– Что будем делать?
– Не знаю. Хоть вниз чеши… – Гракович прищурился, видимо, что-то обдумывая, потом полез в карман и достал оттуда клемму Абалакова – приспособление, которое в отдельных случаях может заменить крюк. Он вогнал ее в подходящую щель и повернул для прочности. Затем, пристегнув карабин, рванул на себя веревку. Клемма выскочила…
– Похоже, придется спускаться, – сказал он.
– Погоди… Давай еще разок.
Валентин проделал ту же операцию. На этот раз закладка осталась в гнезде. Он проверял несколько раз – клемма застряла прочно. Мы благополучно прошли «маятник» и вскоре поднялись на вершину. Часы показывали 13.15. Весь путь наверх занял менее трети суток. Час спустя на вершину стали выходить остальные двойки. Питер Лев, завидев нас, с веселой улыбкой спросил:
– Как вы сюда попали?
– Ножками, – ответил Валентин, холодно глядя в глаза.
– А «маятник»? Без крюка? Это невозможно. Как вы его прошли?
– Как? – вяло, будто подавляя зевоту, заговорил Валентин. – Я уже сейчас и не помню. Володя, как мы «маятник» прошли?
– На крылышках.
– Ах, да, да… Вспомнил. На крылышках.
Ничуть не смутившись, Питер захохотал – звонким, чистым, праведным смехом. Оставалось предполагать: то ли он ни в чем не виновен, то ли в открытую считает, что плутовство – самая почетная норма общения. Хотелось бы за истину принять первое. Спуск прошел спокойно, без приключений. Часа через два мы были внизу.
Дома меня поджидал гость. Молодой, но уже известный в восходительском мире альпинист. Мы встречались с ним три года назад в Англии, на молодежном сборе. У нас с ним вышел любопытный разговор. Я не уверен, что он дал бы свое согласие на публикацию этой беседы, поэтому на всякий случай скрою от читателя его подлинное имя и назову своего английского приятеля Джоном Икс. Там, в Англии, мы быстро нашли с ним общий язык, в трудных случаях, правда, прибегая к помощи переводчика. Однако была тема, в которой общий язык не сумел нас сблизить – каждый оставался на своей позиции. Но именно разноголосица, несговорчивость будили в нас интерес друг к другу, именно они нас сближали. Речь шла о скалолазании. Джо был ярым противником нашей идеи сделать скалолазание спортом (как у нас в Союзе) и проводить международные соревнования. Здесь нам помогал Непомнящий. После радостных приветствий и общих слов я спросил Джона:
– Как ты здесь оказался?
– Приехал полазить на скалах.
– Ради этого пересек океан?
– Почему бы и нет? Здесь они интересней.
– Ты не находишь, что изменил самому себе?
– В каком смысле?
– Как же, лютый враг скалолазания едет из Старого Света в Новый, чтобы пошататься по скалам.
– Не хитри, Володя. Ты же знаешь: я не враг скалолазания. Я только против того, чтобы его превращали в спорт. Я с удовольствием лазаю, но не хочу регламента – условий, ограничений, правил. Не хочу соревнований, сравнений, соперничества. Я желаю одолевать стены, не ограничивая себя ни временем, ни навязанным мне строгим маршрутом, не заботясь о том, хорошо ли выгляжу снизу.
– Чепуха. Самообман. Свой результат ты все равно сравниваешь с результатами знакомых или незнакомых, но знаменитых альпинистов. Радуешься, когда он выше, Наоборот: тебя берет за живое, если чувствуешь, что уступил. И обязательно вступишь с ними в соревнование, только неофициальное, неорганизованное. Никакое не лазание по скалам, а именно «скалолазание» – же спорт. Вы бежите от него как черт от ладана и надуваете самих себя. Я, кстати, никак не ожидал такого ожесточенного неприятия нашего предложения.
– Ты имеешь в виду вашу пропаганду соревнований по скалолазанию?
