Свой эксперимент над жизнью. 7 страница

Двунога тащится; в колясках деточки,

А ветер буйный рвёт и треплет веточки.

 

Вокруг колхоз, гора, четыре стороны:

Ещё мы вверх смотр и м; седые вороны

Сырца нам нет уже, а село катится;

Земля-то круглая, а небо ластится…

Пастушья памятка давно уж стёрлася

Под козырьком небесным ты одёрнулась;

И я не помню, кто ты, а ты не помнишь меня

А я сорвал цветы, но не те, почём зря…

 

— Печально, но ничего не поделаешь!

— Вы уверены?

— Конечно... Мы слышали много подобного, и вы, я твёрдо знаю, ничего нового нам не сообщите!..

— Что ж вы сразу отбиваете охоту с вами говорить? — человек-метис прошёл вдоль скамьи, где сидел человек в абсолютно чёрном пиджаке, с лаковыми ботинками.

— Мне просто кажется, что из вашей беседы я не узнаю ничего такого, что может изменить меня... Я и не тронусь с этого места! — человек на скамье топнул по асфальту своими новыми ботинками и на тех выступила трещина. — Ах, вы идиот! Ах, вы гадёныш! — крикнул он метису и погнал того своей палкой. Метис убежал, скрывшись за забором, что находится поблизости от скамейки.

 

И вот мы пробираемся через тонны книг и двигаемся к нашему будущему длинному роману… Читая попутно между строк, а точней, между полок и стеллажей своим хреновым зрением всё это наводится мысль в нас, что будто бы конца этому не будет. От этого становится довольно-таки печально, но вымаливать печали, чтобы выслушивать утехи, наверное, немного и меня будет раздражать. Всё же меня пытались соорудить сильным, что, в общем-то, и получилось, однако слабостям порой, мне кажется, всё-таки нужно выходить; да хоть для того, чтобы просто подышать этим воздухом, внутри и так сопрело.

Конечно, по пути, хоть и цикличному, но долгому и утомительному, мы встречаем некоторых людей, даже личностей, однако личностей, само собой, многократно меньше, нежели людей, которые для нас останутся неизвестностями, возможно, навсегда. Однако нам не жалко! Зачем жалеть, когда в момент той жалости, — которая, впрочем, давно уже в прошедшем, — вероятно именно в момент жалости что-то важное происходит в вашей жизни?! Так почему бы не перестать жалеть, успокоиться и устремиться свой взгляд... хм… Куда угодно! Он, думается мне, сам найдёт объект для обработки… Ну ладно, некоторые, предположим, до сих пор жалеют — пусть занимаются этим онанизмом дальше! А мы: те, кто ищет личностей и те, кто не беспокоится из-за того, что может кого-то упустить продолжим наши мысли, расположенные горизонтально, хоть и Солнце вряд ли когда-то погаснет именно за этими строками чьей-то вяло-разбросанной и неуверенной писанины.

Кстати, сколько бы мы не боялись приблизиться к тому, к чему мы всё-таки так неспешно, но порой торопливо шли никак не может ждать других, новых строк; тем более, просто так мы выпулить эту инфу тоже не в силах, ибо он не оправдан планами. К чёрту!

Каждый, мама, божий день, я будто утопаю в собственной грязи, которая именуется в мире настоящем «мечтою». Довольно романтично быть эгоистом, когда ты знаешь, что ты можешь, на что способен, но никак не объяснишь себе, как же этого добиться — везде встречаются то барьеры, то поблажки.

Пора спать

В очередной раз ты уговариваешь себя в милости; ну да, ещё чуток, буквально минут пять, не больше… Ладно! Не будем врать! До четырёх — максимум!

