- Как он его носил? Прямо? Низко над бровями?
- Наискось так, набекрень.
- Как молодой?
- Так он и не старый.
- Без морщин?
- На лбу, может? - вспоминала дворничиха. - Ну да, лоб морщинистый, а сам он еще хоть куда.
- Ну как, Коля, готово? - спросил сотрудник товарища.
Тот кивнул головой и передал небольшую фотографию. Сотрудник вынул из кармана несколько других, перемешал их и передал дворничихе.
- Посмотрите, Прасковья Тимофеевна, нет ли здесь вашего жильца.
Дворничиха долго рассматривала фотографии, потом положила перед собой фотографию бородатого мужчины в берете с жестким и запавшим взглядом глубоких глаз.
- Никак, он! - сказала дворничиха, надевая очки. - Ей-богу, он! Только бородка немного густая, у него пореже…
Когда они вышли, сотрудник пожал товарищу руку:
- Благодарю, Николай, очень нам помог.
Художник- ретушер одной из городских фотографий улыбнулся:
- Да тут работы-то было раз плюнуть.
Лейтенант Мехошин в штатском костюме прошел по длинному коридору к двери с табличкой “Областная плановая комиссия”. За машинкой сидела светловолосая девушка лет двадцати пяти. Машинка под ее рукой издавала барабанную дробь.
- Байченко занят, - сказала она, не отрывая глаз от текста.
- И Байченко занят, и секретарь его занят… Одни неудачи. - Мехошин присел напротив девушки. - А его заместитель может принять?
- Заместителя пока нет, - продолжая печатать, ответила девушка.
- Куда ж он делся?
- Товарищ, не отрывайте меня от работы!
Мехошин покачал головой, удивляясь такой невероятной деловитости, и уселся поплотнее в кресло.
- Подождем.
- Вы по какому делу? - спросила секретарша.
- По разным. И попрошу вас, если это возможно, отложить на время ваши дела.
- В чем дело? - Она подняла голову и узнала Мехошина. - А, вы из КГБ?
- Да. И хотел бы поговорить…
- Я сейчас доложу Виктору Васильевичу.
- Нет, я хотел бы поговорить с вами!
Секретарша отложила текст, отодвинула машинку, взбила прическу и всем своим видом показала, что она готова.
- Вы Михаила Александровича Дорохова хорошо знали?
- Как сказать… - заулыбалась секретарша, - он, знаете, такой строгий был, такой официальный… Но вот как праздник, а особенно к Восьмому марта, всегда приходит такой сияющий, вежливый и обязательно с подарком. Джентльмен. Иногда даже дорогие духи дарил…
- Значит, очень обходительный?
- Очень!
- А на работе он в вас нуждался?
- Нуждался, конечно. Но не очень. Машину ему там вызвать, если куда едет…
- С кем он ездил?
- С Виктором Васильевичем, начальником нашим. Атак больше ни с кем, он по натуре замкнутый. Но в работе очень деловой. Вызовет меня диктовать, ходит, через плечо смотрит…
- Вне работы он с кем-нибудь дружил, не знаете?
- Не знаю. Он на банкетах все больше с женой бывал.
- Вы говорите, машину он через вас заказывал? Когда были персональные машины, какой шофер был за ним закреплен?
- Мишка Савостин, кажется. Да, точно. Мишка Савостин.
- Он сейчас здесь работает?
- Да. Вы спуститесь в гараж, они там вечно сидят, ждут вызова.
- Большое спасибо.
- Да за что! Если что надо, приходите.
С Михаилом Савостиным Мехошин решил говорить откровенно. В гараже он довольно быстро отыскал коренастого, светловолосого крепыша в промасленном комбинезоне.
- Савостин? - Мехошин показал ему удостоверение.
- А, - произнес Савостин, - даже интересно.
- Михаил Анисимович…
- Зовите просто - Михаил.
- Вы возили Дорохова?
- Михаила Александровича?
- Да.
- Возил. Два года.
Мехошин пригляделся к парню, глаза у того были зоркие, спокойные.