– «Пропаганду»! Ладно, пусть будет пропаганда. Может, из-за этого слова у вас такая непримиримость? Английский совет альпинизма предупредил, что он выйдет из УИАА (Международный союз альпинистских ассоциаций. – Ред.), если этот орган одобрит скалолазание как спорт. Австрийский Альпинистский клуб заявил: мы, мол, не хотим заниматься спортом такого рода. Примерно то же сказали американцы – они-де не желают развивать или поддерживать скалолазание или какую-либо другую форму соревнований по альпинизму. А между тем еще в 64-м году, помнится, в Италии, на Гран-Капуцине, на очень сложном маршруте нас обогнала двойка французов. Шпарили в невиданном темпе и почти без страховки. А как же иначе? Им нужен рекорд скорости! О чем говорить… Хотел бы посмотреть на альпиниста, который не мечтает о рекордах – в том или ином выражении. Рекорд вообще у вас, на Западе, – фетиш. А рекорд и соревнования
– понятия, как известно, неразделимые. Словом, не вижу логики в вашем упорном нежелании признать скалолазание спортом.
– Повторяю, мы не хотим организованного альпинизма.
– То есть как?! Можно подумать, что у вас он неорганизован! А значок, без которого не выйдешь на скалы в Шавангуке?! – Джон понял меня: я намекал на плату за «пользование горами». – А контора по найму гидов? А спасслужба? А двухдневная школа, которая за 75 долларов обещает в два дня сделать альпинистом кого угодно, даже тюленя – были бы доллары?! Наконец, сам ААК – это ли не организация?! Я говорю о Штатах, но и в Англии, и в любой другой западной стране примерно то же.
– Ты неправильно понял. Я имею в виду сверхорганизованный альпинизм, где восходитель ни шагу ни сделает без разрешений, проверок, ограничений, без строгого надзора, где широта его прав зависит от его квалификации… Мы хотим сохранить положение, которое любому человеку дает право ходить в горах, когда ему хочется, где ему хочется, сколько ему хочется и с кем ему хочется.
– Это ваше положение называется правом на самоубийство! Свобода безумцам, психопатам. Мне непонятно, как может общество, которое считает себя гуманным, так легковесно относиться к человеческой жизни?!
– Человек волен распоряжаться собой, как ему вздумается. Хочет повеситься – пусть вешается. Это его право, его личное дело. Общество не должно лишать его такой свободы.
– Самоубийство – результат аномального поведения личности. У нас больных лечат, а не дают им «свободно» умирать. Если б я увидел тебя с петлей на шее, то вытащил бы насильно.
– У тебя бы сил не хватило. Я сильней! — засмеялся Джо.
– Хватило! Потому что мое желание спасти сильнее, чем твое – умереть.
– Но альпинисты не безумцы, не самоубийцы. Напротив, они идут в горы от потребности полнее ощутить жизнь. Они идут сюда, чтобы подышать вольным воздухом, хоть немного отдохнуть от жестоких ограничений жизни. А вы и здесь хватаете за глотку, регламентируете каждый вздох.
– Ты не хуже меня знаешь, что горы – это огонь, что с огнем надо уметь обращаться. И что к нему ни в коем случае нельзя подпускать маленьких детей. Разве можно человека, который прошел двухдневное обучение в вашей сверхскоростной школе, пускать, скажем, на Мак-Кинли, на Эль-Капитан или на нашу Ушбу?! Ведь он рвется туда потому, что в нем сочетается желание мальчишки, возмечтавшего стать героем, с младенческим непониманием, с чем он имеет дело. Точно с таким же непониманием младенец сует палец в огонь. Извини, но позволять такое, по-моему, не только безнравственно, но и преступно.
– И тем не менее ваша восходительская система мне не по вкусу. Она мешает свободному самоутверждению. Она препятствует быстрому развитию таланта – он у вас вынужден проходить все ступени альпинистской иерархии, хотя мог бы перескакивать через две на третью. Ваш порядок порождает бюрократизм и бюрократов. Это не только мое мнение. Альпинисты, побывавшие у вас в горах, не раз говорили об этом в газетных отчетах. Они видели, сколько бумажек – всяческих разрешений и справок – должен собрать альпинист, чтобы отправиться на маршрут. Сколько сезонов – стало быть, лет – нужно провести в горах, чтобы получить право на более или менее серьезное восхождение. Жесткая система.