Ну и посидел до четырёх. Уже пора валить в постель. Там ждёт она!.. Кого-то, блять, там вообще никто не ждёт, кроме мертвецки-холодного иль, наоборот, жаркого куска одеяла! А тебя ждут…

Даже крыс утонул во снах так, аж провалился внутрь клетки с грохотом слона! А кот, бродячий по квартире кот давно уж шлёпнулся на коврик… на этот охуевший ковёр, который хуй когда отстираешь, пока, блять, его не вывезешь за три километра от города, дабы никому не мешать его грязнотой!..

Пора валить, ан нет! Приходят в гости мысли. И они, наглецы, даже не стучатся. Поверь, им плевать на твой сон! Мозгу-то похуй — ему всю ночь работать. А вот организм, наполненный до краёв водой и газировкой хочет сбежать в объятия… хм… какого-то гейского бога (либо он просто любит обнимашки)? О.о Ну это же бред. Лучше тогда бежать в её объятия. Хм, только в них жарче, чем в кистях Амура.

Ну и как все гениальные писатели я должен всунуть в эти короткие строки и малострочные абзацы какую-то охуенски важную хитровыебанную мораль, но… мне, ебать, так не охота чо-то мучить свой промокший от соплей и кашля мозг. Некоторые пидорасы могут полагать, что мне поебать на людей; но лучше бы им положить на свою башку шляпу с говном.

Я спать. Нихуятутгениальностивыненайдёте.

/всемчмакевэтомчате*/

 

Теперь можно снять шорты, теперь я один. Но что бы это значило?.. Ничего плохого и ничего личного. Просто заботы суетного бытия оказывают немного странное влияние на здешних индивидов, которые оказываются немного сказочны, бескультурны; однако это совсем не вымысел, а, скорей, нынешние заботы, коих так много, что обращать на такие мелочи медленно вырезается из внимания, сосредоточившись теперь на определённом ряде мыслей, одна из которых -- наркотики.

Плохого в этом ничего не вижу, но и правильного ничего здесь нет; может быть, поэтому слабо осознаётся положение текущих дел, вообще связанные с этим события... Мыслей всегда много, но толк из этого какой? Лишь суетное бытие. Порой, мерзкое и одинаковое... Нифига не озабоченное завтрашним днём. Порой, разное и довольное, агрессивно-кидающееся на тебя, пока ты отвлёкся и потерял внимание, обнулил показатели свободы, отключил мозжечок... И правильны ли эти мысли, ведь часть из них я и сам не знаю. Вымысел приходит из своей головы, поэтому сложно определиться с объективными показателями, которые скачут по коре головного мозга, прыгают из угла в угол, старясь обойти действительность... Действительно, такие тексты даются не каждым к прочтению, но ведь и не каждый сможет вычленить и преобразовать эту информацию, упростив её для себя и переработав... Чужие импульсы прирастут к своим и медленно будем продолжать вариться в своей каше, пытаясь проломиться чрез стену в новое бытие. А новое оно потому, что вы ещё меня не читали!

Голова немного побаливает, но это мне не говорит пока ни о чём таком экстренном, о коем писали Гессе, например, или Берроуз; да и можно ли назвать это мусором, скорей, это психологическая атака на твой мозг экранами монитора, телевизора, дневного света, воздуха, этого окна, -- блять, да всего. Не о чем больше писать.

 

 

Прежде

Пролог

На небесах нас ждёт война, если все люди смогут попасть туда; но прежде вы упадёте с небес на землю. После того, что с вами сделают облака некоторым захочется отомстить, но до богов не так просто добраться.

 

1.

Моё тело кусали какие-то насекомые; глаз не было, как и рук, которыми я мог бы, может быть, что-то и нащупать, однако знание о руках тоже резко пропало, и я стал совершенным, хотя мне было очень и очень больно. Тело будто появлялось, а потом его резко отрывали от головы, в который якобы засели мои мысли. Неожиданно вкус крови смочил мой язык: «Отлично!» — подумал я, ведь очень голоден был, но до желудка всё-таки ничего не добралось; его тут же стошнило от голода, меня вырвало, и тело расклеилось, порвалось снова на части. Боль стала неким символичным завершением определённого действия, которое надо мной совершалось.