- Какое он оставил впечатление?
- Да разные были впечатления.
- Вы возили его по делу или были и другие поездки?
- А как же, обязательно были.
- Куда же возили его? К друзьям?
- Друзей-то я, по правде сказать, у него не заметил. Не такой Михаил Александрович был человек.
- Это как понимать?
Савостин присел на подножку машины.
- Сказать по правде, - пояснил он, - у меня такое мнение было, что он дружить с людьми не умеет. Вот взять меня. Я все же личный его шофер был. Он старался со мной ладить вообще-то, но нет-нет да и вылезет в нем такой барин! Попробуй только откажись вечером его куда подвезти…
- Это внеслужебных часов?
- Конечно.
- А вы что, не могли возразить?
- Знаете, против начальства идти, что против ветра дуть.
- Ну и куда же он ездил во внеслужебное время?
- Да редко это… Но я к тому, что не любил он, когда перечат ему. Сразу прижать умел.
- Так куда же вы ездили во внеслужебное время?
- К женщине возил. Приезжала к нему одна.
Лейтенант насторожился.
- Фамилию знаете?
- Нет, не знаю. А звали не то Катя… не то… Не помню. Давно уже было.
- Как давно?
- Год назад.
- Как она выглядела?
- Полная, светловолосая. Ничего, довольно красивая… И характер, видно, неплохой.
- Откуда это видно?
- Разговорчивая. Мне рассказывала о Крайске. Даже стыдно стало. Она приезжая, а мне о Крайске рассказывает, как будто это я нездешний.
- Часто вы ее возили?
- Да нет, раза два. В гостиницу “Крайск”. Там она останавливалась. А потом на вокзал.
- А куда она уезжала?
- Один раз на юг, другой раз в Москву.
- Она москвичка?
- Не помню.
- А еще не припомните, куда возили Дорохова?
- Да больше по хозяйственным делам. Жену его - по магазинам.
- Михаил, у меня к вам просьба. Вот мой телефон. - Лейтенант написал номер на листке и передал Савостину. - Если что-нибудь касающееся Дорохова всплывет в памяти, позвоните мне по этому телефону, попросите лейтенанта Мехошина.
- Если вспомню, позвоню, - пообещал Савостин.
Миронов позвонил Луганову:
- Василий Николаевич, меня все время тревожит: не спугнули ли мы резидента по другой линии?
- По какой другой?
- Нам надо проследить: не могли ли мы, идя по следам убийцы Рогачева, испугать резидента преждевременно?
- Сейчас в облисполкоме лейтенант Мехошин действует. Я ему позвоню, и вы с ним переговорите.
- Отлично!
К вечеру лейтенант Мехошин постучал к Миронову.
- Товарищ майор, звали?
- Садитесь, лейтенант… Вот какое дело. Вы проводили следствие по Рогачеву?
- Да.
- Вы сразу вышли на след Дорохова?
- Товарищ майор, я пошел по той же дорожке, что и Дима Голубев. Сразу узнал, кто в последний раз был командирован в совхоз, и начал их проверять.
- Так-так, - сказал, заметно волнуясь, Миронов. - А могли бы вы установить, не дошел ли до Дорохова слух о вас, вернее, о том, что вы что-то выясняете?
Мехошин взглянул на часы. Было около пяти.
- Разрешите позвонить, товарищ майор.
- Звоните.
Лейтенант набрал номер.
- Галя, это говорит тот товарищ, что с вами утром беседовал о Дорохове. Вы бы не могли задержаться минут на десять? Вот спасибо. Я еду…
Вернулся Мехошин минут через двадцать пять.
- Товарищ майор, - обратился он, - в начале следствия я проверял Варюхина, Кузькина и Дорохова, беседовал с их руководством. Секретарша начальника областной плановой комиссии Бойченко сообщила мне сейчас, что, когда я был у Бойченко, в приемную пришел Дорохов. А когда она сказала, что Бойченко занят, полюбопытствовал: кто у него? Она сказала: товарищ из КГБ. Именно с того часа никто из работников плановой комиссии больше не видел Дорохова.
