Свой эксперимент над жизнью. 2 страница

— Я нашла утром, пока ты спал, несколько книжек… Автор мне не знаком, но Роберт говорил, что ты пишешь.

— Пишу.

Дальше разговора не последовало, хоть я и хотел улыбистым лицом выебнуться, что это мои книги; но всё же я продолжил смотреть телик с таким же тугим лицом, что на мне и было весь этот день. Когда пицца кончилась, она прошлась до кухни, видимо, за другим куском, но вернувшись, она ткнула в меня парочкой книг:

— Они твои? И, знаешь, пиццы нет. Ты не сходишь?

— Они мои. Но я один никуда не тронусь… Я немного социо…

— Будь, умоляю, социофилом?.. Хотя…

Нам пришлось идти вместе. Она была тоже отличным социофобом.

 

Сон в эту ночь начинался идентично вчерашнему, но около трёх я очнулся от странного ощущения, будто за мной наблюдают. Открыв глаза, я обезумел, изумился и чуть не выпрыгнул из своего тела — передо мной стояло приведение!.. Как оказалось, это была Робин, и она медленно волоклась ко мне на диван. Ещё спустя две-три секунды она была уже в моих объятиях…

— Зря ты такой хороший… — произнесла она и всхрапнула.

 

Я не понимал, что бы это значило, но её присутствие меня сильно возбудило. Я приказал было себе не думать о ней, как о сексуальном объекте, тут же решил, что это глупо, потом случайно задел её бедро рукой, и мой член уткнулся в её руку, ещё выше лежала её ладонь. Спала Робин крепко, поэтому, вроде, ничего не просекла, а я пытался больше не шевелиться и лежал, как вкопанный.

Наутро тело ныло и корячило. Смутило, что минуты две Робин постанывала, нашёптывая имя Роберта. Если делать важные заметки, то это единственное важное, что меня смутило в это раннее утро.

 

 

Сегодня, проснувшись, Робин нацепила мои трусы и шорты, а сверху напялила футболку Офелии с надписью: «I love NY», которую она старалась носить лишь на особенные встречи, чтобы не испачкать. Робин этого не знала, да и не узнает теперь никогда, ведь на ней она выглядит гораздо лучше, чем на Офелии. Поймите, моя девушка прекрасна, но когда видишь такую, как Робин, внутри начинает выть серый волк и сраное животное, однако Офелия давно меня смущала своим невниманием ко мне, своей жёсткостью и бессердечностью. И с ней я начал вести себя подобно. Поэтому появлялись споры, ссоры, делёжки, хуёжки. Я считал брак чем-то идеализированным, но быть с Офелией для меня стало чем-то вроде безвыходности. Я перестал ценить себя и начал думать, что никуда не гожусь… Удивительно, но Робин была совершенно другой.

В некоторые дни мы могли часами не общаться с Офелией, однако вскоре я слышал битьё посуды или крики её в одиночестве, плачь в ванной. Не знаю, для чего она это делала, но всё это вынуждало меня с нею сблизиться, чтобы успокоить, но я не умел никогда успокаивать человека! Любого! Вот и Офелия стала понимать, что мне бесполезно выкладывать свои болезненные формы недовольства и голода по вниманию такими способами… Я этого просто не понимал и старался не замечать; не влезать в это, ведь человеку порой нужно провести время в одиночестве. Я это понимал, но, похоже, её это жутко злило! И если бы она нарисовала мне огромный плакат с надписью: «Подойди ко мне и обними!» я вряд ли б догадался, что мне нужно делать. Это не глупость; это помутнение и временное отупение.

 

В Робин царила прямота. Ну, и Офелия мне, возможно, просто поднадоела… Многое с ней казалось потерянным, однако, когда я видел Робин, мне приходили разные мысли в голову, которые хотелось реализовать. Например, одна из них была той, что я хотел бы содрал все эти тряпки и всадить ей, чтобы она визжала!.. Боже… Опять это сраное животное… Как хорошо, что моих мыслей никто не знает. Тем более, я не мог такого сказать Робин, потому что утром услышал это:

— Пойми только одно, хоть ты крутой писатель, но спать с тобой я не собираюсь!.. Ни в коем случае!