 

2.

Кругом были такие же. Да, глаза резко появились, или что-то наподобие их; пощупать я не мог, пальцы кто-то вырывал; мне плохо было видно, лишь силуэт. Возможно, это был и чёрт с рогами...

Вокруг скитались такие же головы, без тел; внезапно у некоторых из них прямо из ушей сыпался осадок, появлялись руки, затем подходило какое-то слишком стройное существо и ломало эти руки своими зубьями, а кровь лила в тары; подбегали дикие звери, шакалы, собачьи головы, а пасть акул, лакали эту жидкость, похожую на кровь...

Я почувствовал языком ржавчину, а существо подошло и откусило у меня его; разворотило челюсть и мне вновь стало не по себе...

 

3.

Знаете, порой тело хоть и появлялось, но, похоже, оно было на сосиску; это я смотрел так на других, ведь шеи и у них не было; внезапно мы перенеслись куда-то, где плацдармом было куча человеческих черепов...

«Где же хищники или травоядные?» — промолол язык, запачкавшийся в ржавчине.

— Хочешь к ним, чертила?.. На!

И мой череп был насажен на лом; и другие такие же были рядом. Мы, каждый, были воткнуты в головы бедных животных, словно стрелы мы летели и попадали в цель. Они сразу умирали, но происходило что-то странное: через несколько мгновений они оживали и пытались убежать, только существо многорукое и многоногое, словно бешенный таракан, но размером с верблюда тащился за ними и отрывал сначала хвост, потом задние ноги, тело рвал на части и мы падали. На ломе теперь находилось две головы...

 

4.

Кажется, теперь у меня появилось туловище; голова двигалась на шее. Я пытался повернуться, но был червяком; тело даже ползло куда-то, а затем крючок. Снова эти игры этого чудовища, в котором нет ничего святого!

Меня тянули за губу и вырвали её, потом зубы; дальше топор разделил меня с телом, а камень размозжил мою голову. И снова так по кругу...

Существо без устали наслаждалось видом, а где-то сзади слышались крики быков, птиц и другие звучания, дарившие ушам ужас и боль! Затем некоторое время мёртвая тишина, сразу сводила с ясности ум, и приплюснутый шум разрывал мозг; я оказался в таре, которую запихал в рот этот выродок и тьма.

 

 

5.

Боже, появилось подобие ног; что же дальше? Может быть... «Даже боюсь о них подумать...»

— Тише, иначе спугнёшь... Будь наживкой, хороший мальчик!

И внезапно я ощутил тяжесть сердца; я влюбился в девушку, которая лежала рядом, подобно отражению в зеркале, только ужасном отражении: она без рук и ног была, но тело её казалось прекрасным дополнением к её голове, хоть и глаз было не видно, лишь огромные уши-локаторы, однако у неё был рот, а я рта не чувствовал; будто он был зашит...

— Мой рот был тоже зашит!.. Как тебя назовут, ты знаешь?..

Я смутился и очень удивился, но сказать ей ничего не мог. Внезапно секунда превратилась в вечность, и она что-то говорила, но я всё быстро забывал; потом меня снова убивали, а через секунду я появлялся вновь на том же месте, чем дико радовался.

— Мне кажется, ты улыбаешься... Я и правда тебе нравлюсь?..

«Да!» — хотелось крикнуть, но это чудище заорало:

— Вы никогда больше не свидитесь!

И он воткнул в её голову вилы.

 

6.

Я сидел перед зеркалом; в нём было моё отражение: две ноги, а руки связаны.

«О, я чувствую руки... О, нет!»

Существо опять подошло, только, кажется, женского пола и откусило мой орган. Было чрезвычайно больно, но я не мог кричать, однако вскоре боль усилилась, когда она начала пожирать мои ноги. Сзади был он и он ел мои руки.

