Великий тракт остался далеко позади. Три кобылки спокойно трусили по заброшенной, поросшей разнотравьем, дороге. Лес густел и палящее солнце не могло пробиться сквозь густые кроны высоких деревьев. По ветвям прыгали незнакомые пушистые зверьки, взвизгивая, они раскидывали лапки и перелетали с дерева на дерево. Щебетали маленькие оранжевые птички. Одна пролетела над Мархом – тот недовольно буркнул и отер запачканное плечо ветошью.
Авенир, светясь от счастья, наглаживал новую суму – кожаную, с двойной выделкой и бронзовыми заклепками. В ней покоилась книга, пара свитков из библиотеки Эстер, Искра Церсы и каликова свистулька, пузырьки со снадобьями, сфера света – на случай, если станет темно, перерисованная искусным бангом картина Халила и кошель с восемнадцатью монетами. Один золотой ушел на картину и суму. На другой волхв купил костяной панцирь, теплый шерстяной зеленый плащ, добротные сапоги и легкий шлем. У седельной луки покоился посох Ралисту, за спиной приторочена купленная у торговца Джабаля «грабля».
Чуть позади плелась кобылка Пармена. Сам цыган удобно устроился в полуседле-полукресле, сконструированном бестиями. Легкие кольчужные доспехи отсвечивали красным – Харно уверял, что это особый подарок «братства», из редчайшего вулканического металла. В темно-синем поясе, в ячейках плотно засели узенькие фигуристые полоски – метательные ножи. Такие же ячейки с ножами украшают плечи и грудь. Из заплечных ножен торчат черные рукоятки стилетов. Более неприметные, серые прилажены в сапогах. Главное богатство – маленькую лютню, - цыган держал перед собой. Нежно щупал колки, поглаживал деку, чуть заметно пощипывал струны, извлекая на свет тихую, невыразимо красивую и невероятно печальную музыку.
Каждый был погружен в свои мысли. Хотелось думать, что им повезёт. Боги хранили их жизни, но не щадили души. Авенир то и дело притрагивался к камню на лбу. Снять обруч не было никакой возможности. В Элхои монахи отказались, умелые кузнецы Бангхилла разводили руками. Может обратиться к магам? Но где их взять? Бестиарий Эстер оказался тайным сборищем талантливых калечных – и Харно тоже не решился взяться за обруч. То и дело приступала головная боль, доходящая до мигрени, возникали видения и образы. Первый образ – пес-дожи возник в поселении недалеко от Элхои. Тогда же случился и панический приступ. В лавке Джабаля тоже был пес и тоже возник приступ – только не паники, а… какого-то ненормального желания овладеть этой странной «трехпалкой». Наверное, похожее чувство испытал Марх, впервые увидав Кото. «Надо будет проверить «граблю» у мудреца. Вдруг, всё же, какое свойство есть».
Рядом с Бангхиллом тоже посетило видение. Образ золотого кувшина, наполненного мерзостным тленом. Может это какие-то знаки? Все-таки он не просто травник и книгочей, волхв и акудник. Но и маг. И даже – самому смешно - избранный божеством пророк. Где же тогда силы и умения? Умеет лишь переноситься в сфере воздуха, кидаться молниями, да иногда выращивать деревья и обезвреживать плети. Неплохо, конечно, но до настоящей магии далековато. Вот оживят Корво, подлечат Пармена – и всё!
«Запрусь в пещере лет на тридцать и разберусь с мыслями да умениями. Для сил магических покой нужен и терпение. Здесь, как и в поливе огорода – главное, не расплескать».
- Привал! – Марх стреножил коня. – За той черной полосой начинается краснолесье. Коней оставим здесь, пусть пасутся. Тут и ручеёк и разнотравье, и пара раскидистых деревьев с прохладной тенью.
- А как же магуры? – Авенир принялся развязывать тюк.
- А что магуры? Они только в красном лесу. За полосу не выходят – потому все и живы. По старым картам до озера пара миль. Лесок-то небольшой. Мы проскочим, они и не заметят. Пару фляг наберём, если не хватит, еще сиганем пару раз. Пармена здесь оставим, пусть кобылкам потренькает на своей балалайке.
- И это твой план? – Авенир разозлился. – Значит мы, прогуляемся, насвистывая песенки под нос, как будто там и не существует тварей, которых не берет ни сталь, ни огонь, ни магия. А если вдруг встретим, то великий Маахелус им строго скажет «Вы не по плану» и они такие «Ах, извините, мы, право, и не думали».
Марх закивал:
- О, твой план даже лучше моего. Но всё же давай по-мойму. Магуры не трогают местное зверьё, так?
Юноша кивнул. Тарсянин довольно потер руки:
- А за пределы краснолесья они не выходят. Раз люди не ходили сюда уже добрую тройку лет – магуры жутко голодны? Или питаются зеленью?
- К чему ты клонишь? – Авенир задумчиво пожевал губу. – Если магуры травоядны, зачем они вырезают всех пришлых – и людей и животных? Да и по рисункам видно, что они самые настоящие хищники.
- Я на досуге посмотрел эти картинки, даже почитал, что под ними написано. Магуры слабы на зрение, слух отсутствует напрочь. А вот обоняние острее, чем у гончей. Они, я так разумею, нападают на всех, кто пахнет иначе. Со злости. Например, привыкнув есть мясо, гречки не захочешь, скажешь – «фу, гадость». А каждый ведь знает, что гречка вкуснее.
- И ты…
- Обожди.
Марх скрылся за деревьями. Через несколько минут появился, неся охапку краснолистых ветвей. Бухнув перед акудником связку, самодовольно улыбнулся:
- Иди, вымойся в ручейке – все места ототри докрасна. Да смотри, одежу не пяль, она духом испуганного волхва пропахла. Не хорохорься, голяком – не мертвяком. Солнышко припекает, гроза только к ночи поспеет. Да и девок рядом нет, - тарсянин зевнул. – А тебе надо бы. По два раза в день четыре оборота подряд. Может, на мир проще засмотришь.
Пока Авенир намывался, сабельщик, приспособив ятаган вместо топорика, обстругал ветви, растолок в чаше листья. Густой смолистый запах, с примесью перца, корицы и ладана, заполонил поляну. Из ветвей получилось нечто, похожее на балахоны.
Намазываясь липкой, маслянистой массой, Авенир заметил:
- Вот от чего не отмыться будет.
- Лучше быть обмазанным смолой, чем истекшим кровью – огрызнулся Марх. – Слишком онежнел. Вот был рекрутом, в грязи купался – и нравилось, Гроумит тебя дери.
Пармен оторвался от лютни - увидев нагих Марха и Авенира - в одежде из веток, обмазанных красноватым соком, закатился громогласным хохотом.
- А цыганенку-то лучше, – ухмыльнулся сабельщик. - Смех над дураками исцеляет лучше всякого зелья. Надо в таких костюмах и к Эстер заявиться.
В лесу царила темень. Свет с трудом пробивался через пышные кроны деревьев, освещая и без того красноствольные дерева алым. В глазах у Авенира зарябило, голова закружилась – в душе поднималась волна паники. Волхв сжал Ралисту – когда акудник наотрез отказался оставлять посох, Марх лишь угрюмо что-то пробубнил про идиотов, которые в свой же капкан голову суют. «Быть спокойным. Я – кремень, вода и соль». Волноваться опасно – если магуры почуют пот, толку от притираний будет мало. Они шли, не торопясь, огибая деревья и ветви. Во рту - сладкая смола, слегка поддувает легкий ветерок. Сабельщик вёл уверенно, будто хорошо знал эти места, будто не было здесь никаких тварей, и шли они не за драгоценной водой Озера, а на полдник к тётушке.
На боку у Марха висел мех для воды, в руке – ятаган. Еще один мех был у Авенира, а на шее болтался в оправе кристалл с душой Корво. Сначала хотели вылить на кристалл воду из меха, но вдруг не хватит? – вот и порешили кинуть в озеро.
«Вот только как мы поведём его обратно?» - Авенир укорил себя за то, что не подумал об этом раньше. Это сабельщику всё нипочём – на месте разбираться привык, а ему наперёд всё просчитать хочется. «В пещеру, обязательно! С Веллоэнсом можно и подождать. Лет тридцать. Или нет. Сначала в бордель – потом в пещеру». Осознав, что теперь у него есть план на ближайшее будущее, Авенир ощутил прилив бодрости. Спазмы и дрожь потихоньку отошли и даже лес перестал быть мрачным. В царящей в этом лесу красноте стали различимы оттенки – от бледного розового до темного бургунского. Всё задышало, зажило, деревья ожили, запел тягучую песню ветер. Вверху громыхнуло.