Тем не менее, опять же, как и прошлым вечером, она уснула в моих объятиях со мною потным — воды нет второй день; и где же ваше ЖЭУ? Только теперь она лежала на моей груди, а ладонь её залезла ко мне в трусы, всё же не дотянувшись до члена; но через минут десять он всё же коснулся её пальцев, когда она вновь начала постанывать, вероятно, видя очередной сон, где её ебал Роб.

Но лежать с ней мне это не мешало. Эта мысль. Роберт. Что же там у них с Офелией?..

 

Так уж получилось, что я проснулся пару часов назад; я проснулся с Робин на этом диване, притом она расположилась очень близко ко мне. Тем не менее, не совсем помню, что происходило ночью, однако всё началось с моей новой задумки.

— Так не пойдёт! Ты ещё мало прочла моего, чтобы указывать, как мне писать! — я прошёлся в комнате циклично несколько раз взад и вперёд, то по кругу квартирки. У меня излишне выпирала челюсть, видимо, от напора эмоций; как раз в этот момент Робин полураздетая вышла из ванной с бутылкой вина. Она выпила прямо из горла и направилась ко мне.

— Этот идиот позвонил мне, понимаешь? Он сказал, что трахнул твою Офелию. Погоди…

Видимо, она заметила, что моя челюсть опустилась ещё ниже; я и правда несколько приохуел от такого дела. В моей голове это не укладывалось, ведь я считал, что это такая детская игра, а «переспать» и вовсе звучит как что-то мерзкое и отвратное со стороны друга… Для меня всегда любовь и отношения были на главном месте, но чтобы бегать и ебаться с чужими девушками…

Конечно, некоторые мужики могут подумать, что я — ебанат, но позиция, где нужно бегать по разным девушкам, словно они ларьки с дешёвой продукцией сомнительна; короче, я ценю девушек совсем не за постель. Постель будет отлична, если девушка прекрасно работает языком, в плане общения, и телом, в плане жестикуляции. Она должна быть нимфой и завлекателем…

Чего нельзя было сказать о Робин. Такой неуклюжей я не видел даже Офелию, хотя она была мала габаритами (чуть ниже Робин, но талия больше), а угловато она делала всё, даже занималась сексом угловато. Мы постоянно получали ссадины и синяки в ходе данных исследовательских вылазок в постель (а они именно такими и были, ведь происходили всего лишь несколько раз в месяц).

— О боже, Алекс, — она впервые произнесла моё имя, я опешил и легко так встал с дивана и взглянул на неё: она смотрела упрямо в пол, а изо рта у неё текла очень длинная слюна.

— Робин, у тебя…

Боже, и вдруг я заметил, что это сопля.

— Послушай, Алекс… — она посмотрела на меня своими красными глазищами; было видно, что она рыдала в сортире.

Мне стало жаль её, но я сел.

— Алекс, эти козлы трахались уже около двух лет. Понимаешь? Сколько ты прожил с этой сукой?..

— Робин, прекрати! — начал я грубо и громко, однако потом понял, что ситуация бредовая… Я не мог поверить…

— Как хочешь… Тебе, мне показалось, нужно это знать, — и она направилась в спальню к моей постели. Свалилась туда, пока я сидел мирно на диване. Честно сказать, я не сдержался и тоже зарыдал. Робин лежала поначалу спокойно, затем она приподнялась и отхлебнула: — Ты выглядишь таким размазнёй, Алекс. Блин, и я такая же сейчас…

— Романтика, — кинул я в неё и понял, что получилось слегка комично. Засмеялся, а она подхватила меня. Резко хохот перерос в очередные сопле-слёзы…

 

Я утаил свой нежный взгляд от Робин, он очутился на окне. Погода была прекрасной, слегка пасмурно, но это украшало небо, а Солнце стремилось к закату. Я не стал вставать, чтобы любоваться на бегающих снизу людей, а просто провёл взглядом по небу. Кажется, я увидел несколько звёзд; выходит, что скоро будет ночь. Похоже, я хорошенько сегодня проною… Как тёлочка буду думать об этой сраной Офелии. Чтоб её!..