- Спасибо, лейтенант, - поблагодарил его Миронов, широко улыбаясь, - все, что нужно, у нас есть.
Совещание у Скворецкого началось с сообщения полковника.
- Товарищи, генерал Васильев пришел к тому же выводу, что и мы. Он тоже считает вероятным совпадение личностей резидента и Соколова. У нас остается недоказанным одно звено: резидент ли Дорохов или один из агентов резидента. Мы до сих пор не знаем, кто был инженер Григорьев - или тот же Дорохов-связной, или сам резидент.
- Товарищ полковник, - подал голос Миронов, - мы пока этого и не узнаем, но один факт стал нам известен.
- Прошу вас, майор.
- Лейтенант Мехошин сейчас установил, что Дорохова спугнул он. И это было в тот именно день, когда я шел на встречу с резидентом. В одиннадцать часов, продолжая следствие по делу Рогачева, лейтенант разговаривал с начальником областной плановой комиссии товарищем Бойченко о Дорохове. В этот момент к Бойченко пришел Дорохов. Секретарша сказала, что у начальника товарищ из КГБ. Тогда-то Дорохов и исчез.
- Ясно, - сказал полковник. - Пока все данные за то, что Дорохов-Григорьев-Соколов (сколько там еще у него псевдонимов?) и резидент - одно и то же лицо. Но спешить с окончательным выводом не будем. Сейчас Центр работает над материалами по нашему запросу. Выясняются личности людей, которых Соколов завербовал в спецлагере. Данные эти нам будут посылать по мере выяснения. Генерал Васильев советует объединить обе поисковые группы - Миронова и Луганова - под общим руководством Миронова. Луганов становится заместителем Миронова. Обе группы начинают работать над поиском Соколова. Условное название операции: “Охота на Оборотня”. Под этой кличкой будет у нас идти Соколов. Вопросы есть, товарищи?
- Товарищ полковник, не пришла ли пора допросить супругу Дорохова? - спросил Луганов.
- Пока попробуем подождать, - сказал полковник, - и вот почему. По всем данным, человек этот знает что-то и не хочет нам помочь. Соберем побольше сведений и тогда уже будем говорить с ней, как с соучастником деятельности Соколова, если она этого заслуживает. Не заслуживает, допросим как свидетеля. Продолжайте за ней наблюдать, Василий Николаевич.
- Слушаюсь, товарищ полковник.
- У меня все, товарищи.
Утром следующего дня работа шла как обычно, но и Луганов, и Миронов чувствовали, что теперь в их поисках больше определенности и направленности.
При выявлении знакомых семьи Дорохова было установлено, что почти нет людей, с которыми бы они проводили свободное время. Эта полная замкнутость семьи в шумном многолюдном городе привлекла внимание работников.
- Посмотрите, как законспирировались, - говорил Мехошин, просматривая фотографии Дорохова и его жены. - Словно жили, готовясь к тому, что когда то их будут проверять, выяснять их знакомства и родственные связи.
- Выкладывайте-ка ваши версии, друзья, - сказал вошедший Луганов, - что вы думаете о Дороховой?
- Думаю, что она связана со своим мужем и участвовала в его шпионской деятельности, - ответил молодой сотрудник Мухин. - Иначе бы она и в милиции вела себя по-другому.
- А вы, Мехошин, как относитесь к такому выводу? - спросил Луганов.
- Вывод категоричен, потому весьма сомнителен. Во-первых, если бы она действительно работала с ним, он не оставил бы ее после своего бегства.
- Он думал, что самоубийство ее прикроет.
- Не такой он глупец, этот Соколов, - сказал Мехошин. - Посмотрите его прежнюю деятельность: он ходы свои крепко продумывает. Да и здесь работал несколько лет, а следов почти не оставил… Нет, думаю, Дороховой он просто воспользовался.