Мой рот разорвал нити; боль стала ещё сильней, а напротив я увидел её! Мы смотрели друг на друга и с нею делали всё тоже самое.

Единение. Но я не смог улыбнуться, ведь боль сильнейшая не давала мне управлять собой.

 

7.

— Сегодня всё закончится, поэтому придётся растянуть последнюю секунду!

И он раздавил своей рукой мой череп.

— Кажется, он готов. Будешь огрызаться, падаль?

— Что?

«О боже, это мой голос?»

— Нет, урод. Этот голос принадлежит ей. У тебя ещё нет языка, ирод!

— Прости, но мне очень больно, и я тебя люблю, но мне ещё становится больней. Стой, не надо!

— О, этот прихвостень тоже влюбился... Подержи его. А-а.

Он вырвал моё сердце и сжал его над стаканом, таким огромным, с мою голову. Половина заполнилась кровью.

— Догадался? Или ты хочешь, чтобы у тебя в жизни всё было наполовину лишь хорошо?..

— Пусть будет так!

— Ха-ха! Тебя кто слушать станет? Пшёл!

 

После этого я улетел куда-то вниз; причём летел так долго, что потерял счёт времени и даже позабыл кто я. Я и о боли забыл, так приятен был тот полёт.

Внезапно показалась земля, и я закричал. Рядом показалась она, и я увидел очень странную вещь: она превращалась сначала в ребёнка, а потом в младенца. В этот момент мы столкнулись с землёй.

 

Мне тяжело сидеть и молчать, пока я в этой запертой клетке, однако рот мой зашили леской, а большую часть времени я стою на коленях; мои глаза завязаны -- я ничего здесь не вижу. Конечно, к вечеру повязку убирают, но лица их проскальзывают передо мной так быстро; мне очень страшно... Я плачу очень часто, а крики мои никого больше не тревожат. Неужели мои действия останутся безответны? Но не бессмысленны! Я знаю это.

 

Сложно собраться с мыслями, а изложить всё так, чтобы меня услышали ещё сложней. Через трубку в мой рот поступает жидкость, питательные вещества и лекарства, но я могу умереть в любой момент, поэтому мне хочется вам побыстрей всё рассказать.

 

А кто вы?.. Такие же люди, как и я, только рот у некоторых из вас развязанный... Я устал просить помощи, поэтому прошу: "Убейте меня! Я забываю, что такое жизнь..." Они скоро за мной придут, а эти записи, наверное, откроются, ведь скрывать их нет смысла -- всё равно мне никто не поверит!

 

Когда вокруг гаснет свет, я понимаю: скоро меня посадят в изолятор, где тоже ничего не видно. Я забыл, что такое зрение, ведь постоянно нахожусь в темноте, но лишь иногда начинаю видеть что-то... Или кого-то. Возможно, у меня начинаются галлюцинации.

 

-- Давно вы сидите в заточении? -- резко хрипнуло что-то вверху; моё тело брыкнулось, а я заплакал. -- Перестаньте, пожалуйста, рыдать! У нас есть вопросы.

-- Кто вы?.. -- произношу я шепотом и спиной плыву по стене, пытаясь отдалиться от этого низкого голоса.

-- Вам нет смысла знать это. Вы хотите молчать?

На следующий день мой рот был зашит.

 

Тело исхудало: я руками ощущаю рёбра, а грудь моя и вовсе исчезла; если бы моя кисть была чуть больше, возможно, я смог бы схватить себя за бедро и даже дотянуться большим пальцем до среднего. По моей правой руке часто били палкой, а однажды кто-то кинул в мою ногу камнем; мои рыдания перестали нести смысл, но, кажется, в изоляторе я иногда что-то вижу. Может быть, я просто схожу с ума?

 

"Привет, что делаешь? Почему ты перестал отвечать мне? Я переживаю... и я очень тебя люблю. Пожалуйста, ответь мне. Я очень за тебя волнуюсь. Твоя киса" -- после этого прозвучали гудки и автоответчик замер.