— Будешь?.. — и Робин присела на край постели с бутылём.

Я отмахнулся и медленно привстал, оглядывая соседние дома. Окна все горели ярким светом, будто там шёл какой-то праздник. «И эти козлы сейчас где-то ебутся… Блять!» Я подскочил и подбежал к бутылке. Хлебнул и выплюнул.

— Что это? Бля…

— Оу, наш романтик теперь матерится? — её улыбка скривилась, а левая бровь сиганула вверх.

— Ты же читала! Почти всегда. Что это, Джейн?

— Это водка с соком. А ты подумал, что вино?.. Пхах, идиот! Только не обижайся… — она обняла меня и сказала тихо: — Вторая книга должна быть без матов!..

Моё сердце резко завопило; я, кажется, был влюблён — это, как у некоторых парней, странное волнение, которое почти не задевает член. То есть чувства, наверное, чистые. Я выпил, чтобы они немного замарались. Затем я обнял её. Всё было странным. Очень странным…

И так тихо.

 

 

Когда проснулся утром, голова слишком сильно болела, чтобы я начал рассуждать, что же произошло. Со вставшим членом я дошёл до туалета и включил душ. Там и остался до самого обеда. Точнее, я уснул там.

— Блин, Алекс, ты смешон!

Промокшее моё тело ответило брызгами; она захихикала и убежала. Я попытался мыться. У меня не получилось, поэтому я стянул с себя шмотки, которые мешали мочалке. Намылился, смыл и пошёл искать вещи почище.

— Робин, закрой глаза! Я иду голый… Там даже полотенец нет… Какого хера?

— Твоего, наверное, — произнесла Джейн пялившись на мой член. — Я же всё-таки не Офелия, чтобы стесняться твоей наготы. Она ведь твоя сраная Ева. А я буду в твоём горле словно кость!

И она шлёпнула одеялом мне прямо по головке. Я охуел. И убежал. Одел футболку; её только и нашёл.

— Кстати, у нас так всё плохо, но у меня есть пара сигарет. Обе мне, а у тебя есть член.

— Курить его я не собираюсь. Впрочем, как и твои сижки.

— Какой ты милый. Решил поддержать моё здоровье?..

Я вскочил и отобрал у неё сигареты, и направился быстрым шагом к окну.

— Ты сучёныш! Отдавай быстро!..

И она наткнулась на мой… Эм… Когда я повернулся.

— Фу, всегда пугала эта штука, — она резко отвернулась и прошипела медленно: — Хорошо, что с Робом мы переспали всего пару раз. На этом моё избавление от девственности прошло.

— Славно…

— Теперь они мои! — она отобрала сиги и кинулась к коридору: — Развесил уши… Даже погрустнел. Типа что не был первым?.. Дурак! Почему вам вечно девственниц нужно трахать?

— С чего ты взяла, — как-то вяло я начал, задумываясь о том, что некоторые девушки платят деньги, чтобы вновь повыёбываться плевой. — Просто никогда не было…

— Да брось!.. Зато сам был, да?

— Был. Но это ничего не меняет. Мой прибор никак не изменился.

— Прибор? Ночного видения? Ты решил стать Хэнком Муди?..

— Что? Да нафиг надо. Он потерял семью, но обрёл кучу сук.

— Смотри, ты сам сидишь на суку; ещё раз услышу, что ты оскорбляешь девушек, отрублю этот сучок, — и она уставилась на член. Я убежал в комнату, чтобы найти шорты.

 

— Длинный сегодня день, — начала Робин, увидев меня уже опрятным.

— А я закончил!.. Хочу спать. Мне ещё нужно будет дописывать главу сегодня!..

— Ого… А можно посмотреть? Если у тебя получится писать при мне, я смогу… Эм… Подарить тебе…

— Эээ…

— Нет, не думай долго… Не себя! Так что пусть твой рот просохнет. Но не слишком. С меня поцелуй! И так каждый день по поцелую.

— А можно брать кредит?