- Ладно, - произнес майор, - предполагать, конечно, неплохо, но лучше знать, как говорит наш полковник. А знаем мы, друзья, еще маловато. Вам, Мехошин, необходимо проверить все, что знает о Дорохове и Дороховой семья ее сестры. Наши товарищи там работали, но теперь сведения нужны более полные.
- Слушаюсь, товарищ майор.
- А вы, Мухин, направляйтесь на квартиру к Ярцеву и выясните поподробнее о его образе жизни, связях и делах.
- Есть, товарищ майор.
Миронов вошел, когда Луганов, задумавшись, сидел над какими-то бумагами.
- Андрей, мне кажется, мы совершенно напрасно медлим с Дороховой.
- Почему? - спросил Миронов.
- Упускаем время. Если она виновна, нас этот разговор ни к чему не обяжет. Оборотень отлично знает, что мы теперь взялись за него. Если же она до сих пор не подозревает, кто ее муж, она наверняка нам поможет.
- А если она до сих пор считает, что он утонул?
- Надо все это выяснить.
Миронов подумал и взял трубку телефона. Набрав номер, он сказал:
- Товарищ полковник, мы с Лугановым пришли к выводу, что Дорохову необходимо допросить, и как можно скорее.
Он выслушал ответ полковника и пояснил:
- Допрос в милиции - это одно, у нас - другое. Она это тоже отлично понимает. Кроме того, у нас есть некоторые факты.
Из трубки послышался голос полковника.
- Хорошо, товарищ полковник, - ответил ему Миронов.
Он повесил трубку, повернулся к Луганову:
- Сегодня в четыре часа. На допросе будет и полковник. Надо нам с тобой подработать детали.
Когда Софья Васильевна Дорохова вошла в кабинет полковника, навстречу ей поднялись трое.
- Полковник Скворецкий, начальник Крайского управления госбезопасности, - представился полковник, - это майор Миронов, это майор Луганов.
Дорохова кивнула, на узких ее скулах выступили багровые пятна.
- Садитесь, Софья Васильевна, у нас к вам дело. Дорохова настороженно оглядела собравшихся и опустилась на стул.
- Софья Васильевна, - сказал полковник, - дело, из-за которого мы вас потревожили, касается вашего мужа.
- Товарищ полковник, - Софья Васильевна вскинула голову, глаза ее засверкали гневом, - когда это наконец кончится!
- Что именно, Софья Васильевна?
- Когда меня оставят в покое, когда наконец прекратят эти бесконечные вызовы?
- Но вы у нас в первый раз, Софья Васильевна!
- У вас - да! А милиция? А прокуратура? У человека погиб муж, а вместо того, чтобы отвлечь ее, ей непрерывно об этом напоминают.
- У меня к вам один только вопрос, Софья Васильевна. После этого мы отвезем вас домой и вы сможете наконец отдохнуть. Что вы сейчас знаете о месте пребывания вашего мужа?
- Что?! - изумилась Дорохова. - О чем это вы, товарищ полковник?
- Я вот о чем, Софья Васильевна: ваш муж никогда и мысли не держал кончать жизнь самоубийством. И вы, конечно, об этом знаете.
- Нет, - крикнула Дорохова, вскакивая, - как вы можете!
- Успокойтесь, Софья Васильевна, - произнес Миронов, - нам надо выяснить некоторые данные. Нервничаете вы напрасно.
- Спрашивайте.
- Сколько лет вы живете с Дороховым? - спросил Луганов.
- Около пяти.
- При каких обстоятельствах вы познакомились?
- В доме отдыха.
- Через какое время вышли за него замуж?
- Через три месяца.
- За пять лет совместной жизни вы хорошо узнали характер своего мужа?
- Да… Конечно…
- С кем ваш муж поддерживал знакомства?
- Почти ни с кем.
- Все-таки?
- У нас не было друзей. Муж не любил ходить в гости. У нас хорошая библиотека. Он любил читать. Летом мы ездили в лес, на реку…
- А что вы знаете о его биографии?
