Временная последовательность

 

Начиная работать в какой-либо новой сфере деятельности, вы должны тщательно изучить все аспекты этой новой для вас сферы деятельности. Верно? Нет!

Традиционный взгляд состоит в том, что вам следует прочесть все, что только можно, чтобы накопить нужные знания. На основании этих знаний вы можете двигаться вперед. В этом аргументе есть недостаток, и это также недостаток всего научного метода. Мы не просто приобретаем знания, мы приобретаем знания, упакованные в виде концепций и восприятий. В настольной модели знания воспринимаются как предметы на крышке стола. Мы можем двигать их по столу по своему желанию. В модели самоорганизующейся паттерн-системы знания неотрывны от концепций и восприятий. Вместе данные концепции и восприятия дают то, что Томас Кун назвал парадигмой.

Почему прогресс часто происходит благодаря новичкам в какой-нибудь сфере или специалистам, исходно относящимся к другой отрасли знания? История недавно возникшей теории хаоса полна таких примеров. Дело не просто в истеблишменте, желающем защитить собственную территорию. Речь идет о временной последовательности. Системы, в которых создаются и используются паттерны, на самом деле ведут летопись времен. Паттерны возникают в прямой зависимости от последовательности нашего опыта. Кусочки мозаики связаны друг с другом, их нельзя свободно перемещать, как в настольной модели. Это самая суть природы самоорганизующихся систем.

В масштабах целой жизни святой Игнатий Лойола («Дайте мне на воспитание ребенка не старше 7 лет, и я покажу вам мужчину»), Фрейд и марксисты правы. Усвойте с малолетства определенные паттерны, и позднее на их основе возникнут новые паттерны. В сфере науки история нашего опыта и исследований в определенной области знаний задает свои собственные паттерны. Иногда это хорошо, иногда плохо. Александер Флеминг смог распознать значение пенициллина, по недосмотру занесенного в питательную среду, благодаря своему продолжительному опыту в области борьбы с бактериями. Мой собственный опыт работы в медицине сыграл большую роль в формировании интереса к самоорганизующимся системам. Если бы я изучал философию, логику, математику или кибернетику, то заразился бы привычкой манипулировать символами и стал бы апологетом настольной модели.

В иных случаях опыт может играть сдерживающую роль, поскольку мы оказываемся пленниками существующих концепций. Возможно, идеальным подходом было бы прочесть ровно столько литературы по интересующей нас теме, чтобы познакомиться с предметом в целом, а затем просто заниматься своей работой, черпая знания из опыта. Однако может возникнуть потребность в изучении всех эффективных методов и инструментов, используемых в данной области знания. Но даже это может таить свои опасности: если у вас есть молоток, тогда каждая проблема будет восприниматься вами как гвоздь.

Мы руководим авиалиниями, как привыкли руководить железной дорогой, просто перенося железнодорожные концепции на авиационные. С авиалиниями же определенные концепции (фиксированные маршруты, собственный парк воздушных судов) оказываются не только ненужными и неэффективными, но еще и дорогими.

Даже кратковременные системы паттернов зависят сугубо от последовательности. Рассмотрим следующее объявление по интеркому в полном пассажиров самолете, еще не оторвавшемся от земли: «Говорит командир экипажа. Боюсь, что у меня плохие новости. Вы все слышали о перегрузках на местных линиях воздушных сообщений. С сожалением должен сообщить о пятиминутной задержке нашего вылета». Это правдивая история. Итак, первая часть сообщения командира приводит пассажиров в состояние трепетного ожидания, что скоро может случиться нечто плохое, например серьезная техническая неполадка. Затем упоминание о перегрузках путей сообщения снимает страх, но подразумевает длительную задержку. Путешествие самолетом и без того достаточно стрессовое мероприятие, чтобы пилоты в довершение всего не умели делать объявления. Командиру следовало начать свое сообщение с того, что задержка займет не более пяти минут.

Хорошие новости всегда сообщайте в первую очередь.

 

Водосбор

 

Однажды я обедал на берегу реки Миссисипи, находясь примерно в ста километрах от канадской границы. Мы привыкли считать эту реку сугубо южной достопримечательностью, хотя на самом деле водосборной площадью Миссисипи является значительная часть США.

На западе Швейцарии есть интересный горный кряж. Если вы взберетесь наверх в дождливый день и плюнете на восток, ваш плевок постепенно доберется до устья Дуная вместе с бегущей дождевой водой. Но если вы плюнете на запад, ваш плевок доберется аж до устья Рейна в Голландии. Здесь важно отметить два момента: один — это четкая граница, разделяющая две огромные водосборные площади, а другой — размер этих площадей. Миссисипи, Дунай и Рейн обладают огромными водосборными площадями, и водосборная площадь есть предмет, о котором я хотел бы поговорить в этом разделе.

Представьте себе трубу диаметром 2,5 сантиметра, выходящую вертикально из земли. Вы пробуете попасть маленьким шарикоподшипником в отверстие трубы. Чтобы попасть, вам надо либо подойти очень близко, либо прицелиться весьма точно. Теперь возьмем большую воронку диаметром раструба 30,5 сантиметра и опустим ее в отверстие трубы. Задача весьма упростилась. Уже не надо целиться слишком старательно. Вместо отверстия диаметром 2,5 сантиметра имеется отверстие диаметром 30,5 сантиметра. Результат же при этом будет один и тот же.

Воронка — это система, которая позволяет получать один и тот же результат от множества различающихся входных данных. Теперь достанем воронку из трубы и подержим ее над подносом с песком. В каком бы месте ни попадал шарик в воронку, он будет оказываться в одном и том же месте в песке. Если же убрать воронку, случайно брошенный шарик будет приземляться в песок в различных точках.

Какое это имеет отношение к паттернам у нас в мозге? Самое прямое: имеют ли паттерны обширную водосборную площадь (как у воронки и реки) или малую (как у трубы без воронки наверху)?

Если положить большую коробку из-под кукурузных хлопьев на стол и начать ходить вокруг нее с фотокамерой, вы получите снимки, весьма отличные друг от друга. Как так выходит, что мозгу не представляет труда узнать во всех этих формах и фрагментах целого коробку из-под кукурузных хлопьев?

Многие годы исследователи в области искусственного интеллекта ломали бы головы над этим свойством мозга и зрения и разрабатывали бы очень сложные схемы, включающие операции сканирования и сравнения. В самоорганизующейся же паттерн-системе ответ очень прост. Паттерны, соответствующие коробке из-под хлопьев (и объекты, имеющие форму коробки, в целом), имеют очень широкую водосборную площадь — попадающее в нее оказывается «в плену» одного и того же паттерна. В этом нет ничего особенного или экзотического, все это — естественное поведение простой паттерн-системы, которую я описал выше. Иным образом такая система не могла бы работать.

