Влияние институционализма, как одного из решающих направлений экономической мысли, заметно уменьшилось в 1940 и 1950 гг. Его расцвет приходится на десятилетия, предшествовавшие II мировой войне. Великая депрессия, обрушившаяся на растерянную Америку, дала институционалистам случай применить их идеи на практике, но неискушенность в политике предопределила их неудачу. К этому времени капитализм создал, казалось, величайшую цивилизацию из всех, какие видело человечество: общество стало достаточно богатым, чтобы позволить себе некоторые реформы, в частности социальное обеспечение в ограниченных размерах и изменения в банковом деле. Но даже эти реформы были проведены с известной неохотой. В то же время усилилась склонность к флирту с новыми направлениями социологии и психологии: ощущалась потребность в некотором расширении горизонтов экономической науки. Между тем все больше и больше ученых институционалистского направления превращалось в узких специалистов. Таким образом, попытки перекрестного оплодотворения идей в общественных науках оказались тщетными; ученый не хотел разбрасываться и цеплялся за то, что он знал лучше всего. В период «Нового курса» Рузвельта Ф.Д. многие ведущие институционалисты, включая Минза, Берли и Рексфорда Тагвелла, приняли участие в осуществлении мероприятий правительства. Занявшись более увлекательным делом переустройства общества, они испытывали меньше потребности излагать институционалистское кредо. Как раз когда депрессия шла к концу, началась война, принесшая с собой новые проблемы. К концу войны задор институционалистов совсем исчез. Они теперь не могли добавить что-либо новое, а перед лицом новейших математических теорий в экономике они оказались совершенно безоружными. Проблемы, которые они в свое время считали важными, отошли во владения социологов.
Имеется, однако, несколько экономистов, которые, не принадлежа, строго говоря, к лагерю институционалистов, сохранили достаточно духа, чтобы продолжить борьбу за гуманистическую политическую экономию. Одним из таких авторов является Джон К. Гэлбрейт, родившийся в 1909 г. в Канаде. Ему присуждались ученые степени в Торонтском, Калифорнийском и Гарвардском университетах. В своих работах Гэлбрейт обращался не только к своим коллегам из мира академической науки (которые, кажется, взирают на его литературную деятельность не совсем одобрительно), но также и к широкой публике. Во время войны он занимал пост начальника управления по контролю над ценами в правительстве США, и полученный опыт он затем использовал в своих работах по политической экономии. Долгое время Гэлбрейт был редактором журнала «Форчун», что расширило его запас практических знаний. Когда в 1960 г. демократы пришли к власти, он был назначен послом в Индию, и это временно прервало его литературную работу. Замечательная ясность и блестящий стиль изложения сделали книги Гэлбрейта бестселлерами, что для экономиста очень редко.
Гэлбрейт был в числе первых современных экономистов, анализировавших проблемы отсутствия равновесия в условиях военной экономики. Он указывает, что современный рынок, олигополистический по своей природе, лучше поддается регулированию цен, чем так называемый свободный рынок. Рынок как абстрактная категория исчезает, как только число покупателей и продавцов становится малым. Нельзя уже считать, что они не известны друг другу, и это дает продавцам возможность навязывать неформальным образом покупателям волевой порядок распределения (allocation). В периоды нехватки товаров некоторые покупатели получают привилегии, а введение контроля над ценами прямо толкает частные концерны на применение системы волевого распределения. Тенденция этого рынка к жесткости цен также помогает органам регулирования цен. Поскольку в экономике уже укоренилась система согласованных цен и наценок, военный контроль над ценами означает просто продолжение игры по правилам бизнеса. Вдобавок к этому, говорил Гэлбрейт, политика правительства, направленная на рост производства при снижении издержек, помогает осуществлению контроля над ценами, особенно в тех отраслях, где излишние мощности все еще представляют важный фактор.
