Протокол допроса Турганбаева Манана от 1931 года 11 мая.

Если ваше высочество обрадовало заключение врача, рассказывающее о том, что я не был отправлен в больницу, а лежал здесь, подыхая как собака, можно предположить, что это доставляет вам удовольствие. Чтобы обрадовать вас, довожу до вашего сведения еще одно известие, которое, думаю, доставит вам не удовольствие, а самое настоящее наслаждение. Это известие заключается в том, что с 11 мая объявляю голодовку. Свою жизнь жертвую вашему произволу и капризу.

11 мая, Кожамкулов Насыр.

Приписка: прикрепить к делу, больного отправить для лечения в больницу.

(ІІ том, 111 стр.)

*** *** ***

(№) ЗАЯВЛЕНИЕ АУЭЗОВА ПРОКУРОРУ ПО ДЕЛАМ ПП ОГПУ (26.Ү. 31г.)

(от) заключенного Ауэзова Мухтара заявление.

За все время моего нахождения в заключении при крепости в г.Алма-Ата я был вызван на допрос только один раз. На этом допросе тов. Поповым было заявлено мне, что я был арестован на основании показаний отдельных лиц. И что содеянное мной будет в дальнейшем конкретно указано во время последующего следствия. На какие-либо мои конкретные действия не указал и следователь в Ташкенте. Поданное мной на имя тов.Попова заявление с просьбой вызвать меня для дачи разъяснений по поводу показаний Байдильдина и Аймаутова, приведенных в докладе тов. Голощекина на торжественном заседании по поводу 50-летия Казахстана осталось без последствий.

Между тем Байдильдин в этих показаниях выдвигает против меня ряд умышленных нелепых показаний. Он продолжает в своих показаниях ту же лживую насквозь демагогическую травлю, какую отчасти вел на страницах печати против меня. Все эти литературные выступления были посвящены единственной цели – создать себе политический багаж за счет беспартийных литераторов, в том числе и за мой счет. Он беззастенчиво исказил факт премирования моей пьесы «Каракоз», приписывая ее получение кумовству с Садвакасовым. Тогда как премия была определена комиссией в составе Жандосова, Майлина и др.

В своей травле меня в печати он договорился до того, что будто я пишу из-за денег. Причем он не приводил никаких фактов. Делал одни огульные демагогические утверждения из расчета того, что все это ему сойдет с рук, поскольку он будет говорить о беспартийном Ауэзове. Человек, который вел против меня даже в печати ничем необоснованную огульную травлю, естественно, должен дать волю своему вымыслу, когда он уже был разоблачен, опорочен собственными деяниями, и когда единственным путем перед ним остается лишь очернение его преследователя, якобы контрреволюционера и идеолога казахской буржуазии.

Я глубоко убежден в несправедливости и не применяемости подобных эпитетов по отношению к себе, я не был контрреволюционером и не стал им. Идеологически невыдержанные произведения у меня были, но пусть кто-нибудь укажет хоть одно произведение, где бы я доходил до контрреволюции и отрицания советского строя, а начавшаяся в 1928 году педагогическая и научно-исследовательская деятельность у меня протекала исключительно на основе установившегося марксистского мировоззрения.

Я думаю, что для следствия по моему делу было бы достаточно только одних примитивных вымыслов Байдильдина и др. Дальнейшее требует не перемешивать явления и показания Аймаутова как касающиеся меня (упомянутые в той же речи тов. Голощекина) по поводу состоявшейся драки казахских делегатов на 2 –ом съезде в 1926 году. По окончанию следствия я не услышал о моих конкретных действиях, послуживших поводом моего ареста и долгого заключения.

Я прошу вызвать на допрос и указать нормативы и акты по репрессивным мерам по отношению ко мне.

Ауэзов Мухтар.

(І том, 601-602 стр.).

*** *** ***