В «Алашской» партии я не состоял и к «Алаш орде» никогда никакого отношения не имел. В 1920 году вступил в городе Семипалатинске в коммунистическую партию (поручителей, давших рекомендацию, не помню), но выбыл из нее механически, находясь в длительной командировке. К восстановлению себя в партии в 1921 году никаких мер не принимал, так как считал себя недисциплинированным и не мог состоять в организации. Когда я выбыл из партии и не восстановился, Аймаутов и другие ругали меня за беспартийность, так как я работал в то время в редакции газеты «Казак тили» в Семипалатинске, в редакции газеты, в которой работали Искаков Гарифулла и Аймаутов. Говорили, что беспартийным неудобно работать в газете. Поручителей своих, рекомендовавших меня в партию не помню. Думаю, что не Аймаутов, потому что он просил найти для меня поручителей.
Аймаутов замещал меня в роли редактора на время моего отсутствия. Газета была организована мною и органом Губкома партии и Губисполкома. Из казахских националистов я знал Ермекова Алимхана, Тынышбаева Мухамеджана, Габбасова Халила, Акбаева Жакыпа, Дулатова Миржакыпа, Бокейханова Алихана, из тех, кто был в восточной «Алаш орде» и находился в Семипалатинске. Но ничего общего с ними не имел. Знаю, что все «алашординцы» очень уважают Ермекова, и он является среди них очень влиятельным лицом, тем более что он чистокровный казах, и пользовался большим доверием среди националистов. Авторитет его очень велик, и население любит его больше, чем других «алашординцев».
На вопрос, кто из населения больше любит Ермекова – бедняки, середняки или баи – заявляю, что все казахское население. Лично я тоже его уважал. Со мной был такой случай. Летом 1927 года Ермеков поручил мне заведовать курсами по переподготовке учителей в Каркаралинске. Находясь в отпуске, он попросил меня принять на курсы его брата, опаздавшего на 10-15 дней, и я принял. Относительно влияния на меня «алашординцев», могу сказать следующее: В 1921 году я был членом совета. <…> беков (Асылбеков –?), Акбаев Жакып, состоявшие в одном из отделов Семипалатинского губисполкома, продвигали через меня своих кандидатов на должности следователей и судий Каркаралинского уезда.
Выдвинутый на работу при советской власти я работал честно и не проводил ни враждебных действий, ни враждебной идеологии против советской власти. В этом могут поручиться, знающие меня Тогжигитов Шаймерден, Токтыбаев Карим, а также Шингалиев Абзал, Орымбаев Мукаш, Сейдалиев Асхат.
В конце апреля 1920 года приезжавшие в Каркаралинск и зашедшие ко мне одноаульцы из второго аула Абралинского района Байдаров Сыдык (возчик транспорта) и Баймаков Керимкул рассказывали, что они слышали о произошедшем в Балкашском районе восстании, которым руководили Акбаев Жакып, Марсеков Райымжан и Адилов Иса. Больше я ничего не слышал, и о восстании ничего не знаю. Находясь в Копале, связей с аулом не имел. В Копал я переехал, потому что там было спокойно, то есть не как в Семипалатинске и в Каркаралинске. Мой одноаулец Толенов Игилик наговорил на меня, его поддерживает председатель Абралинского <…> Шимшарин Хамит.
Виновным себя ни в чем не считаю, к изложенному больше добавить ничего не имею (қолы).
(І том, 578стр.).
*** *** ***
(№) ГОСПОДИНУ ЛАТОВУ ОТ КОЖАМКУЛОВА НАСЫРА 11 МАЯ (–?) [49]
Если ваше высочество обрадовало заключение врача, рассказывающее о том, что я не был отправлен в больницу, а лежал здесь, подыхая как собака, можно предположить, что это доставляет вам удовольствие. Чтобы обрадовать вас, довожу до вашего сведения еще одно известие, которое, думаю, доставит вам не удовольствие, а самое настоящее наслаждение. Это известие заключается в том, что с 11 мая объявляю голодовку. Свою жизнь жертвую вашему произволу и капризу.
11 мая, Кожамкулов Насыр.
Приписка: прикрепить к делу, больного отправить для лечения в больницу.
(ІІ том, 111 стр.)
*** *** ***
(№) ЗАЯВЛЕНИЕ АУЭЗОВА ПРОКУРОРУ ПО ДЕЛАМ ПП ОГПУ (26.Ү. 31г.)
(от) заключенного Ауэзова Мухтара заявление.
За все время моего нахождения в заключении при крепости в г.Алма-Ата я был вызван на допрос только один раз. На этом допросе тов. Поповым было заявлено мне, что я был арестован на основании показаний отдельных лиц. И что содеянное мной будет в дальнейшем конкретно указано во время последующего следствия. На какие-либо мои конкретные действия не указал и следователь в Ташкенте. Поданное мной на имя тов.Попова заявление с просьбой вызвать меня для дачи разъяснений по поводу показаний Байдильдина и Аймаутова, приведенных в докладе тов. Голощекина на торжественном заседании по поводу 50-летия Казахстана осталось без последствий.
Между тем Байдильдин в этих показаниях выдвигает против меня ряд умышленных нелепых показаний. Он продолжает в своих показаниях ту же лживую насквозь демагогическую травлю, какую отчасти вел на страницах печати против меня. Все эти литературные выступления были посвящены единственной цели – создать себе политический багаж за счет беспартийных литераторов, в том числе и за мой счет. Он беззастенчиво исказил факт премирования моей пьесы «Каракоз», приписывая ее получение кумовству с Садвакасовым. Тогда как премия была определена комиссией в составе Жандосова, Майлина и др.
В своей травле меня в печати он договорился до того, что будто я пишу из-за денег. Причем он не приводил никаких фактов. Делал одни огульные демагогические утверждения из расчета того, что все это ему сойдет с рук, поскольку он будет говорить о беспартийном Ауэзове. Человек, который вел против меня даже в печати ничем необоснованную огульную травлю, естественно, должен дать волю своему вымыслу, когда он уже был разоблачен, опорочен собственными деяниями, и когда единственным путем перед ним остается лишь очернение его преследователя, якобы контрреволюционера и идеолога казахской буржуазии.
Я глубоко убежден в несправедливости и не применяемости подобных эпитетов по отношению к себе, я не был контрреволюционером и не стал им. Идеологически невыдержанные произведения у меня были, но пусть кто-нибудь укажет хоть одно произведение, где бы я доходил до контрреволюции и отрицания советского строя, а начавшаяся в 1928 году педагогическая и научно-исследовательская деятельность у меня протекала исключительно на основе установившегося марксистского мировоззрения.
Я думаю, что для следствия по моему делу было бы достаточно только одних примитивных вымыслов Байдильдина и др. Дальнейшее требует не перемешивать явления и показания Аймаутова как касающиеся меня (упомянутые в той же речи тов. Голощекина) по поводу состоявшейся драки казахских делегатов на 2 –ом съезде в 1926 году. По окончанию следствия я не услышал о моих конкретных действиях, послуживших поводом моего ареста и долгого заключения.
Я прошу вызвать на допрос и указать нормативы и акты по репрессивным мерам по отношению ко мне.
Ауэзов Мухтар.
(І том, 601-602 стр.).
*** *** ***