- Мы почти дошли. – Марх ткнул пальцем. Вдалеке забрезжили тусклые лучики. – Еще часок неторопливым шагом – и будет тебе озеро.
Заросли молодняка попадались всё реже. Деревьев стало меньше, но стволы их в разы толще. До ближайших ветвей не дотянуться, поверхность гладкая, без коры, будто оскоблена гигантским рубанком. Да, самое опасное место. От магура не заберешься на дерево, не убежишь – самим же им на таком просторе двигаться легко. Красному лесу не давали расширяться – край поджигали, молодая поросль обгорала по краю, а в глубину огонь не шёл. Черную полосу ежегодно обрабатывали особым раствором – там не росла трава, не оседала пыль, животные не хотели даже переступать через неё - лес же не сдавался, пробивал мертвую землю. С высоты лес выглядел гигантским кровавым глазом – с черной каёмкой и зрачком-бриллиантом.
«Вот эту-то зеницу ока мы и хотим тронуть».
Засверкали солнечные блики – сердце забилось радостно. Обогнуть еще пяток деревьев и выйдут на берег. Кристалл – Авенир держал его свободной рукой – надо сломать над озером. Набрать воды. Натереть Корво мазью из красных листьев. Хорошо, если сможет ходить после такого долгого сна. Иначе придется сооружать носилки – и не вспотеть, пока будут переть тушу через лес.
В зарослях зашуршало. Марх схватился за ятаган, Авенир – за посох. Оба понимали, что толку от них мало, магур подобрался слишком тихо. Раздался вскрик и с пригорка, запнувшись о торчащее корневище, кубарем скатился Пармен. Голый, перемазанный красным соком и грязью, с обернутыми лыком кистями – изломанное тело выглядело нелепо. Напряжение спало. Цыган довольно пялился на друзей. Марх ударил по колену, подбоченился и с заправской вычиткой начал:
- Три дурака в красном лесу
пустились к озеру в грозу,
спасать четвертого дубину,
рыжеволосого детину.
Магуров им не превозмочь
Смекалкой надо им помочь
Чтоб не унюхать их нигде
Залипли увальни в смоле!
- Ну, Марх, ну стихоплёт из Тарса, – Авенир схватился за живот.
Раскат грома совпал с пущенной волхвом волной. В воздухе повисло зловоние.
Громыхнуло еще. Лес потемнел, заслышался неумолимый шелест капель. Припустил теплый ливень. Под ногами зачавкала мульча, зажурчали мутноструйные ручьи.
- Надо делать дело и убираться отсюда, – от былого веселого Марха не осталось и тени. – Надеюсь, вода прибила Нирово амбре.
Он повернулся к озеру и замер. Сливаясь с деревьями, на него смотрела узкоглазая зубастая морда. Тарсянин обернулся. Авенир бледен, Пармен упал на колени, схватился за голову. Их окружили и медленно, выжидая, зажимали в кольцо.
- Я их отвлеку, а ты хватай цыгана и в озеро! Они не умеют плавать! – Марх кинулся к одному из магуров, с размаху рубанул. Ятаган потяжелел и сабельщик мог поклясться – на мгновение принял форму топора. От такого удара мрамор разлетелся бы в крошку. На чешуе осталась ссадина. Хищник свистнул и хвостом откинул Марха в круг.
Авенир поднял посох. Молния сорвалась с навершья и разбилась о шкуру магура, разлетевшись мирриадами светляков. Волхв прошептал заклинание. Камень засветился синим и Авенир с размаху ударил в тварь по голове. Посох отпружинил и по груди хлестнуло твердой стрелой хвоста. Юношу откинуло, хлобыстнуло о ствол. Руки безвольно разжались и Искра Церсы со звоном разбилась, влетев в камень. В глазах потемнело, брызнули слезы, дыхание замерло – Авенир безнадежно открывал рот, ушибленную грудь жгло. Магуры неумолимо приближались.
Затрещало. Так громко, что заложило уши. Так, будто дровосек подрубил одно из красных деревьев и оно рухнуло наземь, ломая ветви и молодые стволы. Это Пармен выпрямился, поднял голову, сжал кулаки. Цыган с голыми руками бросился на магура. Так мышь бросается на загнавшего её в угол кота. Так взятый в капкан разбойник, очертя голову кидается на превосходящую его в десятки раз, закованную в железо, стражу.
Пахнуло мускусом. Пармен оборотился. На месте щуплого искореженного тела возвышалась черная полупантера-получеловек. Магуры поворотились к переверту, застрекотали. Тот схватил ближнего и, что было сил, хрястнул о ближайший ствол, другого саданул по морде и взвыл – когти остались в чешуйчатой шкуре. Твари пришли в себя и бросились на оборотня. Они были легче и медленнее его – но Пармен не мог причинить им вреда, а кроме того – их было больше. На Марха с Авениром никто не обращал внимания.
- Уходим! – Марх потянул едва очухавшегося волхва за руку.
- Но Пармен!
- Он может сбежать, ему на дерево запрыгнуть – как тебе трактат прочесть.
- А Корво? Кристалл!
Марх отвесил оплеуху, заорал в лицо:
- Мы попытались, но тщетно! Спасай свою шкуру!
- Нет.
Сабельщик схватил Авенира в замок, но тот вывернулся. По измазанному грязному лицу текли струи – слезы, или дождь – не всё ли равно? Марх заломил руки:
- Что?
Голос волхва был как никогда твёрд. Он убрал со лба налипшую прядь, поднял посох:
- Зажми нос… и зажмурься.
На поляне возник громадный коричневый пузырь. Громкий хлопок – шар разлетелся тысячами капель. От свиста магуров заболели уши. Тварей разбила дергота, они безумно мотали головами и беспомощно вопили, один за одним теряя сознание.
Пармен взвыл и перекинулся человеком. Марх изо всех сил крепился – но дышать всё же надо – и маленькими глотками он втягивал воздух, сдерживая тошноту и желание расхохотаться.
- Что за смрад! Аве Нирио, - ты сызнова перепутал заклинания? Помниться, вонючие шары стены не пробивают!
Корво разительно отличался от остальных. Все перемазаны грязью, красной смолою, в ссадинах, кровоподтеках и он - светящийся жизнью, излучающий силу и здоровье. В одном они были схожие – голы, как ободранная липка. Корво, к тому же и безволос – ни бровей, ни бороды, даже на груди ни волосинки.
- Давайте уходить, пока твари не пришли в себя. – Марх, зажав нос, растряс Пармена.
- Вряд ли они очнутся ближайшие пару дней, - Авенир направился к озеру, откупорил мех. – Хотя я не хотел бы опять повторять заклинание. Пармен, будь другом, оборотись в полузверя. Заберём одного.
Дворец Эстер встретил путников безмолвно – так мать встречает сына с войны, не зная – герой он, или дезертир.
Властительница гордо восседала на алом троне, по бокам, облаченные в золотые доспехи, с ятаганами наголо охраняли Чачарбато и Керайи. Савел в льняном балахоне наполнял пиалы горячим вином.
- Я вижу, моя бестия и в самом деле обычный человек?
Пармен, стройный и пышущий здоровьем, с прямой спиной, облаченный в выданный приставниками красный балахон – ничего не осталось от согбенного унылого калеки. Взгляд горел лихими черными огоньками, белозубая улыбка сияла в затенённом зале. Цыган поклонился:
- Будь возвеличена, Эстер! Боги смиловались и исцелили меня.
- Стало быть, тебе нельзя возвращаться в подземелье, – Эстер мило улыбнулась. – Присоединяйся к друзьям, я с радостью приму тебя в придворные менестрели. Харно обучит тебя игре на тридцати инструментах, ты сможешь услаждать слух вельмож и царей. Назначь себе жалование, юноша!
- Мои песни умолкнут, если я останусь, - Пармен поклонился. – Я принадлежу кочующему роду. И живу дорогами. Если запереть соловья в клетке, он перестанет петь.
Лицо раджи окаменело.
- Но я прошу Вас, владычица, - цыган преклонил колено – позвольте мне и моему народу посещать ваши земли, давать представления и пользоваться водой из колодцев.
- Ты просишь многого. Я разрешаю – если один день в году Вы будете молиться моему богу и играть в его славу. – Эстер подняла чашу. – За Парменов род.
- Отмеченный пламенем – это его вы оживляли? – в голосе Эстер проскальзывало плохо скрываемое любопытство.
- Корво, ваше сиятельство, – за несколько дней пути мужчина успел обрасти яркорыжей щетиной, на макушке топорщились короткие алеющие волосы.
