II. Вещное право, как непосредственное отношение к вещи.

В. К. Райхер.

АБСОЛЮТНЫЕ И ОТНОСИТЕЛЬНЫЕ ПРАВА.

(К проблеме деления хозяйственных прав) [i]

 

I. Вводные замечания.

§ 1. Центральной проблемой современной гражданско-правовой систематики является проблема деления гражданских прав на вещные и обязательственные. При этом никакой другой вопрос, никакая другая проблема гражданского права не требует, быть может, пересмотра с такою настоятельностью и столь решительного, как именно эта проблема. В вопросе о делении гражданских прав, — на первый взгляд имеющем лишь внешнее, чисто классификационное значение, — сплетаются, как в узловой точке, нити многочисленных, более частных проблем. Мало того: в данном вопросе отражаются глубочайшие основы теории и методологии права, в частности права гражданского. Всякое деление должно соответствовать в известной мере определению, т. е. тому или иному пониманию подразделяемых явлений. А именно в этом отношении современное положение рассматриваемой проблемы, хотя и имеющее за собой прочность долголетней традиции, отнюдь не стоит (и уже по этой самой причине) на уровне современного понимания права. Сохранение этого положения представляется поэтому фактором, действующим консервативно, не благоприятствующим успешной научной разработке гражданского права. В виду этого пересмотр указанной проблемы, — в области коего настоящая работа является лишь одним из начальных шагов, — имеет значение не столько догматическое, сколько теоретическое, а вместе с тем, несомненно, и практическое. Этот пересмотр должен послужить к углублению социального и хозяйственного понимания гражданского права в целом и его отдельных институтов, к превращению его в подлинно хозяйственное право. Он должен также привести к созданию стройной научной и законодательной системы хозяйственных прав, основанной не на формально-догматических, а на социально-экономических признаках.

Современное состояние рассматриваемой проблемы характеризуется господством двух противостоящих друг другу теорий, давно уже разделяющих между собою общее признание в науке. Согласно одной из них (более ранней), вещные права отличаются от обязательственных тем, что они дают управомоченному «непосредственное господство над телесными вещами», являясь «юридической невидимой связью между вещью и субъектом»[ii], «формою юридических отношений лиц к вещам» [iii], в то время как обязательственные права «устанавливают только отношение одного лица к другому» [iv], являются «формой юридических отношении лиц к лицам» [v].

Согласно другой (более поздней) теории, «все права существуют между лицами, а не между лицом и вещью»[vi], и различие между вещными и обязательственными правами состоит в том, что последние действуют лишь между определенными лицами (относительные права), в то время как первые действуют, в пользу управомоченного, против всех, совершенно безотносительно к каким-либо определенным лицам, «безлично, против каждого одинаковым образом»[vii](абсолютные права).

Впрочем, обе теории, несмотря на указанное принципиальное разногласие, совершенно солидарны друг с другом практически, в самой группировке гражданско-правового материала по рубрикам «вещных» и «обязательственных» прав. В частности, право застройки, право залога, сервитуты и другие «права на чужую вещь» («jura in re aliena») обе спорящие теории относят к числу вещных прав, а имущественный наем и т. п. права пользования — к числу прав обязательственных.

Быть может, этим отсутствием практических разногласий между обоими господствующими теориями объясняется в известной мере то обстоятельство, что нет недостатка в стремлениях примирить их и теоретически, соединить их исходные положения воедино то на началах подчинения одной теории другой[viii], то, напротив, на началах равноправия[ix].

Таким образом, положение нашего вопроса в науке характеризуется на первый взгляд известной устойчивостью. Но эта устойчивость только внешняя. Она не идет далее поверхности современной правовой жизни, не распространяется на ее внутренние, более глубокие слои. В них, напротив, замечаются явления, порождающие кризис установившихся понятий, ощущаются «сдвиги» целых институтов, ломающие рамки привычных категорий вещного и обязательственного права.

 

§ 2. Это обнаруживается, в частности, в вопросе о практических свойствах вещных прав, отличающих их от прав обязательственных.

В качестве таковых свойств господствующее мнение устанавливает в вещных правах (и дедуктивно, и индуктивно) нижеследующие основные черты: 1) «право следования»; 2) способность быть нарушенным всяким «третьим»[x] лицом (или, vice versa, защищаемость против всякого «третьего» лица; 3) преимущество перед обязательственными правами в случае коллизии с последними; 4) «право старшинства», как принцип разрешения взаимной коллизии вещных прав (однородных или разнородных).

Однако, при проверке оказывается, что, с одной стороны, почти все перечисленные свойства[xi] не являются общими и постоянными для вещных прав, а, с другой стороны, все они[xii] встречаются и в пределах обязательственного права. Чтобы констатировать это, достаточно немногих примеров.

1) «Право следования» отсутствует зачастую в праве собственности и в залоговом праве и, напротив, встречается в договоре имущественного найма — там, где законодательство стоит на точке зрения принципа «Kauf bricht nicht Miete» (ст. 169 ГК, см. также Code civil, art. 1743 и BGB. § 571[xiii], [xiv].

