XVIII. Маргоски или Маргоскина неделя 11 страница

«Богоявленская и четверговая свечи», кроме защиты во время грозы, имеют еще особые свойства: первая, как и венчальная свеча, помогает в родах и при смерти, вторая владеет могучею силою уничтожать чары колдунов и лечит лихорадки; ею выжигают на косяках дверей и окон кресты, чтобы злые духи не посещали жилище. Затем, всякая свеча, побывавшая в храме и там купленная, обладает магическою силою при разных случаях, перечисление которых, по многочисленности, было бы утомительно ⁹.

Признавая за огнем целебную и предохранительную силу, наш народ, в то же время, сохранил уверенность, что священный огонь имеет и множество других, полезных для человека, свойств: чем, например, наказать непойманного вора, ловко ускользнувшего и схоронившего концы? Для этого надо взять восковую церковную свечу, известную всюду под именем «обидящей» («за обидящего»), и прилепить перед образом оборотным концом для того, чтобы, подобно свечке, стоящей нижним концом вверх, Господь, таким образом, поворотил душу врага, навел на неизвестного вора такую тоску, чтобы тот раскаялся и возвратил украденное.

Еще дальше пошли те суеверные фанатики, которые приготовляют свечи из человеческого жира, в расчете, что такая свеча делает обладателя ее невидимым. Вера в эту свечу-невидимку до сих пор так велика, что люди добровольно обрекают себя на законную кару за разрытие могил. Не менее суеверен и другой обычай — «отогревание покойников». По некоторым сведениям, он состоит в том, что тело усопшего, накрытое простыней и положенное на железную решетку, подогревается снизу костром из березовых дров (отнюдь не сосновых и не осиновых, так как на осине Иуда задавился). Обычай этот соблюдается лишь раскольниками и притом тайно и непременно ночью.

Последние два обстоятельства: тайна, не поддающаяся поверке, и указание на раскольников как на виновных в такого рода суеверии — дают право глядеть на это сообщение как на злую сплетню, так как на раскольников, как на мертвых, привыкли взваливать все, что угодно. Но с другой стороны, способы поминания усопших родителей чрезвычайно разнообразны, и один из них действительно называется «греть родителей». Практикуется он во многих местах (между прочим, в Тамбовской и Орловской губерниях) и состоит в том, что в первый день Рождества среди дворов сваливается и зажигается воз соломы, в той слепой уверенности, что умершие в это время встают из могил и приходят греться. Все домашние при этом обряде стоят кругом в глубоком молчании и сосредоточенном молитвенном настроении. Зато в других местах около этих костров, взявшись за руки, весело кружатся, как в хороводе на Радунице (во вторник на Фоминой неделе) ¹⁰.

В массе суеверий, не поддающихся никаким влияниям и внушениям и уживающихся рядом с христианскими верованиями, выделяется одно, где огонь также играет влиятельную роль и где поразительна именно живучесть обмана и его повсеместное распространение. Это бабьи рассказы о «Летучем» (он же и «Налетник» или «Огненный Змей»), являющемся в виде сказочного чудовища — достойного соперника храбрых и могучих богатырей, «Змея Горыныча», превратившегося в удалого доброго молодца — женского полюбовника.

Многие женщины, особенно в местах, живущих отхожими промыслами, передают священникам на исповеди, что их отсутствующие, а часто и умершие мужья являются к ним въяве и спят с ними, т. е. вступают в половое сношение. Сплошь и рядом не только вдовы, но и замужние женщины, войдя в доверие с любознательными школьными учительницами, охотливо рассказывают им о своих похождениях подобного рода со всеми мелкими подробностями ¹¹. Изучающим деревенский быт или наблюдающим его по обязанности соседства часто доводится получать указания даже на те избы, куда летят огненные змеи, и на тех женщин, с которыми они находятся в плотском сожитии.

Рассказы подобного рода чрезвычайно распространены, причем бросается в глаза удивительное однообразие частностей этого явления и его печальных, нередко трагических последствий.

Хотя самая основа этого стойкого поверья лежит, несомненно, в существовании того явления природы, которое называется «огненными метеорами», но в глазах темного люда оно получило вид и характер верования в нечистую и злую силу. Иконография успела даже закрепить, в представлении молящихся, этих уродливых крылатых и хвостатых чудовищ, изображая их в виде змеев, дышащих пламенем и несущих на своих хребтах женщин, обреченных на по гибель или влекомых на соблазн.