- Каково это – быть в цитаделях смерти? Видел ли ты богов? Своих или иных? Правда ли, что быт усопших схож с бытом живых? – глаза Эстер блестели, она встала и почти соскочила с трона.
Мужчина поник, в глазах читалась боль:
- Слов всего мира слишком мало, чтобы описать происходящее там. А я от природы не рассказчик. Переживания ещё слишком остры и я вряд ли смогу начать.
- Ты приносишь владычице печаль, - сожалеющим тоном произнесла Эстер, - надо тебя казнить. Но тогда никто не узнает эту историю. Повелеваю приставить к тебе писца и до последней, самой смутной мысли излить на пергамент слово о смертном мире.
Корво потупился.
Властительница сложила руки на груди, наигранно воскликнула:
- Один из вас отказал, один молчит. Что же поведают мне остальные?
- Осмелюсь раскрыть уста, раджа, – Авенир поклонился. – Я не мудрец, но вижу, что трое из нас приняли Вашу длань. А отказал только один. С Вашего позволения прошу отпустить Корво. Я владею письмом и даю слово, что вычерпаю его чашу до последней капли и подарю владычице первый свиток.
- То есть, - вспыхнула Эстер, суетливо зашагала по залу, - ты только что отказал мне за двоих. Итого счёт равный – трое в золотой клетке, трое на воле? – она повернулась к Марху, прошипела:
- Остался ты, ехидна из Тарса. Что скажешь – кто выиграет в этой схватке?
Сабельщик зевнул:
- Меня так утомили эти разговоры! Да и дорога – седло натерло зад, солнце обожгло плечи – всюду пыль, оводы, стражники с кислыми минами. Так аппетит разыгрался – а я, когда голодный, думать не могу. Голова ни о чём не мыслит.
- И что утолит твой аппетит, Маахелус, оседлавший ветер?
Сабельщик напустил задумчивый вид. Что-то посчитал, причмокнул, закатил глаза.
- Ну же, - владычица нетерпеливо махнула рукой. – Мясо, шоколад, вино, кашу, фрукты – всё, чего хочешь!
- Чего хочу? – Марх пожевал губу. – В таком случае, раджа, я бы отведал руэго.
- Руэго?
- Да. Пусть к нему подадут мяса с вином. Ты сказала – всё, что хочешь! – напомнил тарсянин. – И учти, я так голоден, что съем все плоды этого дерева. Да так, что в следующий раз руэго появится не меньше, чем через три сезона. Придется нанять хороших садовников.
Глаза Эстер засверкали, в голосе сквозила усмешка:
- А не лопнешь, Маахелус? Моё дерево плодоносит обильно и съесть все плоды даже тебе вряд ли под силу – пузо прихватит. Как ты собираешься это сделать?
- Мой секрет в том царица, - Марх погладил живот, - что я, как истинный гурман, ем с наслаждением, хорошо пережёвывая пищу и запивая небольшими глотками вина.
- Ты истомишь моих людей! – Эстер театрально заломила руки и расхохоталась. – Они же не знают, чествовать вас или проклинать! Награда или казнь – нет разницы, народ хочет зрелищ!
- Томление усиливает голод и пища кажется слаще, раджа. – Авенир почтительно поклонился.
- Ты сам не ведаешь, насколько мудр, юный мыслитель! – царица ударила в гонг. – Вы трое отправляйтесь в гостевую. А ты, – Эстер ткнула Марха в грудь, - идешь утолять голод и да помогут тебе твои боги съесть всё.
Гостевая на поверку оказалась тюремной камерой для высокородных особ. Дверь захлопнулась и в скважине обрекающе скрежетнул ключ. Авенир, Пармен и Корво разбрелись осматривать жилище. Большой зал устлан коврами и подушками, уставлен драгоценной мебелью – столики из красного дерева с яствами, золотые, серебряные, деревянные, каменные и жемчужные алтари божков, шкаф со свитками, подсвечники, гобелены на раскрашенных стенах, отделанные медью, бронзой и оловом щиты на дверях – многие правители бы слюной изошли от убранства. Двери ведут в погреб, спальню, оружейную и баню. Одной стены нет - за шторой, чернеет гигантская решетка, за которой раскинулось широкая арена.
Вкруг поля чернели решетки поменьше, образуя непрерывную гряду стальных клыков. Над решетками возвышались ряды трибун – видимо представления устраивались сразу при зверинце.
Корво достал с полки доску, предложил друзьям:
- Ири? Я, помнится, игрывал когда-то.
Авенир подсел к столу:
- Отчего ж не сыграть, коль и камни и поле есть. Пармен, ты с нами?
Цыган неуверенно подошёл:
- Я только в кости раньше…
Через пару часов, разбитые наголо Авенир с Корво отпустили Пармена. Обрадованный цыган принялся перебирать струны на лютне, рыжеволосый спустился в погреб. Авенир о чём-то переговаривался со стражником. Тот прикатил обитый железом ящик с тяжелым навесным замком. Груз оставили на поле у решетки – внутрь бы он и не поместился, накрыли плотной рогожей.
Полуденный зной, сменился вечерним теплом, а затем и ночной прохладой.
Подошёл вечер второго дня, когда замок сухо щёлкнул и в зал провели Марха. Сабельщик осунулся, под глазами темные круги, тело дрожит, ноги не сгибаются. Он доковылял до ковра и повалился на подушку. На лице застыла счастливая улыбка, воспаленные глаза закатились.
- Теперь не страшно и умереть.
В маленькое окошко заглянула бледная Эстер:
- Ты сыт, Маахелус? По правилам, раджа может согласиться лишь на ничью. Ты не можешь принять иное решение. Руэго должно принадлежать тебе.
Сабельщик тихо прохрипел:
- Если ты хочешь, чтобы я остался, тебе придется меня убить. Да я и так близок к смерти. Отпусти остальных!
- Нет, нет, ехидна из Тарса, - голос владычицы был печален. – Вы слишком много видели и слышали. Ты один не накормишь толпу. Вы примете участие в представлении. Мне жаль.
Окошко затворилось.
- Принесите вина, губы сохнут.
Авенир кинулся в погреб. Среди полупустых бутылок, огрызков сыра и лоскутьев копченых колбас храпел упитый Корво. Волхв выбрал небольшой бутыль с жидкостью цвета темного дуба.
Марх пригубил, закашлявшись, присел:
- Ром! Да какой! Его будто из яда кровавого альпира сделали! Клянусь своей заросшей лысиной, я восстал из мёртвых!
Волхв стоял перед решёткой, всматриваясь в подкатившее к окоему солнце.
- Люди собираются.
Трибуны заполнялись шумными бангами. По рядам сновали продавцы карамели и воды, орехов, вяленины и огурцов. Что-то громко выкрикивали служки в цветастых костюмах.
- Марсово поле – место, где пирует смерть. Хорошая традиция. – Марх опустошил бутыль. – Красочно, весело. Тем, кто на трибунах.
- Что с нами будет? – Пармен побледнел.
- Я старался, как мог, - хмыкнул сабельщик. – Но царица держалась молодцом. Она всего лишь разозлилась – а я то, дурень, рассчитывал её разъярить. Надеялся, что нас просто обезглавят – для возбуждения аппетита публики. А нас припасут на сладкое. Выставят против самого ужасного зверя, который у них есть.
Меж тем на арене начали представление. На свиньях, держась горделиво и надменно выехали потешники - карлики. Они устроили турнир на метлах, бал маскарад и перебрасывание арбузами. В конце о чём-то разругались и устроили потасовку. Хрюшки мешали, сбивая дерущихся с ног, проталкиваясь к разбитым арбузам.
После вывели смертников, приговоренных к мучительной казни. Их растянули на крестовинах. Палачи прожигали ладони, отрезали носы и груди, сдирали кожу и холостили узников. Песок под жертвами пропитался кровью, от воплей гудела голова. В недрах, скрываемых решетками, раздалось рычание, скрежет. Земля задрожала – обитатели темниц почуяли кровь и вспомнили, что ужасно голодны.
Пармен заткнул уши, Авенир отвернулся:
- Даже в цитадели Зуритая пытки более человечны!
- Что за крики? Кого убивают?
Из погреба на четвереньках выполз Корво – опухший, воняющий перегаром и рвотой.
- С корабля на бал, рыжебород! – Марх с трудом встал. – Сейчас выпустят зверей.
Словно услышав его слова, дверь отворилась и вошли шестеро безмолвных, окованных сталью. В руках блестели остро наточенные сабли. Заскрежетало и черные колья медленно стали раздвигаться. Четверку вытолкнули на арену. Корво – от вина, а Марх – от бессилия распластались по песку, стояли на четвереньках.