Таковы основные черты «неуравновешенной системы»— экономики, в которой стимулы и мотивы, характерные для бесплановой системы, дополнены контролем над ценами и прямым распределением ресурсов. Эта экономика характеризуется также превышением денежного спроса над товарной массой. Цель неуравновешенной системы заключается в мобилизации хозяйства для военных нужд. Контроль над ресурсами необходим, поскольку олигополисты не обнаружили большой заинтересованности в переходе на военное производство, опасаясь ослабления своих позиций на рынках мирного времени. Избыток спроса становится в этих условиях орудием создания стимулов для труда и капитала к передвижению в новые районы и производству необходимых видов продукции. Достоинства неуравновешенной системы кончаются лишь тогда, когда исчезает желание сберегать или когда кривая предложения рабочей силы начинает перемещаться назад. Но все же система позволила современному олигополистическому капитализму справиться с требованиями военной экономики. В этой экономике имелся, конечно, известный резерв, измеряемый тем объемом спроса сверх текущего предложения товаров, который был совместим с приростом совокупной продукции. В отличие от Германии в США этот резерв не был исчерпан.
Таким образом, в анализе военной экономики Гэлбрейт центральное место уделял олигополистическому характеру рынков при современном капитализме. Этот вопрос он исследовал также в книге «Американский капитализм: концепция уравновешивающей силы». Он начал с утверждения, что экономика обладает гораздо большей эластичностью, чем предполагалось. Как и Минз, он считал, что это в значительной мере проистекает из корпорационной структуры бизнеса. Но каждый боится, что посягательства тех, кто ему не нравится, подорвут основы экономики. Консерваторы не любят правительство, а либералам ненавистен мир бизнеса. Чтобы оправдать свои антипатии, говорил Гэлбрейт, каждый создает свою собственную экономическую концепцию. Одному нужен свободный рынок, другому — экономическое планирование. Один тоскует по старому доброму закону Сэя, другой ищет выхода в социализме, кооперации, а в последнее время — в учении Кейнса. Но ни одна система взглядов, утверждает Гэлбрейт, не способна дать истинное объяснение того, как в действительности функционирует современная экономика. Как либералы, так и консерваторы остаются пленниками идей, которые заставляют их глядеть на мир с тревогой.
Прежде всего, говорил Гэлбрейт, и не без основания, экономическая теория до сих пор не установила делового контакта с политической наукой. Это серьезный недостаток, потому что в экономической науке, очевидно, решающую роль играет проблема власти. Поскольку олигополистическая структура стала важнейшей чертой хозяйства, представляется совершенно ясным, что эта проблема должна быть поставлена в центр интересов экономической науки. К сожалению, традиционная теория конкурентной экономики игнорировала все вопросы, связанные с категорией власти, рассматривая их как якобы внеэкономические по своей природе. Но большая концентрация экономической власти не может быть объяснена кознями дьявола, ибо причины концентрации коренятся в самой экономике. Когда отрасль уже сложилась, новым фирмам трудно получить доступ в нее. Лишь в результате создавших эпоху в науке исследований Джоан Робинсон и Э.X. Чемберлина экономическая теория стала ближе к хозяйственной жизни. Во всяком случае, теория олигополии уводит исследователя из мира конкуренции в мир монополии. В сущности, ценовая конкуренция, как показал Дж.М. Кларк, может иметь гибельные последствия. Что же касается воздействия олигополии на рынок, то она, видимо, удовлетворительно решает экономические задачи в этом худшем из возможных миров, несмотря на высокие издержки и дифференциацию продукта. Корпорации получили власть устанавливать цены, и эту власть не смогли ликвидировать никакие антитрестовские законы и размахивание большой дубинкой. В обстановке современной Америки надежды либералов на государственное регулирование олигополии не оправдались.