— Нет, но можно хранить поцелуи. Сегодня не целуемся, а завтра два поцелуя!.. Только я в любой момент вытаскиваю свой рот из твоего! Окей? Иначе ты меня засосёшь. У тебя ротан такой здоровый.

— Спасибо. А лицо хоть нормальное?

— А как ты думаешь?

— …

— Если было бы что-то не так, я б смылась уже!

 

Робин:

— Мне кажется, что ты без меня мог бы написать лучше!

— Качество мы не обсуждали!..

— Лады. Ты готов? — она наклонилась вперёд, закрыла глаза и вытянула свои миленькие, пухленькие губки.

Я быстро положил указательный на её губы, и она его поцеловала, даже пыталась вытащить язык; потом открыла глаза:

— Оу… Так ты коллекционер? Пальцы я могу целовать бесплатно. Только по моему желанию! Всё.

И она ещё раз чмафкнула мой палец.

— Теперь нужно придумать еду на вечер…

— Может быть, кофе? В смысле, кафе?..

— В задницу эти кафешки. Дома всегда будет много уютней!

 

 

— Робин, просыпайся!

— Что ты хочешь, Алекс?..

— Не нужно мне официальщину, можно и Саша. Так русские говорят.

— Саша?.. Мне нравится. Так что, Саша, случилось?

— Случилось то, что скоро приедет моя мама! Два-три дня дала нам на приборку квартиры.

— Она любит чистоту?

— Все мамы любят чистоту?! Разве, нет?

— Не совсем.

— Значит, да; моя мама любит чистоту.

— Что нужно от меня?

— Помыть спальню и посуду.

— А я пойду и помою сортир, и эту комнату. Она самая большая. Надо сначала…

— Занимайся своими делами, мне плевать. Пойду в спальню, — она вышла из-под одеяла; трусики и лифон. Бля… — Меньше пялься только, иначе придётся ещё и всю квартиру самому мыть!

 

— Эй! Да ты охренела!

Она просто улеглась на постель и спала. Целый день! Блин… Нужно потребовать с неё штраф. Сколько это поцелуев?..

— С тебя десять поцелуев!

— И одна пощёчина!.. — и она ударила меня. — Ты принимаешь меня за шлюху или за соблазн?.. В смысле, ты же вроде хороший парень. Значит… Эм… Ты стесняешься просить больше?.. Как можно быть таким размазнёй и не просить хотя бы двадцать?! Но это твоя ошибка, тебе ещё и штраф самому, за неуверенность! С меня 7 поцелуев. Плюс вчерашний, один.

Она снова закрыла глаза. Как-то надолго. Но уже не тянулась…

— Тебе штраф за ожидание. К тем 8-ми ещё два!

— Идёт.

 

 

(10)

— Ты, будто спящая красавица, — сказала она мне, пока я думал, как можно первым подойти к женщине и соблазнить её; это была такая игра, когда Робин задала этот вопрос на 5 поцелуев: — Только получается каламбур, потому что ты не спящая красавица, а скорее, бодренький уродец. Только бодрость твоя распространяется на своё эго. Как ты вообще будешь ухаживать за девушками?

— А твоё какое дело?

— Как это какое?.. Разве я не сказала, что за эту игру ты получишь ещё десять поцелуев?..

— Уже десять?.. Кажется, я проиграю.

— Тогда я отберу у тебя оставшиеся 10 поцелуев.

Я задумался. Робин и правда была очень красивой. Каждый её штрих выводил художник, а нос… Этот носик был таким милым и сладким. А форма губ и скулы… Боже… Я утопал в её чертах. Плюс мой палец ощутил всю мягкость этих губ… Ах… Я стал таким нежным в мыслях, боже… О, боги. Её ресницы. Эта шея… А брови; и изойдусь слюной, как Гомер по супер-пончику!

«Всё это надо было сказать вслух, Саша!»

— Эм… Брр… Как бы… — начал было я, но тут зазвонил телефон.

— Кажется, это твоя мама. Только тут написано «мамачка»… Знаешь, Алекс, Саша, или кто ты там… Так не бывает. Бывает «мамочка».