 

В изоляторе крайне неудобно: он маленький, словно дешёвая душевая кабина, а когда я ложусь, мои ноги упираются в стену -- утром болят все кости, а потом меня тащат сонного по полу очень яркого коридора: иногда я качусь по нему спиной, но, бывает, и грудью, поэтому лицо моё изрезано и изъедено этой хлоркой и кафелем. Потом меня ставят на колени, а руки связывают со стороны спины и тянут их вверх, возможно, какой-то верёвкой. Сколько я так стою?.. Моё чувство времени пропало. Хочется сдохнуть, когда стоишь так, а тело всё затекает; иногда кажется, что я уже и ходить-то не умею...

 

Несколько раз меня ударяли по голове: три раза по затылку, шесть раз по лбу, 3 или 4 -- левая сторона. Возможно, я просто падал и ударялся головой об пол. А тот разговор был единственным... Теперь они молчат.

 

Там, где рождается радуга

«Что мне было делать?»

Заметно, что я не нашёлся сразу, чем занять моё время, поэтому попросту скитался битый час по, заполняющемуся жизнью, городку: птицы неожиданно зашевелили картинку ветра, а пьяный воздух изобразил на холсте природы людей, которые шагали куда-то по своим делам. В мыслях моих парила скука, однако они порой обрушивали магическую подоплёку под простой мотив музыки сладких облаков, плывущих в океане безмятежности и горизонта — именно там они на секунду застревали и падали с вертикального обрыва в неизвестность; туда, где рождалась радуга.

«И вправду, что мне было делать?»

Не думая, не размышляя, я поплёлся по битым камням, искалеченных топотом и колёсами, смехом и слезами, радостью и чаепитием… Алиса шагала протяжно, но безраспутно, искажая свой пол, свой голос, свой разум и тело, шипящее ото лжи и блядства. Её звали не так, да и это был он, но приходилось путаться, чтобы меня не приняли за очередное недоразумение, баловство, бегство. Я ничего не создавал, чтобы следовать; но и ничего есть что-то в глазах уставших, помутневших от скорой гибели.

Тяжёлый сон бессознательного отступил, и я, лет пяти-шести, проснулся, чтобы окунуться телом в улицу, принятую за общественное плато; там скитался не только бренный разумом страдалец, но и, чистой воды, бессовестный разгильдяй! Когда мы увидели радугу на краю будущего заката, она расцвела в нашем воображении и потрясла холст зрачка; хрусталик скрипел то ли от счастья, то ли от бурного потока яркого света. Ясно; прошёл дождь.

Капризничая, Луна скрылась в потоке света, а патока из личин свежих насекомых полилась из анальной звезды в рот фрагмента или куска природы. Кажется, это последнее, что можно сказать, но всем было изволено безмолвствовать.

 

Вряд ли мне удастся вспомнить, откуда именно берёт начало моя история, да и с мыслями своими некоторое время назад я привык обращаться крайне осторожно, поэтому даже эти слова я хоть и набираю с первого раза, однако всё равно приходится их тщательно обдумывать и держаться поставленного курса. Сложно установить в точности, какое сейчас время, какой год, месяц, — да что, даже час! — ведь так случилось, что собственные мои мыслишки завели меня в тупик, который оказался тюремным этапом моей жизни, в которую я заключён сейчас. Да, так получилось, что эту жизнь, к сожалению, выбирал уже не я…

Некоторые из вас, я уверен, крайне возмущены, либо находятся в необъяснимом состоянии недоумения: как же так, он не умеет управлять своими мыслями, но как тогда он живёт, и чем же наполнена его теперешняя жизнь?.. Сущей пустотой и снобизмом реальности.