Тем не менее, говорил Гэлбрейт, экономика функционирует удовлетворительно; одна из причин этого состоит в непревзойденно высоком уровне техники, на которую она опирается. Олигополия, видимо, обладает способностью наиболее успешно неограниченным образом использовать технические новшества. Олигополист, полагал Гэлбрейт, может пожать плоды от новой техники, прежде чем какой-нибудь «нарушитель» попытается урвать свою долю. Поэтому исчезновение свободного рынка не составляет большой трагедии. Более того, изобилие, созданное современной экономикой, допускает известную меру терпимости по отношению к неэффективным предприятиям. Надо сказать, что эти утверждения Гэлбрейта, во всяком случае, в применении к изобретательству и новаторству, представляются не обоснованными перед лицом многочисленных фактов. Утверждая, что новаторство в технике целиком находится под контролем олигополий, он игнорирует факт существования многих независимых изобретателей. Представляется весьма вероятным, что мелкие и средние предприятия, не несущие бремени накладных издержек и устаревшего оборудования, могут внедрять технические новшества не менее успешно, чем гиганты промышленности. Олигополии часто оттягивают сдачу на слом морально устаревшего, но еще годного к эксплуатации оборудования. Нередко они сдерживают применение технических новшеств или используют их лишь для защиты ранее захваченных позиций. О6 этом свидетельствуют многочисленные примеры из развития разных отраслей — от сталелитейной промышленности, где большинство технических усовершенствований было внедрено мелкими фирмами, до производства новых пластиковых губок. Более того, кажущийся приоритет олигополий в техническом прогрессе в большой мере связан с выполнением военных заказов правительства. Таким образом, как свидетельствуют факты, большие размеры предприятия не являются гарантией того, что оно будет стимулировать технический поиск и применять его результаты.
Внешне аргументация Гэлбрейта схожа с концепцией Шумпетера, который доказывал жизнеспособность крупных концернов. Однако Гэлбрейт игнорировал именно те социологические элементы, которые придают идеям Шумпетера такую убедительность. Шумпетер уделял особое внимание ослаблению духа предприимчивости в условиях современного корпорационного капитализма. Служащий корпорации, действующий в новой бюрократической среде, склонен осмотрительно подходить к применению смелых технических новшеств.
Как бы то ни было, центральной идеей Гэлбрейта было развитие в условиях олигополии новых сдерживающих факторов не в лице соперников, а на противоположной стороне рынка, где находятся покупатели и поставщики. Это — концепция уравновешивающей силы. Этим удачным термином заменяется трудное специальное выражение «олигополия». Экономическая мощь порождает противодействия; сильным продавцам теперь противостоят сильные покупатели. Конкуренция на олигополистическом рынке носит, как правило, пассивный характер, но совсем иначе обстоит дело с сильными покупателями. Уравновешивание сил отнюдь не то же самое, что рассматриваемая в обычной академической теории двусторонняя монополия, ибо последняя представляла собой необычную, почти случайную ситуацию. Идея же Гэлбрейта состояла в том, что олигополии внутренне присуща тенденция к уравновешиванию сил. Гэлбрейт иллюстрировал свою концепцию многими убедительными примерами, в особенности указывая на роль профсоюзов и крупных компаний в сфере розничной торговли. В одном из таких случаев фирма, контролирующая сеть супермаркетов, заставила производителей снизить цену кукурузных хлопьев, просто пригрозив им, что она сама займется их производством. Хорошо известно, что некоторые крупные торговые компании оказывают сильнейшее давление на тех, у кого они покупают товары. Уравновешивающая сила существует не во всех секторах экономики, но Гэлбрейт полагал, что ее широкое распространение способствовало бы росту экономики. В качестве примера он приводит жилищное строительство: значительный прогресс был достигнут там, где немногим крупным строительным фирмам удавалось обходить многочисленные ограничения, связанные с традиционной практикой, и оказывать влияние на рынок. Чтобы достичь этого, необходима организация ресурсов в корпорационной форме. Таким образом, теория Гэлбрейта подтверждала достоинства коллективного капитализма Минза. Однако это ни в коей мере не означает, что новый капитализм может функционировать автоматически. Как и Кейнс, Гэлбрейт знал, что для обеспечения «должных результатов» в экономике все же необходимо известное вмешательство государства.