— Я знаю одно! Бывают жуткие зануды! (так, трубка) Мам?!

— Фрррррррррр! — профыркала Робин, словно кошка. Последней каплей будет, если она начнёт ссаться по углам. Главное, что это вслух уж точно говорить не надо!

 

Честно говоря, я побаивался Робин. Даже имя её я произносил только как «Робин», хотя внутри себя я обсуждал, как можно было назвать её ещё. Например, Рябина. Или Рори… После такой мысли я вдруг понял, что влюбился снова. Я соглашусь, что эта любовь была первичной, чистой. Без всяких колебаний и скребущих поверхностей. Теперь, знаете, кошки начали скрести по моей коже.

— Знаешь, Кей. Можно тебя так называть, ведь фамилия твоя позволяет… Слушай, Кей.

— Алекс.

— Хуялекс! Слушай, Кей. Тут вещички, и судя по дате изготовления, вещички твоей мамы…

— Стой. Сейчас мы можем попасть впросак в этой ситуации.

— Знаешь, Саш, мне глубоко плевать, что из себя представляет твоя мать. Ага?

— Ага.

— Видно, что от каблука ты хоть и оторвался, но, боже мой, Саш, ты зацепился чем-то, и до сих пор висишь на нём! — она закричала на меня. Я не мог этого понять. Что происходило в её голове?.. Одной ей известно, наверное.

«Боже, и я туда же…» — прозвучало из телевизора, а она вдруг удивлённо, но даже полуиспуганно отозвалась лицом.

— Короче, они в мешке, Саш, лежат. Хотя бы разложи их по полкам. Не я же буду за твоей мамулей ухаживать, — она выдула дым в окно: — Только если мне придётся произвести на неё впечатление… Хотя, думаю, не придётся.

 

Глаза мои обжигала какая-то странная ненависть к этой сучке сейчас. Она считает меня подкаблучником, а я даже ничего не могу с этим поделать. Я же не начну резко командовать… Это какое-то сумасшествие. И неужели ей это может понравится? Странные бабьи желания!..

Неожиданно произошло что-то невразумительное. Я сидел с закрытыми глазами и вдруг ощутил мокроту на своих губах и давление. Боже, это был поцелуй; солёный??? Сначала она покусывала мою нижнюю губу, а потом разрешила кусать её. Это делалось не сильно, а слишком нежно и мягко, чтобы даже пытаться описать всё. Потом была верхняя…

Я открыл глаза — никого!

— Какого вообще хуя!..

Она сидела сзади и смотрела телик. Ела чипсы. Бякость…

— Мерзко! Мерзко! Ты пихала мне чипсинку? Ну хоть не обоссала рот!

— Ты странный! Ты знаешь это?..

— Да.

— Я тебя поцеловала.

«Как я и мечтал!»

— Какого хуя это произошло без моего позволения? Ты сука!

И я убежал в спальню.

— Ты ведёшь себя как целка!

— Пошла в пизду! Делай всё своими руками, сучка!

— Я так и знала. Ты не задрот. Ты — дрочер!

 

Вскоре я уснул. Зато ближе к четырём ночи или утра, тут уж сложно понять, хотя за окном всё ещё была ночь; ближе к утру она ко мне пришла и улеглась рядом. От неё пахло чипсами и ещё пивом.

— Знаешь, ты похож на старого ворчуна… Но ты мне дико нравишься. Хотя подумай, может, я всё это говорю ради твоей мамы?.. Такого уродца сложно полюбить. Но ты мне нравишься… В смысле… О Господи! — она кинула бутылку пива в стену; та разбилась. — Кажется, я становлюсь такой же занудой, как и ты. Надо это исправлять.

И она полезла ко мне в объятия. Десять поцелуев со вкусом чипсов были возвращены… и через несколько минут она уснула, уже похрапывала на мне. Икая.

 

Всю ночь наши тела соприкасались друг о дружку. Её губы были чрезвычайно мокрыми и солёными. Мне нравилось то, что она завелась… Её хрипотца немного извращала меня; я не мог не удержаться, чтобы не быть так близко.