 

— Аааааа!.. — ужасный крик изворотил детское сознание, споткнувшееся о случайный силуэт, который окидывало, начиная с ног, пламя огня; оно ветрено кидалось и на прохожих, и на тех, кто и не пытался подойти близко. И нам бы интересно даже стало бы вдруг если б рядом мы очнулись нечаянно, «кто же там горит-то?», но и не хотелось бы, на самом-то деле, и подходить туда, хоть и любопытно: сжигают человека, страх подумать об этом, а увидеть. Никакие деньги бы не дал, а отдал бы все, чтобы не видать такого…

Позже, к часом 12-ти огонь утих; горелый труп пах бензином и его комками растаскивали собаки, гулявшие по холоду туточки. Нежности невозможно сюда привнести, зная, что было не так давно, утром. «И собак бы тоже искусало это пламя, раз они такие, будто зеваки, плевать им хотелось, труп это человека или лошади, или коровы, они любого могут загрызть, лишь бы желудок больше не указывал им; и сожалеть не будут. Вот почему в моей избушке всегда топчутся котики. И не морские, а вот, настоящие… Реальность только не смела бы обманывать, да только без «бы» сейчас и шагу не ступишь: а вот что «бы», да как «бы», получше может быть, аль похуже.

 

Сквозь

«… и вы знаете, нас словно пережевали — бах, и мы попали в темноту: сверху слышен какой-то рокот, а сбоку, снизу… хм, впрочем, со всех сторон что-то елозит и булькает непонятное, неясное. Расщепились мы и на жиры эти, и даже на белки и углеводы; почти до молекул рассосались, стали атомами, но и там нестыковочка…»

— Как и всегда.

— Так ты вечно будешь не дочитывать, да ещё и утверждать своё мнение однобокое!..

— А что делать, когда валяешься в необузданном хаосе привычек и сфер; всё тут неясное и непонятное, хоть ты и наблюдаешь эти танцы кварков, да пляски программистов с бубнами, всё равно ничего никогда здесь понятным не станет!

— Читай дальше…

«…и теперь мы змеёй плывём, тянемся, связываемся, чтобы быть этой самой змеёю; на нас давят со всех боков, но мы особо не жалуемся — теперь мы то самое почти, что и должно быть, когда дозреем…»

— Словно утка! — из уст бабушки.

«Ого! А теперь так широко аж стало… Блин, так свободно даже. ОХ, как здесь шикарно, но до сих пор темно и сыровато… А сколько газов… Но всё равно стало проще и легче двигаться, только теперь мы не такая уж и идеальная змея, а, скорей, сорделиска какая-то!»

— Эм…

— Дочитай уже, а?!

«Виден свет, друзья! Виден он!.. А вот и реальность. Чёрт, чёрт!»

Теперь можно потянуть за рычажок сливного бочка. И точка.

 

Сосуд из глины

Зачем я писатель?

Затем, что и словом мне не передать!..

Зачем я писатель?

Затем, что из фразы Вселенной не взять!

Зачем я читаю?..

Ведь нет ничего необычного в том…

Зачем я писатель?

Затем, чтобы красть головой, а не ртом!

 

**

Слова эти берутся не из головы;

Их создаёт мычание уличной толпы!

Седые листья звонко шагают по степям:

Там, где кувшин из глины, там Омар Хайам

 

**

Я — сосуд из глины, наполненный до краёв мечтами.

Моё тело — похоть, пропитанная слезами.

Власть во мне — это череп, кости.

Воля — мозг; коробок из злости…

Враг мой — руки, а друг — познания,

Одиночество дней и скитания.

Карма — вызов! А зов и вопли

Изрыгают противные сопли…

 

Мой хребет — доска с весами,

Расположенная под небесами.

Мысль во мне — это каторга тюрем:

Заключённых в ней нет;

А последний поэт вовсе умер.

Со всех сторон окружённые морем…

Да и дна там нет!

Нет там прав, нет воли!..

Нет степей глухих.

Нет глухих поэтов!