На некоторое время оставим в покое конкурирующие паттерны и эффект различения по острию ножа и обратимся к водосборной площади произвольного паттерна. Если она обширна, тогда множество разных паттернов, имеющих отношение к нему или каким-то образом схожих с ним, рано или поздно окажутся воспринимаемыми в точности как рассматриваемый паттерн. С точки зрения практического выживания это очень полезный момент. Вместо того чтобы изучать множество различных паттернов, мы сможем обойтись сравнительно небольшим числом обширных паттернов. Большинство вещей окажутся в пределах водосборной площади того или иного паттерна. Вспомните об упрощенных паттернах грудного ребенка и о том, как большинство вещей легко умещаются в эти простые, но обширные паттерны.

Как же это происходит? Нарисуйте на листе бумаги несколько небольших окружностей. Каждая из них представляет конкретное состояние активности в мозге. Каждое состояние (при прочих равных условиях — позднее мы увидим, как условия могут различаться) постепенно потеряет активность вследствие утомления, и на смену ему активизируется новое состояние. Сообразно этому соединим первую взятую нами окружность с какой-нибудь другой посредством прямой линии и пометим линию двумя параллельными короткими штрихами, которые будут означать, что это предпочтительный маршрут перехода от состояния к состоянию. Однако если рассматриваемое второе состояние, в свою очередь, только что уже было активным, оно может быть слишком усталым, чтобы отреагировать на возбуждение, посему нам нужен альтернативный переход от состояния к состоянию. Соединим первую окружность с любой третьей окружностью и пометим соединительную линию одним штрихом. Теперь соединим все окружности случайным образом. Необходимо лишь следить за тем, чтобы к каждой окружности подходило по крайней мере две линии: одна должна быть помечена двумя штрихами (первый маршрут перемены состояний), а другая — одним (второй маршрут). Начинать можно с любой окружности. Переход от одной окружности к другой следует осуществлять по первому маршруту, однако если к текущей окружности вы также подходили по первому маршруту, тогда следует избрать второй маршрут.

Как бы мы ни соединяли окружности, наше путешествие от окружности к окружности всегда рано или поздно закончится циклом, или петлей (иногда двумя). Иными словами, все состояния в рассматриваемой системе переходят в стабильное (циклическое) состояние. В этом нет ничего удивительного. Это естественное поведение самоорганизующихся систем в деле перехода от нестабильных состояний к стабильным. Результатом становится стабилизация большого многообразия входных сигналов в качестве одного и того же паттерна. Это и называется широкой водосборной площадью.

Первоначально, для целей выживания, данный механизм широкой водосборной площади таил в себе огромные преимущества. Однако затем стали выявляться и значительные недостатки, от которых страдает наша цивилизация.

Инуиты (которых также иногда именуют несколько оскорбительным словом «эскимосы»), живя в своих жилищах-иглу, имеют привычку в холодные ночи согревать друг друга своими телами. Когда многим людям приходится сожительствовать в несколько стесненных условиях, отношения между ними приобретают особое значение и отличаются тонкой организацией. В этой связи я нахожу, что инуитский язык приобрел богатые возможности для передачи нюансов человеческих отношений. У них есть около 20 слов для описания снега, который является неотъемлемой частью их жизни. Что касается сферы человеческих отношений, в инуитском языке имеется более 20 слов для описания всего диапазона чувств между ненавистью и любовью. Например, есть слово (о нем я упоминал ранее), значение которого равносильно высказыванию: «Ты мне очень нравишься, но я не пошел бы с тобой охотиться на тюленя».

Подумайте о практическом аспекте такого богатства в смысловой нагрузке слов. Подумайте о его значении для человеческих, деловых («Ты мне очень нравишься, но я не доверяю тебе ни капли») и международных отношений («Мы с вами, безусловно, враги, но нам обоим доверена эта планета, — заметил как-то Говард Бейкер[13], — и потому мы должны обеспечить ей сносное существование»).

Но у нас нет такого богатства. Английский язык (как и многие другие) чрезвычайно беден в этом отношении. У нас есть слова «любить», «ненавидеть», «нравиться», «не нравиться», «доверять», «не доверять». У нас есть слова «друг» и «враг». Нам приходится обходиться такими грубыми паттернами, и каждый из них имеет очень широкую водосборную площадь. Проблема еще более усугубляется явлением центрирования, к описанию которого я вскоре приступлю.

Есть причина, по которой английский столь беден для выражения смысловых значений. Английский язык — это язык, богатый на выражения, язык для описания процессов. Это значит, что мы можем должным образом описывать посредством комбинаций слов, фраз и прилагательных обширный диапазон эмоций, лежащих между любовью и ненавистью. Это хорошо для литературы и поэзии, но абсолютно бесполезно для восприятия. Описание — это одно, а восприятие — другое. Описание описывает восприятие, которое уже имело место. Восприятие же — это то, что происходит прямо сейчас. Нам нужны более богатые и сочные паттерны прямо сейчас, для текущего момента, а не пути описания нюансов того, что уже в прошлом.

В результате люди, говорящие на английском языке, оказываются заложниками богатой экспрессивности этого языка, а ведь английский язык имеет столько защитников. Статический немецкий и сложный для восприятия японский поначалу кажутся грубоватыми, однако на деле предлагают больше возможностей для сиюминутного восприятия. Результатом этого может являться более высокий прагматизм соответствующих наций.

Ключевой момент здесь состоит в том, что описательная способность — это далеко не одно и то же, что способность уловить мгновение восприятия.

Представьте себе местность (ландшафт) с несколькими крупными бассейнами рек. Все оказывается рано или поздно в той или иной реке. Представьте себе другой ландшафт с большим количеством меньших бассейнов, дренирующих в различные реки. Мы могли бы назвать такие концепции, являющиеся очень обширными водосборными площадями, стоками или западнями. Слоновая западня — это яма в земле с отвесными стенами. Слон проваливается в такую западню и не может выбраться наружу.

Наше цивилизованное мышление полно таких огромных концептуальных ловушек, как свобода, справедливость, демократия, империализм. Практически невозможно подумать о чем-либо другом по соседству с этими ловушками, поскольку немедленно оказываешься затянутым в общепринятые паттерны, с которыми невозможно поспорить. Если вы оспариваете демократию, вы, должно быть, фашист (еще одна ловушка). Если намекаете на социализм, вы, должно быть, марксист. Как у грибников в Англии, у нас очень мало приемлемых «диких» концепций. Французские грибники признают гораздо больше видов грибов. Это стало необходимым в силу коммуникационных потребностей демократии.