- Он воевал. Был в плену, его спасли. Работал, окончил институт… Или институт он кончил перед войной… Не помню. Семья его погибла во время войны. С тех пор он одинок.
- Так где же он сейчас? - повторил свой вопрос полковник.
Дорохова вскинула на него гневные глаза.
- Вы подозреваете меня? - сказала она. - Подозреваете в том, что я знаю что-то?
- Значит, вы не знаете, что ваш муж жив?
- Но почему же тогда он исчез?
- Вот это мы и хотели выяснить, - сказал Скворец-кий. - Товарищ Миронов, предложите гражданке Дороховой фотографии.
Миронов тут же высыпал перед Дороховой веер фотографий. На них был светловолосый юноша в пиджаке, капитан в армейской форме с жестким и решительным взглядом глаз, опять капитан в новой парадной форме…
- Узнаете? - спросил Миронов.
- Откуда я могу его знать? Это совершенно незнакомый мне человек.
- А между тем это ваш муж, - сказал полковник. - Объясните, в чем дело, - обратился он к Луганову.
- Человек, фотографии которого вы здесь видели, юридически вам прямая родня, это Дорохов Михаил Александрович, пропавший без вести летом сорок четвертого года во время боев в Латвии. Подлинный Дорохов, - пояснил Луганов. - Теперь вы понимаете?
- То есть как? А муж? Он кто? - спросила, побледнев, женщина.
- Вот это-то, дорогая Софья Васильевна, нам и необходимо выяснить, - сказал полковник, - вот поэтому-то вас и беспокоим все это время.
- Значит, он самозванец? - спросила Дорохова.
- В этом мы вам даем гарантию, - ответил полковник.
- Не может быть… - Краска совершенно отлила от лица Дороховой. - Этого не может быть! Не может быть!
- Софья Васильевна, - после паузы произнес полковник, - у нас здесь ничего и никогда не придумывают.
Женщина молчала, погрузившись в свои мысли.
- Софья Васильевна, - обратился к ней Луганов, - скажите, какие указания он вам оставил, уходя в последний раз?
- Но никаких же, никаких! - почти крикнула женщина. - Он явился около половины двенадцатого, сказал, что срочно нужно ехать, - и все!
- И только это? - настойчиво спросил Миронов. - Извините, Софья Васильевна, но вы должны напрячь память. Ничего, кроме этого?
- Нет, ничего. - Она опустила глаза. - Я ничего не помню.
Наступило продолжительное молчание. Наконец полковник встал:
- Софья Васильевна, прошу вас позвонить нам, если что-нибудь припомните. Это очень и очень важно для нас. И для вас тоже.
Дорохова поднялась и медленно пошла к выходу. Перед дверью она остановилась, с мольбой взглянула на офицеров и вышла. Все трое переглянулись.
- Какое впечатление? - спросил полковник.
- По-моему, говорила искренне, - ответил Луганов.
- А по-моему, что-то умалчивает, - не согласился Миронов, - есть что-то недосказанное.
- Что ж, - сказал полковник, - возможно, и так. Однако об Оборотне ничего нового. Поэтому главное сейчас - выяснять связи.
- Над этим продолжают работать, но опять-таки придется иметь дело с Дороховой.
- Нет, - не одобрил полковник, - ее надо оставить в покое. Ни расспросов, ни допросов. Ждать. Выяснять все через сотрудников, родственников, приятелей.
- Вот то-то и оно, - сказал, выходя из кабинета, Миронов, - где они, приятели? Куда он их запрятал?
- Вот погляди, - обратился Миронов на следующее утро к Луганову, придвигая несколько листков. - Центр информирует о том, как движется дело в Омске. Ткачук уже перестал запираться.
Луганов с интересом перелистал материалы. Ткачук сознавался. Он рассказывал о том, что делал по указанию Соколова. Не щадя себя, говорил о пытках, которые применял к заключенным. Не утаил и того, как Соколов вербовал его, как предложил ему паспорт, по которому собирался найти его после войны. Показания были откровенными и полными. В заключение Центр сообщал, что сейчас омские товарищи добиваются от Ткачука и Коцуры фамилий людей, которых завербовал в лагере Соколов, во Львове над этим тоже работают.
