III. Локализация русского каганата и обстоятельства его исчезновения

Относительно местонахождения русского каганата и «острова руссов», где, согласно «Анонимному рассказу», находилась резиденция кагана, выдвигались различные гипотезы. Так, были попытки обнаружить их в Скандинавии, на острове Валькерен во Фризии⁵³, на севере современной России, в Среднем Поднепровье и даже на побережье Черного моря. Хороший обзор литературы по этому вопросу недавно представил Дж. Шепард⁵⁴; отсылая читателя к его работе, мы постараемся подробнее рассмотреть некоторые затронутые в ней проблемы.

Английский ученый, как и большинство его предшественников, отвергает гипотезу о скандинавской локализации, ссылаясь на отсутствие каких бы то ни было упоминаний о кагане в североевропейской традиции, а также на незнание о нем Людовика II, несмотря на его регулярные контакты со скандинавами. Можно также отметить, что, согласно принятой этимологии, имя Ros/Rus/Русь происходит от слова Ruotsi, что по-фински значит «шведы»; это может указывать на то, что данный этноним относился к шведам, обосновавшимся за пределами родины, на территории, местное население которой говорило по-фински. Шепард не обсуждает уже устаревшую теорию, помещавшую русь на Черноморском побережье - на полуострове Тамань или в Крыму⁵⁵; мы упоминаем ее здесь лишь для полноты картины. Две гипотезы, сохраняющие актуальность в настоящее время, помещают русский каганат на Среднем Поднепровье (с центром в Киеве) или на Волхове.

Киевская гипотеза, наиболее распространенная, опирается на давнюю историографическую традицию, предполагающую существование могущественного русского государства на Днепре по крайней мере с середины IX в. Повесть временных лет датирует 862 г. не только приход Рюрика и его братьев в северные города, но и захват Киева Аскольдом и Диром, воинами Рюрика, порвавшими с ним, после того как они обнаружили этот «выморочный» город. Тот же источник приписывает Аскольду и Диру поход на Константинополь и датирует его 866 г. Казалось бы, тем самым вопрос закрывается⁵⁶: во многих исследованиях речь идет о «кагане» Аскольде (титул, которым ПВЛ его не наделяет), Дир превращается в предшественника Аскольда на троне и суверена, отправляющего из Киева то самое посольство, которое упомянуто в Вертинских Анналах, и наконец, в Киев же прибывают византийские миссии при Михаиле III и Василии I.

Эта концепция вызывает ряд затруднений. Западные ученые чаще всего объясняют появление «руси» на Днепре ранним проникновением туда скандинавов, которые принесли с собой это название⁵⁷. Напротив, для многих российских и украинских исследователей Русь на Днепре представляет собой автохтонное, не имеющее ничего общего со скандинавами образование, название которого происходит от Roxolani (племя, которое ассоциируется с сарматами), Rosomoni (упоминаемые Иорданом), а то и Rochousco или иного слова, начинающегося на ро -. Идея о том, что название Ros/Русь имеет иранское происхождение (rukhs), но было заимствовано славянами и таким образом утвердилось на Днепре, долгое время развивалась Г. Вернадским⁵⁸; с ее помощью ряд ученых стремится обосновать предположение о появлении в Среднем Поднепровье в конце VIII или в IX в. государственного образования, называемого «Русская земля»⁵⁹. Большинство сторонников этой концепции, как и Г. Вернадский, отрицает скандинавскую этимологию названия «русь». Есть и другой подход, в частности М.И. Артамонова, который признавал скандинавские корни северной Руси, оставляя при этом за южной Росью право на автохтонное происхождение; в начале IX в. Рось и Русь встречаются и объединяются для долгой совместной жизни⁶⁰. Однако попытки связать происхождение названия «Русь» с названием «Roxolani» или иного племени Северного Причерноморья, известным со времен античности, не выдерживают критики⁶¹. Что же касается трогательной гипотезы об объединении, выдвинутой М.И. Артамоновым и поддержанной некоторыми известными археологами, то в ней есть своя логика, весьма поучительная в данном случае. Если учесть скандинавское происхождение названия «Русь» и в то же время отсутствие скандинавских древностей на Днепре ранее X в. (см. ниже), то у этих ученых не остается другой возможности спасти священный образ могущественной «Киевской Руси», существовавшей с IX в., кроме как настаивая на особом происхождении ее имени.

Филологическое обоснование киевской гипотезы представляется весьма ненадежным. Давно было отмечено, что описание похода на Константинополь в русских летописях заимствовано из славянского перевода Продолжателя Амартола. Две древнейшие летописи - Новгородская первая (вернее отражающая Начальный свод) и Повесть временных лет - черпают сведения из этого источника: первая - через посредство утерянного «Хронографа по великому изложению», а вторая - непосредственно. Связь же между походом на византийскую столицу и именами Аскольда и Дира имеет место только в ПВЛ и, как отметил недавно в замечательной статье О.В. Творогов, обусловлена тем, что составитель летописи синхронизировал (ошибочную) дату похода (866) и установленное им время правления Аскольда и Дира (862-882)⁶². В сущности, составитель ПВЛ прибавил к информации греческого источника лишь эти два имени. Он точно воспроизвел рассказ о буре, уничтожившей «безбожных русов» у стен осажденного города после совместной молитвы патриарха Фотия и императора Михаила III. В Никоновской летописи (ок. 1530 г.) этот рассказ дополнен неправдоподобным описанием скорби в Киеве после возвращения Аскольда и Дира с несколькими уцелевшими участниками похода⁶³. Таким образом, мы можем констатировать, что русская историографическая традиция не сохранила никакой памяти о знаменитом походе на Константинополь и что, воспользовавшись греческим источником (в данном случае, наименее достоверным), она превратила успешную военную операцию в полное поражение.

В первых русских летописях не сохранилось и сведений о крещении страны при Фотии и Игнатии, ибо это событие не упомянуто Продолжателем Амартола. Оно появляется в русских исторических компиляциях лишь с начала XVI в. благодаря болгарскому переводу (XIV в.) Хроники Зонары и особенно ее сокращению, называемому Паралипоменон (начало XV в.), в которых имеется краткий рассказ о нем. В русской традиции это крещение связано с именами Аскольда и Дира⁶⁴. Что касается Фотия, то его имя несколько раз упоминается в связи с рассказом о крещении Владимира (989). По мнению М.Ю. Брайчевского, это доказывает, что летописцы XI-XII вв. сговорились между собой, чтобы стереть память о связях между Фотием и Аскольдом и украсить рассказ о крещении Владимира подробностями, относящимися к Аскольду и почерпнутыми из русской летописи IX в., так называемой «Хроники Аскольда». М.Ю. Брайчевский даже написал («реконструировал») эту апокрифическую летопись, где контакты между Византией и Киевом в середине IX в. описаны весьма детально⁶⁵. Но оставляя в стороне эти анекдотические построения, приходится с удивлением признать, что два важнейших события русской истории IX в. - поход на Константинополь и принятие христианства - не оставили никакого следа в исторической памяти народа. Это еще одно таинственное «исчезновение», требующее объяснения наряду с исчезновением каганата.

Возвращаясь к вопросу о русском каганате на Днепре, приходится констатировать, что любая усматриваемая в письменных источниках связь между событиями русской истории и этим гипотетическим образованием иллюзорна. Более того, масштабные археологические раскопки, в течение нескольких лет проводившиеся в Киеве, показали, что история города берет начало в конце IX в., а к середине X в. он превращается в важный городской центр. В критическом обзоре работ украинских археологов И. Каллмер датирует начало самого раннего «урбанистического» этапа истории Киева 880-ми годами, подчеркивая при этом, что IX в. - один из наименее интересных периодов в истории этой издревле заселенной местности⁶⁶. Следует также отметить полное отсутствие в Киеве и на всем Среднем Поднепровье каких-либо скандинавских находок ранее X в. В таком случае, если только не отрицать скандинавское происхождение руси, которая отправилась к императору Феофилу около 837 г. и напала на Константинополь в 860 г., то как объяснить, что от их значительного присутствия в Киеве не осталось никаких следов, даже в захоронениях?

С данными раскопок поселений согласуются и монетные находки. Распределение монетных кладов, исследованное В.Л. Яниным в 1956 г., обнаружило любопытный феномен: в течение двух последних третей IX в. (это «вторая фаза» обращения диргемов в Восточной Европе) иссякает приток диргемов в район нижнего и среднего Днепра. Янин констатировал, что в указанный период данный регион выпадает из зоны монетного обращения, связанной торговыми отношениями с халифатом. Однако эти торговые связи сохранялись на севере и на востоке. Кроме того, как отмечает Янин, указанное наблюдение потом часто игнорировалось - данные монетных находок не позволяют возводить начало функционирования «пути из варяг в греки», соединявшего Киев и Константинополь, к IX в.⁶⁷. Таким образом, в 830-860 гг. могучее Киевское государство должно было существовать в абсолютном экономическом вакууме. Более 20 лет спустя после публикации работы В.Л. Янина его выводы пересмотрел В.В. Кропоткин. Количество найденных кладов, относящихся ко «второй фазе», увеличилось с 35 до 45, но их по-прежнему почти нет по берегам среднего Днепра⁶⁸. Отсюда Т. Нунан логично делает вывод об отсутствии торговых связей между Киевом и Востоком ранее 900 г.⁶⁹.

До сих пор эта странная лакуна, которую представляют собой две последние трети IX в. в истории Нижнего и Среднего Поднепровья, не получила никакого объяснения⁷⁰. Однако, как показано в нашей недавней статье, около 836-889 гг. этот регион находился на периферии венгерского протогосударства, отсекшего от Хазарии ранее принадлежавшую ей причерноморскую степь. В «De administrando imperio» Константина Багрянородного страна к западу от Дона, занятая венграми, носит название Леведии. Соседние славянские племена, согласно Анонимной записке, подвергались грабежам и насилию со стороны венгров. Около 889 г. печенеги по приказу хазарского каганата выгнали венгров из страны Леведии⁷¹. Этим объясняется новое оживление восточной торговли в направлении Среднего Поднепровья через посредство Хазарии и новой печенежской территории, о чем свидетельствуют два клада - в Новой Лазаревке, недалеко от устья Днепра (не ранее 893 г.), и в Полтаве (не ранее 883 г., по позднейшей монете, вероятно, зарыт несколько лет спустя). Но эта история тяготеет к X в. Здесь же достаточно подчеркнуть, что ни письменные источники, ни археологические и монетные находки, ни, наконец, анализ этнополитических аспектов истории региона не дают никаких сведений о существовании могучего русского и (или) славянского государства в Среднем Поднепровье на протяжении IX в.

Ввиду бесперспективности киевской гипотезы остается лишь север современной России. Тезис о русском каганате на севере развивается в работах Д.А. Мачинского, по мнению которого его центр находился сначала в Ладоге, затем в (Рюриковом) Городище (Holmgardr скандинавской традиции - «остров руссов»), а главными поселениями были Холопий Городок и Городище на Сясе⁷². Этой же точки зрения придерживается и Дж. Шепард, по мнению которого резиденцией кагана было (Рюриково) Городище - крупнейшее русское поселение на верхнем Волхове в середине IX в. Северная локализация каганата и «острова руссов» давно пользуется популярностью у востоковедов⁷³; археологические находки последних десятилетий существенно подкрепили эту гипотезу. Если раньше раскопки проводились главным образом в Ладоге, то теперь исследуются и другие поселения, дающие находки, скандинавское происхождение которых - независимо от количественной пропорции скандинавов в населении - является основным доказательством «русского» присутствия в IX в.

Археология дает сведения относительно реального местонахождения руси, но за последние 20 лет довольно точные хронологические данные, касающиеся истории двух основных поселений - Ладоги и (Рюрикова) Городища, - были получены благодаря дендрохронологии. Однако объединить эти данные в одну концепцию, построенную с учетом греческих источников и русских летописей, оказывается совсем не просто. Ниже вкратце изложим существующие в настоящее время идеи по этому поводу, чтобы затем предложить новую концепцию, по возможности менее противоречивую.

Дендрохронологический анализ дерева, найденного в Ладоге, позволил предположить, что сильный пожар полностью разрушил город приблизительно в 860 г. Это открытие сразу же сопоставили с указанной в ПВЛ датой изгнания варягов и призвания Рюрика местными племенами. ПВЛ в погодной записи за 859 г. сообщает о приходе «из-за моря» варягов, которые обложили тяжелой данью местные племена - чудь, словен, мерю и кривичей, а в записи за 862 г. отмечается, что варяги были изгнаны этими племенами, которые вследствие начавшихся после этого междоусобных войн призвали Рюрика для наведения порядка в стране. Независимо от того, насколько этот рассказ соответствует исторической действительности (см. ниже), его хронологические рамки представляются совершенно искусственными: изгнание варягов, междоусобные войны и призвание Рюрика происходят в один и тот же год. Филологи не придают большого значения датам, указанным в русских летописях в частях, относящихся ко второй половине IX и первой половине X вв.: когда они не основаны на данных переводных источников, они чаще всего оказываются домыслами летописцев⁷⁴. Однако, казалось бы, дендрохронология должна была развеять скептицизм филологов. В статье, подписанной пятью специалистами в области «скандинавской» археологии, ладожский пожар, датируемый 860 г., рассматривается в связи с междоусобными войнами, последовавшими за изгнанием варягов; таким образом, вроде бы подтверждалась традиционная дата прихода Рюрика⁷⁵.

Но вскоре выяснилось, что таким образом очерченные хронологические рамки слишком узки. В ходе недавних раскопок ладожского Земляного городища был обнаружен кусок дерева, срубленного в 863 г. и лежавшего в слое, предшествующем пожару. Другой фрагмент, датируемый 871 г., был обнаружен в постройке, восстановленной после пожара. Отсюда руководитель раскопок сделал вывод, что пожар произошел между 863 и 870 гг., и это позволило исследователю вновь обратиться к летописной хронологии, на этот раз в «пересмотренной и исправленной» версии Б.А. Рыбакова, датировавшего изгнание варягов 867 г., а приход Рюрика - 868 г.⁷⁶. Этим же годом датируется еще один кусок дерева, использованного после пожара и найденного в раскопе на Варяжской улице⁷⁷. На основании этих данных С.Л. Кузьмин предложил считать «условной датой» пожара 865 г.⁷⁸. Не вдаваясь здесь в критику взглядов Б.А. Рыбакова, отметим другое. В стремлении придерживаться летописных дат археологи притягивают к ним интерпретацию данных дендрохронологии. Пожар, разумеется, произошел после 863 г., но необязательно до 868 или 871 г.: бревна, датированные этими годами, могли быть использованы вторично или просто срублены до пожара.

Принятие 865 г. в качестве ориентировочной даты пожара вносит раскол между Северной (называемой «Верхней» или «Внешней») и Киевской Русью. Действительно, хотя Д.А. Мачинский и рассмотрел возможность приписать поход 860 г. северному каганату (не отрицая при этом, что его могли совершить русы, «уже осевшие» в Киеве)⁷⁹, он ни разу не упомянул о крещении Руси, и не случайно. Согласно хронологической схеме Мачинского, гибель северного государства происходит как раз в период между походом руси и крещением, которое, по свидетельству Фотия, приняла та же русь. Шепард, связывающий поход и крещение с северным каганатом, считает, что пожар был следствием внутренних конфликтов среди скандинавских поселенцев, не оказавших большого влияния на жизнь каганата⁸⁰. Однако этими конфликтами невозможно объяснить серию «исчезновений» - каганата, христианства, исторической памяти, о которой мы говорили выше. Шепард прекрасно показал, что ввиду отсутствия каких-либо следов поселения и присутствия руси в Киеве упоминаемая в греческих и латинских источниках IX в. русь может иметь отношение только к северному каганату; основываясь на этом, постараемся построить связный исторический рассказ с учетом данных текстов и археологических раскопок.

Сначала напомним о наиболее существенных для нас результатах раскопок Ладоги. Вторая треть IX в. отмечена резким демографическим и экономическим подъемом; возрастает число скандинавских находок. В плане градостроительства отмечается появление по берегам Ладожки «парцелл», имеющих в ширину около 6 м и разделенных канавами; А.Н. Кирпичников сравнивает их с планировкой города Рибе в Дании⁸¹. Конец этому этапу положил пожар, огромные масштабы которого подтвердила недавняя находка на дне канавы, разделяющей две парцеллы, обгоревших черепов ребенка 4-5 лет и женщины 35-40 лет. После пожара зона парцелл была перепланирована⁸². Заброшенные парцеллы подчеркивают важность пожара для стратиграфии Ладоги. Он отделяет слой 840-860 гг. от слоя, датируемого либо 860-920 гг., либо, в недавних исследованиях, 860/870-890 гг.⁸³. За этим слоем, исключительно бедным в истории поселения, последовал новый подъем, ознаменовавшийся постройкой около 894 г. «большого дома»⁸⁴.

В отличие от ладожского пожара, историческое значение которого подчеркивается во всех публикациях, пожару, уничтожившему в ту же эпоху (Рюриково) Городище, Е.Н. Носов уделил меньше внимания в своей основополагающей публикации этого памятника. Однако пожар - это поворотный пункт в истории Городища. Первоначально, в середине IX в., оно представляло собой укрепленное поселение, расположенное на вершине холма, который становился островом в разлив Волхова (отсюда частое сопоставление Городища с «островом руссов»). Окруженное рвом и крутыми склонами холма, поселение имело площадь 1,0-1,2 га. Остатки его построек очень плохо сохранились, особенно это касается органических материалов, поэтому невозможно использовать дендрохронологию. Тем не менее пожар оставил многочисленные следы, а на его дату указывает ряд согласующихся между собой данных. В фундаменте постройки № 1 Носов обнаружил маленький «клад» из семи аббасидских монет (четыре целые и три фрагмента), тронутых огнем, позднейшая из которых датируется 867 г. Постройка № 13 содержит в пласте пожара фрагмент диргема третьей четверти IX в. Из семи обгоревших диргемов (большей частью уцелевших лишь частично и, по-видимому, бывших содержимым кошелька), обнаруженных в постройке № 17, два наиболее поздних были отчеканены между 855 и 861 г. В сгоревших постройках обнаружена только лепная керамика (гончарная керамика появилась на Городище около 890-900 гг.). Таким образом, пожар, уничтоживший Городище, произошел немного позднее 867 г.; затем планировка поселения изменилась. Слоем золы, датируемой с помощью углерода (С-14) приблизительно 880 г. (плюс-минус 20 лет), покрыто подножие холма и заполнены ров и расселина; на древней расселине и была построена хлебопекарная печь, деревянная ограда которой дает первые дендродаты Городища: 889, 896, 897 гг.⁸⁵. Расселина и ров теряют оборонительное значение вследствие роста поселения.

Но следы разрушений не ограничиваются этими двумя крупнейшими поселениями. Городище на Сясе, значение которого подчеркивается в работах Д.А. Мачинского, было уничтожено пожаром до появления гончарной керамики, следовательно, до второй четверти X в.; так закончился первый этап заселения этой местности⁸⁶. Другое крупное поселение - Холопий Городок (название возникло после вторичного заселения во второй половине XIII в.) - было сожжено и заброшено в IX в. (который хорошо представлен находками), до появления гончарной керамики⁸⁷. Первичное обследование поселения Новые Дубовики обнаружило не только следы пожара, но и явное уменьшение площади поселения ближе к эпохе распространения гончарной керамики⁸⁸. И, наконец, Любшанское городище в 1,5 км от Ладоги погибло в огне совсем незадолго до появления гончарной керамики⁸⁹. Эти факты, отнюдь не исчерпывающие, никогда не ставились в один ряд, но картина получается довольно определенная. Разрушение постигло все поселения IX в., которые, судя по находкам скандинавского и восточного происхождения, относились к русскому каганату. Впрочем, речь не идет о целенаправленном уничтожении именно «варяжских» поселений. Труворово городище (будущий Изборск), население которого, по мнению C.B. Белецкого, составляли славяне и финны, в середине IX в. было разрушено и сожжено агрессорами, носившими оружие североевропейского типа, иными словами, скандинавами; по мнению того же исследователя, вскоре после 860 г. пожар уничтожил и другое, соседнее с Псковом поселение Камно - племенной центр финской культуры Камно-Рыуге⁹⁰. Таким образом, речь идет о тотальной войне, жертвами которой были не только скандинавы и масштабы которой станут ясны лишь после проведения систематического исследования всех разрушенных поселений.

С учетом изложенного, можем снова обратиться к предлагаемой археологами интерпретации известного пожара в Ладоге: им ознаменовано изгнание варягов, о котором говорится в русских летописях. Уничтожение каганата, о котором еще не знал Василий I, когда писал Людовику II, произошло едва ли ранее 870 г., но, очевидно, и не намного позже этой даты. Действительно, христианская религия, принятая русью в конце 860-х годов, не оставила никаких материальных следов в северных поселениях. Между принятием христианства и исчезновением каганата прошло совсем немного времени. Масштабами этого катаклизма и объясняется та глубокая трещина, которая пролегла между первым этапом проникновения руси на север современной России и следующим, начавшимся с приходом Рюрика.