Теперь мы подходим к феномену «центрирование», который тесно связан с понятием «водосборная площадь». Это значит, что, какой бы широкой ни была водосборная площадь, как только нечто оказалось в ее пределах (как нечто находящееся неподалеку от гравитационного поля черной дыры), оно будет затянуто прямо в ее центр. Иными словами, паттерны имеют дело с вещами, очищенными от любых оттенков и нюансов, которые могли быть присущи им вначале. Посему преступник — это преступник и еще раз преступник.

Разумеется, мы все знаем, что цель цивилизации и образования — разбить данные грубые категории на более тонкие и сложные по составу подклассы и подгруппы. Так почему же это не работает, как спросила молодая девушка у своей бабушки, когда та накладывала крем от морщин?

За объяснениями вновь обратимся к фразе «стремятся разбить данные грубые категории на более тонкие и сложные по составу подклассы и подгруппы». Ключевое слово здесь — «разбить». Следует вспомнить греческих мыслителей и Аристотеля и взглянуть на основания нашей логики. Речь идет о категориях, классах и членах множества. Но категория превыше всего. Итак, мы имеем общую категорию преступника и стремимся разбить ее на подкатегории. Совершенно ясно, что есть разница между человеком, который незаконно торгует акциями, располагая информацией, так сказать, из первых рук, и серийным убийцей, орудующим бензопилой. Но не такая уж большая разница, поскольку, даже если мы имеем в виду эти концепции, мы все же памятуем об общей категории преступника.

Как иначе мы могли бы поступать? Вместо широких категорий, которые разбиваются на более конкретные паттерны, мы могли бы пользоваться богатым разнообразием паттернов. Заметив сходные черты между рассматриваемыми классами, мы не стали бы объединять эти сходные черты в сводные категории (что является самой основой логической системы, рожденной философами-греками), но использовали бы их в чисто практической плоскости («у всех этих людей сломана нога, так что мы, наверное, сможем наложить гипс каждому из них»). Я вернусь позднее к тем серьезным проблемам, которые вытекают из нашей привычки к категоризации, которая усугубляет недостатки паттерн-систем.

Ранее я упоминал об опасности, которую представляет фраза «это то же самое, что и…» для творческой работы. Это еще один пример водосборной площади, который используется для избавления от всего нового, что нам не нравится. Любой рецензент, не понимающий текст, который ему дали на рецензию, использует эту стратегию. Само слово «творчество» является большой концептуальной ловушкой в английском языке. Оно охватывает целый ряд вещей — от создания какой-либо ситуации (как в выражении «натворить бед») до художественного творения, математических озарений, рисунков мелом на асфальте. Это одна из причин, среди многих других, почему мы добились такого слабого прогресса. Именно для того, чтобы избежать этой концептуальной ловушки, я и придумал термин «латеральное мышление», относящийся непосредственно к изменению концепций и восприятий в самоорганизующейся паттерн-системе.

Нам необходимо много, много, много новых слов. Яростные защитники чистоты языка назовут это жаргоном (опять тот же подход: «это то же, что и…»). Они будут утверждать, что существующего языка достаточно, чтобы описать любую вещь, и при этом полностью упускают из виду тот момент, что описание и восприятие — это разные вещи. Слово «поезд» прекрасно! Фраза «железный рельсовый путь» абсурдна.

Одной из моих последних работ было составление нового языка для мышления, который позволил бы нам воспринимать концепции в гораздо более широком диапазоне; концепции, которые не могут восприниматься при помощи обычного языка по причине противоречия логике или по причине концептуальных ловушек. Потенциально такой язык был бы богаче, чем английский (сугубо для определенных целей). Работа проделана, и в настоящее время я пытаюсь найти наилучший способ представить ее результаты широкой публике.

С помощью существительных мы пытаемся передать, что нечто есть. Затем используем прилагательные, которые выполняют иные функции, сообщая о том, что говорящий чувствует. Прилагательные служат для того, чтобы приводить эмоции слушателя в унисон с эмоциями говорящего. Прилагательные делают свою работу незаметно и могут быть крайне опасны, поскольку способны привести в действие (триггер) совершенно неоправданный эмоциональный отклик. Любое прилагательное в критическом обзоре вызывает подозрение и может служить признаком дурного писательства. Рецензент экспонатов мебельной выставки пишет о вычурном кресле. Если читатель не в состоянии увидеть это кресло, так сказать, вживую, он вынужден лишь принять такую дискредитирующую информацию.

В то время как мы располагаем весьма грубыми паттернами для существительных, паттерны для оценки чего-либо и для прилагательных еще более грубы. Мы используем широкие оценки, такие как плохо/хорошо, правильно/неправильно. Все это обусловлено практическими соображениями — для воспитания детей, для упрощения образования. Без системы «истинно/ложно» обучаемый мог бы легко оказаться жертвой любого преподавателя, у которого слишком сложные взгляды на мир. Религии нужен способ разделения всего на свете на дозволенное и недозволенное, чтобы соответствующим образом дарить прощение или назначать наказание. Вскоре я приступлю к рассмотрению проблемы разделения «по острию ножа», где речь идет о дихотомиях вроде «истинно/ложно». Пока же я хотел заострить внимание на чрезвычайной широте охвата, которую демонстрируют данные паттерны.

Можно возразить, что базовое действие само по себе ограничивается лишь действием и бездействием, поэтому есть все основания считать связующие прилагательные такими же базовыми элементами. Можно сказать, что химические балансы в мозге, которые определяют наши базовые эмоции, также являются ограниченными, в связи с чем вполне приемлемо приглашать их к участию в столь же простых вещах. Все это означает стать сторонником заговора под названием «дихотомия» (положение «включено» или «выключено» в электрическом выключателе). Можно видеть источник запаха или представить себе ситуацию, в которой мы ощутили тот или иной запах, однако невозможно увидеть сам запах. Вместе с тем можно распознавать запах и поступать сообразно ему. Хорошего повара отличает умение воспроизводить вкусовые ощущения в разных частях ротовой полости, помогающее ему придумывать новые блюда. Нельзя вызвать перед мысленным взором прилагательные вроде «приятный» или «ужасный», но можно эмоционально реагировать на них. Мы снова убеждаемся, что они имеют обширный охват и весьма абстрактны. Одна из проблем с центрированием состоит в том, что когда некий опыт на периферии попадает в водосборную площадь паттерна и затем подвергается центрированию в качестве чистого примера данного паттерна, то все прилагательные и весь соответствующий эмоциональный багаж оказываются прикрепленными к данному восприятию как ярлык. Предположим, вы предоставляете девушке такую работу, на которой она будет чувствовать себя прекрасно и по-настоящему найдет применение своим умениям и способностям. Нет слова, которое описывало бы такое ваше действие. Самым близким по значению может быть слово «манипуляция», которому сопутствует великое множество негативных аспектов (эксплуатация, преследование собственных интересов, использование тайных пружин, обращение с людьми как с вещами). Значительную часть любого спора занимает подталкивание оппонента к краю водосборной площади, а затем затягивание его в нее, в результате чего все негативные аспекты паттерна могут быть благополучно к нему прикреплены.

