотографирование производится с высоты 11 тысяч метров, а сами полеты проводятся с большой осторожностью. Эскадрилья, которая производит аэрофотосъемку советской территории, называется «Рувельстаффель» по имени командира эскадрильи Рувеля[85]. Месторасположение эскадрильи Ораниенбург под Бременом, где она числится как эскадрилья испытательных высотных полетов…

3. Недавно Антонеску[86]направил меморандум Гитлеру и Герингу, в котором доказывает необходимость нападения Германии на СССР весной этого года…»

19 мая от «Старшины» поступило новое сообщение:

«Германское правительство дало указание всем немецким послам и военным атташе за границей опровергать слухи о предстоящем военном столкновении Германии с СССР.

…Тем не менее подготовка к акции против СССР продолжается. С 20 мая запрещаются отпуска для солдат и офицеров на востоке. Приостановлено почтовое сообщение с восточными провинциями Германии. 10 мая вновь введен запрет на частные перевозки по железным дорогам».

Особенно интенсивными были у Короткова в эти дни контакты с Шульце-Бойзеном. Результатом одного из них — мгновенного, в долю секунды — стало очередное важное сообщение, отосланное в Москву в тот же вечер.

Утром 9 мая Александр вышел из посольства, пересек относительно тихую в этот час Унтер-ден-Линден, дошел до перекрестка с Фридрихштрассе и свернул по ней вниз, к вокзалу. Все-таки, чрезвычайно удобное это средство передвижения по Берлину — городская электричка, или С-бан. Чтобы попасть в нужный район или пригород, вовсе не нужно, как в Москве, вначале долго ехать на один из многих вокзалов, обслуживающих определенные направления. В Берлине на каждую станцию С-бана приходят электрички, следующие затем в разных направлениях, нужно только проследить на указателе над перроном или на головном вагоне подходящего поезда, в направлении какой конечной станции он следует, к примеру, Бух, или Эркнер… В крайнем случае, достаточно сделать всего одну пересадку на одной из двух узловых станциях: «Весткройц» или «Осткройц» (соответственно «Западный крест» и «Восточный крест»).

Пропустив несколько электричек, Коротков сел в поезд, следующий в сторону Франкфуртер-аллее, и спустя пять минут вышел на Александерплац, самой оживленной площади Берлина. Здесь линия городской электрички пересекалась с двумя линиями подземки. Иногороднему приезжему, тем более иностранцу, непросто было разобраться в многочисленных подземных и наземных переходах «Алекса», как называли площадь коренные жители. (К слову сказать, свое наименование площадь получила в честь русского императора Александра I, как знак признательности за освобождение Пруссии от Наполеона. Именно после победы над императором французов в той войне, когда русские и прусские войска были союзниками, и был учрежден в 1813 году знаменитый «Железный крест».)

Побродив по лабиринтам Александерплац и сделав несколько ненужных маршрута пересадок, Коротков добрался до станции «Цоо». Здесь он вышел наверх к мемориальной протестантской церкви Кайзер-Вильгельм-гедехнискирхе. Направо на три с половиной километра уходила Курфюрстендам налево выгибалась короткая и широкая Тауэнштрассе с ее дорогими магазинами и ресторанами. Коротков пошел по ней к площади и станции подземки «Виттенбергплац». Здесь в одной из бесчисленных берлинских пивных и состоялась его молниеносная встреча со «Старшиной», одетым на сей раз в штатское платье.

Часа через полтора Коротков уже перепечатывал на машинке написанное мельчайшими буковками на клочке бумаги сообщение Шульце-Бойзена. Вскоре очередное донесение было подписано резидентом «Захаром», зашифровано и передано в Центр.

В тексте, в частности, говорилось:

«Источники, работающие в штабе германской авиации и в министерстве экономики Германии [накануне Коротков имел такой же молниеносный контакт и с «Корсиканцем»] сообщают:

В последние дни в Берлине распространяются слухи о том, что отношения между Германией и Советским Союзом урегулированы… т. Сталин намерен сделать визит в Берлин[87]. Между Берлином и Москвой заключается военный союз.

Эти слухи систематически распространяются германским министерством пропаганды и Верховным командованием германской армии. Этим преследуется цель замаскировать подготовку нападения на Советский Союз и максимально обеспечить неожиданность этого нападения… В штабе авиации издан приказ о необходимости усиления строжайшей конспирации в связи с тем, что сведения о германских планах в отношении Советского Союза проникли вовне…

Начальник русского отдела группы атташе при штабе авиации подполковник Гейман сообщил, что на следующей неделе вопрос о войне будет окончательно решен…

По сведениям, имеющимся в германском штабе авиации, все подготовительные военные мероприятия, в том числе составление карт расположения советских аэродромов[88], сосредоточение на балканских аэродромах германской авиации, действующей сейчас на Ближнем Востоке, должны быть закончены к середине июня…

По словам майора авиации Герца[89], все начальники аэродромов в генерал-губернаторстве[90]и в Восточной Пруссии получили задания подготовиться к принятию самолетов…

Сформировано будущее административное управление оккупированных территорий СССР во главе с Розенбергом[91].

 

…Для хозяйственного руководства оккупированными территориями Советского Союза создается особый орган под названием «Хозяйственная организация особого назначения», составленный примерно из 2000 немецких руководящих хозяйственных и промышленных деятелей и специалистов… Все члены этой организации с 5 июня зачислены на военную службу и получили звание военно-хозяйственных советников, равное званию армейского майора».

К Короткову стекалась информация, которую сотрудники резидентуры получали от своих источников. Так, Борис Журавлев только в мае трижды встречался с «Брайтенбахом» и возвращался от него не с пустыми руками. Еще в марте «Брайтенбах» сообщил ему, что его бывший начальник Вильгельм Абт, переведенный из гестапо в абвер, формирует там новое подразделение, предназначенное для работы против СССР в преддверии близкой войны. Абт обратился к Леману как к старому товарищу с просьбой порекомендовать ему для службы под его началом нескольких опытных сотрудников, уже вышедших на пенсию. С согласия Москвы «Брайтенбах» эту просьбу выполнил. Теперь он подтвердил, что Абт уже договорился со всеми названными им кандидатами об их возвращении в строй[92].

25 апреля он предупредил о вторжении вермахта в Югославию (как известно, это отсрочило нападение Германии на СССР).

21 мая он передал через Журавлева секретный доклад Гейдриха Гиммлеру «О деятельности советской разведки в Германии».

27 мая сообщил о переводе сотрудников гестапо на круглосуточное дежурство сменами по восемь часов…

 

Тревожные сведения поступали и от других источников. Тот же Журавлев тайно съездил в Гамбург. Тамошний его агент, морской офицер, работавший на судостроительных верфях, сообщил, что из порта Пиллау вышел в Хельсинки транспорт с секретным грузом на борту: полторы тысячи мощных морских мин. Устройства, автоматически приводящие их в воде в боевую готовность, еще в Гамбурге были установлены на 1 июля 1941 года.

Коротков не мог знать, какими возможностями и источниками располагали его коллеги, работающие в иных ведомствах (в том числе ближайшие — военный и военно-морской атташе советского посольства в Берлине), и в иных странах, но был уверен, что информация о военных приготовлениях Германии, которую они сообщают в Москву, не расходится в главном с его донесениями.