У огненного змея голова шаром, спина корытом и длинный-предлинный хвост — иногда до пяти сажен. Прилетая на свое место, он рассыпается искрами, которые вылетают как бы из решета, а летает он так низко, что бывает виден от земли не свыше сажени. Посещает он исключительно таких только женщин, которые долго и сильно тоскуют об отсутствующих или умерших мужьях. Самое же посещение, по словам одной простодушной орловской бабы, происходит следующим образом: «Умер у меня старик, а я и давай тосковать: места себе не нахожу. Так вот и хожу, как оголтелая. Вот ночью сижу у окна и тоскую. Вдруг как осветит: подумала я пожар — вышла на двор. Гляжу, а старик-покойник стоит передо мной: шляпа черная, высокая, что носил всегда по праздникам, сапоги новые, армяк длинный и кушаком подпоясан. С той поры и начал ходить».

Самого посетителя сторонним людям не видно, но в избе слышен его голос: он и на вопросы отвечает, и сам говорить начинает. Сверх того, посещения его заметны и потому, что возлюбленные его начинают богатеть на глазах у людей ¹², хотя в то же время всякая баба, к которой повадился змей, непременно начинает худеть и чахнуть (говорят: «полунощник напущен»), а иная изводится до того, что помирает или кончает самоубийством (все случаи женских самоубийств приписываются змею). Есть, впрочем, средства избавиться от посещения змея. Совестливая и стыдливая баба спохватится и обратится к колдуньям за советом, а уж те укажут, как узнать, кто по ночам приходит: настоящий ли муж, или сам нечистый. Для этого они велят в то время, как избранница сидит за столом с огненным змеем и угощается всем, что он приносит и выставляет, уронить со стола какую-нибудь вещь и затем, поднимая ее, наклониться и поглядеть; не копытами ли ноги, не видать ли между ними кончика хвоста? Если затем окажется, что прилетевший змей подлинно черт, то, чтобы избавиться от него, надо сесть на пороге, очертиться кругом, расчесать волосы и в то же время есть коноплю. Когда же змей спросит: «Что ешь?» — надо отвечать: «Вши». Это ему столь не по нутру, что он «попихнет в бок или больно ударит, но с того случая больше летать не станет» ¹³.

Ходят повсеместно слухи о том, что от огненных змеев женщины рожают детей, но, большей частью, недолговечных («как родился, так и ушел под пол») или прямо мертвых. Рождение уродов, точно так же, приписывается участию змея, причем бабки-повитухи, которые ходили принимать таких детей, зачатых от нечистой силы, рассказывают, что дети родятся «черненькие, легонькие, с коротеньким хвостиком и маленькими рожками». На помощь и как бы в поощрение таким верованиям прибегают и шатающиеся по деревням странники. Они, от всех подобных проказ нечистой силы во образе огненных змеев, пишут на бумажках сорок раз псалом «Да воскреснет Бог» и велят надеть на крест и носить не снимая.

Устойчивость верований в огненных змеев, а тем более живое и наглядное олицетворение их, несомненно, находится в связи с тем представлением, какое существует вообще о происхождении самого огня. Здесь разнообразие народных воззрений, резко расходящихся между собою, явно свидетельствует о том, что к первобытным понятиям уже успели примешаться те новые, которым довелось вступить в открытую борьбу с языческой стариной. Но победа еще далеко впереди, а пока на боевом поле обе враждующие стороны обнаруживают достаточно сил и стойкости.

Наиболее господствующее убеждение заключается в том, что первый огонь изобрели бесы в то самое время, когда они были изгнаны с неба. При этом рассказывается легенда о том, как Бог, со св. Петром и Павлом, ходили по земле и неожиданно увидели костер, разведенный и охраняемый бесами. Бог приложил палочку, и, когда она загорелась, бесы вздумали ее отнимать. Тогда Господь ударил этой палочкой о камень, полетели искры, и с той поры люди узнали, как добывать огонь из камня. Так думают в Малороссии, где эта легенда общеизвестна. В решительном противоречии с ней находится великорусская легенда, свидетельствующая, что огонь дан людям Самим Богом, который ниспослал его с небес на помощь первому человеку, по изгнании его из рая, когда человек очутился в безвыходном положении и не знал, как готовить себе пищу. Бог послал молнию, которая расколола и зажгла дерево, и тем показал способ добывания столь чтимого и признаваемого святым «живого огня».