Однако вопреки всем убедительным аргументам Гэлбрейта, можно усомниться в том, что олигополия действительно всегда порождает уравновешивающую силу. Возникновение такой силы не является и таким неизбежным, как представлялось Гэлбрейту. Очевидно, что в период высокого спроса эффект уравновешивания резко ослабевает. Да и оправдание олигополии кажется несколько натянутым. Характерно, что сами бизнесмены, видимо, не склонны использовать подобные рационалистические объяснения нового корпорационного капитализма. Гораздо спокойнее и удобнее опираться на старую мудрость, источником которой является Торговая палата, чем заигрывать с новой опасной идеологией. Хотя в журнале «Форчун» и в изданиях Комитета экономического развития дано немало примеров искусного применения консервативных принципов, деловой мир в общем и целом предпочитает старомодную, прямолинейную претензию на господство над всем мирозданием и воспевает благотворное действие мотива прибыли и свободной конкуренции. Поскольку этот миф сохраняет свою притягательную силу, анализ Гэлбрейта при всей его убедительности не отвечал на вопрос о том, как обосновать полезность выполняемых бизнесменами функций. Дело попросту в том, что прежние взгляды давали прямое и убедительное обоснование их власти, и из этого развилась идеология, позволяющая директору корпорации противодействовать претензиям лиц, посторонних по отношению к данному предприятию. Если даже признать, что покупатели (price takers) иногда обладают уравновешивающей силой, все же, видимо, имеются веские доказательства того, что продавцы (price makers) играют более важную роль. Последние способны устанавливать цены и управлять ими в соответствии с задачами стратегии сбыта. Очевидно, теория уравновешивающей силы недооценивает силу принуждения, которая в наше время стоит за рыночными отношениями.
Может показаться довольно парадоксальным, что из теории уравновешивающей силы, основой которой является олигополия, логически вытекают идеи книги «Общество изобилия», являющиеся по своему объективному смыслу, если не по субъективному намерению автора, квазисоциалистическими. Эта книга, имевшая невероятный успех, содержит ряд предложений, направленных в сущности на создание общества, о котором социалисты говорили в течение многих лет. Несмотря на некоторые-недостатки в деталях, это сделано с подлинной глубиной и пониманием сложности задачи. Характерной чертой современного общества, говорил Гэлбрейт, является несомненная способность производить все, что члены общества только пожелают производить. Поскольку это так, общество должно было бы быть в состоянии удовлетворять все потребности, как частные, так и общественные. Но действительность такова, что производительная система достигла такой стадии, когда ее эффективность становится сомнительной. Она стала рогом изобилия, из которого сыплется бесконечное количеств» товаров; все направлено на то, чтобы удовлетворить стремление среднего американца потребить поразительную массу различных товаров. Эти товары, производимые и реализуемые частным образом, создали видимость общества изобилия. Но на самом деле США гораздо менее богаты, чем думают американцы. Недостаток общественных услуг является удручающим. Школы размещаются в старых зданиях и работают при переполненных классах; не хватает парков и детских площадок; улицы городов не очищаются; а отвратительные выхлопные газы вездесущих современных колесниц отравляют воздух. Гэлбрейт спрашивает, не склонится ли общество в своем стремлении к чистому воздуху к революционному флирту с социализмом.
Гэлбрейт убедительно показывал, что это поразительное несоответствие проистекает из отсутствия равновесия в обществе. Находящиеся в частном пользовании товары и общественные услуги должны взаимно дополнять друг друга: чем больше автомобилей, тем больше требуется места для их размещения и дорог для езды на них. В старину городские власти часто брали на себя устройство привязей для лошадей, запряженных в телеги. Теперь технические возможности совсем иные, но и проблемы несравненно сложнее. Частная форма потребления товаров, очевидно, требует, чтобы государство создавало какие-то средства обслуживания и принимало необходимые меры в интересах всего общества. Иначе Америка может задохнуться под бременем бесконтрольного частного потребления. Необходимо обеспечить равновесие между потребляемыми частным образом товарами и общественными услугами. Последние должны включать и инвестиции в человека путем расширения системы образования.