Нет людей глухих

Там, да и нет ответов…

 

**

Моё тело — ковш и кувшин,

Наполненный серой массой и красной жидкостью.

Я — наполненный шар, а мой дух, как облако.

Каждая клетка — высокоразвитая масса и первоклассная единица системы выживания.

 

Люди!

Хватит нам грустить!

Поэты полнены грустью…

Свободу полную чтобы обрести

Тело должно стать руслом!

 

 

***

Ну что, завистники и пустомели, как вам мой слог?

Пытаетесь ли поддержать меня? Вообще какой у вас предлог?

Жадные на комплименты твари;

В Ноевом ковчеге явно вам пары не додали.

С кем заключили вы пари,

Чтобы убежать в такие дали?

 

Вам повезло, что это я, а не кто-то другой!

Физически силён, силён душою...

И душа моя вас вряд ли ненавидит,

Только странные воображенье образы предвидит:

То здесь, то там разрушены дома;

Была война! Теперь лишь трёп; молчание...

Рты затыкаются тогда, когда всем страшно.

 

Но нужен ли вам здесь герой?..

Вам подавай лишь тех, кто топчется с душой хромою!

И вряд ли вообще он что-то видит!..

Но, повторюсь, душа вас терпит и однажды выйдет:

Но скупы вы, а душенька у вас хрома.

Была война! Теперь лишь гул отчаяния...

И ветер вдруг окутывает снегом влажным.

И стих закончился нечаянно; поэт не так отважен!

 

Проходя мимо книжных стеллажей, будучи охранником, мои глаза вдруг ударились в имя Буковски, из которого я читал лишь отрывки его ранней мудацкой прозы (всм. Муди, Хэнк «Бог ненавидит нас всех»). Теперь я оказался перед выбором: либо Почтамп, либо Женщины; там было, конечно, и ещё что-то, но я не решился думать далее, поэтому и оказался соблазнённым именно вторым вариантом. Женщины всегда волновали, и даже бывало, насиловали мою душу, домогались до моих нервных окончаний и очагов моего стыда и срама, однако мы сейчас немного окунёмся в прозу Чарльза, который подарил мне чудо-вдохновение для написания этой главы моего нового произведения.

Пока я, взором погружённый в сюжет «Женщин», кряхтя и ухахатываясь от некоторых образов, подаренных мне гением Буковски разлагался морально, читая курьёзную, однако прочную и решительную прозу, мне было не по себе от своих волнений и переживаний, что дарила заодно и аудитория магазина, в котором я работаю в данный момент времени; я уточню, ведь недалеко сидела девушка, погружённая в свой мобильник (или как их там называют, с сенсорным экраном), а я стоял и ловил хохотушки с найденного в человеке озорника и гения! А как же повалил стыд, когда рядом пробегали детки, ведь «Женщины» изобилует словечками недостойными, якобы, их ушей — так бы сказали некоторые взрослые, которые, без сомнения, могут иной раз и произнести эти мерзости при детках.

А ещё мне понравилась бытовуха: распивание пивка и других напитков действительно не является чем-то особенным, а даже обычным в нашей стране, но Буковски смог шикарно оформить подачу — болтовня пьяных в жопу человеков достойна похвалы, ведь импровизация и искренность обезоруживает любого сердобольного беднягу вроде меня. Так и проза Буковски ударила меня по самым ушам, что те аж покраснели, а щёки загорелись, да задымились; благо в штанах не начало бродить и всё обошлось без стояка. Я намекаю на то, что хуй Чарльза не раз обмакивал страницы его произведений; да и всем, кому нравится его творчество, известно о его блядствах и похождениях, тем более, именно жёсткость и правдивость не то, чтобы украшают, сколько ударяют по мозгам таких новичков как я.