Другие легенды стараются примирить оба начала, признавая два огня: адский и небесный, а одна из легенд говорит, что до первого греха первых людей огня на земле не было. После же грехопадения отворились адские ворота и пламя вырвалось оттуда и появилось на земле, чтобы причинять людям вред пожарами, обманывать вспышками на местах кладов, смущать огневидным появлением на воздухе самих бесов в виде крылатых змеев и т. п. Кроме адского огня, был послан с неба и тот огонь, которым зажигались жертвы, приносимые Богу, и устранялись многочисленные бедствия, посещавшие людей и домашних животных, в виде различных болезней. Теперь (свидетельствует один из наших корреспондентов, со слов верующих) тот и другой огонь смешались вместе и их не различишь. Но несомненным считается лишь то, что на болотах огни зажигают водяные, чтобы заманивать и топить неосторожных путников; на кладбищах огонь горит над могилами праведных людей; на местах кладов зажигают огонь, для обмана легковерных, охранители зарытых сокровищ — «духи-кладовики». И все-таки остаются неразрешенными вопросы: каким огнем сжигается Масленица, через какой огонь прыгают в Купальскую ночь? И здесь несомненно лишь одно, что в Святую ночь, называемую также и светлою, по всему громадному пространству св. Руси около храмов зажигаются костры, а в окнах жилищ лишние свечи, во славу Воскресшего Господа, показавшего нам свет.

 

II. Вода-царица

Еще на заре человеческой истории люди отчетливо сознавали великое значение водной стихии. Это подтверждает и мифология всех стран и всех народов, и позднейшие философские системы древних, которые при всей их наивности все-таки успели установить один незыблемый принцип: как без огня нет культуры, так без воды нет и не может быть жизни.

Сообразно с таким пониманием мировой роли воды, языческие народы всех времен неизменно обоготворяли эту стихию как неиссякаемый источник жизни, как вечно живой родник, при помощи которого оплодотворялась другая великая стихия — земля.

Позднее, с распространением христианства, вера в божественное происхождение воды хотя и умерла, но на обломках ее выросло убеждение в святости и в чудодейственной силе этой стихии. Замечательно при этом, что такого рода убеждение в целительных свойствах воды разделяется, наряду с христианскими народами, и магометанами, и евреями, и почти всеми представителями современного язычества.

Пишущему эти строки привелось как-то посетить один из крымских монастырей, привлекавший тысячные толпы богомольцев. Монастырь славился своим бассейном-купальней, погружаясь в который больные, по словам монахов, получали исцеление.

Эта разделенная на две половины, мужскую и женскую, купальня достаточно просторна была для того, чтобы одновременно могли погружаться в воду около десяти человек. Она наполнялась водою из того родника, который подле выбивался из-под отрога Яйлы.

При самом выходе из скалы целебного родника, под часовенным навесом, находится колодец, из которого запасаются водой для домашнего пользования. Над ним служат молебны, и здесь же даже мусульмане у выручки покупают восковые свечи и поручают передавать их в церковь. В другой раз пишущему эти строки случилось побывать в урочище, называемом «Черный Ручей» (в верстах 2–3 от Мстиславны Могилевской губернии). Сюда некогда, во времена борьбы православных братств с униатами, устраивался крестный ход братчиков, теперь оставленный. Ближе ручья, почти в самом городе, находится родник, называемый «Здоровец», с отличной ключевой водой, почитаемой целебной. «Черным» назван ручей за то, что в нем накопляется и оседает достаточное количество грязи, которою больные мажут себе глаза, получая облегчение. К такому средству прибегают не только окрестные православные и католики, но едва ли не чаще и охотнее прочих евреи, наиболее страдающие всякими глазными болезнями.

Если перенесем наши наблюдения выше, на север, то и здесь найдем немало таких же прославленных родников, привлекающих толпы богомольцев. Например, в 5–7 верстах от реки Мсты, возле погоста, называемого «Пятницей», из-под пригорка бьет сильный родник, скопляющий в колодезном срубе воды столько, что можно тут искупаться. Родник этот прославился бесчисленными случаями чудесного исцеления больных, и ежегодно, в 10-ю пятницу после Пасхи, здесь устраиваются крестные ходы. Высоко над толпою вздымаются носилки с большою киотою, в которую поставлено деревянное изваяние иконы св. Параскевы-Пятницы, несомое над головами народной толпы, длинной цепью склонившейся на коленях. Пелена, висящая на иконе, признается также лечебною, и ею обтирают лица и глаза. (Торговля удачно приладилась и здесь, по крайней мере ярмарка из года в год с нетерпением ожидается не только окрестными жителями из Боровичского уезда, но и отдаленного Тихвинского ¹⁴).