Звери приникли к решеткам, скребли пол, кусали прутья, с шумом глотали воздух. Пармен окаменел, бессвязно что-то бормотал под нос. Авенир заволновался. Даже в шкуре арпейна цыган мелковат для схватки. Хорошо, когда он голову отключает – а сейчас что с этой дрожащей твари взять?
Тем временем на помосте правителя появилась Эстер. Платье из чёрной кожи плотно облегало точеную фигуру, книзу расстилалось шлейфом, а от плеч вверх распускалось костяным веером.
- Великие банги! Пришедшие с ложью платят головой. Эти четверо обманом проникли в наш город, воспользовались гостеприимством и имели наглость вернуться обратно! Лжецы заявляют, что вошли в красный лес и добрались до Озера Чистых Душ!!!
Толпа негодующе загудела. Многие потеряли там отцов, братьев и детей, страшные слухи ходили в народе и о том, что кто-то мог спастись от магуров нельзя было и подумать.
Эстер продолжила:
- Да рассудят боги! Любая тварь зверинца в разы слабее магура. Одолеют ли её? Кого хочет народ?
- Карху! Карху! Карху!
Медленно, со скрежетом разъехались черные клыки. Вздымая груды песка, на арену выползла помесь росомахи и дикобраза размером с четырех медведей. Массивные лапы вывернуты, пятак с шумом втягивает горячий воздух, иглы на шкуре взъерошены, с острых клыков каплет слюна. Карху был молод и поджар – живущие на природе слишком много спят, быстро жиреют и становятся неповоротливыми. Иглы местами срезаны, тело раскрашено в бело-серый. Зверь одним прыжком очутился у места пыток – деревянные крестовины с останками смертников с хрустом исчезли в пасти. Узенькие глаза-щелочки уставились на четверых.
Рогожа, покрывавшая странный белый ящик всколыхнулась. Авенир сдернул навес и публика охнула. Очнувшийся от сна магур яростно доламывал железные стенки, перегрызал прутья в щепки.
Освободившись, магур опустил перед Авениром голову. Волхв положил руку на плотную холодную чешую, тронул узду:
- Убей.
Схватка была недолгой. Иглы карху ломались о шкуру магура. Тот нападал яростно. Удары хвоста не причиняли полуросомахе вреда, чего не сказать об остром, как бритва, длинном когте. Тот полосовал шкуру в лоскутья и кровь – черная и густая, падала на песок. Карху вертелся и выл, меча иглы во все стороны. Тщетно – истекший кровью, располосованный, облысевший зверь затих навсегда. Магур подбежал к Авениру и опустил голову.
Волхв помедлил, неспешно вышел в центр Марсова поля:
- Владычица Эстер! Мы доказали, что говорим правду. Сей дар – магура, вселяющего в души бангов ужас, мы преподносим тебе. Счёт ровный и теперь, да будут нерушимы законы Бангхилла, мы свободны! Мир и процветание!
Растерянная, испуганная и, одновременно, польщенная раджа поднялась с трона:
- Вы заслужили безопасность и свободу в стенах нашего города, гости. Мир и процветание! Переночуйте в гладиатории и с утра двинетесь в путь, щедро одаренные моим величеством!
Авенир поклонился:
- Вы очень великодушны, раджа. Да благословят вас боги и укрепят ваше владычество!
Волхв с цыганом сгребли в охапку Корво и Марха и вернулись в зал. Решетка затворилась и трибуны стремительно опустели – отчасти из страха перед магуром, но больше из желания первыми распустить слухи о сегодняшнем зрелище. Три десятка стражников с копьями наперевес окружили магура. Воинов растолкал старый толстый дед:
- Окститесь! Разве можно так к животине приступать. Любая тварь ласку любит.
Он подошёл к существу, осторожно погладил длинную узловатую шею:
- У-у-у, какая животина. Чем кормить-то тебя? Давай-ка пойдём, я тебе стойло краснолистом выложу.
- И что дальше, мудрец? – Марх пришел в себя уже за полночь. - Чего ты добился?
- План был идеален! – Авенир был раздосадован. – Если бы ты и Корво не были как протухшая селедка!
- Я что? Я где? – Корво соображал тяжело, голова раскалывалась, хмель ещё не выветрился.
- Отличная узда! Я плёл её всю ночь! Моих сил хватило бы защитить нас от стрел, копий и болтов стражей. Магур бы вынес нас за город в считанные секунды!
- Если бы ты знал, что эти трое присягнули владычице, мы бы и не возвращались в город! – будничным тоном поправил Марх.
- Это неважно. – Авенир в отчаянии опустился на ковёр, – Я потратил почти все силы на защиту от игл карху. Магур уже принадлежит царице, а к утру она придумает для нас ещё какой-нибудь закон!
- Выберемся. – Сабельщик открыл бутыль с ромом и вылил на рыжеборода.
Тот отплевывался и ругался, но Марх крепко держал его за шиворот:
- Будешь ещё в одиночку пить? Меру знать надо, дубовая ты башка! Отметил новое рождение – можешь теперь отмечать новую смерть!
Рука Корво схватила бутыль – стекло затрещало и взорвалось на сотни осколков.
Авенир вскочил, в глазах светилась надежда:
- Точно!
Корво тужился и плевался – черный металл в ладонь с толщиной никак не поддавался. Наконец, он смял один из прутьев, разорвал и пригнул к земле. Второй и третий прутья пошли лучше.
- Что дальше, мудрец? – Марх оглянулся. Трибуны не охраняли – зачем, если решетку невозможно сломать?
Пармена осенила мысль:
- В одной из клеток я видел камнелома. Может на него узду накинуть?
Камнеломы – мирные существа с Хладных Гор, питающиеся щебнем и галькой, мрамором и булыжниками. Нередко их ловили для строительства городов - возведения стен, перетаскивания тяжестей, раскопок. Половина добытого камня уходила на строительство, половина – на корм.
Этот камнелом мирно дремал за решеткой тесной клетки. Корво осторожно сломал прутья, а Авенир накинул животному узду.
Четверка отошла подальше, крепко схватились за концы перевязи. Авенир прошептал заклинание и с Ралисту сорвалась молния. Камнелом взбрыкнул и, стряхивая остатки сна, выполз на арену. Волхв запустил в нос существу сверкающим шаром. Тот бухнул, разлетевшись на сотни светляков. Камнелом дико зарычал и бросился в сторону, откуда летели жалящие змейки.
Он пробил стену Марсовой арены, как копье протыкает соломенные доспехи чучела, понесся, оставляя за собой вспаханную мостовую, изломанные статуи и снося всё, что попадалось на пути. Четверо еле держались за перевязи, поддерживаемые магией волхва.
На грохот выбежала Эстер, кинулась к страже. Простоволосая, зареванная, в исподнем, она едва успела броситься на командира, отдающего приказ арбалетчикам:
- Нет! Пусть уходят! Не стрелять!
Упав на колени, приникнув к стене, она, утирая слёзы рукавом смотрела, как зверь уносит беглецов. На окоёме забрезжили лучи и Эстер, собрав остатки сил, понуро побрела в покои.
Глава 34. Казнь
Он освободился от иллюзий. Есть только надежда на себя. Его проклинали, плевали в лицо, изгоняли и предавали истязаниям.
«Боль проходит сквозь тело и дух становится чище. Плоть немощна и жаждет власти. Чистый дух управляет жизнью. Хочешь управлять – научись терпеть боль».
Отворилась бесшумно тюремная дверь – тусклое мерцание сферы показалось сиением сотни солнц.
«Пришел час» - пленник, продрогший и истощенный, избитый и униженный, но несломленный безучастно сидел лицом к стене.
- Оставьте нас. – Шепот старца ударил по голове. В тишине слышалось его натужное, с хрипами, дыхание.
«Чахотка. Я ощущаю его жар и боль. Дух его противится очищению».
- Дверь смазали, чтобы я попытался сбежать? Тогда ведь можно было убить меня без покаяния?
- Мне не важны дела мира, сын мой, - старец сотворил знамение. – Души у всех равноценны. Ты виновен и по закону простишься с жизнью. Но душу терять бессмысленно – страдания геенны вечны и несравнимы с болезнями тела.
Пленник повернулся. В полутьме было видно его лицо – смуглое в кровоподтеках, с белесыми полосками шрамов на щеках. Миндалевидные глаза расширились:
- Боль очищает дух. Ты – святой лжец, искренний и заблуждающийся. Смерть – переход к покою, когда дух очистившийся возвращается в великое озеро жизни.