2) Способность быть нарушенным со стороны любого «третьего» лица (и, в соответствии с этим, защита против любого нарушителя), — будучи особенно осязательною и наглядною в вещных правах, — не отсутствует, однако, и в правах обязательственных. Неправильно распространенное утверждение о том, что обязательственное право может подвергнуться нарушительному воздействию лишь со стороны должника и лишь против него пользуется защитою. Как нельзя более яркий пример защиты обязательственного права «против всякого нарушителя» дает, уже на почве советского права, ст. 170 ГК[xv].

3) Преимуществом перед обязательственными правами вещные права пользуются не всегда: среди обязательственных прав существуют, как известно, такие, которые сами имеют преимущество перед вещными. Мы имеем ввиду пользующиеся преимуществом перед залоговыми правами «привилегированные требования» («privileges» французского права, «Vorrechte» германского права), известные и советскому законодательству (ст. 101 ГК[xvi] с дополнением по закону 13 апреля 1928 г., прил. к ст. 271, п. II и ст. 345 ГПК).

4) Наконец, «право старшинства» не всегда действует в качестве принципа разрешения взаимных коллизий в области вещных прав и, наоборот, применяется иногда в этом качестве и в области прав обязательственных. Так, с одной стороны, залоговые права располагаются зачастую не по принципу старшинства, а по принципу ранга: а) законные залоговые права — впереди договорных, хотя бы и более ранних[xvii]; б) договорные залоговые права кредитных учреждений —впереди прочих договорных залоговых прав, хотя бы и более ранних[xviii]. С другой стороны, право старшинства встречается и в сфере обязательственных прав, как принцип разрешения коллизий (ст. 120 ГК).

 

 

§ 3. Уже сказанное (а им еще не исчерпывается все сюда относящееся) свидетельствует о том, что традиционно установившиеся критерии отличия вещного права от обязательственного не выдерживают проверки по материалам положительного, особенно современного, права, что, применяя эти критерии, приходится признавать отсутствие или, во всяком случае, значительное умаление вещно-правовых элементов в некоторых институтах вещного права и, напротив, наличие вещно-правовых элементов в некоторых институтах обязательственного права. Получается известное смещение границ вещного и обязательственного права, и притом весьма хаотическое. Получается столь сложное переплетение обоих — в теории резко отделяемых — частей гражданского права, что зачастую трудно сказать, где кончается одна из них и начинается другая.

Вполне естественно, что такое положение дела нашло себе отражение и в научной литературе. Голоса, подвергающие сомнению и колебанию традиционное деление гражданских прав, особенно умножились в последнее время. Но они слышались и значительно ранее[xix].

В общем, можно различить два течения. Одно из них критикует установившиеся определения вещного и обязательственного права в сравнительно мягкой и умеренной форме, констатируя несоответствие их в отдельных случаях с положительным, особенно с современным, правом[xx]. Другое течение — более радикальное— совершенно отрицает эти определения, разделяясь, притом, на различные мнения, весьма далекие идейно друг другу[xxi].

Изложенное, думается, уже само по себе подтверждает необходимость пересмотра господствующих определений вещного и обязательственного права и системы деления гражданских прав, пересмотра действующей в этих вопросах догмы, установившейся на почве давно замолкшего (римского) права.

II. Вещное право, как непосредственное отношение к вещи.

Существуют две разновидности, два главных оттенка теории вещного права, как непосредственного правового отношения к вещи. Одни из ее представителей совершенно игнорируют, при определении вещного права, момент правовой связи между управомоченным и прочими членами общества, усматривая в вещном праве лишь связь между субъектом и объектом, лишь отношение лица к вещи, в отличие от обязательственного права, представляющего собою отношение лица к лицу.

Другие, напротив, признают, что вещному праву соответствует известная обязанность всех прочих, кроме управомоченного, лиц, но подчеркивают, что эта обязанность представляет собою не сущность, а только лишь следствие вещного права, и что, следовательно, не в ней, не в правовой связи управомоченного с «прочими лицами», а в непосредственной правовой связи его с самой «вещью» кроется существо вещного права.

Не подлежит, на наш взгляд, никакому сомнению, что — даже в этом втором, улучшенном виде — рассматриваемая теория страдает недостатком, уже давно и неоднократно отмечавшимся. Она игнорирует (в лучшем случае — недооценивает) социальный характер права, в силу коего всякое правоотношение — и, в частности, «вещное» — есть отношение между людьми, а не между людьми и вещами. Этот социальный, «междучеловеческий» характер права подчеркивается в последнее время все сильнее и сильнее и, несомненно, не только не может игнорироваться, но должен выдвигаться на первый план для уяснения природы всякого, в том числе вещного, права.

Теория вещного права, как непосредственного господства над вещью, основана, в сущности, на непосредственном житейском воззрении на вещное право. Но это воззрение есть воззрение «наивного реализма» (выражение проф. Л.И. Петражицкого), ибо оно усматривает существо вещного права не в людских отношениях, как таковых, a лишь во внешнем (овеществленном) проявлении этих отношении. Получается известная «фетишизация» веши. «Вещь» заслоняет собою проявляющиеся в ней междулюдские отношения, делает их невидимыми для непосредственного, наивно-реалистического воззрения. Проявление («проекция») в вещах междулюдских отношении принимается им за подлинные «отношения к вещам». В плену этого воззрения и состоит доктрина непосредственного господства над вещью.