Довольствуясь на этот раз тремя указаниями, почерпнутыми из личных наблюдений, мы оставляем в стороне другие сообщения, доставленные из каждой губернии, главным образом потому, что они однородны и слишком многочисленны. Притом же и в этих трех указаниях достаточно ярко выражается древняя, присущая не одному православному люду слепая вера в родники и почтение к ним, не как к источникам больших рек-кормилиц, а именно как к хранителям и раздавателям таинственных целебных сил. Это одно из наследств седой старины, но из разряда таких, которые наиболее усердно оберегаются и, несмотря ни на какие соблазны, не исчезают. Если в доисторические времена, вместо храмов, посвящали богам ручьи и колодцы, а христианство взяло под свое покровительство наиболее выдающиеся из них,— то все-таки осталось еще много таких, которые, сохраняя за собою общее древнее название «Прощей», не признаны церковью, но признаются народом за святые, и к которым народ сходится в известные дни на богомолье ¹⁵.

В то же время эти родники, или криницы, представляют собой несомненные памятники седой старины, когда младенческий ум подозревал в них явное, хотя бы и незримое присутствие и, во всяком случае, близкое участие высших существ. Милостивым заботам этих существ и поручались такие места. Здесь попечительная мать-сыра земля устроила так, что, ключом бьющая из нее, водяная жила и сильна, и непрерывна. Народившийся поток обилен чудесной водою, зимою не поддающейся даже лютым морозам, а летней порой, в палящий зной, холодной, как лед, чистой и прозрачной, как хрусталь, и при всем том обладающей особенным вкусом, резко отличающим ее от воды прочих источников. Достаточно одних этих свойств, чтобы сделать подобные урочища заветными и назвать их «прощами» — словом, самый корень которого свидетельствует о древности происхождения ¹⁶. Действительно, здесь издревле искали прощения и отпущения, т. е. духовного и телесного освобождения от внутренней душевной тяготы и от внешних телесных повреждений, и именем «прощеника» до сих пор зовется всякий, чудесно выздоровевший или исцеленный на святом месте. Хотя в Великороссии лишь по некоторым местам сохранилось это слово в живом языке (по всей вероятности, вследствие стремления духовенства, а в особенности монастырей, к искоренению языческих обычаев и верований) — но зато в Белоруссии оно употребляется повсеместно. Название «проща» присвоено и тому Черному Ручью, о котором выше упомянуто, и тем криницам, которые, подобно находящимся в местечках Лукомле (Могилевская губерния), Дивине (Гродненская губерния) и др., выбрасывают из недр земли на ее поверхность воду с целебными свойствами, подкрепленными верою многих десятков поколении.

Эта вера сохранилась и в настоящем поколении, привлекая к прощам в урочные дни огромные толпы народа, так что эти многолетние сборища вошли даже в поговорку. Когда собирается много народа на ярмарку, или торжок, на обычное гулянье и пр., говорят: «Идут, как на прощу»; к радушному хозяину охотно собираются гости также «как на какую-нибудь прощу» и т. д. В довершение полного сходства, при этих прощах, кроме обычных кермашей, или красных торгов, устраиваются еще и игрища молодежи с песнями и хороводами. По народным представлениям, прощи находятся под особым покровительством св. «Пятницы» — не той св. мученицы греческой церкви, пострадавшей за Христа при Диоклетиане в Иконии, в 282 году, которую вспоминает церковь православная 28 октября под именем Параскевы, нареченныя Пятницы, а иной, особенной, своей, и поныне обретающейся в живых и действующей. Эта «Пятница» всеми тремя главными русскими племенами согласно чествуется в определенный день недели, именно в пятый, считая с понедельника, и кроме того, в виде исключения, в девятую, либо десятую пятницу по Пасхе и в грозную Ильинскую — последнюю перед 20 июля — днем св. Пророка Ильи.