— Тише, умоляю, тише… — просил я её своими губами, пока мои руки были полностью поглощены её разумом и телом. Мы остались навечно одни в этот момент…

— А-а-а… Боже…

— Может не… — хотел я продолжить, но во рту оказались её пальцы. Они сладкие… Они быстро оказались там, где и нужно. Словно таяли…

Она сжалась так сильно, что я охрип сам.

— Тише…

— Заткнись уже, сучка! — говорила она мне.

АААААААААААААААААААААААААААА

Блядство, боже, блядство… Ёбаное, боже, блядство.

Я схватил её за волосы и целовал, как было возможно сзади. Только поцелуи, о да, дети, только поцелуи. Только поцелуи…

— Теперь ты потише, Саш…

— Я был итак слишком тих…

— Оу………………………………………….(-:

/ 8 \

Оставшуюся часть ночи я будто утопал весь в её бёдрах. И мне сложно передать словами, как именно бродил я по изгибам этого силуэта тёмной ночью, но я прошёл пальцами всюду, словно одинокий путник, выброшенный в пустыню.

 

Проснулись мы около четырёх. Завтра должна приехать мама, а дома воняет вином, пивом и чипсами. Робин спит. Господи!..

За уборкой я проторчал до самой полночи. Никаких тут Золушек и не должно было быть, а что теперь говорить маме… Кто эта девушка для меня, для неё…

— Ты вновь слишком много думаешь, Саша… Полюби себя уж наконец, а? Тогда тебя и другие полюбят… — она резко отвернулась и пошла в сторону кухни.

— Думаешь, так меня никто не полюбит?

— Уже вряд ли… — и она разбила стакан.

— Зачем ты всё это делаешь? Я столько прибирался!

— Ради чего? — полетела тарелка.

— Как это ради чего? Ради кого…

— Но не ради меня, — тихо произнесла она в момент падения микроволновки.

— Пошла на хуй! Сука, за эти шесть дней ты меня так заебала!

— Не боись… Завтра я уезжаю. Вечером. Мне остаться при встрече с твоей мамой?

— Постой… Да… Но… Как же… Прости.

— Слова уже не вычеркнешь из головы, Алекс. Сладких…

 

Всю ночь я проглядел, как она спала. Пару раз она отлучалась в туалет. В этот момент я ложился рядом, она уходила и закрывалась в спальне. Я приходил туда — она быстро убегала на диван. И так всю ночь мы колесили с дивана на большую кровать и обратно.

 

 

— Давай сегодня мы не будем ссориться, Робиин… Побудь моим Джином! Исполни несколько моих желаний!

— Три!.. Хотя ладно. Четыре.

— Помой посуду.;)

 

Вскоре приехала мама.

— Саша, я так соскучилась… Я поживу тут у вас, — она настороженно посмотрела на Робин, но отвела взгляд на меня и вновь засияла: — Если вы не против!

Она треплет меня за щёчки и вдруг смотрит так же ласково на Робин.

— Как зовут твою подружку?..

— Я вам не подружка.

Мама подмигивает мне, намекая, что девушка боевая и с характером.

— Я, может быть, подруга… Но… Простите. Меня зовут Робин.

 

Сложно сказать, как прошёл день в окружении двух дам, но мне было чрезвычайно сложно; общение всё же было поверхностным, хотя я узнал многое о Робин. Мама упрямо расспрашивала её и о работе, и о семье. Оказалось, что у Робин сложные отношения с обоими родителями, но первоочерёдно с отцом. Теперь она хочет вернуться, чтобы пожить какое-то время и прийти к чему-то в своей голове: либо отец её ей нужен, либо это всего лишь заблуждение. Моя мама уверила её, что отец, конечно же, нужен, но отпор ему тоже иногда следует давать. Впрочем, Робин казалась даже моей маме взрослой девочкой. Только у неё были заскоки. У всех свои тараканы.

— Проводи, Саша, Робин до поезда.

 

 

— Саша, мне так стыдно перед твоей мамой… — она замёрзла, хотя на улице было тепло; то ли она просто дрожала…

— Ты дрожишь от холода, Ро?