Широта охвата паттернов хороша лишь до определенного момента, затем она становится опасной и сковывает нас. Так все же, хороши или скверны широкие водосборные площади у паттернов? Неспособность описывать ситуации, где нечто хорошо до определенного момента, а после него — скверно, является серьезным дефектом нашей логической системы, о чем я расскажу позднее. В настольной системе характеристики являются неотъемлемым атрибутом объектов.

 

Различение «по острию ножа»

 

Место действия: финал Уимблдона 1988 года в мужском одиночном разряде. Борис Беккер играет против Стефана Эдберга. Беккер делает мощную подачу, Эдберг делает шаг в сторону, пропуская мяч. Мяч приземляется в 5 сантиметрах за задней линией. Как Эдберг смог определить, что мяч выйдет в аут? Мяч летел с большой скоростью и упал всего в 5 сантиметрах от линии. Ответ в том, что наш разум чрезвычайно хорошо приспособлен делать оценку «по острию ножа». Опять-таки, это вытекает простым и непосредственным образом из самой природы того сорта самоорганизующихся систем, которые я здесь описал.

Антрополога чрезвычайно заинтересовали две деревни, находящиеся на расстоянии менее мили друг от друга, но в которых люди разговаривают на столь отличающихся диалектах, что это практически два различных языка. Наверняка между деревнями должен был быть какой-то обмен. Наверняка их диалекты должны были стать похожими. Как так получилось? Ответ прост. Имеются две речные долины, и поселения образовались возле самых рек. Люди в каждом поселении являлись сородичами и общались только с людьми ниже по течению. Этим объясняется разница в диалектах. Постепенно поселения расширялись вглубь суши, дальше от реки, пока круги распространения почти не пересеклись. Две рассматриваемые деревни находятся на окраинах круга распространения своего племени. Иными словами, речь идет о двух деревнях, повернутых спиной друг к другу, а лицами — в противоположные стороны.

Вернемся к тому горному гребню на западе Швейцарии, который расположен на границе между бассейнами рек Рейн и Дунай. В одном направлении плевок будет унесен в Рейн, а в другом — в Дунай. Если представить себе два расширяющихся речных бассейна, рано или поздно настанет момент, когда они соприкоснутся в какой-то точке, ведь пойти внахлест они не могут. В этой точке, как на острие ножа, малейший фактор может стать решающим в вопросе, на чьей стороне окажется что-либо.

Представьте себе высокий тонкий шест, балансирующий на одном из своих концов. Малейшее дуновение ветра способно заставить его упасть либо в одну сторону, либо в другую. Когда шест окажется на земле, его конец будет очень далеко от места предполагаемого падения в другую сторону.

Самоорганизующиеся системы нестабильны в промежутке между стабильными состояниями (установившимися паттернами). Результатом всегда будет тот или иной паттерн. Процесс обеспечит очень точную дифференциацию, если водосборные площади двух паттернов граничат друг с другом.

Возможно, две самые классовые страны в мире — это Великобритания и Советский Союз. В Великобритании разделение на классы отчасти обусловлено исторически, но также и основано на целой серии различных признаков (акцент, школа, одежда, работа, умение держать себя и другие). В Советском Союзе деление на классы осуществлялось по уровню собственной значимости. Оценивая классовую принадлежность лица, стоящего перед ним, человек проводит на сознательном и подсознательном уровне целый ряд мысленных сравнений и различений («он один из наших», «она не важная птица» и тому подобное).

Данное свойство ума очень важно с точки зрения выживания в обществе, поскольку позволяет преодолевать колебание. Распознание, восприятия и суждение могут быть очень быстрыми. Как я вскоре объясню, разум способен очень быстро переходить от сомнения («может быть») к полной уверенности.

Различение «по острию ножа» играет основную роль в дихотомиях, которые столь важны в нашей традиционной настольной логической системе. Для того чтобы использовать важный принцип взаимоисключения/противоречия, нам нужны две взаимоисключающие категории. Их нелегко найти, поэтому мы их создаем. Мы делаем это с помощью частицы «не».

Можете ли вы представить себе «не апельсин»? По крайней мере, выговорить такое можно. Затем можно сказать, что нечто не может быть апельсином и не апельсином одновременно. Поэтому, если у нас есть «демократия», все другое мы называем «не демократия». Нашему мозгу не вполне комфортно с подобными вещами, поскольку не существует естественных паттернов для «не апельсина».

С шахматными фигурами все гораздо проще. Если сказать «не белая фигура», естественно, немедленно представляется черная фигура. Иными словами, разум стремится заполнить вакуум, образуемый отрицанием «не», чем-то осязаемым. Не демократия принимается означающей диктатуру.

Поскольку дихотомии устроены подобным образом, мы обречены на проигрыш. Критикуя демократию, вы становитесь поклонником диктатуры (и вам, стало быть, положены все ярлыки, соответствующие ей). Вместе с тем существует множество других типов государственного устройства, отличающихся как от демократии, так и от диктатуры, некоторые из которых я могу себе представить, а некоторые пока даже не могу.

Позднее я собираюсь более подробно исследовать данную серьезную опасность, таящуюся в дихотомиях. Опасность прежде всего в том, что мы создаем эту искусственную систему оценок в угоду собственной логике, а затем позволяем ей руководить нашими взглядами на мир. В результате это становится основой для всякого рода разделения людей на «наших» и «не наших», к тому же не возникают новые восприятия, пересекающие границу такого разделения.

Если суд не признал человека виновным, неужели не ясно, что он невиновен? Какая другая система могла бы быть тут предложена? Многие судебные системы вроде британских судов работают на такой грубой основе. В других системах допускаются иные категории. В Шотландии, например, возможен вердикт недоказанности, который ни в коем случае не то же самое, что вердикт невиновности. В американской системе есть нечто называемое «noli contendere»: обвиняемый не признает свою вину, но и не оспаривает обвинение. Мы могли бы даже представить систему будущего, в которой имеется вердикт подозрения степени I или вердикт подозрения степени IV. Я вовсе не собираюсь доказывать совершенство этой системы — просто она была бы другой.