В преимущество перед всеми святыми православной церкви, за исключением Николая Чудотворца (так называемого Николы Можайского), сохранился обычай изображать ее в виде изваяния из дерева. Обычай такой несомненно уцелел с тех времен, когда обращение в христианство было большей частью внешним и пользовалось готовыми формами старой веры, более или менее удачно видоизменяя или приспособляя к ним обрядовую часть церковного чина. Лишь впоследствии новое учение стало понемногу входить в плоть и кровь, отступая, однако, перед тем, что успело уже слишком глубоко проникнуть в народную жизнь и составило коренную и незыблемую основу верований. К числу таковых, между прочим, относится почитание Пятницы именно в связи с занимающим нас вопросом ¹⁷.

Начиная с крайних границ болотистой Белоруссии, от берегов Десны и Киева до далеких окраин Великороссии и Белого моря — поклонение образу Параскевы Пятницы, в виде изваяния, остается до сих пор неизменным и всенародным. Точно таким же образом всюду на этом громадном пространстве земли, населенной православным людом, целебные родники-криницы и святые колодцы поручены особому покровительству святой Пятницы. Эта связь имени Пятницы с источниками текучих вод не ограничивает силы народных верований в нее как в защитницу вообще воды, в самом широком значении этого слова. Это вытекает, между прочим, из того, что в старинных городах, укрепившихся на высоких берегах больших рек, подобно Киеву, Брянску и другим, пятницкие храмы построены на низменностях, у самой воды — древний обычный прием, который, помимо Великого Новгорода и Торжка с их пятницкими концами, наблюдается и близ Москвы, в Троице-Сергиевской лавре. Кроме того, во многих местах, а в особенности в Белоруссии, сохраняется обычай молиться о дождях, потребных в весеннее время для всходов и в летнее для урожаев, обязательно святой Пятнице, и непременно с некоторыми суеверными приемами: молитвы возносятся в таинственной ночной обстановке и состоят из таких прошений, самодельная форма которых указывает также на давность их сочинения.

Иконы Пятницы, охраняющие св. колодцы, признаются (за малыми исключениями) явленными, а стало быть, и чудотворными, причем преимущество отдается скульптурным изображениям этой святой, но скульптура эта, разумеется, младенческая, она составляет древнейшую форму русского искусства, существовавшую еще во время язычества и в наши дни имеющую археологическое значение. Это изделия тех времен, когда мастера не дерзали еще слишком удаляться от плоской резьбы для изображения естественных округлых фигур, и грубый резец, в форме долота, направляемый младенческою рукою, был в состоянии лишь намечать признаки лицевых органов. Но невзыскательные молельщики равнодушно относятся к явным неудачам первобытных художников.

— За грехи наши (говорят орловские богомолки, при виде нераспознаваемого почернелого изваяния Пятницы, находящегося в г. Брянске в Петровском женском монастыре) обрызгали матушку золой наши бабы-грешницы, что по пятницам белье бучили (т. е. при стирке обычно пересыпали белье золой для щелока).

— Истыкали наши беспутные женки нашу святую иголками, когда шили рубахи свои по пятницам,— толкуют архангельские поморы в селе Шуе ¹⁸, объясняя точки и полосы червоточины на такой же темной и очень старинной иконе Пятницы, представленной также в виде грубого изваяния.

Не столько бревенчатые стены и дощатые крыши охраняют святые колодцы, сколько именно эти изображения Пятницы, в том или другом виде, и от их присутствия зависит и самая святость, и целебность воды. А чтобы не иссякала спасающая и врачующая благодать, приносятся к подножию иконы посильные жертвы: рыбьей чешуйкой серебрятся на дне колодцев серебряные гривенники и пятиалтынные, через головы толпы, предстоящей и молящейся, передаются или прямо бросаются разные изделия женского досужества, часто с громким заявлением о прямой цели жертвования: сшитое белье в виде рубахи, полотенца на украшение венчика и лика, вычесанная льняная кудель или выпряденные готовые нитки, а также волна (овечья шерсть. «Угоднице на чулочки!» — «Матушке-Пятнице на передничек!» — кричат в таких случаях бабы.