Она засмеялась:

— Ты уже три раза исковеркал моё имя. Спасибо… (в этот момент я наклонился вперёд и почти открыл рот; она закрыла его своими губами) Ты хотел попросить прощения, но не надо. Понимаешь, Саша… Мне нужно просить прощения у твоей мамы за те мысли! Про подкаблучника, про мямлю!.. Она такая добрая…

— Что ты… Всё хорошо прошло, Рор… Ты ей понравилась. Может быть, ты вернёшься, да?.. — я с надеждой посмотрел на неё, а она покраснела и улыбнулась.

— Саша… я купила случайно… совершенно случайно, я купила два билета. Один был для… Роберта… — она пыталась смотреть мне в глаза, но потом отвернулась и холодно смотрела на прохожих.

— Зачем?.. Ты просишь поехать меня?

— Нет, Саша… У тебя, помнишь, осталось три желания. Я хочу поменять их на свою жизнь и свою свободу, Саша, — и она дала мне билет в руки. Он был толстоват для билета, казалось, что там ещё что-то лежит, но я не стал разворачивать его. Она в это время поднеся свою левую руку к сердцу, а правой провела по скуле: — Я дарю тебе этот билет. Бери его. Потом дома посмотришь… Хочу попросить… Знаешь… — она замешкалась.

— Хорошо… — осторожно произнёс я: — Что ты просишь у меня?

— Я прошу, чтобы ты остался с мамой… Саш, побудь с нею.

— Окей…

— Ой. Всё, мне пора. Мой поезд приехал. Вещей у меня почти нет; так что хватай ноги в руки и ковыляй домой. Мы ещё увидимся, я уверена…

И она заплакала.

— Саша, пожалуйста, сожги этот билет. Я такая дурочка…

Когда поезд начал отходить, она крикнула:

 

Дома:

— Алло, Саш, это Роберт. Прости меня за всё, мне надоела твоя Офелия. Где Робин? — я бросил трубку и раскрыл билет. Там стояла вчерашняя дата покупки, а ещё вывалился конверт.

 

«Саша, я влюбилась в тебя с первого же взгляда!.. Понимаю, я выглядела в этом ресторане… Да что там, в этой забегаловке так, будто шлюха. Меня попросил нарядиться так Роберт, ведь он знал, что ты боишься таких женщин. Саша, я — сестра Роберта».

На этих словах меня всего передёрнуло, переклинило и переглючило. Я перечитал шёпотом, а потом громче прочёл:

— Я — сестра Роберта!.. Блять, да пиздец!

Я кинул письмо на пол и забегал взад и вперёд. Делать было нечего, но руки помогали голове не свалиться на пол, и поэтому держали её за уши, за волосы, за что угодно. Не понимаю, что вообще было в моих мыслях. Об Офелии, кстати, я тогда даже и не вспомнил!

«Мне стыдно об этом говорить, но я жутко хотела тебя уже с первого дня…»

— Чёрт! Чёрт! Чёрт!..

«Но Роберт сказал, что на тебя нужно произвести впечатление, поэтому я стала выжидать. Думала, что ты сам решишься, но, — как и сказал Роберт, — ты не смог даже пальцами притронуться к моей… К моим… Короче, та ночь… О, боже… Мы так целовались с тобой и тёрлись друг о друга. Сколько раз я могла кончить?.. И не важно. Но…»

Теперь мне нужно было перевести дыхание и поглядеть в сторону улицы. Люди бегали… Да и плевать!

— Билет!

Дата сегодняшняя. Так… Город… Город! ГОРОД!

— Чёрт! На билетах не пишут улицы!!!

Читаю дальше.

«Когда мы спали с тобой в первую ночь, ты возбудился… Меня это очень завлекло, и я поняла хоть, что возбуждаю тебя. Но нравлюсь ли я тебе?.. И тогда я вспомнила слова Роберта; они приснились будто мне во сне: «Главное, чтобы вы не поеблись, а?! Умоляю, сестрёнка!..» А я ему: «Роберт, но мне его так хочется! Это же просто секс!» «Тогда ты точно втюришься в него! И не будет тебе спасения!» «Боже, Роберт, но я не хочу спасаться… Он такой…» Кажется, я даже застонала…»

— Теперь понятно. Блять! Ёбаный Роберт… Ёбаный Роберт!..