- Ты в заблуждении, – старец с жаром увещевал смертника. – Древние говорят о великом небе, принимающем достойных, жизнь которых очищена страданием и направляема верой. Тебе не хватает лишь веры. Дух нераскаянный окажется в геенне – озере огня и страданий. Кайся сын, избавься от прелестей демонических. Не позволь им увлечь тебя в свой плен.
- Как тебя зовут, святой отче? – пленник пытливо взирал на человека в робе, в зеленых глазах горели огни.
Старец осенил себя знамением, печально вздохнул:
- Отец Дален.
- Я – Китой. Бродяга, амир и смертник. Носящий печать Гэлемгена, соединивший род кеттинов и ниятов, идущий по следам Мардука. Ты – хороший человек, Дален. Искренне верующий, пораженный огнем души. Ты освободишься от болезни, а я – исчезну, если так мне предначертано.
Отца Далена скрутило. По телу пошли корчи, изо рта тонкой струйкой потекла кровь. Отворилась дверь и хрипящего побелевшего священника под руки утащила стража. В дверь вошел рослый воин в плаще:
- Икк, Люй и Гекр.
Китой поднял на незнакомца тяжелый взгляд. Тот, словно молитву, повторил:
- Икк, Люй и Гекр. Ты убил моих друзей. Их образы приходят ночью – они терзают мой разум и взывают об отмщении. Они не дают мне покоя.
- Я не убиваю невинных, - Китой говорил уверенно, слова падали тяжело. – Разбирайся со своими демонами сам, тэлен.
- Сегодня я – охотник, а ты – добыча.
Пленник чуть улыбнулся:
- Правда? Если барсук укусит человека, он от этого охотником не станет.
Андор скрипнул зубами:
- Тебя сожгут, «охотник».
Царь собрался было уйти, но, спустя миг развернулся и изо всей мочи, пнул Китоя в лицо. Раздался хруст, пленник опрокинулся навзничь. С шумом захлопнулась дверь, провернулся в скважине ключ.
Андор вне себя от ярости вышел из темницы.
- Что скажешь, Тегон?
Светловолосый мужчина цокнул:
- Спокоен как вода и крепок как камень. Или правда на его стороне, или он – не человек.
Андор помрачнел:
- Или сумасшедший. Готовьте огненную клеть.
Отдав приказ о казни, Андор направился в башню. Раньше она была смотровой, но теперь, когда поместье достроили, восстановили внутренние стены и принялись за первый ряд, стала донжоном внутреннего двора. Царь Первого Веллоэнса обустроил в ней кабинет – поставил кровать, манекен для упражнений, да письменный стол. Свысока виднелись двор, конюшня, дровяник, да площадь, которую использовали для турниров и танцев. А теперь и казней.
Вход в башню охраняли Митян и Фаддей. Толстяк о чем-то жарко спорил с феккойцем, краснел, брызжел слюной. Приметив приближающегося властителя, оба вытянулись по струнке.
- Пленница в порядке?
Митян набрал воздуха, но Фаддей его опередил:
- Так точно, царь. Никто не входил, не выходил и ни на шаг не приближался.
- За кеттинами нужно смотреть во все глаза. Хану и Дарисс поставили защитную плеть, но кто знает – какой магией владеют демонопоклонники. – В голосе зазвенела сталь. – Отправляйтесь готовить место для казни.
Охранники поспешно исчезли. Андор поднялся по лестнице, отворил дверь. Легко уклонившись от кинжала, он схватил освободившуюся от пут девушку, поднял и бросил на кровать.
- Прекрасно, хозяйка степи. Непреклонна и горда – истинная дочь своего народа.
Смуглокожая отвернулась, презрительно фыркнула. Андор смерил её взглядом. Худа и жилиста, распущенные, чёрные как смоль, волосы опускались ниже колена. Грудь мала, бедра узки, взгляд дик. Ни дать, ни взять – степной хорёк. Или ласка.
«Лучше бы, конечно, ласка».
- Род ниятов иссяк. Ты – последняя из царской семьи и твоя обязанность – восстановить усыхающую ветвь.
Девушка, замерев, сидела на кровати.
«Как мне надоел этот народ – голозадый, глупый и гордый».
- Увы, Китой не царского рода. Но мы можем объединить царства, ты станешь царицей Веллоэнса. Наши люди породнятся, твой род восстановится и звезда Нии воссияет над степями. Мы подчиним мятежные племена, и в Великой Степи воцарится мир. Я дам коней - сможешь ли найти людей, чтобы обойти новые владения? Ты будешь жить во дворце, слуги будут приносить тебе пищу. Портные оденут в красивые одежды, а ювелиры украсят тебя сияющими каменьями из недр земли.
Пленница усмехнулась, голос её зазвенел обиженно и надменно:
- Ты говоришь о мире, но грабишь мой народ. Ты говоришь о свободе, но запираешь меня в золотую клетку. Хочешь предложить вместо небесного покрова каменные стены? Вместо красоты тела – искусно вышитую тряпку? Вместо свежести добытой пищи – приправленную солью тухлятину? Нет, царь камней и железа, оставь дары себе. Я родилась свободной и такой же умру.
Андор взорвался:
- Ты, вздорная и глупая девчонка! Я предлагаю то, что будет лучше для тебя и твоего народа!
Девушка вскочила:
- Я – Вольный Ветер, Ранестхе! Ветер не запереть в темнице, не заключить в оковы, не обуздать веревкой и плетью. Ты спросил у моего народа, что для него лучше? Мы никогда не покоримся чьей-либо власти!
- Так и быть, - ледяным тоном произнес Андор. Он схватил её за запястья и повалил на кровать. Ранестхе не могла сопротивляться стальной хватке и огромной силе властителя. – Я предлагал тебе стать царицей. Ты выбрала участь рабыни. Твой народ будет покорен – и вольные песни умолкнут.
Свет дня после темничной лампады слепил глаза, но Китой даже не щурился. Тяжелые цепи ободрали кисти, придавили ступни. Он отказывался от еды пять дней и с трудом передвигался. Пленник держался прямо – Китой-хан не дрогнет перед лицом смерти. Его вывели на помост и втолкнули в железную клетку. В воздухе витал запах смолистых поленьев и дёгтя. Палач, низенький и жилистый, в черном колпаке до шеи сочувственно протянул леденец:
- Раскуси, притупит боль.
Китой надменно отвернулся:
- Ты – добрый человек, палач. Я выпью свою чашу до дна.
В небе кружили вороны. Андор вышел к помосту в черных, с алыми плечами, доспехах, за спиной колыхался Дариссов плащ, переливаясь зеленым, синим и красным. На площади собрались зеваки – человек десять, не больше. Царь считал казнь делом нечистым, ужасным и прибегал к ней только в крайнем случае.
- Мы жили в мире с народом степи. Но вскрылась ужасная тайна. Китой-хан замыслил злое, обратился к вызывающим демонов, темным чародеям и говорящим с мертвыми. Он поразил отца Далена огнём чахотки, отказался покориться нашим богам. Пусть же огонь очистит его падшую душу. И дай нам Высший, чтобы эта казнь была первой и последней.
Факел едва коснулся дерева и занялся жаркий чадный огонь. Кожа ступней обуглилась, прыснула и тут же запеклась, кровь. Спустя секунду пленник закричал. Он извивался и бился в агонии, дергаясь от раскаленных прутьев, безнадежно пытаясь уберечься от объявшего клеть огня. Пламя поднялось до плеч, на которых уже вздулись безобразные волдыри.
Крича, расталкивая зевак, на площадь выбежала Ранестхе. За ней в попыхах гнались стражники. Девушка бросилась к огню, намереваясь голыми руками раскидать костер. Андор схватил её за волосы и притянул к себе. Вольный Ветер, упала на колени. По щекам градом катились слезы, срываясь с подбородка и взрывая пыльную землю, ладони и колени расцарапаны, на бедрах кровоподтеки. Подоспели воины:
- Царь, она…
- Никаких оправданий. – Андор смотрел на корчащегося смертника. – Сила отчаявшейся женщины велика. Но вы должны быть сильнее! Или я возьму на войну ваших жен – больше пользы.
К клетке подлетел стервятник, захлопал широкими крыльями, сбивая огонь. Рискуя обжечься, птица вытянула шею и клюнула вопящего в лицо. Потом еще и еще раз. Тот пытался укрыться – от огня снизу и истязателя сверху, но тщетно. Клюнув еще несколько раз, стервятник, с довольным криком улетел. Китой-хан, ослепленный и обожженный, испустив дух, упал на дно раскаленной клетки.
- Царь, мы не можем пойти на кеттинов войною, - пышноусый Митян потупив взор, стоял перед Андором. Властитель сидел в нижних чертогах, изучал свитки с картами, обдумывал стратегию предстоящей войны.
- Почему?
Митян поднял голову. Во всю стену растянулся восстановленный гобелен, изображающий битву Акрона – древнего бога войны, с Ишгаром. По легенде, правая рука Бога без Имени, восстал против своего творца. Бунтарь накопил такую мощь, что Эмпирей содрогнулся и был близок к падению. Высший освободил томящегося в темнице Акрона – древнейшее свое творение, бога, породившего первичный хаос. Акрон поразил всех прислужников Ишгара, а самого его заключил в собственную темницу. Так пленник стал надзирателем.
- У нас большая армия и многие обучены. Но недостаточно доспехов, а кроме того – людей и животных надо кормить. Здесь, среди деревень и сел, каменоломень, рынков и кузниц, мы худо-бедно справляемся. Но что будет в степи? Только на подножном корму армия не выживет. Конечно, дюжина Вариона – хороша для разведки и мелких вылазок. Они и прокормиться сами могут. Но для армии нужны обозы.
- Митян, - Андор вышел из-за стола, похлопал толстяка по плечу. – Ты – годный воин, отличный управитель. Во время походов, ты умудрялся одной кутьей кормить нас двадцать дней – и все только нахваливали. Придумай, как накормить армию в этом походе. А я придумаю, где взять железо для воинов.
- Но, царь! – мужичина раскраснелся, захватал ртом воздух. – Я не волшебник! Даже кутью нужно из чего-то готовить.
- Хорошо, - резко оборвал его Андор. – Сколько денег понадобится, чтобы снарядить армию в пятнадцать тысяч на три месяца похода?
- Нашей казны не хватит и для одного месяца пятитысячной армии?
- Я задал вопрос, Митян! – лицо Андора было непроницаемо.
- Ну, - толстяк засчитал на пальцах. – Один на два на шесть… Двенадцать на пятнадцать… Скидку на трофеи… Сто пятьдесят тысяч золотых.
- В твоём распоряжении будет двести тысяч. – Царь вернулся к своим свиткам. – Я доверяю тебе, Митян и знаю, что ты лишнего медяка мимо не пустишь. Тем не менее – Андор поднял голову, - потрудись вести записи, я могу обратиться к ним в любой миг.
- Великий Гроумит, - Митян шумно сглотнул, - неужто средний брат раздобрел?
- Лавьен соизволил откланяться и сослался, что терпит неимоверные затраты на восстановление дорог после каждого дождя. – Андор ударил кулаком по столу. – На эти деньги можно было замостить мрамором все его земли. Да что говорить – оковать все дороги крепким железом. Но, нет, ему проще по три раза в году тратить тысячи золотых на лентяев, которые не отличат щебень от песка!
- Тогда откуда такое богатство?
- Скажем так, - Андор гордо улыбнулся. – Есть люди, понимающие значимость нашей войны и поддерживающие доблесть наших воинов. Они готовы безвозмездно снабжать армию, чтобы освободить землю от поганого рода. Приём окончен, Митян, меня ждут дела.
Ровным строем шли тысячные колонны. Конница, лучники, копьеносцы. Скрипели колеса обозов, доверху набитые фуражом и провизией.
Андор восседал на верном Гантэне, рука сжимала огромный, начищенный до блеска меч. Рядом с ним, оседлав коней поменьше, находились вектир Хану, джунгар Варион, феккоец Фаддей, манохаец Сайтахан и ангриец Ксо. Дарисс уклонился от похода, сославшись на немощь. Царь был недоволен, но стерпел – всё-таки маг-целитель вытащил его из ямины смерти. В предрассветном небе блекло сиял синий круг – лик Второй Луны.
- Хорошо ли ты обдумал шаги, молодой охотник? – чернокожий Ксо бесстрастно смотрел на проходящую армию.
- Да, охотник-наставник. Мы накопили сил и пришла пора нанести сокрушающий удар. Чтобы победить серого демона, нужно добраться до его обители и разрушить алтарь. Клеймо Гэленгема потеряет силу - тогда я освобожусь от терзающих меня духов.
- Свободный царь – свободное царство, – всё также бесстрастно произнёс Ксо.
- Свободный царь – свободное царство, - повторил Андор.
Из головы не шла пленница - плачущая Ранестхе и её слова - «Ветер не обуздать веревкой и плетью».
Глава 35. Диптрен
«Сух и безжизненен край мира. Здесь, среди голых скал, соляных столпов и выпускающих на поверхность облака ядовитого газа и пепла вулканов, не может зародиться жизнь. Долина смерти, пустыня горя, поле сухих костей – так называют редкие путники это место. Рассказы обрастают слухами, придумками и вот – это уже обитель зла, демонов ночи, призраков и упырей. Одно воспоминание о ней леденит кровь.
Я зову эту долину «Последний Рубеж». Мрачное, но уютное местечко. Долина зажата в треугольник. С юго-запада к ней примыкает непроходимый лес, с мерзлыми болотами, оврагами и чащами, темным бором и непроходимыми снежными валами. С юго-востока – ледяная скалистая пустыня, переходящая в бескрайнюю горную гряду, разделяющую вторую и третью земли. И, наконец, север. С севера Рубеж омывает кипящее море – опасное, ядовитое, с плотоядными железошкурыми тварями. Человеку здесь неуютно. Но я – флегрет, отвергнутый всеми. Живущий для себя, Создающий смысл, Творец и Разрушитель. Человек, уподобившийся божеству. И там, за кипящим морем, мой плавучий остров. Моя цитадель».
Ирэн уселся на широкую ветвь кедра. Через милю лес оборвется, обнажив край безжизненной долины. На этот раз в ней кипела жизнь. Там, среди голых камней и промозглых ветров что-то происходило.
Это не люди – даже рисковые странники не заглядывают сюда.
И не демоны – Диптрен рьяно охранял владения от поганых тварей.
Впервые, за сотни лет в нём пробудилось любопытство. Когда человеку отмерено пятьдесят-семьдесят лет, времени крайне не хватает. Торопишься всё успеть, сетуешь на сон и болезни, забирающие драгоценные часы.
Когда же, волею судьбы, границы жизни разрушены, происходят интересные метаморфозы. Например, восприятие времени. Простой человек живет в линейном «прошлом-настоящем-будущем». Задумайся он о периоде в пятьсот-тысячу лет – и станет не по себе – мысль с трудом охватывает время, уходящее за пределы собственной жизни. После первых трехста лет ощущение времени становится объемным.
Первая ось – «прошлое-будущее». Не выпадают куски, помнится каждый миг. Вся череда картинок становится прозрачна, отсутствуют «слепые» пятна, память не смешивает моменты, не додумывает своего, показывая всё как есть.
Вторая ось – «глубина». Вспоминая какой-нибудь разговор, лет двести назад, можно увидеть - сколько листов было на дереве за спиной собеседника, сколько прожилок умещалось на каждом листочке. Вспоминается интонация голоса - со всеми тонами и полутонами, придыханием и паузами. Легко обонять запахи того времени и ощущать внешнюю среду – температуру, влажность, давление ветра.
Третья ось соединяет линии времени и пространства. Диптрен только год назад обнаружил эту грань времени. Временная сеть окутывает мир многослойно, мгновение за мгновением. При желании можно увидеть и услышать то, что происходило в другом селе, в другом городе, в другой стране.
Он попытался проникнуть в глубины прошлого. Его хватило на день.
В чём отличие от первой и второй осей? В первых двух скольжение по времени мысленное, не требует больших затрат сил. Путешествуя по третьей, ты перемещаешься физически. Видят ли тебя те, кто присутствовал в прошлом? Можно ли изменить будущее?
Диптрен не знал этого. После первого эксперимента путешествий во времени-пространстве он чуть не сошел с ума. Побывав в прошлом в двух местах одновременно, он долго не мог их объединить. Ощущение, будто память разделилась надвое, оба воспоминания настолько ярки, что кажутся реальностью. Флегрет теперь понимал страдающих шизофренией и раздвоениями - они уже не казались ему странными. Какой же винегрет был в голове у Натиллы до вживления блокаторов?
Натилла. Это имя не вызывало чувств, переживаний. Он смог отстраниться от воспоминаний, их недолгий роман и семья стали обычной сценой театра скучных человеческих отношений. Любовь, долг, вожделение, страх, страсть – удел маложивущих.
Ирэн очнулся от грез – в долине что-то происходило.