Есть два типа ученых: объединители и разделители. Объединители двигаются вперед, замечая, что вещи, которые ранее казались разными, на деле принадлежат к одному классу или характеризуются одним и тем же признаком, лежащим в их основаниях. Разделители, с другой стороны, добиваются успеха на своем поприще, доказывая, что вещи, которые всегда рассматривались как похожие или относящиеся к одному классу, на самом деле очень различаются. Оба этих направления базируются на наблюдениях, гипотезе, выбранной для дифференциации основе и на привычке различения «по острию ножа».

Очевидно, что обширная водосборная площадь, центрирование и различение «по острию ножа» означают, что две вещи, которые на деле очень близки, могут рассматриваться как очень разные. Речь идет о процессе сдвига в восприятии.

Девушка добровольно тратит свои время и деньги, помогая беднякам в городе. Никто не спорит, что это благородно, прекрасно и по-христиански. Посмотрим, что произойдет, когда начнет работать сдвиг в восприятии. Первую водосборную площадь предоставляет понятие «полная благих намерений», которое вполне соответствует истине, но уже несет в себе некоторую иронию. Далее следует «благодетельница», и здесь уже прослеживается намек на «потакание собственному тщеславию» и обращение добра на пользу самой себе. Следующий сдвиг приводит к восприятию былой «благодетельницы» в качестве «зануды». Подобным образом можно низвергнуть что угодно, используя процесс перцепционного сдвига.

 

Очередность

 

В дни золотой лихорадки каждый старатель стремился захватить участок для разработки. На опаловых приисках в Австралии старатель сначала столбит участок, а затем борется с искушением начать рыть туннель в сторону, на участок соседа. Если кто-то застолбил участок, вы не имеете права застолбить его по-новому. Другой человек имеет преимущество перед вами. Если вдоль вашего участка течет река, вы не имеете права вырыть рукав, чтобы отвести воду к себе.

Если имеется установившийся паттерн, невозможно установить другой паттерн в том же месте, поскольку мозг всегда будет возвращаться к первому паттерну. Упоминавшийся феномен «это то же, что и…» является всего лишь одним примером этого. В результате мы увязаем в паттернах, восприятиях, концепциях и словах.

Язык является энциклопедией невежества. Слова и концепции формируются в период сравнительного невежества, чем и должен являться всякий период в сравнении с последующими. Оказавшись «замороженными» в языке, который почти не меняется, восприятия и концепции управляют нашим мышлением и ограничивают его по любому вопросу, поскольку мы вынуждены использовать эти концепции. Попробуй мы разработать новые концепции, другие люди нас не поймут (к тому же обвинят в использовании жаргона) и в любом случае растолкуют наши слова с помощью существующих слов («это то же, что и…»). Это явно тот же феномен, что и встреченный нами ранее в связи с вопросом, сколько нужно читать исследователю в его сфере знания, чтобы не оказаться в плену существующих восприятий.

Требуется много новых слов для описания — и восприятия — вещей, которые мы не способны воспринимать в настоящий момент. Восприятие нуждается в определяющих рамках, так же как научное исследование данных предполагает наличие перцепционных рамок гипотезы. Однако нам также нужны новые слова, чтобы сказать по-новому о вещах, говоря о которых теперь мы используем либо неадекватные концепции, либо несущие в себе сугубо негативный заряд. Чтобы добиться прогресса, нам, возможно, придется переосмыслить и переопределить множество базовых концепций.

Иногда становится возможным установление нового паттерна в качестве уточненной версии внутри уже существующего паттерна: подобно созданию концепции латерального мышления в рамках концепции креативности/творчества. Паттерны иногда поддаются изменению путем добавления чего-либо к ним и затем смещения (сдвига) их значения. Они также могут быть изменены путем изменения их эмоциональной нагрузки — по крайней мере, паттерн может остаться прежним, в отличие от производимого им эффекта. Например, концепция «старомодный» может то нравиться людям, то снова терять привлекательность. Иногда это подразумевает возврат к истинным ценностям, настоящему мастерству и подлинной кулинарии.

Паттерны редко перестают существовать в результате критики, обычно это наоборот укрепляет их. Они погибают вследствие атрофии и пренебрежения к ним. Они могут также погибать или видоизменяться как результат изменений в контексте. Например, контекст, окружавший противозачаточную таблетку, изменил многие представления о сексуальном поведении. Иногда оказывается возможным создать совершенно иной паттерн, а затем постепенно расширить его водосборную площадь, пока она не перекроет часть водосборной площади исходного паттерна, который мы желали изменить.

Однако фундаментальная трудность остается. Речь идет о создании нового паттерна на территории, которая была «застолблена» для существующего паттерна. Попробуйте побеседовать с менеджером высокого ранга на предмет пересмотра концепции прибыли.

 

Несоответствие

 

До определенного возраста ребенок требует, чтобы ему рассказывали одну и ту же сказку всегда в точности одним и тем же способом. Малейшее отклонение от однажды одобренной им линии рассказа немедленно вызывает резкое недовольство ребенка. Затем приходит возраст, когда ребенку хочется новых сказок.

Одним из основных элементов традиционной настольной логики является принцип взаимоисключения. Он целиком надуманный, но приносит пользу, когда мы имеем дело со статическими системами и системами символов. К реальному миру он подходит гораздо меньше, поскольку нечто может зависеть или не зависеть от того, как мы смотрим на это нечто, а также от обстоятельств момента. Несмотря на искусственность принципа, разум обладает естественной характеристикой, которая ближе других к противоречию. Речь идет о несоответствии.

В одном известном эксперименте (Брунера[14]) испытуемым предлагали быстро просмотреть колоду карт. В колоде имелись некоторые несоответствия, как, например, восьмерка червей черной масти. Как оказалось, некоторые испытуемые ощущали попросту физическое недомогание, когда натыкались на такие карты.

На первый взгляд наблюдается противоречие между концепцией несоответствия, согласно которому нечто должно в точности соответствовать ожидаемому, и концепцией широкой водосборной площади, когда все, что может быть «округлено» до определенного паттерна, принимается в него безоговорочно. На самом деле никакого противоречия нет. Широкая водосборная площадь имеет место до того, как мы вошли в паттерн. Множество различных входящих сигналов со временем стабилизируются в один конкретный паттерн. Однако коль скоро вход в паттерн произведен или паттерн пребывает в динамическом состоянии, любое малейшее отклонение будет немедленно зафиксировано. Это своего рода встроенный детектор аномалий.

Кто-нибудь рассказывает вам, как во время отпуска на Восточном побережье Шотландии он с восторгом наблюдал преодоление форелью высоких речных порогов. Вам немедленно хочется возразить, что это была не форель, а лосось, поскольку преодолевать пороги — характерная черта именно лосося. Иными словами, вам кажется, что человек использует ложный паттерн. Вам, кроме того, может быть доподлинно известно, например из справочника по рыбам, что форель не преодолевает порогов. В этом случае имеет место также несоответствие внутри паттерна, относящегося к форели.