Кстати, в это самое время (пока мои глаза бегали по строкам «Женщин») я вдруг вспомнил своего дядю Васю, который постоянно бухал и бухал, а потом, напиваясь до полного посинения, нёс всякую херню про тех, кого знал, кого мог вспомнить, кого и не было, возможно. И каждый у него был неудачником, и каждого он хотел унизить, а однажды в пьяном бреду он даже бросился на меня, но я резво отбежал в сторону, а его успокоила моя бабушка; а как-то раз он решительно сказал, что в будущем я буду наркоманом. Мне сложно понимать, что он имел в виду, и что для него значило тогда слово «наркоман», однако он то ли угадал, то ли стал пророком…

У Васи (а дядей я его никогда не называл) не было передних зубов, поэтому он говорил когда, со рта его вырывались слюни; не забываем, что дядька мой ещё постоянно бухал, поэтому к слюням постоянно добавлялись сопли. Он мужиком был высоченным, но худощавым — тот ещё трус, да слабак — отличная ролевая модель мужика для меня, подростка, ведь тогда я жил с бабулей. Незадолго до этого барак, в котором баба прожила добрых лет 30 (если не больше), сгорел, а мы перебрались к ней на дачу. С нами жила сестра дядьки, тётя Лена; возможно, в будущих главах я о ней упомяну, ведь она, слава Богу, жива. Как и мой дядя, кстати. А доводы о том, что он был трусливым я не выдумал, а вполне это осознал, когда вдруг увидел Васю всего избитого и отмудоханного моим другим дядей Мишей, который тоже был весьма труслив, ведь руку он поднять мог лишь на Васю и на мою тётю, его жену, да на мою бабушку — однажды вечерком он подкрался к ней на улице и ударил по голове лопатой. Я жутко перетрухал, когда она вбежала на дачу вся в крови, а я в постоянном стрессе осознавал, что нихуя не могу ничем помочь своим родным и дорогим мне людям.

Мой отчим был шизофреником. Иногда он запирал маму в ванной и избивал её. Я узнал это лишь подростком, но не мог поверить, ведь сильно его любил. Он был настоящим мужиком: однажды он подрался с нариками, которые доебались в падике до нас — он просто их скинул с лестницы; такой огромный был, но ростом не слишком большим, однако сильный. Помню, как-то он столкнулся со своим отцом, — а у того пузень невъебенная, да пупок с мой глаз, — а Коля (отчим) эту тушу стокилограммовую по лестнице пытался размазать. Хуй знает, что у них там за ссора была, но я всё это наблюдал из своего детского сознаньица (мне было лет 7 тогда). Вскоре мама бросила его, сбежав из города, ведь он её изнасиловал и ограбил… а затем выкинул на дорогу, и она шла в разодранных вещах… <пиздец короче>

Я уверен, что многие из моих родных считали меня недоноском, чокнутым, идиотом, слабаком, трусом, куском никчёмности и говна, и во многом оказались правы: я родился раньше срока, ведь на маму напал мой дядя Миша. Неожиданно отошли воды, и она одна побежала рожать — сначала до автобуса, а там уже была вся в крови. Мне сложно сказать, где я родился (в автобусе или в больнице), так как до сих пор эта тема редко всплывает в наших разговорах, да и время сложное сейчас — мама узнала, что я наркоман.

 

Ты думаешь, я учу, чтобы ты меня слушался, воин?

Ты себя слушайся, воин! И это тот главный человек, которого ты обязан слушаться всегда. Только он, ты можешь себе сказать что-то так, чтобы поверить в это и выбрать правильный путь.

Конечно, можно рассуждать о том, что есть правильно, однако иногда, порой, да и частенько бывает так, что думать нам не хватает тайма, времени, дыханья, поэтому выливай всё смело!

 

Всегда будут ошибки!

Всегда будут трудности!

Всегда будут глупости!

Всегда будут те, кто не поймёт, но…

Понимающих возьмётся тут у нас!

 

Не стоит недооценивать людей, не стоит их недолюбливать!

Все мы разные, у всех своя позиция, а каждый ещё и уникален: