А теперь подойдём к самой последней части, к доказательству, что с вами не «обошлись несправедливо», как вы жалуетесь в вашем письме, хотя вы обошлись с Х.С.О. и Е.П.Б. очень жестоко. Ваш величайший повод к недовольству вызван вашим недоумением. Мучительно, вы говорите, когда вас всегда держат в неизвестности. Вы чувствуете себя глубоко обиженным по поводу того, что вы решили назвать очевидным и растущим «недружелюбием и переменой тона» и т.д. Вы ошибаетесь с начала до конца. Не было ни недружелюбия, ни перемены в чувствах к вам. Вы просто ошибались в отношении естественной резкости М., каждый раз, когда он говорил или писал серьёзно. Что касается моих кратких замечаний, высказанных мною о вас Е.П.Б., которая обратилась ко мне и была права, вам никогда не приходила в голову мысль об истинной причине этого: у меня не было времени, я едва мог уделить мимолётную мысль вам самому и Л.Л. Как она хорошо сказала: «Никто никогда не думал обвинять вас в какой-либо намеренной неправоте» по отношению к нам самим или к ученику. Что касается непреднамеренной неправоты, к счастью вовремя предотвращённой мною, то она, несомненно, является беззаботностью. Вы никогда не думали о разнице телосложения между бенгальцем и англичанином, о выносливости одного и о выносливости другого. Мохини был оставлен вами в течение многих дней в холодной комнате без камина. Он не произнёс ни одного слова жалобы, и мне пришлось охранять его от серьёзного заболевания, отдавать ему моё время и внимание – ему, в ком я так нуждался для создания известных результатов, ему, кто пожертвовал всем для меня... Отсюда и тон М., на который вы жалуетесь. Теперь вам объяснено, что с вами «не обходились несправедливо», но что вам просто надо было принять замечание, которое для вас было неизбежно, так как иначе подобная ошибка могла бы повториться опять. Затем вы отрицаете, что у вас всегда была злоба против К. Очень хорошо, назовите это другим именем, если вам нравится; всё же это было чувство, которое послужило помехой строгой справедливости и заставило О. совершить гораздо худшую ошибку, чем он уже сделал, но которой было дозволено развиваться в своём направлении, ибо это соответствовало целям и не приносило большого вреда, за исключением только ему самому – которого за это так беспощадно отчитывали. Вы обвиняете его в нанесении вреда вашему Обществу и притом вреда «непоправимого»? Где этот нанесённый вред?... Вы опять ошибаетесь. Эта ваша нервность заставила вас написать Е.П.Б. слова, которые я хотел бы, чтобы вы никогда не произносили – ради вас самого. Должен ли я привести вам доказательства, во всяком случае по одному делу, до чего несправедливы вы были, подозревая любого из них, что они или жаловались нам на вас, или наговорили о вас то, чего не было? Я верю, что вы никогда не повторите того, что я вам сейчас скажу, т.е. кто был (или мог быть, но не был, ибо она пришла слишком поздно) моим невинным доносчиком о Мохини. Вы вольны это проверить в любой день, но я бы не хотел, чтобы эта превосходная женщина почувствовала себя расстроенной и несчастной из-за меня. Это была мадам Гебхард, которой я обещал посетить её субъективно. Я увидел её в одно утро, когда она сходила по лестнице, пока я был занят с Мохини, делая его непроницаемым. Она услышала, как стучали его зубы, так как он тоже спускался с верхнего этажа. Она знала, что он всё ещё живёт в своей маленькой комнате без камина после того как Олькотт уехал, хотя его легко можно было поместить в другой комнате. Она остановилась, чтобы подождать его, а я заглянул внутрь её и услышал, как она мысленно произнесла: «Ладно, ладно... Если бы только Учитель это знал...» – и затем, остановившись, она спросила его, нет ли у него ещё какой-нибудь тёплой одежды, и добавила ещё подобные ласковые слова. «Его Учитель знал» и уже поправил зло и, зная, что это не преднамеренное зло, никакого недружелюбия не питал, ибо слишком хорошо знал европейцев, чтобы не ожидать от них больше, чем они могут дать. Также это не единственный упрёк, адресованный вам в сердце мадам Гебхард, также как и в умах нескольких других ваших друзей; и это только правильно, что вам нужно это знать, помня, что они, подобно вам самому, судят почти обо всём по внешности.
Я больше ничего не скажу. Но если бы вы захотели ещё раз взглянуть на Карму, то задумайтесь над этим и помните, что она действует наиболее неожиданным образом. А теперь задайте самому себе вопрос, насколько оправданы ваши подозрения в отношении Олькотта, который ничего не знал об этих обстоятельствах, и в отношении Е.П.Б., которая была в Париже и знала ещё меньше. Тем не менее подозрение выродилось в убеждение и облеклось в форму писанных упрёков и очень некрасивых выражений, которые с начала до конца были незаслуженны. Несмотря на всё это, вы горько жаловались вчера мисс А. на ответ вам Е.П.Б., который принимая во внимание собственные обстоятельства и её собственный темперамент, был удивительно незлобив, если его сопоставить с вашим письмом к ней. Также я не могу одобрить вашего отношения к Олькотту – если вы нуждаетесь в моём мнении и совете. Если бы вы были на его месте и были виновны, навряд ли вы разрешили бы ему обвинить вас в таких выражениях, как фальсификация, клевета, ложь и наиболее идиотическая неспособность к работе. И Олькотт совершенно не виновен в таких грехах! Что касается его работы, то разрешите нам это лучше знать. Что нам нужно, это хорошие результаты, и вы обнаружите, что они у нас имеются.
Истинно, «подозрение опрокидывает, что доверие строит!» И если, с одной стороны, у вас имеются некоторые причины цитировать нам Бэкона и сказать, что «нет ничего, что заставило бы человека больше подозревать, чем малое знание», то с другой стороны, вам следовало бы помнить, что наше знание и наука не могут постигаться чисто бэконовскими методами. Будь что будет, нам не разрешается предлагать нашу науку в качестве средства от подозрительности или для её лечения. Надо самим это заработать, и тот, кто не найдёт нашей истины в своей душе, внутри самого себя, тот имеет мало шансов на успех в оккультизме. Несомненно, подозрение не поправит положение, ибо оно есть «...тяжёлый доспех, который собственным весом больше мешает, чем защищает».
На этом последнем замечании, я полагаю, мы оставим эту тему навсегда. Вы навлекли страдания на самого себя, на вашу жену и многих других, что было совершенно бесполезно и могло быть избегнуто, если бы вы только воздержались сами от создания большинства их причин. Всё то, что мисс Арендаль вам сказала, было правильно и хорошо сказано. Вы сами разрушаете то, что с таким трудом воздвигали. Но затем, эта странная идея, что мы сами не в состоянии видеть и что нашим единственным источником данных является лишь то, что мы читаем в умах наших учеников и, следовательно, мы не являемся теми могущественными существами, какими вы нас себе представляли, эта мысль, кажется, с каждым днём всё больше вас преследует. Хьюм начинал таким же образом. Я бы с радостью помог вам и защитил бы вас от его судьбы, но если вы сами не стряхнёте с себя этого страшного влияния, под которым вы находитесь, я очень мало могу сделать.
Вы меня спрашиваете, можно ли вам рассказать мисс Арендаль то, что вам я сообщил через м-с X. Вы совершенно вольны объяснить ей положение и тем оправдаться в её глазах в кажущейся неверности и восстании против нас, как она думает. Вы это можете делать тем более, что я никогда вас ничему не обязывал через м-с X. Я никогда не сообщался с вами или с кем-либо другим через неё, также и мои и М. ученики, поскольку я знаю, за исключением Америки, – раз в Париже и другой раз в доме м-с А. Она превосходная, но совершенно не развитая ясновидящая. Если бы ей не помешали неразумно, и если бы вы последовали советам Старой Леди и Мохини, то, действительно, к этому времени я мог бы говорить с вами через неё – и таково было наше намерение. И это опять ваша вина, мой дорогой друг. Вы гордо претендовали на привилегию применять ваше собственное бесконтрольное суждение в оккультных вопросах, о которых вы ничего не могли знать, и оккультные законы, которым вы вздумали бросить вызов и играть с ними безнаказанно – обратились против вас и нанесли вам большой вред. Всё обстоит так, как должно. Если бы вы постарались внушить себе глубокую истину, что интеллект сам по себе не всемогущ, что для того, чтобы стать «передвигателем гор», ему сперва нужно воспринять жизнь и свет от своего высшего принципа – духа, и затем фиксировать ваш взор на всё оккультное, духовно стараясь развить эту способность по правилам, тогда вы вскоре стали бы правильно разгадывать эту мистерию. Вы не должны говорить м-с Х., что она никогда не видит правильно, ибо это не так. Много раз она видела правильно; когда была предоставлена самой себе, она никогда не исказила ни единого сообщения.
А теперь я кончил. Перед вами лежат две дороги: одна ведёт по весьма мрачной тропе к знанию и истине, другая... Но я, в самом деле, не должен оказывать влияние на ваш ум. Если вы не приготовились совсем порвать с нами, то я просил бы вас не только присутствовать на собрании, но и говорить, иначе это произведёт очень неблагоприятное впечатление. Я прошу вас это сделать ради меня, а также ради вас самих.
Только – что бы вы ни делали, примите мой совет – не останавливайтесь на полпути: это может оказаться для вас бедственным.
До сих пор моя дружба к вам остаётся такой же, как и всегда, ибо мы никогда не бываем неблагодарны за оказанные услуги.
К.Х.
Письмо 128
К.Х. – Синнетту
Получено в Лондоне летом 1884 г.
Совершенно секретно, за исключением Мохини и Ф.А.
Добрый друг!
Это не ответ на ваше последнее письмо. Письмо в мой адрес, посланное вами через Мохини, никак не написано вами самим. Истинно, оно было написано кем-то, находящимся в то время всецело под влиянием Аттавады.
«Греха "Я", который во Вселенной,
Словно в зеркале, видит её милое лицо» –
и только её; причём слепо верил тогда каждому её слову.
Возможно (и это до некоторой степени служит оправданием) потому, что никакого наполовину ожидаемого вмешательства или предупреждения с нашей стороны не было. Таким образом, никакого ответа на него, ибо нам лучше открыть новую страницу.
Ах, как долго тайны ученичества будут пересиливать и уводить с пути истины мудрых и проницательных, так же, как и глупых и доверчивых! Как мало тех из большого количества пилигримов, которые должны пуститься без карты и компаса в плавание по безбрежному Океану Оккультизма, достигают желанной земли. Поверьте мне, верный друг, что ничто, кроме полной веры в нас, в наши добрые побуждения, если не в нашу мудрость, в наше предвидение, если не в наше всезнание – которое нельзя найти на этой земле – может помочь переправиться из страны снов и выдумок в нашу страну Правды, в царство суровой реальности и факта. Иначе этот океан, действительно, окажется безбрежным; его волны больше не понесут по водам надежды, но каждую рябь обратят в сомнение и подозрение; и эти волны окажутся ещё хуже для того, кто пустится по этому мрачному, колышущемуся морю неизвестности, наполнившись предвзятыми мнениями!
Тем не менее, вам не следует чувствовать себя слишком смущённым. Час испытания наполовину уже прошёл; старайтесь лучше понять всё «почему и зачем» этого положения и изучайте серьёзные законы, которые управляют нашим «Оккультным миром». Я согласен с вами, что эти законы, действительно, очень часто кажутся несправедливыми, а иногда даже жестокими. Но это обязано тому факту, что они никогда не предназначались ни для немедленного возмещения за причинённое зло, ни для непосредственной помощи тем, кто наудачу предлагает свою верность законодателям. Всё же, кажущееся реальным, мимолётные и быстропроходящие невзгоды, создаваемые ими, почти так же необходимы для роста, прогресса и окончательного установления вашего маленького Теософического Общества, как те некоторые катаклизмы в природе, которые часто производят массовые опустошения, но необходимы человечеству. Землетрясение, как знает весь мир, может быть блаженством, и стоячая волна может оказаться спасением для многих ценою нескольких. Наиболее «приспособленные» переживают уничтожение каждой старой расы и ассимилируют новое, ибо природа старше Дарвина. Лучше поэтому скажите себе: «Что бы ни случилось, для сожалений нет причин»; ибо это не столько из-за того, что новые факты должны быть раскрыты «внутренней группе», сколько из-за того, что старые загадки и тайны должны быть объяснены и выяснены нескольким его совершенно стойким членам. Даже невинные кавычки, сорвавшиеся с моего карандаша и вами опротестованные, имели бы огромное значение для человека менее омрачённого, чем были вы, когда писали ваше последнее письмо, основанное на искусных инсинуациях вашей мнимой сивиллы. Было абсолютно необходимо, чтобы сокровенная работа Кармы проявилась в поле личного опыта тех малочисленных стойких членов (включая и вас самого); чтобы её более глубокое значение было на деле иллюстрировано (так же как и её следствия) на тех самомнительных кандидатах на ученичество, которые бросятся под тёмную тень её колёс.
Так, против вышеизложенного некоторые возразят – как же тогда в отношении её великого ясновидения, её ученичества, её избрания из среды многих Учителями?
Её ясновидение – факт, её избрание и ученичество – другое. Как бы ни был годен психически и физически, чтобы соответствовать такому избранию, ученик, если он не обладает духовной и также физической неэгоистичностью, будучи избран или нет, он должен погибнуть, как ученик, в конце концов. Самость, тщеславие и самомнение, приютившиеся в высших принципах, гораздо более опасны, чем те же дефекты, ютящиеся только в низшей физической природе человека. Они суть те буруны, о которые ученичество в своей испытательной стадии определённо разобьётся на куски, если намеревающийся стать учеником не будет носить с собою белый щит полного доверия и веры в тех, кого он готов искать по горам и полям, чтобы они повели его к свету знания. Мир двигается и живёт под тенью смертоносного ядовитого дерева зла; всё же капающий из него яд опасен и может действовать только на тех, чья высшая и средняя натуры настолько же восприимчивы к заразе, сколько и их низшая натура. Ядовитое семя этого дерева может прорастать только в хорошо подготовленной, восприимчивой почве. Припомните случай Ферна, Мурад Али и Бишамлала, добрый друг, и примите к сведению узнанное. Масса человеческих погрешений и моральной неустойчивости распределяется по всей жизни тех людей, которых удовлетворяет оставаться средними смертными. Эта же самая масса собирается и концентрируется, так сказать, в один период жизни ученика – в период испытания. То, что обычно скапливается, чтобы приносить свои законные плоды только в следующем воплощении обычного заурядного человека, – ускоряется и раздувается и осуществляется в ученике, особенно в самонадеянном и эгоистическом кандидате, который бросается, не рассчитав своих сил.
«Кто роет так много глубоких ям своим друзьям и братьям, тот сам в них упадёт», – сказал М. Е.П.Б. в ночь взаимных признаний. Я пытался, но не мог её спасти. Она вступила, вернее, заставила себя вступить на опасную тропу, имея в виду двойную цель:
1. Разрушить всё созданное, в котором она не принимала участия и таким образом заградить путь другим, если она не найдёт, что система и общество не оправдывают её ожиданий;
2. Оставаться верной, идти путём своего ученичества и разрабатывать свои природные дарования, которые, действительно, значительны, если только все её ожидания оправдаются.
Интенсивность этого решения было первое, что привлекло моё внимание. Будучи водимой постепенно и осторожно в нужном направлении, она, как индивидуальность, представляла бы собою бесценное приобретение. Но существуют люди, у которых никогда не замечаются какие-либо внешние признаки эгоизма, но в то же время они чрезвычайно эгоистичны в своих внутренних духовных устремлениях. Эти пойдут по тропе, раз ими избранной, с глазами, закрытыми на всё, кроме самих себя, и они ничего не видят вне своей узкой тропы, заполненной их собственной личностью. Они настолько интенсивно поглощены созерцанием их собственной предполагаемой «правоты», что уже ничто никогда не может казаться им правым вне фокуса их собственного зрения, искажённого их самодовольным мышлением и их суждением о том, что правильно и что неправильно. Увы! Такова одна из наших общих другинь – Л.К.Х. «Правильное в тебе – основание, а неправильное – проклятие», – было сказано Владыкой Буддою о такой, как она; ибо правильное и неправильное «обманывают таких, которые любят себя», а других – только пропорционально извлечённой пользе, даже если эта польза чисто духовная. Взвинченная каких-нибудь 18 месяцев тому назад до спазматического, истерического любопытства чтением вашего «Оккультного Мира» и позднее «Эзотерическим Буддизмом» до восторженной зависти, она решила «узнать правду», по её выражению. Она хотела или самой стать учеником – главным образом, чтобы «писать книги» и таким образом затмить своего мирского соперника, или же опрокинуть весь этот обман, к которому она не имела касательства. Она приняла решение поехать в Европу и разыскать вас. Её возбуждённая фантазия, надевающая маску на каждого случайного призрака, создала «Студента» и заставила его обслуживать её желания и цели. Она искренне верила в него. В этот критический момент, предвидя новую опасность, вмешался я. Дарб. Нат был отправлен к ней и три раза воздействовал на неё от моего имени. Некоторое время давалось направление её мыслям, и её ясновидение было заставлено служить цели. Если бы её искренние устремления одержали победу над сильной личностью её низшего Я, я бы доставил Т.О. превосходного работника и превосходную помощь. Эта бедная женщина по своей природе добра и нравственна. Но сама её чистота такого узкого сорта, такого пресвитерского характера, если я могу применить это слово, что она не способна увидеть себя отражённой ни в ком другом, как только в себе самой. Только одна она добра и чиста, все другие должны и будут подозреваться. Великое благо было предложено ей, но её своенравный дух не позволил принять что-либо, чему не придана форма, соответствующая её собственной модели.
А теперь, она получит от меня письмо, в котором будут изложены мой ультиматум и мои условия. Она их не поймёт, но будет горько жаловаться многим среди вас, подбрасывая намёки и инсинуации против одного человека, о котором она говорит, как об обожаемом. Подготовьтесь. Доска спасения ей предложена, но мало надежды, что она её примет. Однако, я ещё раз попытаюсь, но я не имею права каким-либо образом воздействовать на неё. Если хотите принять мой совет, воздержитесь от какой-либо серьёзной переписки с ней до наступления новых событий. Попытайтесь спасти (книгу) «Человека» путём просмотра его вместе с Мохини и путём удаления из него внушённого и продиктованного «Студентом». Имея также в виду «некую цель и умысел», мне пришлось оставить её при её самообмане, что эта новая книга была написана с целью «исправить ошибки» «Эзотерического Буддизма» (убийства его – была истинная мысль); и только накануне её отъезда Упасике было приказано следить, чтобы Мохини тщательно удалил из неё все сомнительные абзацы. В течение её пребывания в Англии миссис X. никогда не разрешила бы вам видеть её книгу ранее её окончательного опубликования. Но я бы хотел сохранить пятимесячный труд Мохини и не разрешил бы оставить его неопубликованным.
Хотя многое остаётся необъяснённым, то малое, что вы извлекли из этого письма, сослужит свою службу. Это направит ваши мысли по новому направлению и раскроет другой угол царства психологический Изиды.
Если вы хотите учиться и приобрести оккультное знание, вам следует помнить, мой друг, что такое обучение открывает входы в поток ученичества для многих непредвиденных каналов, чьим струям даже мирской ученик должен волей-неволей уступить, иначе он будет выброшен на мель; и зная это, нужно воздержаться от суждений только по одной внешности. Лёд сломан ещё раз. Воспользуйтесь этим, если можете.
К.Х.
Письмо 129
К.Х. – Синнетту
Получено в Лондоне летом 1884 г.
Добрый друг!
Когда мы начали обмениваться первыми письмами, никто не думал, что может последовать опубликование получаемых вами писем. Вы продолжаете задавать наудачу вопросы, а ответы, данные в различное время на несвязанные между собою вопросы и, так сказать, данные наполовину под протестом, неизбежно были несовершенны и часто – с разных точек зрения. Когда часть писем было разрешено напечатать для «Оккультного Мира», мы надеялись, что среди наших читателей найдутся некоторые, способные, подобно вам, соединить различные части и построить из них скелет или отображение нашей системы, хотя и не такой в точности, как оригинал, ибо это невозможно, но хотя бы приблизительной, поскольку это доступно для непосвящённого. Но результаты оказались почти бедственными! Мы старались проделать попытку, но нас постигла горькая неудача! Теперь мы видим, что никто кроме тех, которые прошли третье посвящение, не могут писать по этому предмету всесторонне. Какой-нибудь Херберт Спенсер в ваших обстоятельствах всё бы спутал. Мохини излагает не совсем правильно и в некоторых подробностях он положительно неправ, и также неправы вы, мой старый друг, хотя посторонним читателям это всё равно, и никто до сих пор не заметил существенных ошибок в «Эзотерическом Буддизме» и в «Человеке» и также не похоже, что заметят. Мы не можем давать дальнейшей информации по предмету, уже обработанному вами, и нам приходится предоставить, чтобы уже сообщённые факты были вплетены в последовательную и систематическую философию силами учеников в главной квартире. «Тайная Доктрина» объяснит многое и наставит на истинный путь не одного только смущённого исследователя.
Поэтому изложение перед людьми всех сырых и сложных материалов, имеющихся у вас в виде старых писем, в которых, я признаюсь, многое было умышленно затемнено, только ещё больше усилило бы путаницу. Вместо того, чтобы принести пользу вам и другим, это только поставило бы вас в ещё более трудное положение, навлекло бы критику на Учителей и таким образом оказало бы задерживающее влияние на человеческий прогресс и Т.О. Следовательно, я всеми силами протестую против вашей новой идеи. Предоставьте «Тайной Доктрине» задачу отмщения за вас. Мои письма не должны опубликовать в таком виде, как вы предлагаете, но, наоборот, если хотите избавить Джуль Кула от хлопот, копии некоторых писем должны отсылаться в литературный Комитет в Адьяре, о котором Дамодар вам писал, чтобы с помощью С.И.К.Чария, Джуль Кула, Субба Роу и Секретного Комитета (из которого Е.П.Б. умышленно исключена, чтобы избегнуть новых подозрений и клеветы) они могли использовать информацию для осуществления целей, для которых комитет был учреждён, как это объяснено Дамодаром в письме, написанном им по приказам. Это не новый «инцидент Киддла», которого я избегаю, ни критика, направленная против моей личности, которую она едва ли может задеть; скорее, я стараюсь избавить вас самого и Общество от новых неприятностей, которые на этот раз могут быть серьёзными. Короче говоря, письма эти не были написаны для опубликования и публичных комментариев на них, но для личного пользования, и ни М., ни я не дали бы когда-либо согласия на такое обхождение с ними.
Что касается вашего первого письма, Дж.К. были даны указания, чтобы он занялся им. В таких щекотливых делах я ещё менее компетентен давать совет, чем в удовлетворении домогающихся «учеников» сорта «Л.К.Х.». Боюсь, что «бедная милая м-с Холовей» показывает свои белые зубки и навряд ли может быть теперь найдена «очаровательным собеседником». По указаниям, Олькотт написал письмо Финчу, которое даёт ключ к этой маленькой проблеме. Это опять Ферн, Мурад Али, Бишен Лал и другие неудачники. С чего ради таким «мнимым» ученикам с такими чрезмерными эгоистически-личными устремлениями надо бы домогаться попасть вовнутрь заколдованного и опасного круга испытания! Извиняюсь за краткость моего письма, я как раз очень занят в связи с наступлением нового года.
К.Х.
Письмо 130
К.Х. – Синнетту
Получено в Лондоне летом 1884 г.
Мой друг!
Вы просите меня «пролить свет» на «новое прискорбное событие», возникшее из вздорных обвинений м-ра Гебхарда? В том-то и дело, что дюжины событий более прискорбного характера, всё рассчитанные на то, чтобы раздавить несчастную женщину, избранную в качестве жертвы, назрели и готовы разразиться над её головой, задевая настолько же и Общество. Опять-таки, казалось бы, после моего блестящего провала удовлетворить ваших суровых логиков в инцидентах «Биллинг–Мэсси» и «Киддл–Свет», мои персональные мнения и объяснения имеют мало веса на Западе? Однако, вы, кажется, думаете точно так же, как Вивэлл, что «каждый провал есть шаг к успеху», и ваша вера в меня должна серьёзно встревожить ваших друзей?
С вашего разрешения я представил объяснение «прискорбного инцидента» мадам Б. Однако, так как она написала вам простую правду, то мало шансов, что ей поверят, кроме, может быть, нескольких близких друзей, если хоть один у неё останется к тому времени, когда это письмо дойдёт до вас.
Вы, наверное, поняли к этому времени, что наша столетняя попытка раскрыть глаза слепого мира почти потерпела неудачу: в Индии – частично, в Европе – за немногими исключениями – совсем. Остался только один шанс спасения для тех, кто ещё верят: собраться вместе и встретить бурю храбро. Пусть откроются глаза наиболее мыслящей части публики на грязный заговор, составляющийся среди миссионерских кругов против теософии, и в течение года у вас будет опора под ногами. В Индии это: «Или Христос, или Основатели (!). Давайте забросаем их камнями насмерть!» Они почти уже убили одного, теперь они атакуют вторую жертву – Олькотта. Падре так заняты, как пчёлы. Общество Психических Исследований дало им прекрасную возможность составить капитал из их посла. М-р Ходжсон легко пал жертвою ложного показания; и благодаря научной а priori[127] невозможности таких феноменов, которые он был послан исследовать и сделать доклад, совершенно и всецело дискредитирована. Он может приводить в качестве извинения личное разочарование, которое он испытывал и которое заставило его быть в негодовании против установленных авторов «гигантского мошенничества»; но нет сомнения, что если Общество рухнет, то это из-за него. Мы можем прибавить сюда ещё похвальные усилия нашего общего друга в Симле (А.О.Хьюма), который не угомонился, а также усилия м-ра Лейн Фокса. Какое общество может сохранить свою целостность против двух таких языков, как у господ X. и Л.Ф.! В то время как первый, по секрету сообщая каждому видному теософу, уверяет его, что с самого начала существования Общества ни одно письмо, выдаваемое как присланное от Учителей, не было настоящим, м-р Л.Фокс ходит, проповедуя, что он только выполняет волю Учителя М., знакомя теософов со всеми дефектами Теософского Общества и ошибками его основателей, чья Карма состоит в том, что они должны предать сокровенные истины, полученные ими от своих Гуру.
После этого, возможно, вы будете менее обвинять наших учеников за их отвращение к европейцам штаб-квартиры и за их утверждение, что это они разрушили Общество.
Таким образом, мой друг, наступает вынужденный конец проектируемым наставлениям по оккультизму. Всё было условлено и приготовлено. Тайный комитет, в задачу которого входило получение от нас писем и наставлений и передача их Восточной группе, был готов, когда несколько европейцев (по причинам, о которых я предпочитаю умолчать) взяли на себя власть перевернуть решения всего Совета. Они отклонили (хотя выставляемые ими причины были другие) получение наших наставлений через Субба Роу и Дамодара (последнего ненавидят господа Л.Фокс и Хартман). Субба Роу отказался, а Дамодар поехал в Тибет. Можно ли наших индусов за это упрекать?
А теперь Хьюм и Ходжсон довели Субба Роу до бешенства, рассказав ему, что он, как друг и оккультный работник мадам Блаватской, подозревается правительством в шпионаже. История графа Сен Жермена и Калиостро пересказывается опять. Но я могу сказать вам, как человеку, который всегда был верен мне, что плодам вашей преданности не будет позволено разлагаться и осыпаться с дерева действия. А теперь не могу ли я сказать несколько слов, которые могут оказаться полезными?
Это старый труизм, что никто из вас никогда не составил точного представления ни об «Учителях», ни о законах оккультизма, которые ими руководят. Например, я, потому что я получил немножко западного образования, должен рассматриваться как человек типа «джентльмена», который строго согласует свои действия с законами этикета по правилам вашего мира и общества! Ничто не может быть более ошибочным; об абсурдности картины индо-тибетского аскета, играющего в сэра Грандисона, едва ли нужно говорить. Тем не менее, оказавшись несоответствующим этому описанию, я, в изображении, был публично заклеймён и деградирован, как сказала бы мадам Б. Что за жалкая пародия! Когда же вы поймёте, что я ничуть не похож на это? Что если я до некоторой степени могу быть знакомым с вашими особенными понятиями о том или другом и об обязанностях западного джентльмена, то также и вы до некоторой степени знакомы с поведением и обычаями Китая и Тибета. При всём том, так же как вы отказались бы приспосабливать свои привычки и жить по нашим обычаям, так же и я предпочитаю наш образ жизни вашему и наши идеи идеям Запада. Меня обвиняют в «плагиате». Мы, люди из Тибета и Китая, не знаем, какое значение вы придаёте этому слову. Я знаю, но это ещё не причина, что я должен принять ваши литературные законы. Любой писатель имеет привилегию брать целые предложения из словаря «Бай-Вень-Иен-Фу», величайшего в мире, полного цитат от каждого известного писателя и содержащего все фразы, какие когда-либо употреблялись, и применять их для выражения своих мыслей. Это не относится к случаю с Киддлом, который произошёл в точности так, как я вам рассказывал. Но вы, возможно, найдёте на протяжении всех моих писем двадцать отдельных предложений, которые могут оказаться уже употреблёнными в книгах или рукописях. Когда вы пишите по какому-либо предмету, вы окружаете себя книгами для справок и т.д.; когда мы пишем о чём-либо, про что мнения Запада нам известны, мы окружаем себя сотнями выдержек по данной теме из дюжин различных сочинений, отпечатавшихся в Акаше. Чего удивительного в том, что не только ученик, которому доверена работа и который не виновен в незнании значения плагиата, но даже я сам мог случайно употребить целую уже существующую фразу, применив её только к другой, нашей собственной идее? Я уже раньше вам об этом рассказывал, и это не моя вина, если ваши друзья и враги не удовлетворяются этим объяснением. Когда я возьмусь за писание очерка на приз, то я могу быть более осторожным, ибо дело Киддла – ваша собственная вина. Почему вы напечатали «Оккультный Мир», не посылая его прежде мне для просмотра? Я бы никогда не пропустил этого отрывка и также и «Лал Синга», глупо изображённого, как наполовину nom de plume[128] Джуль Кулом и легкомысленно позволенной мною укорениться, не подумав о последствиях. Мы не являемся безошибочными, всё предвидящими «Махатмами» в каждый час дня, дорогой друг, никто из нас также не учился помнить так много. А теперь об оккультизме.