- Да, Соколов не мог, конечно, забыть тех, кого вербовал, - сказал Луганов. - Если раскопают фамилии, мы сразу же проверим этих людей. Тогда уж Оборотню не скрыться.
- Не так быстро, - усмехнулся Миронов, - Оборотень тоже знает, что делает.
- Разумеется, - согласился Луганов, - но если обнаружат хоть одного из этих типов, надо сразу ехать туда.
- Ты прав, я поговорю с полковником. Один из нас останется, другой должен вылететь на место.
- Местные товарищи могут возразить.
- Почему? Мы прилетаем с полной информацией, в качестве консультантов. Это им пригодится не меньше, чем нам пребывание там.
- А кто полетит? - спросил Луганов.
- Думаю, лететь надо мне. Ты отсюда будешь координировать всю деятельность.
В пятницу в кабинет Миронова заглянул полковник.
- Как дела, Андрей?
- Идут, Кирилл Петрович. Выясняем связи Дороховых.
- Правильно. - Полковник присел в кресло. - Ничего существенного не обнаружено?
- Существенного нет, Кирилл Петрович.
Полковник помолчал, посмотрел на Миронова. Тому было ясно, что у Скворецкого что-то есть к нему, но обычно решительный полковник на этот раз молчал. Вошел Луганов.
- Здравствуйте, товарищи, новостей нет?
- А у тебя? - спросил Миронов.
- Пока нет, - развел руками Луганов. - Работаю.
- Вот что, товарищи, - заговорил Скворецкий, - тут пришла мне в голову одна мысль… - Он с какой-то робостью посмотрел на офицеров. - Как вы проводите воскресенье?
- А что? - спросил Луганов.
- Я свободен, - сказал Миронов, перебивая Луганова.
- Да, собственно, и я тоже, - вдруг что-то поняв, ответил Луганов. - Есть работа на воскресенье, товарищ полковник?
- Нет, - сказал, не глядя на них, полковник, - просто предложение. Может быть, организуем турпоход?
- Отлично придумано, Кирилл Петрович.
- А куда? - спросил Луганов.
- Ну, хоть в Дубровинские леса. Побродим по борам, товарищей погибших помянем.
- Это идея, - поддержал Миронов. - Мы с вами, Кирилл Петрович, хоть и в другой стороне дрались, но с дубровцами встречались.
- Идет, - сказал Луганов, - во сколько сбор?
- А семья как, Василий Николаевич, - спросил Скво-рецкий, - не забастует?
- Они от меня за вечер устают, - улыбнулся Луга-нов. - Во сколько собираемся?
- Пораньше, - оживился Скворецкий. - В семь устраивает?
- В семь, - подтвердил Миронов. - Пройдемся форсированным шагом, встряхнем старые кости.
- Уж и старые… - проворчал полковник. - Короче говоря, встреча на речном вокзале в семь ноль-ноль.
Полковник вышел, майоры переглянулись.
- Видишь, какие мы все-таки недотепы, - сказал Миронов, - он после смерти жены один. А мы о нем даже и не вспомним. А я - то… Двадцать с лишним лет его знаю, считался его партизанским сыном - и ни разу не навестил!
- Да, - вздохнул Луганов, - но он у нас строгий старик. Увидишь его на работе, собранного, сосредоточенного, и не придет в голову, что он может страдать от одиночества.
- Держаться умеет, старая чекистская школа. А мы с тобой, Василий, публика нечуткая. В воскресенье надо его отвлечь. Развеять.
На том и порешили.
Миронов жил в гостинице. С высоты четвертого этажа видна была людная площадь внизу, непрерывное движение транспорта, бесконечные волны людей, заполняющие площадь. По вечерам он часто стоял у окна, глядя на залитый лимонным фонарным светом вечерний мир. И сегодня после напряженного субботнего дня он подошел к раскрытому окну. Медленно расстегивая запонки сорочки, он думал о полковнике Скворецком.