Звоню ему.

— Роберт! Роберт…

В трубке: «Привет, это Роберт». Я уже радуюсь, но рано: «Оставь своё сообщение друг или подруга, ведь я не скоро вернусь сюда. Так… Ещё немного… Оп!» и звучит сигнал…

«Сашуля, мне хочется с тобою быть, но ты ли хочешь быть со мною?.. И как мне это всё понять?.. Как узнать, продержатся ли наши отношения так долго?.. Саша… Я готова это узнать!

Пойми, когда я прочитала твою книгу… Саш, но она такая!.. Я поняла сразу, что она не продастся, но следующая, Саш — это твоя книга! Книга твоей мечты, поэтому мне нужно тебя оставить!.. Мы обязательно увидимся, Саш, но сам знаешь, писать ты должен в одиночестве, иначе шедевра не создашь! Пойми, я смогу тебя наградить!»

— И что теперь?.. Новый роман?..

«Знаешь, я знала, что Роберт спит с Офелией. Но эта потаскуха меня жутко бесила, ведь она спала ещё и с тобой! Поверь, Саш, я не такая. Пожалуйста, верь мне! Она уже с другим. И даже не с моим любимым братцем, Саш…»

— Пиздец.

«Но Роберт её трахал! Он даже, блин, любил её!.. Но та история про смс. Саша, ты реально Шерлок!.. На самом деле, Саша, ты — Шекспир! Может быть, мой Шекспир, Саша…»

 

Ты мне приснишься этой ночью, боже;

Так я встревожен этой ноченькой, ну что же?..

Теперь нам нужно о печальном заявить:

Ох, не хочу от вас я уходить…

Но ждёт меня нега других историй!

Вы помните? С меня роман! И много воли,

Чтобы я вовремя его вам смастерил…

Пишу я для неё!.. Нет, я сдурил!..

Пишу я для себя, ведь так

Рождается и проза, и чердак!

И можно так до неба долететь…

И даже во Вселенной прозвенеть!

Приходится мириться с жизнью-сукой;

Тут сука и судьба, но не любовь!

Здесь скука — сука! А любовь не мука…

Её прекрасное всё тело; бровь…

Её две губки, бровь вторая, носик, грудь.

Её дыхание и голос — не забудь.

Любовь не мука! Скука — мука!

Дипломная работа

«4»

Ввведение

Никто не знает изначально как ему лучше всего начать вести беседу со своим будущим читателем; никто не знает этого, однако, как часто я видел, пытается превзойти самого себя и опускается в дебри сознания чужого, чужеродного, не своего, короче, что очень опасно. Незатейливая манера повествования укорачивает время и близится конец, поэтому писатель вновь и вновь высвобождается от своего эмпатийного чувства и тратит время на чушь, разбираясь и складывая, будто математические формулы то бессознательное, которое является первичным и летит на грань полубезумия и неординарности; чтобы превзойти себя он коротит предложения и губит ту живую физику его же пальцев, считая, что они не способны сами решать, что же нужно ставить первым. Собственно, поэтому некоторые предпочитают Буковски какому-нибудь там Бетховену писательского ремесла (заметим, что у каждого ещё и свой Бетховен, будь то Бах или Моцарт). Ницше выскрябывал своё Эссе Хомо из первичного остатка, которое было кислинкой в его мозгу, без этой кислинки он попал в беду, считая, что неудача — вечный его спутник. Так и было, пока он писал своего Заратустру, выстраивая предложения: будто мамонты они сложны и опоясывают наш кремоторий-сознание, сжигающее всё подряд, оставляя лишь то, что не является лишним, и нам не важно сколько тут будет страниц, главное, чтобы чтиво было не бульварным говном, а прекрасной иллюзией одного индивидуума, превратившегося в личность, в сверхреальную субстанцию из желчи и кусков параши, прикинувшийся богом, идолом, даже сверхчеловеком.