«Не стоит тебе зависать в этом мире. Доберешься до своей кунсткамеры – там и предавайся думам» - не то, чтобы он боялся за свою жизнь, или кто-то мог причинить ему вред. Ирэну не нравилось терять контроль над сознанием – посему он старался спать и грезить лишь на своем острове, под защитой кипящих волн, плотных стен и охраной созданных им существ.
Да и чего бояться? Его тело не болело, не чувствовало усталости. Он знал свои пределы. Два года анабиоза – замирания всех жизненных функций организма – до момента, когда ткани начинают разлагаться, из-за того, что иммунитет и восстановление становятся слишком медленными, а восполнимые резервы тела заканчиваются. Или ускорение всех процессов за счет убыстрения тока крови и активизации нервных связей – до уровня, который могут выдержать стенки сосудов и не перегорают нейроны. Время удара – четыре сотых секунды. Сила удара – две с половиной тонны. Семьдесят километров по пересеченной местности он легко преодолевал за час. Дольше бежать нельзя – без поддержки биомодуляторов, защитно-питающего костюма умрешь от истощения.
Конечно, были у него и другие козыри в рукаве.
Смахнув вновь накатившую волну грез, флегрет направился к «Последнему Рубежу».
Лилит восседала на выступе пещеры. С возвышенности открывался вид на безжизненное низовье, устланное острыми камнями и соляными столпами.
«Пепел и тлен» - иманити разрывали противоречивые мысли. Заточившая себя, ушедшая из этого мира и воспрявшая ото сна видением лебедя. Суть послания не подвергалась сомнению – она готова вернуться на путь истины. Но жажда крови, насилия и безумств, желание восстановить власть, вернуть себе имя ночного искушения, воссоздать царство суккубов, править вместе с детьми…
На поле собирались ее отпрыски.
Ее первенец, Кингу – красноглазый, чернокожий, с длинными, цвета топленого молока, волосами. На поясе – плеть-девятихвостка, послушная хозяину, в руке – золотой посох Мусаила. Сын Ишгара.
Тунарг родился от северного великого воина и видом похож на него. Высок, статен и широкоплеч, с окладистой бородой и голым, в буграх мышц, торсом. Мощные, словно свитые из корней клена, руки облачены в серебрянные наручи, ладонь крепко сжимает двухклинковую глефу.
Аменте – первая дочь, изящная и грациозная, с красноватой кожей. «Хранящая огонь» - Лилит восхищалась ее красотой и опасностью. Танец Аменте пленял мужчин, а в ярости она изрыгала всепожирающий огонь.
Хёдр – низкий, плотно сбитый, похожий на бочонок. Про таких говорят – «поперек себя шире». Темнокож и космат, к поясу приторочен широкий разделочный нож, а на груди болтается свистулька-ракушка. Корабельный кок, с которым она делила ложе, оказался балагуром и краснобаем. Легкомысленный, извечно пьяноватый, с простыми шутками и похабными рассказами – иманити увлеклась им не на шутку. Жаль, их судно попало в шторм - кок отправился кормить рыб. Хёдр не похож на отца – молчалив и угрюм, необыкновенно умён, хоть по виду простак. Он не любил общество, предпочитая жить отшельником в дремучем лесу. Только изредка покидал убежище, чтобы купить соли и книг, за которые всегда платил медью и бронзой.
Чемош - изгой семьи. Кто был его отцом, Лилит не знала. То было темное время. Время, когда темная сущность иманити беспредельно властвовала над инстинктами, заглушив сознание и совесть. Все дети иманити красивы – даже Хёдр, по-своему, дикой и угрюмой, грубой красотой. Но не Чемош! Нескладный, горбатый, с выпирающими изо рта зубами. На неровной голове жесткие рыжие волосы с проплешинами, один глаз кривой, второй с бельмом. Голос похож на визг испуганного кабана, шестипалые руки и ноги худые, вечно влажные и липкие. Он скитался по миру, в рубище и широкополой шляпе, с простым посохом и тюком, прося милостыню и побираясь. Лилит то и дело встречалась с ним взглядом – и не могла долго выдержать это мучение.
Из-за горизонта вспыхнула звезда, обрушившись в поле взорвалась мирриадом искр.
- Пепел и тлен, тётушка-мать!
- Оумтекай!
Рожденная от брата, бесполая иманити была прекрасна. Духи, ангелы и демоны тоже не имеют пола, но люди разделяют их. Для удобства. Лилит улыбнулась - смертным было бы странно обращаться к божеству – «О, Великое Оно!». Оумтекай не может передать свою сущность в поколениях, она обречена на угасание рода. Хотя её, похоже, это не слишком заботит.
Четыре радужных крыла ярко сияли на заходящем солнце. Половина тела Оумтекай похожа на здешние соляные столпы – белая с серым кожа суха и шершава на ощупь, другая – цвета спелого персика, красновато-оранжевая, мягка и тепла как свежий хлеб. Иманити обожает поэзию и металл, пьет кровь и морскую воду, приветлива и мила днём, а ночью жестока, кровожадна и безумна.
- Где? – Лилит удивилась звучности и силе голоса. Только недавно огонь жизни едва теплился в теле, сейчас же он разгорался с новой силой. – Где остальные? Дуфар, Марэк, Олойо, Дябда?
- Дуфар спит вечным сном, он стал камнем и вряд ли когда увидит свет. – Кингу поклонился.
- Дябда был повержен родом Святослава в Долинах Снов. Хитрый маг без роду и племени накормил его жертвой Джунга. – Тунарг поклонился.
- Род человеческий изощрён и сметлив, – кивнула Лилит. – Дябда ослушался и не предался сну. За то и поплатился.
- Марэк нарушил твой обет мать, – Чемош подпрыгнул и захлопал в ладоши, разбрызгивая вокруг себя липкую слизь. – Он хранит народ Иоппии и учит их единению с землей.
- Олойо не откликнулся на зов – Аменте поклонилась.
«Олойо, Марэк» - от этих имен сердце Лилит забилось сильнее. Близнецы. Младшие. У их отца был интересный путь. Из шутов - в святые, из святых – в артисты, из артистов – в учителя. Он был единственным, кого Лилит не смогла искусить. Не поддавался ни взглядам, ни вздохам, ни плоти, ни магии. Он настолько заинтриговал иманити, что та согласилась выйти за него замуж. Через пару дней, когда семя прижилось, она покинула его, не сказав и слова. Ей даже хотелось, чтобы он о ней тосковал и помнил.
- Олойо и Марэк вольны делать, что захотят.
- С чего такие вольности, матушка-тетя? – Оумтекай ухмыльнулась. – Сколько помню, все дети должны беспрекословно подчиняться матери – думать, хотеть, совершать.
- Думать, хотеть, совершать. – Лилит взвесила слова. – То было раньше.
Она простерла руки:
- Правила изменились! Мне был знак! – иманити воскликнула – Лебедь! Теперь всё будет иначе. Мы исправим ошибки прошлого.
- Мы? – Кингу перебил мать. – Ошибки? Хочешь сказать, что овцы, которых надлежит стричь, станут нашими братьями и сестрами? Хочешь уподобить нас низшим?
- Да, Лилит! – Аменте вспыхнула – Ты хочешь, чтобы мы изменили своему выбору – править человеческим родом?
- Люди – не низшие, как мы думали, - в голосе Лилит засквозил металл. – Гордость приводит к падению. Они – другие, не такие как мы. Но это не значит, что нам надлежит ими править. Высший создал подобных себе, богов. Он создал прислужников, дав им право одного выбора. После создал нас, жителей минерального царства. И последним творением Его оказались люди. Они слабы плотью и умом, век их скоротечен. Но подумайте, посмотрите! Хоть человек и слабее иманетов - род его совершеннее.
- Ты хочешь сказать, – Тунарг был громогласен, лицо его выражало гнев, - род иманетов будет прислуживать роду людскому? Мы были им богами, они исполняли любую прихоть! Пастырь не станет пресмыкаться перед овцами!
- Кингу, Аменте, Тунарг, - Лилит отвесила им тяжелый взгляд. – Ваше слово мне ясно. Хёдр, Оумтекай и… Чемош – ваши слова.
Чемош поскрёб горб. Потёр кривой глаз. Почесал проплешину на темени:
- Я не люблю людей, мать. И они не любят меня. Если уж и держаться – то с семьей.
- Семье ты не нужен, уродец. – Аменте дала бедолаге огненного хлыста. – Выпрашивай милостыню дальше.
- Это личный выбор, Аменте – иманити вздохнула. – Хёдр? Оумтекай?
- Я буду помогать людям – отшельник потрогал свистульку. – За столетия я прочел множество книг и у меня есть причины уважать их.