Скворецкий в его глазах, впрочем как и в глазах всех сотрудников Крайского управления, был настоящим чекистом, представителем старой, выпестованной еще Дзержинским и Менжинским, школы контрразведчиков. Он был беззаветно предан своему делу, умел использовать в работе свой и чужой опыт, умел ни на секунду не ослаблять внимания к делу охраны государственных интересов и всегда был готов учиться всему новому и передовому.
Миронов вспоминал, как тринадцатилетним мальчиком, покинув Бобруйск, где погибла его семья, он вышел после трехдневных скитаний по лесам на передовые посты партизанской бригады. Была осень. Промозглый холод заползал под его лохмотья, пока усатый партизан вел его по ночному лесу к партизанскому лагерю. Из землянки, к которой его подвели, вышел коренастый человек, одетый в телогрейку и военную фуражку, оглядел его и сказал:
- Проходи, поговорим.
Тогда они говорили в первый раз - беженец-мальчишка Андрей Миронов и начальник разведки партизанского отряда майор Скворецкий.
Много было сказано в тот вечер, и удивительно, что раскрыл свою душу не только тринадцатилетний мальчишка, но и взрослый человек, закаленный почти двадцатилетней работой по охране интересов Советского государства. С тех пор они были неразлучны. Андрейка стал ординарцем и вестовым Скворецкого. И расставались они только тогда, когда Андрей уходил в глубокую разведку. А с приближением лета сорок четвертого года Андрей все чаще уходил в разведки. Готовился мощный удар. И требовалось все больше и больше сведений о противнике. И никто не мог так легко добывать их, как Андрей. Правда, это была видимая легкость. Перед каждым заданием Скворецкий, осунувшийся, напряженный в ожидании предстоящей операции, репетировал с ним возможные ее варианты. Андрей должен был отвечать гестаповцу, полицаю, должен был вжиться в очередную легенду, и только тогда, когда Скворецкий был удовлетворен результатами, мальчика отпускали в разведку. И, бродя по селам и станциям, забитым немецкими солдатами и техникой, покрытой летним камуфляжем, он ни на секунду не забывал, что там, за десятки километров, в лесной землянке волнуется и ждет его майор Скворецкий. И это ощущение необходимости своего возвращения помогало Андрею быть находчивым и решительным при выполнении задания.
Посвистывая, проходил он мимо немецких патрулей, спорил и плакал перед останавливавшими его полицаями, доказывал им, что мамка послала его к тетке за картошкой и солью, потому как дома совсем ничего не осталось, и, убежденные его видом и молодостью, полицаи в конце концов отпускали мальчика.
А через день-два на этом отрезке дороги летели с рельсов немецкие эшелоны, взрывались гранаты и гремело над селом неудержимое “Ура!”.
После войны, когда Андрей учился в спецучилище МГБ, Скворецкий часто навещал его. Андрей приезжал к Скворецкому на каникулы, знал его жену Антонину Федоровну, и в их доме его всегда принимали как родного. Годы шли, Андрей все реже и реже писал по знакомому адресу, у него уже была семья, интересная работа. Правда, несколько раз он навещал Скворецких, приезжал в командировки. А в это свое пребывание в Крайске поручение, данное ему генералом Васильевым, настолько поглотило его, что он забыл о том, что кроме служебных бывают еще и иные отношения. К тому же Скворецкий никогда не вызывал к себе сочувствия или жалости. Он был сильный и твердый человек, решительный и умелый руководитель. Поэтому и мысли не возникало о том, что он тоже нуждается в нежности, в братской или сыновней привязанности. И только после разговора о воскресном турпоходе Миронов понял, как одинок его партизанский отец. И теперь, стоя перед раскрытым на ночную площадь окном, он обвинял себя в черствости и неблагодарности.