– Жесткая! И самый ее существенный недостаток в том, что она еще недостаточно жесткая. Вот железнодорожная, авиаслужба или газо-, электроснабжения – хороши! Там военная дисциплина. Потому что эти системы обязаны обеспечить безопасность людей. Нам бы такую жесткость! Что касается бюрократизма… Я бы это скорее назвал формализмом. Разрешения, справки – это мера предосторожности. Они нас тоже иногда раздражают. Но мы в душе понимаем: в таком деле лучше перебор, чем недобор. В вопросах, связанных с риском для жизни, порою уместен и формализм. Впрочем, есть и бюрократы, потому что есть чиновники. Я и сам в свое время переживал из-за них неприятные минуты. Эти люди портят нервы, однако довольно редко решают исход событий. Все это издержки системы – те самые издержки, без которых не обходится ни одно дело, – но не ее порочность.
– Ладно. Хочешь скажу тебе откровенно, без утайки, почему я против того, чтобы альпинизм у нас становился спортом?
– Почему?
– Потому что спорт порождает страсти не только возвышенные, благородные, но и низменные. И возможно, низменные не меньше, чем высокие. Понимаешь, мы боимся черной биржи…
– Справедливо.
– Как только скалолазание станет спортом, к нему тут же прикоснутся дельцы. Распахнутся двери для проходимцев. В горах появятся авантюристы, всякие типы с отмычками, с набором разбойных способов делать деньги. Они осквернят альпинизм.
– Но что поделаешь? А футбол, хоккей, бокс?? Не упразднять же их из-за этого?! Во всем есть своя оборотная сторона. Если судить по-твоему, то человечеству следует отказаться, скажем, от такого домашнего животного, как корова, и только потому, что из-под нее приходится убирать навоз.
– А мы не приучены к молоку. Мы его не знаем и не хотим знать, поскольку пьем продукт более ценный:
амброзию. Спрашивается, зачем нам корова с ее навозом?! Да, мы – спортсмены. Но в первородном понимании этого слова – когда «спортсмен» и «джентльмен» были почти синонимы. Мы вправе считать себя спортивной элитой, покуда наш альпинизм не получил статус спорта. Мы считаем себя элитой, потому что наши горы и наши души не осквернены мелкими, пошлыми страстишками. Мы держим наши горы в чистоте и не хотим превращать их в плацдарм для мышиной возни.
Джон Икс прошелся, прижег сигарету и, пристально посмотрев на меня, как бы оценивая, можно ли говорить, пойму ли правильно, продолжал:
– Я почти уверен, что появится некий тотализатор от скалолазания. На нас будут ставить как на лошадей. Отсюда шулерство и шулеры. А для таких типов человеческая жизнь гроша не стоит. Пойми: это не прогноз труса – вывод просто напрашивается. Если понадобится, нас не задумываясь станут убивать. Это не хоккей и даже не скачки. В горах убить человека – плевое и безнаказанное дело. Пойди докажи, что восходитель не поскользнулся, что камень упал ему на голову не случайно или что веревка оборвалась не сама по себе. Дальше. Представь себе, что альпинист наслышан о случаях, когда в связку подставляют наемных подонков. Ведь подозрительность буквально забьет все его поры. Разве можно выходить на маршрут без полного доверия к своим спутникам?! Отсюда неуверенность. Отсюда снижение альпинистского мастерства.
Джон, конечно, явно перебрал черной краски в нарисованной им перспективе. Он сделал крайние выводы, забывая хотя бы о том, что на каждый яд всегда найдется противоядие. Однако мне показалось, что определенная правда в его речах все же звучит. Я тогда подумал: им, в конце концов, лучше знать, что им годится, а что нет.
Толя Непомнящий, занятый до сих пор только ролью переводчика, обращаясь ко мне, сказал: «Жаль,– нет здесь Виснера. Может, понял бы после такого разговора, что социальный след на спорте куда более четок и глубок, чем ему кажется».