Несоответствие между частной и общественной сферами Гэлбрейт прослеживал вплоть до экономистов-классиков с их идеями неуклонного роста производства. Из их теории, которую Гэлбрейт окрестил «обыденной мудростью», вытекало, что бедность и неравенство навечно останутся жребием рода человеческого. Во времена классиков национальный доход по своим размерам был ограничен, и они были свидетелями борьбы классов из-за его распределения. Маркс тоже видел в этом главную проблему, но в отличие от классиков он полагал, что капиталистическая система окажется не жизнеспособной. Тем не менее, она выжила. Гэлбрейт полагал, что это можно отчасти объяснить техническим прогрессом и изобилием производимых товаров. Критикуя старых экономистов, Гэлбрейт не учитывал, однако, оптимистическую струю, заметную и у Адама Смита и у Ж.Б. Сэя. «Обыденная мудрость» могла претендовать на известное согласие с фактами лишь благодаря присущему ей духу надежды и гармонии, который каждому внушал «смутную уверенность» в том, что, в конце концов, все будет хорошо. Пока богатства росли, теории экономической гармонии Сэя и Бастиа успокаивали нас тем, что мы живем в лучшем из всех возможных миров. Это мировоззрение заключало в себе, однако, фатальный порок, который использовали против классиков экономисты-бунтари от Веблена до Гобсона. Сущность дела в том, что доход, порождаемый экономической системой, не всегда движется таким образом, чтобы поглотить весь продукт. Гэлбрейт в своей последней работе недооценивал это обстоятельство.
Это та самая слабость, которую увидели в законе Сэя и Маркс, и Кейнс. Гэлбрейт же рассматривал экономику только в условиях, когда она производит частным образом потребляемые товары в избытке, так что единственное беспокойство причиняет некоторая безработица. Нельзя также согласиться с его утверждением, что действительного неравенства более не существует. Тем не менее, Гэлбрейт отвергал мнение, что для прогресса необходима экономическая необеспеченность. Обеспеченность, говорил он, достижима при нашем уровне изобилия. Огромный объем производства, достигнутый США, сделал бесполезным созданный «обыденной мудростью» образ ленивого работника. Мы должны культивировать искусство получать больше за меньший труд: экономика легко может обеспечить это. В сущности, говорил Гэлбрейт, такая тенденция уже налицо, поскольку, помимо университетов «...где праздная жизнь приобрела статус ученой традиции, искусство утонченного и тщательно скрываемого безделья» процветает в высших кругах администрации компаний.
Главное состоит в том, что производство достигло такого высокого уровня, при котором общество может легко позволить себе известную расслабленность. Между тем «обыденная мудрость» настаивала на том, что производство необходимо наращивать неуклонно, ибо предполагается, что потребности безграничны, и нет ничего такого, чего нельзя было бы продать потребителю, если только заставить его желать этого. Гэлбрейт дал не менее резкую критику теории потребительского спроса. Он ставит под сомнение теорию предельной полезности на том основании, что она полностью обходит проблему понижающейся настоятельности потребления (diminishing urgency of consumption). Традиционная экономическая наука уклоняется от этой проблемы путем перехода от кардинальной к ординальной полезности. При этом желания потребителей сводятся просто к предпочтению одного блага по сравнению с другим. Тем самым исключается возможность, что потребности, которые имеются в настоящее время независимо от существующего положения, могут быть полностью удовлетворены в обозримом будущем. По Гэлбрейту, проблема производства решена, тогда как распределение оставляет желать лучшего. Это та самая проблема, которую подчеркивали все несогласные с традиционным направлением в экономической науке. Гэлбрейт выступал за такую реформу распределения, которая означала бы расширение общественных услуг и рост благосостояния: он предлагает улучшить систему образования и использовать имеющиеся ресурсы для борьбы с голодом и бедностью. Он стремился разорвать связь между производством и доходом, так чтобы в случае роста безработицы эффективный спрос поддерживался с помощью пособий, уровень которых был бы близок к полной заработной плате. Когда рассматриваешь идеи Гэлбрейта таким образом, то приходишь к выводу, что традиция несогласия и протеста в американской экономической науке все еще жива.