Все это — в благодарность за полученные щедроты и в ожидании будущих милостей: чтобы, не умаляясь и не иссякая, текли дары невещественной благодати, как текут холодные светлые струи живого источника. Эти вещественные приношения образу поступают обыкновенно в пользу ближайших жителей, причем предполагается, что последние примут на себя заботу по охране святыни от засорения и осквернения ¹⁹. В селе Овстуге (Брянский уезд, Орловская губерния) в святом колодце иссякла вода оттого, что одна женщина выполоскала в нем свое грязное белье; в другом месте вода иссякла по той причине, что нечистая женщина дерзнула в источнике выкупаться. В первом случае многие слышали, в течение целых трех недель, подземный шум уходящего в Киев (в Днепр) источника, на месте которого, под старою деревянною церковью во имя св. Параскевы, остался только обвалившийся погнивший сруб. То было давно, и сведение о событии сохранилось в памяти старожилов как смутное предание.

Но в Муромском уезде (Владимирская губерния), в селе Спас-Сечен, рассказывают о случае, относящемся приблизительно к 1881–82 гг., по поводу явления новой чудотворной иконы Параскевы Пятницы. Один крестьянин, проездом мимо суглинистого холма, вблизи села, заметил вновь пробившийся ключ. Подивился он и забыл. Но напомнил о том тайный голос, говоривший во сне одной богомольной старушке: «Иди к горе, увидишь у подножия ключик, а в нем на дне чудотворную икону. Вынь ее и вели мужичкам строить тут часовню». Народ старухи не послушался, а икона, поставленная в церкви священником,— «ушла» и вновь, как была, с ликом св. мученицы Параскевы в серебряном окладе, оказалась на дне источника. Так повторялось до трех раз, пока над родником не построили часовню и не списали копию с иконы, которую тут же и повесили (подлинник поставили в церкви). Случилось, однако, так, что в первый же год по явлении одна баба, бывшая «с придурью», вздумала взять из колодца воды для стирки белья. Тотчас же вода в нем пропала, а через несколько дней источник пробился в другом месте, позади часовни. Новый колодец существует до сих пор, считаясь целебным, а иконе еще недавно молились в церкви всей деревней как чудотворной, о прекращении падежа на скот.

Ввиду такого повсеместно распространенного почитания воды,— первые просветители темных людей и последующие за ними основатели монастырей, святые отшельники, одною из главных забот ставили себе рытье колодцев. Послуживши хозяйственным нуждам в тех случаях, когда на высоких берегах, но далеко от воды, строилась первая келья и первый деревянный храм, эти колодцы, ископанные работавшими без устали руками подвижников, стали почитаться святыми. Они сделались местами особого почитания, как видимые следы благочестивых подвигов на земле святых просветителей и молитвенников. В настоящее время трудно припомнить хотя бы один из старинных нагорных монастырей, который не обеспечился бы на подгорном подоле часовенным строением, укрывающим родник, обделанный обычно каменной кладкой или заключенный в деревянный сруб.

Все такие колодцы народными преданиями обязательно приписываются трудам подвижников, просиявших благочестием на ближние и дальние страны. Так, между прочим, преподобному Сергию, уроженцу г. Ростова, просветителю ростовской страны и защитнику всей земли Русской, приписываются все те святые колодцы, которые почитаются целебными и находятся в окрестностях этого древнего русского города. Таков один из трех, находящийся вблизи с. Поречье. С происхождением его предание соединяет благоговейную память и о совершившемся чуде. Когда преподобный возымел мысль ископать колодец, у него в руках не оказалось необходимых орудий. Он обратил взгляд к ростовскому Авраамиеву монастырю и стал молиться преподобному Авраамию, первому по времени и самому ревностному борцу с языческой Мерью, чтобы тот помог ему: тотчас, по его молитве, явился и заступ, чтобы вырыть яму, и топор, чтобы укрепить бока бревенчатым срубом.

Другой колодец (в версте от г. Петровска), окруженный болотом, через которое путь идет по мосткам, выделяется и зеленоватым цветом, и сернистым цветом воды, действию которой предание приписывает то обстоятельство, что бывшая при Екатерине II моровая язва не коснулась этого ярославского городка. Вблизи Ростова и того места, где, согласно преданию, апостол Иоанн Богослов вручил преп. Авраамию жезл для сокрушения идола Велеса, сохраняется как памятник каменная часовня над неглубоким колодцем, снабженная ведром и ковшом. Не остается без внимания прохожих и другой, более скромный родник без прикрытия, с маленьким самодельным из бересты ковшиком, пробившийся из-под березки. В летнюю пору эта березка всегда обвешана разноцветными ленточками, а в источник набросаны медные деньги.