На практике существует несколько типов несоответствия. Первый: «Это больше подходит, чем то». Второй: «Ничего из моего опыта не позволяет мне согласиться с тем, что вы мне пытаетесь доказать». Третий: «То, что вы утверждаете, прямиком противоречит моему опыту». Четвертый: «Предлагаемое вами логически невозможно». Еще есть тип, который делает ссылку на что-нибудь веское вроде законов физики (например, относительно утверждений, что некто придумал вечный двигатель).

В чем значение такого естественного явления, как распознавание несоответствия? В том, что коль скоро жесткие категории, абсолюты и дихотомии нашей настольной логики принимаются нашим восприятием (посредством языка и иными способами), встроенная система распознавания несоответствия включается с характерной для нее горячностью, что имеет последствия в худшем случае катастрофические, а в лучшем — нам поставят на вид. Если бы мы относились сравнительно равнодушно к несоответствиям и просто пожимали плечами или говорили бы «Ну и что?» или «Не имеет большого значения, что это не совсем так», тогда догма не казалась бы такой уж возмутительной.

Возможно, в эффекте распознавания несоответствий есть польза в плане выживания. Когда вы включаете паттерн и следуете ему, вам нужен механизм отключения. Вы видите желтую ягоду и пробуете ее на вкус, но неожиданно ощущаете горечь. Следовательно, вам нужен способ отказаться от исходной идеи. Вот почему борьба с крысами с помощью яда может быть делом таким непростым.

Возможно, в системных терминах несоответствие — это просто нестабильность в нервной сети, связанная с неспособностью стабилизироваться в установившийся паттерн.

 

Готовность

 

Готовность имеет огромное значение и является ключевой частью поведения вышеописанной самоорганизующейся нервной сети. Я уже уделил внимание этому вопросу, когда описывал модель, но он достаточно важен, поэтому следует снова обсудить его уже несколько под иным углом зрения.

Представьте себе пляж, на котором загорают девушки-красавицы, лежа в полудреме на своих полотенцах. Группа осьминогов с очень длинными щупальцами тихонько вылезает на песок и подползает к лежащим девушкам. Осьминоги начинают осторожно щекотать некоторых девушек, но не настолько активно, чтобы хотя бы одна из них рассмеялась. Девушки, которых щекочут, готовы рассмеяться или, можно сказать, более готовы рассмеяться, чем те, которых не щекочут. Одной девушке повезло — ее пощекотали сразу два осьминога одновременно. Она завизжала и расхохоталась.

В более точной модели ее громкий смех привел бы к тому, что другие девушки воздержались бы от смеха (подавление). Кроме того, девушка сама стала бы осьминогом, который, будучи разбуженным, начинает щекотать своих соседей. Я хочу обратить ваше внимание на готовность рассмеяться. Имеются различные степени готовности, затем порог оказывается достигнутым и раздается смех.

Прибыв с опозданием на концерт юмориста, вы часто не можете понять, почему люди вокруг вас буквально катаются от смеха. То, что говорит юморист на сцене, не лишено юмора для вас, но не более того. Дело здесь в том, что до вашего появления в зале готовность смеяться у окружающих постепенно нарастала.

В нервных сетях мозга должно возникнуть возбуждение или активизация, чтобы нам прыснуть со смеху.

Нервный узел подвергается щекотанию со стороны других узлов посредством импульсов. Достигается пороговая величина возбуждения, после чего нервный узел переходит в активное состояние. Данный эффект часто именуют пороговым, и он характерен для нервных структур. Поступает сигнал, потом еще и еще, но ничего не происходит — затем неожиданно нерв оказывается полностью в активном состоянии. Термин «порог» позаимствован у простой аналогии. За окном вашего дома наводнение: ливень идет долгое время, и канализация не справляется. Внутри вашего дома идеально сухо. Уровень воды на улице растет. В вашем доме по-прежнему сухо. Однако как только уровень воды достигнет верхней кромки порога вашей двери, вода пойдет внутрь. И вскоре в вашем доме будет столько же воды, что и на улице.

В компьютерной технике и электронике мы привыкли проводить различие между аналоговыми и цифровыми устройствами. Такая дихотомия существует в рассматриваемой области знания. В аналоговых системах сигнал пропорционален входящему сигналу, так же как весы показывают ваш реальный вес. В цифровых устройствах сигнал воспринимается в виде последовательности нулей и единиц (включенное состояние и выключенное), словно имеется последовательность выключателей, каждый из которых может быть только целиком включен или целиком выключен. С цифровым представлением информации гораздо проще иметь дело, поскольку всегда есть возможность воспроизвести последовательность включенных/выключенных состояний. Это как если бы фотография состояла из множества квадратиков, каждый из которых может быть только целиком черным или целиком белым. Если бы вам было известно, какого цвета должен быть каждый квадратик, вы смогли бы воспроизвести исходную фотографию в любое время.

Однако система мозга не является ни цифровой, ни аналоговой. Она является аналоговой до определенного момента, затем цифровой, потом снова аналоговой, затем снова цифровой и так далее. Все это имеет место на фоне деятельности биохимических агентов, которые задают градиенты и полевые эффекты. Возможно, именно двойственная природа (аналого-цифровая) делает систему мозга сложной для понимания инженерами-электронщиками. Чтобы увеличить степень готовности кого-либо или чего-либо (загорающей девушки к смеху, нервной клетки к переходу в активное состояние), необходимо повысить их чувствительность к дальнейшим сигналам. Различные входящие сигналы повышают чувствительность различных частей мозга. Внезапно некая область переходит в активное состояние. Постепенно она утомляется, и ей на смену приходит другая, в зависимости от входящего сигнала и степени связности с предыдущей областью. Таким образом несколько состояний сменяют друг друга и постепенно формируют паттерн (который может представлять собой повторяющийся цикл или временное стабилизированное состояние).

Именно так мозг сводит вместе понятия, оценивает вероятность и сравнивает между собой конкурирующие варианты. Таким образом работает водосборная площадь паттерна. Сигналы, повышающие чувствительность, задают целую область «быть может» в мозге. Затем неожиданно это переходит в определенность, и мы ощущаем это как внезапное озарение/прояснение смысла. Иными словами, мозг является устройством «быть может», которое переключается в состояние определенности, нужное нам для того, чтобы предпринимать конкретные действия.