Поход удался. Сначала три туриста проплыли на катере километров двадцать вниз по течению реки, потом сошли на пристани в Дубровке и, закинув на спины рюкзаки, двинулись по лесной дорожке в глубь леса. Первым шел Скворецкий. Тяжелый рюкзак возвышался над его плечами. Миронов, вышагивая последним, с удовольствием видел, как легко идет его старший товарищ.
Солнце бросало яркие сполохи между деревьями. Высвистывали птицы, упруго пружинила под ногами травянистая тропа. Они уже довольно далеко отошли от села, а тропа все бежала, уводя их глубже и глубже в бор. Огромные сосны создавали прохладный навес, не давая солнцу пробиться сквозь раскидистые кроны.
- Может, привал? - спросил Луганов.
- Нет, рано, - сказал, не оборачиваясь, полковник и прибавил шагу.
Так шли они еще часа четыре. Лес становился глуше. Изредка виднелись заросшие травой рвы - остатки траншей и окопов. Полковник замедлял шаг, проходя мимо этих безмолвных памятников войны. К полудню они вышли на поляну. Посередине ее стоял холмик, на вершине его деревянная красная звезда.
- Привал, - скомандовал Скворецкий, - тут мы, братцы, отдохнем.
Он стал быстро распаковывать рюкзак. Миронов и Луганов пошли за хворостом, и скоро запылал костер, в котелке уже кипело нехитрое варево. Все трое, присев у костра, испытывали приятное чувство покоя.
- Раньше я очень любил такие экскурсии, - говорил Луганов, - но вот жена стала прибаливать, теперь редко выбираемся.
- А мы все Подмосковье обошли, - сказал Миронов. - У нас все семейство на этих традициях воспитывается. Вы, Кирилл Петрович, видно, часто тренируетесь?
- Каждое воскресенье. Соберу соседских ребятишек - и сюда или подальше. Ребятам интересно, просят рассказать о партизанах…
- Кому это памятник? - спросил Миронов. - По звезде видно, что еще с военных лет. Неужели не могли заменить чем-нибудь современным?
- А чем ее, военную звезду, заменишь? - спросил полковник. - Эти памятники ставили товарищи убитых. Простые памятники, но в них память о военных днях. Тут полег весь Дубровинский отряд Кошелева, - поглядывая на звезду, сказал полковник. - А братскую могилу и звезду эту возвел другой отряд, который они спасли, брянские партизаны Федотова.
- Об этом писали, Кирилл Петрович? - спросил Миронов.
- Мелькнуло где-то в брянских мемуарах. Некому писать, весь отряд здесь остался.
- Как это случилось?
- Немцы окружили отряд Федотова. Полицай, посланный со специальным заданием к Федотову, выдал, где находились партизаны. Сюда на машинах были посланы два полицейских полка СС, дорогу к болоту отрезали парашютисты. Отряд Федотова был крепкий, испытанный в боях; стали они прорываться к болоту, а когда вышли к нему, попали под удар немецких парашютистов. В отряде половина раненых, женщины, дети - всех надо было спасать, а их атакуют отборные вымуштрованные головорезы с автоматическим оружием. Тут бы и легли федотовцы, но спасли их двадцать три подпольщика из Дубровки - совсем еще мальчишки. Они давно собирались создать свой отряд, но не хватало оружия. А когда немцы начали операцию против партизан Федотова, они и решили действовать. Ребятам было по шестнадцать-семнадцать лет, как нашим краснодонцам. Выбрали они командира, стали держать совет, как помочь федотовцам. Как им сообщить, что они выданы немцам. Решили идти через болото, чтобы показать партизанам проход через трясину. Но подоспели к бою. Со своими жалкими охотничьими ружьями и пистолетами они пошли на помощь федотовцам - ударили в тыл парашютистов. Те рассеялись. Федотовский отряд прошел, а мальчишки остались прикрывать его. Но тут с фронта навалились на них полицейские полки, а парашютисты, сообразив, что противник не так уж силен, ударили с тыла. Никто из дубровцев не ушел, так все здесь и остались. Федотов с партизанами вернулся в эти места. Героев похоронили. Поставили звезду. А с фашистами потом расквитались.