В народном представлении, таким образом, становятся священными не только колодцы, ископанные святыми подвижниками, но также и те, появление которых вызвано каким-либо чрезвычайным случаем, как, например, так называемые «громовые» ключи, бьющие из-под камня и происшедшие, по народному поверью, от удара грозы. Подле таких ключей всегда спешат поставить часовенку и повесить образа, по нынешним обычаям — Богоматери. В двух (известных нам) случаях в число святых колодцев записаны те родники, которые вызваны были падением тяжелых колоколов, свалившихся с колоколен на улицу во время церковных пожаров и т. п. В этих неожиданных явлениях природы, принимаемых за знамения особой милости Божией, ищут наглядных проявлений тайных и скрытых сил, не утрачивая сильной веры в эти силы и их целебное свойство и при неудачах. Последние объясняются личным недостоинством, греховностью, недостатком веры и разнообразными мелкими упущениями подготовительного и обрядового характера, со стороны самих прибегающих к помощи.

От этих же причин, между прочим, зависит и то, что и так называемая «спорная вода» не всегда и не везде проявляет издревле присущую ей чудесную силу. Эта вода, взятая из того места, где соединяется течение двух рек, имеет таинственную способность решить вопрос об участи труднобольных, не встающих долгое время с постели: к животу или смерти ведет их теперь таинственная судьба. Собственно же, как устья всех рек, так и источники главнейших из них, не отличены особенными знаками народного почтения и признательности, хотя эти реки и величаются иногда «кормилицами». Даже исток такой величайшей благодетельницы русского народа, препетой и превознесенной, какова Волга, остается без всякого внимания, в полном пренебрежении. Вместо величественного сооружения, над истоком Волги высится часовня в виде сторожевой будки, сооруженная окольным людом. Конечно, местные жители бессильны, по ограниченности своего кругозора, понять весь смысл мирового значения нарождающейся тут реки, и к тому же они не знают, что вода источника владеет целебною силою и заслуживает, не менее всех прочих, украшения богатым иконостасом.

За нашими главными и за некоторыми из второстепенных рек сохранились, в виде легенд, следы олицетворения их как живых существ богатырского склада. Это остаток древнего мифического представления, родившегося в ту эпоху, когда первые две реки (Западный и Южный Буг), указавшие славянам путь переселения из-за Карпат, прямо названы были Богом. Наиболее известен рассказ о споре Волги с Вазузой по поводу старейшинства. Эти две реки порешили окончить свой спор таким образом: обе должны лечь спать, и та, которая встанет раньше и скорее добежит до Хвалынского моря, будет первенствовать. Ночью Вазуза встала раньше и неслышно, прямым и ближним путем потекла вперед. Проснувшаяся Волга пошла ни тихо, ни скоро, а как надо. Но в Зубцове она догнала Вазузу, причем была в таком грозном виде, что соперница испугалась, назвалась меньшей сестрой и просила Волгу принять ее к себе на руки и донести до Хвалынского моря ²⁰.

Другая сказка менее известна, но не менее замечательна. Волга оказывается любимою дочерью слепого отца и сестрою Сожи и Днепра. Отец задумал их выделить и объявил о том только обеим дочерям (Сожи и Волге), а от непокорного сына Днепра скрыл о своем намерении. Днепр, однако, подслушал, как обещал отец наградить Волгу красивыми городами, Сожи подарить лучшие места, а Днепру уделить мхи и болота. Первою проснулась Волга, прибежала к отцу со словами: «Батюшка, пора уходить». Слепой отец велел ей подойти поближе, ощупал ее и, убедившись, что она действительно Волга, так как тело у нее, как вообще у всех счастливых, обросло волосами, благословил ее идти красивыми местами, селениями и городами. Загремела Волга и ушла. Проснулся Днепр и, увидев, что Сожь еще спит, и решившись обмануть отца, обвернул руки паклей, так как тело у него было гладкое, и, подражая голосу сестры, сказался отцу Сожью. Слепой ощупал и поверил. Днепр бросился бежать, сколько набралось у него сил, разрывал горы, изгибался коленами — спешил, чтобы сестра тем временем не успела проснуться. Проснулась Сожь: бежит к отцу, сказывается своим именем, но старику пришлось награждать ее лишь теми местами, которые остались у него в запасе, т. е. мхами и болотами.