Поэзия напрямую основана на этом повышающем нейронную чувствительность эффекте. Каждое слово, образ или метафора стимулируют ту или иную часть мозга, а в результате объединенным эффектом является набор паттернов или даже просто эмоции. В отличие от прозы, предоставляющей читателю один паттерн за раз, характерной для поэзии чертой является наслоение сразу нескольких паттернов. В прозе важен логический смысл. Для поэзии важно производить эмоциональный эффект. Проза служит для передачи информации. Поэзия изменяет эмоциональный настрой. Поэзия — это группа осьминогов, которые щекочут отдыхающих на пляже. Проза — это хоровод, в котором каждый человек щекочет только одного человека, следующего за ним. Такое различение довольно категоричное, поскольку возможно и стремление прозы к наслоению различных образов. Современную живопись можно назвать поэзией по сравнению с прозой классической живописи, за вычетом того соображения, что в живописи всегда присутствует наслоение образов, так же как это имеет место с запахами.

Поэзия ближе к перцепционной логике, а проза — к настольной. В поэзии мы используем операцию движения, которая столь важна для процесса творчества, свойственного латеральному мышлению. Движению нет ни места, ни логической основы в настольной логике.

Когда мы поймем процесс повышения нейронной чувствительности, мы сможем построить на его основе новые грамматические формы. Например, я предлагаю ввести понятие «stratal» (стратал), которое родственно понятию «strata»[15]и означает «слоистая структура». Стратал состоит из четырех-пяти параллельных строк-утверждений по поводу того или иного предмета. Каждая строка самостоятельна и не является частью следующей строки. Строки-утверждения в пределах стратала могут не давать в сумме некое законченное заключение. Стратал — это не определение, и он не обязан быть логически законченным. В нем могут содержаться противоречивые утверждения. Он может не содержать рифму и не иметь размера, как стихотворение. Он скорее напоминает белый стих, но при этом не претендует на художественность. Его цель — стимулировать работу мозга (точно так же, как это делает поэзия). Вот, к примеру, стратал на тему традиционной настольной логики.

 

Коробки на столе с высокими стенками — что попало внутрь, назад пути нет.

Мешанину восприятий в определенность, и спокойствие, даримое истиной.

Исследованные кусочки относим к коробкам, стол при этом очищается.

Как сказать французу по-английски, что ему надо говорить по-английски.

 

А вот стратал на тему перцепционной логики.

 

Местность под дождем, превращающаяся в реки.

Резиновая модель местности со сложным рельефом, получающаяся в результате накачивания и сдувания.

Достаточно определенности для действия, но недостаточно для тюрьмы.

Существующие грубые и тяжеловесные концепции замерли на месте.

Новые слова и новые концепции как инструменты нового мышления.

 

Если это воспринимается как плохая поэзия, это потому, что на стратал не следует смотреть как на поэзию. Стратал — это способ передачи информации о восприятиях. Специалисты в области рекламы работают в этом направлении уже много лет.

 

Контекст

 

Подходит к концу ваш ужин в ресторане. На столе перед вами шоколадный мусс насыщенного коричневого цвета с арманьяком (предположим, его заказала ваша спутница). Представим возможные варианты вашей реакции.

«Люблю шоколадный мусс и с большим удовольствием сейчас его отведаю». Возможно, вы по-прежнему испытываете голод или, даже если уже наелись, вам все равно очень хочется полакомиться муссом.

«Больше не могу съесть ни кусочка». Вы слишком плотно поели, и у вас «не осталось аппетита» для шоколадного мусса.

«Очень хотел бы попробовать, но я на строгой диете и не должен поддаваться соблазну». Вам хочется полакомиться муссом, но вы даете себе команду, которая преобладает над соблазном.

«Не отказался бы от мусса, но я заметил, что от шоколада у меня бывают мигрени, как и у некоторых других людей». Информированность изменила вашу реакцию на аппетитное блюдо.

«Поскольку я когда-то перенес гепатит, один вид этого мусса вызывает у меня тошноту». Изменение химического баланса в организме повлияло на ваше отношение к муссу.

Во всех описанных случаях мусс и обстановка остаются теми же, а реакции очень различаются. Здесь мы подходим к ключевому моменту. Если мозг действительно является паттерн-системой и наше сознание живет в мире паттернов, безусловно, мусс должен приводить к активизации одного и того же паттерна. Следовательно, реакция во всех случаях должна быть одинаковой. Подобное рассуждение всегда использовалось критиками паттерн-модели мозга.

Основной фактор здесь — контекст. Различный контекст означает, что будут задействованы различные паттерны. Но что тогда контекст означает на языке нервных клеток мозга? Здесь мы обнаруживаем связь с понятиями «готовность» или «чувствительность», описанными в предыдущем разделе.

Рассмотрим пример с гепатитом, одним из последствий которого может являться отсутствие аппетита. Биохимические изменения в организме влияют на механизм формирования голода, и тот более не приводит к возбуждению отвечающих за голод зон. В связи с этим мусс не вызывает аппетита. То же самое можно сказать о переедании. Если же мы голодны, тогда идет стимуляция соответствующих зон и паттерн «Какой аппетитный мусс!» оказывается вполне активизированным. Могут быть и иные варианты. Если мы не очень голодны (но дисфункция печени не влияет на наш аппетит и мы не переели), сам вид мусса способен привести в действие механизм голода, который, в свою очередь, делает мусс привлекательным для нас. Здесь мы видим, как восприятие способно изменить эмоцию (в широком биохимическом смысле слова), которая в свою очередь влияет на восприятие.

Таким образом, изменение контекста может быть вызвано химическими изменениям и в мозге. Вот почему людям иногда хочется заниматься сексом, а иногда нет. Иными словами, восприятие способно повлиять на влечение к противоположному полу.

На готовность следовать различными паттернами в мозге могут также оказывать влияние иные входящие сигналы, которые поступают в мозг вместе с другими аналогичными импульсами. Таковые включают команду, которую человек отдает самому себе, вспомнив о необходимости диеты или о том, что мусс способен стать причиной мигрени.

Простым примером восприятия, изменяемого самовнушением, является эксперимент, который любой может провести над собой на каком-нибудь спортивном мероприятии. Сначала просто окиньте взглядом собравшихся на стадионе людей. Затем дайте себе команду выбрать из зрителей тех, у которых есть что-нибудь красное в одежде. Теперь взгляните на зрителей снова. Неожиданно для себя вы легко выделяете людей из толпы по заданному признаку. Теперь попробуйте проделать то же самое с желтым цветом. Самовнушение изменяет готовность мозга замечать красное или желтое. Я вернусь к этому наблюдению, когда перейду к рассмотрению процесса внимания.

