Доклад: Способы тематизации смерти в лекционных курсах Владимира Бибихина Пора и Чтение философии.

Секция: «Человек умер» - как философы размышляют о смерти

Шпаковский Михаил

МГУ

Обоснование самосожжений в раннем старообрядчестве

 

В докладе на материале сочинений диакона Игнатия Соловецкого и протопопа Аввакума демонстрируется философско-богословское обоснование практики религиозных самоубийств в среде противников церковной реформы патриарха Никона и царя Алексей Михайловича. Разбираются источники представлений, а также параллели в древнерусской культуре.

 

Сысолятин Александр

МГУ

Quot;Учение о смерти" Егора Летова.

 

Естественно, никакого учения о смерти у Летова не было. То, что вообще называется "философским учением", в его текстах искать не стоит: попытавшись свести в единое последовательное рассуждение мир образов, рождённый кем-то, мы наверняка останемся ни с чем. Но если учение - это возможность научиться чему-то от другого человека, то обратившись к Егору Летову, мы не уйдём с пустыми руками. Даже если мы не узнаем, каким переживанием была порождена та или иная песня, велика вероятность, что нам удастся при помощи художника родить своё собственное, быть может, не слишком знакомое чувство, - в данном случае, иначе отнестись к мысли о своей или чужой смерти.

 

Мухортов Антон

МГУ

Black metal как философия смерти

Пьер Адо вновь открыл нам то, что философия это не только текст и не только способ мышления, но и образ жизни, жизненная практика. В этом смысле, философом может быть и любой «не-философ» живущий определенным образом. Black metal – не столько музыка, сколько набор практик (причем, довольно радикальных). Но насколько их можно считать философией? По убеждению многих философов, главный вопрос философии – вопрос о смерти. Христианство притупило предельную значимость смерти, её пугающий конечный статус, который присутствует во многих языческих верованиях. Блэкметаллисты зачастую выступают как борцы с христианством, идолопоклонники, неоязычники. Среди них встречаются убийцы и самоубийцы. Их практики примитивны (они приносят жертвы и наносят на лица пугающий корспэйнт), однако, возможно, в этой примитивности скрыты глубокие интуции. Возможно, смерть явственнее видится нам в чёрных одеждах, рыча под звуки ненастроенных электронных гитар, чем в философских трактатах?

Павлов Илья

ВШЭ

Доклад: "Способы тематизации смерти в лекционных курсах Владимира Бибихина "Пора" и "Чтение философии".

В философии XX века тема смерти становится одной из ключевых — и в то же время проблематичных. С одной стороны, Мартин Хайдеггер, а также философы и литераторы экзистенциального направления указали на ключевое значение осознания своей конечности для человеческой экзистенции. Однако в то же время такие философы, как Морис Бланшо и Жак Деррида, выявили множество проблем, с которыми сталкивается задача философского осмысления смерти[1].

В своем докладе я обращусь к тем способам тематизации смерти, которые предлагает в своих лекционных курсах «Пора (время-бытие)» и «Чтение философии» отечественный философ Владимир Вениаминович Бибихин. Я покажу, что, рассматривая смерть в контексте феноменологии времени и герменевтики нашего места в истории культуры, философ относит онтологическое и экзистенциальное измерение конечности не к смерти как эмпирическому факту, на проблематичность философской фиксации которого указали Бланшо и Деррида, но к особому способу отношения к миру.

В рамках философии времени Бибихин в духе Хайдеггера рассматривает смерть как наступающую из будущего — как то, с чем человек не может работать. В этом случае адекватным осознанием собственной смертности для человека не могут стать ни теории загробного мира, ни стоическое мужество, ни даже истерический страх, поскольку все они стремятся так или иначе работать со смертью. То, что Хайдеггер называет решимостью на смерть, есть, по Бибихину, принятие внутри себя того опыта амехании, невозможности что-либо предпринять, который открывает взгляд на мир как на целое, а также делает возможным нелинейное понимания времени.

Если в курсе «Пора» Бибихин движется в русле трактовки смерти, предложенной Хайдеггером в «Бытии и времени», то в курсе «Чтение философии» отечественный философ применяет концепт амехании к своей культурной и исторической ситуации. Обращаясь к незавидному положению России и русской философии, а также к образу Обломова из романа И. А. Гончарова, Бибихин не только еще глубже разрабатывает концепт амехании, но и вводит в свое рассмотрение новую тему — тему смерти отца.

Ситуация смерти отца переживается как осознание того, что отец не на высоте — во-первых, потому, что он попросту умер, не смог быть бессмертным, а во-вторых, и при жизни он был не на высоте, из-за чего и оставил после себя такой несовершенный мир. Для пояснения этой мысли Бибихин, с одной стороны, проводит параллели между смертью отца и смертью Бога, тем самым включая герменевтику современной российской философской ситуации в контекст магистральной европейской мысли XIX-XX века, а с другой, полемизирует с трактовкой русской культуры, предложенной Д. Е. Галковским в романе «Бесконечный тупик».

 

 

Ольга Гретчина

МГУ