…На другой день с утра снова шел дождь. После обеда прояснилось, и мы отправились в Джексон. В магазине альпинистского снаряжения мы напомнили себе тех женщин, что подолгу стоят у прилавка, невзирая на легковесность кошелька и вообще отсутствие каких-либо шансов на покупку. Провели здесь часа полтора и отправились бродить по аккуратному симпатичному городку. В городской парк входила арка, удивившая нас своим странным видом. Никак не могли понять: из чего она сделана? Переплетение ли тропических лиан, или это оголенные древесные корни? И поразились, когда узнали, что сие – оленьи рога. Их здесь тысячи. В былые времена арку можно было принять за символ богатой охоты. Но теперь, зная, как строго охраняют природу в национальных парках Америки, следовало сделать обратный вывод: смотрите, люди, на деяние своих рук и стыдитесь!
На одной из улиц по обочинам дороги толпились люди. Мы задержались здесь, и не зря. Актеры, возможно местные, разыграли сцену из жизни города еще времен «золотой лихорадки». В запряженной тройкой карете, сопровождаемой верховыми в ковбойской одежде, едет молодая женщина. Неожиданно экипаж подвергается нападению бандитов. Пальба из пистолетов, крики, ржание лошадей… Но все кончается хорошо. Ковбои отбивают нападение, захватывают вожака банды и собираются его линчевать, но милосердная героиня просит о помиловании. Потом мы отправились в кино. В альпинистском городе, понятно, демонстрируют альпинистские фильмы. Нам показали ленту «Акция на Эйгер». Детектив, добротно сделанный не только кинематографически. Он достоверен и поучителен в альпинистском смысле. И все-таки я не стал бы о нем говорить. Но в нем смоделирована ситуация, которой так опасался Джон Икс. А главное, она, на мой взгляд, очень правильно, правдиво решена.
Некий босс засылает в группу восходителей, которая готовится к подъему на гору Эйгер, агента с целью уничтожить одного из членов группы. Но на пути к вершине альпинисты попадают в исключительно трудные обстоятельства. В этих условиях агент, что называется, прирастает душой к товарищам и забывает о своем задании. Гибнет один из его спутников. Потом на льду срывается тройка и уходит в пропасть. Агент остается один. Ему удается спуститься вниз… В последних кадрах звучит упрек его шефа, убежденного, что катастрофа подстроена: агент, дескать, переусердствовал – все понятно, но зачем убивать троих?! Вопрос звучит нелепо – шеф задал его, хотя только что услышал искренний, правдивый отчет о восхождении. Фильм будто нарочно отсняли для того, чтобы рассеять мрачные сомнения моего английского приятеля. Горы обладают таинственным свойством. Могучим, но скрытым, незаметным настолько, что даже мы, бывалые восходители, не всегда способны его различить. Что ж говорить о влиятельном мафиозо, который живет… ниже уровня моря? Откуда ему знать, что горы лечат тягчайшие нравственные пороки гораздо лучше, чем, скажем, швейцарские курорты туберкулез? Этот босс убежден: все, что случилось в горах, – рядовое, привычное дело, в очередной раз исполнена его воля. Обычный, будничный расчет дал ему столь же будничный выигрыш. Он не подозревал, что перед горами не способны устоять даже слуги дьявола.
Прежде я уже говорил о счастливой особенности альпинизма – той способности самосохранения, которая дает ему возможность оставаться в чистоте. Я рад, что в фильме «Акция на Эйгер» (снятом, безусловно, знатоками нашего дела), с авторами которого я, естественно, не сговаривался, заложена та же самая мысль. Если разные люди в разных местах планеты независимо друг от друга приходят к одному и тому же выводу, то есть основание считать, что вывод этот правильный. Рад хотя бы потому, что это дает мне право с уверенностью ответить Джону Иксу: не надо бояться за альпинизм – он сам умеет постоять за себя. Разумеется, нет правил без исключений. Но главное, не принимать исключения за правила и не перечеркивать правила ради того, чтобы избежать исключений!