Лилит кивнула:
- Оумтекай? Что скажешь дочь-племянница?
- А я, дорогая тетушка-мать, жду доказательств! – иманити закружилась и улыбнулась. – Почему мы решаем вопрос людей без людей? Как решить - слабее они или сильнее, если мы не знаем каковы они? Может, они стали сильнее нас и сильнее демонов? А может, достигли обителей божественных! Тогда, безусловно, я не пойду против них. Но и служить им я не намерена!
- Люди слабы! – глаза Кингу заполыхали алым. – По пробуждении, я выпил кровь одного и лишил железа три сотни смертных! Они слабы!
- Так одолей его! – Оумтекай зашлась диким хохотом. – Выходи, человек!
Иманеты застыли. Только Оумтекай видела невидимое, ощущала живое тепло. Остальные, будучи порождениями минерального царства, слышали лишь камень.
Диптрен появился на краю опушки, молниеносно спрыгнул с ветви кедра и вмиг добежал до группы странных существ. Иманеты взирали на него с любопытством. Высокий, облаченный в облегающий плотный костюм, видом мужчина походил на Кингу – такой же статный, изящный, блестящий черным. Только лицо его было человеческим, живым, да на лоб выбилась фиолетовая прядь. На запястьях красовались браслеты с камнями, у пояса болтался жезл с четырьмя рубинами, а с плеч спадал длинный серый плащ, материал видом напоминал шелк.
- Я – Ирэн, правитель этих мест. Я защищаю «Последний Рубеж» и хочу знать – кто вы?
- Кто мы, тебе знать не обязательно. – Кингу перехватил посох. – К чему мертвецу знание?
Взметнулась плеть-девятихвостка, впилась в грудь Диптрена. Тот улыбнулся:
- Вы властвуете над камнем и металлом. Моя броня другого рода.
Кингу расплылся. Ирэн успел отбить удар посоха и в ответ двинул локтем в подбородок иманету. Обсидиановый противник отлетел, разбив соляной столп в пыль.
- Дай-ка я, брат, – Тунарг перехватил глефу, посмотрел на Диптрена, - овца оказалась с зубами. Почту за честь размозжить твою голову.
Ирэн достал стилус. Тот, засветившись, превратился в две сабли:
- Готов.
Белобородый осклабился:
- Овца то еще и с когтями.
Засверкали клинки. Словно два вихря, два ветра - черный и белый, закружились в бешеном танце. Тунарг, несмотря на массивный вид, был необычайно проворен. Диптрен едва успевал отражать удары. Ранения затягивались защитой, заживали мгновенно – но на это уходили силы.
«Долго не протянуть» - флегрет знал пределы тела и доспехов, и никогда не питал призрачных надежд. Когда, волей Моргота он стал изгоем, над ним потеряли власть человеческие страсти, ангельские и демонические силы. Но таких противников он видел впервые. Ирэн решился. Рискуя потерять контроль, он шагнул по третьей оси. Как раз вовремя – глефа со свистом рассекла находящегося на его месте Диптрена. Это было больно – рвались кости, связки, сухожилия и мышцы. Нервы, перегорая, посылали в мозг отчаянные сигналы: «Боль! Боль! Боль!».
Но это был уже не он. Сохраняя образ умирающего себя, Диптрен шагнул еще раз. Тунарг замедлился. В настоящем времени он был также скор – но какой толк в скорости, если твой противник шагнул в другое время?
Диптрену хватило секунды, чтобы перехватить движение иманета. Ирэн выбил глефу и вонзил сабли во врага – одну в бедро, другую – в плечо. В тот же миг Ирэн вернулся в настоящее.
Превозмогая бьющий в голове набат и лихорадку, флегрет улыбнулся. Эффект впечатлял.
Обескураженный Тунарг даже не понял, что в его плоти засели сабли. Сын воина сжимал-разжимал пустые ладони, не веря глазам. У воинов Севера потеря оружия означает позор. Иманет, конечно, не был приверженцем людских суеверий, но кровь отца брала своё. Удивленно он повернулся к Диптрену:
- Никто никогда не выбивал у меня меч.
«То, что ему чуть не отрубили конечности, не впечатляет?» - Ирэн поклонился:
- Овца не только с зубами и когтями, но ещё и драться умеет.
- Всё, я положу этому конец, – придя в себя, Аменте вспыхнула, закрутила огненные вихри.
Ирэн прикоснулся к браслетам. Камни засветились, на секунду он ощутил прилив сил. Но тут же энергия исчезла.
Глаза объятой пламенем сверкали ярко, пронизая толщу огня:
- Мы властвуем над камнями, человек. Твоя магия здесь бессильна.
Рядом с Аменте встал Кингу. Он уже отошел от удара и сейчас вёл себя осторожно. В воздухе парила плеть, посох светился. Коса расщепилась на десятки тонких прядей, каждая ощерилась металлическим треугольником. Диптрен выругался. Он не знал, с чем столкнулся и просчитался. С одним иманетом можно справиться, но если их двое, а ты уже ослаб! «Надо уйти по третьей оси».
Ирэн зажмурился. Тело схватила лихорадка, он ощутил озноб погружения. И тут словно ударился об упругую поверхность. Перед ним также стояли двое охваченных гневом иманетов.
«Меня выкинуло?!»
Диптрен удивился. Как-то странно. Сейчас он, наверное, умрёт. Необычно.
Из пещеры выпрыгнуло шесть массивных, с крупного быка, существ. Коротколапые, с плотным панцирем и острыми иглами-щетинками, юные карху, несмотря на вес, оказались очень быстры. Спустя миг Кингу, Аменте и Тунарг беспомощно дергались под зажавшими их громадинами.
- Довольно, - Лилит спрыгнула с уступа. – Вы видели, на что способен человек. Сегодня не прольется кровь. Кто со мной – оставайтесь. Кто хочет идти своей дорогой – убирайтесь. В следующий раз наша встреча не будет такой приятной.
Ирэн очнулся от грез. В пещере – гораздо более просторной, чем казалось снаружи, потрескивал костерок. Вокруг, словно небольшие холмы, лежало шестеро карху. От их тел исходило тепло – даже больше чем от огня. Лилит, закутанная с ног до головы в робу, внимательно рассматривала его – увидев, что человек пришёл в себя, протянула пиалу с густой белой жидкостью.
- Пей. Молоко карху, кипяченое.
Молоко оказалось жирным и сладким, с горьковатым солоноватым привкусом. Внутри потеплело, навалилась приятная тяжесть. «Контроль». Диптрен разорвал пелену сна:
- Я вмешался в семейный совет, извини.
- Ты пришел вовремя, - Лилит улыбнулась и сердце Ирэна забилось чаще. Он не успел рассмотреть её тогда - сейчас же, в светотени была видна каждая ямочка и изгиб лица – воображение рисовала впечатляющие картины под скрывающим всё балахоном. – Кингу и Аменте сделали свой выбор. Хёдр и Чемош будут помогать мне. Тунарг… Ему надо пережить поражение. Новый опыт – другая жизнь. А Оумтекай… Хоть она и дочь, но и племянница. Ей не нужно выбирать. Четырехкрылая летит своим путём.
- Что же делать мне? – Ирэн про себя выругался. Мысль все время ускользала, терялась, внимание переключалось на Лилит, на её красоту и соблазнительность.
Иманити нахмурилась:
- Не влюбляйся в меня. Я убила тысячи мужчин – все шли на смерть добровольно. Забудь.
Ирэн встал:
- Тогда я пойду домой.
Лилит кивнула, проводила взглядом уходящего Диптрена.
- Сможет ли он забыть меня, Чемош?
Из тени вышел горбун:
- Мы покрыли Вас с головы до ног, мать. Он будет помнить Ваше лицо, но не тело.
- Надеюсь. Хоть в семье и не без урода, но ты мне дорог, Чемош, родной. Как говорится у людей - лучше урод при хозяйстве, чем царь в другой стране.
Глава 36. Феанор
- Управлять чужим сознанием можно, лишь овладев собственным. Известно о восьми ступенях власти.
Феанор находился в том же толосе, в котором ему просверлили голову – в его первое путешествие. Неярко горят красноватые люмены, пахнет сандалом и корицей. Настоятели вращают восемь медных цилиндров, исчерченных рунами – пространство наполнено монотонным сочным гулом.
Вокруг юноши, раскачиваясь, ступала Скорбь, произнося странные фразы, перемежающиеся с поучениями:
- Осанве постигнут достойные. Оно открывается тем, кто готов. Оно выше всего, но почитается за низшее. Более явно, чем сущее. Неощутимо, как заснувший ветер.<