Здесь мы подходим к интересному и очень важному моменту, касающемуся свободы воли. На практике, вероятно, не имеет значения вопрос, есть ли у нас свобода воли или лишь иллюзия такой свободы. Я внушил одному человеку, находящемуся в постгипнотическом состоянии, следующее: услышав сигнальное слово, он должен поднять вверх зонтик (в середине ужина в ресторане). Человек действительно так поступил, после чего немедленно начал доказывать, что сделал это по собственной воле, объясняя свой поступок той или иной причиной. Недавние эксперименты показывают, что мозг на деле начинает выполнять действие даже до принятия осознанного решения выполнить это действие. Это заставляет задуматься над тем, не является ли свободная воля всего лишь описанием происходящего зачастую помимо человеческой воли.

В определенном смысле это фундаментальный и весьма важный философский вопрос, поскольку большая часть нашей цивилизации базируется на концепции свободы воли. Религия, поощрение, наказание, право — все основываются на данной концепции.

Представьте себе, что ситуация перед вами стимулирует паттерн I (который хорош для наших целей, как и любой другой). Данный паттерн, который включает в себя наш прошлый опыт и знания в отношении права, религии, правил поведения и тому подобного, приводит в действие эмоциональное настроение, которое, в свою очередь, изменяет то, как мы воспринимаем мир вокруг себя, и позволяет нам принимать противоречащие решения. Таким образом, фактор I на деле принимает решение за нас. Это мы и называем «свобода воли». Итак, паттерн-системы не исключают свободу воли. Однако обсуждать аспекты свободной воли без понимания поведения паттерн-системы бессмысленно. Не вникая в подробности, уточним, что рассматриваемый паттерн I является фактором контекста.

Готовность любого паттерна к пуску, переходу в активное состояние или превращению в стабилизированный паттерн определяется целым рядом факторов, которые совместно формируют контекст. Вот эти факторы.

Другие входящие сигналы, поступающие одновременно или, наоборот, выключаемые. Сюда следует отнести самовнушение и другие внешние факторы (например, записка, на которой значится: «Этот мусс отравлен»).

Предыдущий опыт, в том числе тот, что имел место незадолго, оказывающий влияние на готовность паттернов вследствие утомления нейронных систем и последующего восстановления их работоспособности.

Предыстория вопроса или информация о ситуации в целом, способная повлиять на контекст, даже если такое влияние не замечается на уровне сознания.

Эмоции, которые, вероятно, действуют посредством химических связей, но также могут напрямую переноситься по нервной ткани.

Химический фон, который может быть либо локализованным, являясь характеристикой мозга, либо являться частью общего химического фона организма.

Связность между собой различных паттернов, которая основана на исторической ассоциации и будет определять готовность идти следующим (речь не столько о контексте, сколько о том, какое имеется количество потенциальных паттернов).

Отдаленная история или отложенная в памяти информация, влияющие на связность между паттернами, упомянутую выше.

Итак, мы убедились, что множество факторов являются определяющими для контекста. В связи с этим паттерн-система способна на более чем одну реакцию на конкретную ситуацию. Это больше напоминает авиалайнер, нежели поезд, привязанный к рельсам. Маршрут авиалайнера определяется с учетом контекста, факторами в котором являются наличие свободного воздушного пространства, погодные условия, наличие по маршруту подходящего по условиям аэропорта и так далее. В прошлом бытовали утверждения, что паттерн-система слишком ограничена и лишена гибкости, необходимой для того, чтобы описывать все богатство человеческого опыта. Это потому, что философы, не владея знаниями о поведении систем, основывали свое понимание паттерн-систем сугубо на слове «паттерн». Если философы будут продолжать настаивать на использовании слова «паттерн» в его узком смысле, нам придется придумать новое слово специально для самоорганизующихся паттерн-систем. Опять-таки, видно, как ограничивают нас язык и все та же настольная логика.

Имеется история (как и большинство хороших историй, скорее всего, придуманная) о том, как в ранние дни компьютерной техники компьютер попросили перевести на русский язык предложение «The spirit is willing, but the flesh is weak»[16]. Он, не задумываясь, выдал на печать: «Спирт добровольный, а мясо так себе»[17]. Проблема компьютерного перевода с языка на язык всегда упиралась в контекст в самом буквальном смысле этого слова. Слова, окружающие смысл фразы и само ее название, являются частью контекста и повышают чувствительность определенных частей мозга, вследствие чего некоторые паттерны возбуждаются с большей готовностью, чем другие. Мозг легко и почти автоматически справляется с задачей определения контекста ввиду упомянутого явления повышения чувствительности областей мозга, что является нормальной частью поведения нейронных систем.

Здесь я снова хотел бы подчеркнуть, что явления, представленные вашему вниманию в этой книге (такие, как контекст), не есть некие специальные вещи, которые мозг запрограммирован выполнять, но непосредственно вытекают простым и неизбежным образом из естественного поведения систем, которое я описал.

Многие важные практические вещи могут быть получены, если должным образом понимать контекст. Некоторые художники и рассказчики успешно используют это обстоятельство. Я же хотел бы отметить чрезвычайно простой метод мышления, основанный непосредственно на явлении контекста.

Система шести шляп мышления в настоящее время эффективно используется рядом крупных корпораций.

Задаем шесть искусственных контекстов мыслительной деятельности и описываем их как шесть шляп, которые можно, в метафорическом смысле, надевать и снимать с головы. Белая шляпа знаменует собой внимание к голым фактам и объективным данным. Красная шляпа позволяет использовать интуицию и чувства, не апеллируя к здравому смыслу. Черная шляпа, представляющая собой логическое отрицание, предопределяет осторожный подход и стремление обосновать, почему нечто не может быть сделано. Желтая шляпа является логическим утверждением, и в центре ее внимания — выгоды и обоснованность. Для творческого мышления имеется зеленая шляпа, функция которой — предлагать новые идеи и различные сценарии развития событий. Синяя шляпа обеспечивает контроль над процессом, ее интересует не сам предмет обсуждения, а мыслительный процесс вокруг данного предмета (мета-познавание).

Система шести шляп мышления по своей работе очень напоминает предложенный вам в начале данного раздела сеанс самовнушения на спортивном мероприятии (требовалось увидеть зрителей с чем-то красным в одежде, желтым и так далее). Шляпы — это ритуал, который задает требуемый контекст. На практике речь идет о способе задания эмоционального настроя.

Существует предположение, что биохимический состав мозга в те моменты, когда мы мыслим позитивно, может слегка отличаться от того, который имеет место, когда мы мыслим негативно. Если это так, тогда нечто вроде системы шести шляп мышления нам просто необходимо, поскольку, если мы будем предпринимать все типы мышления одновременно, тогда мы никогда не сможем обеспечить оптимальный химический состав мозга для каждого типа мышления. Если в самом деле имеется разница в биохимическом составе, тогда шляпы могут служить посредниками, регулирующими химический состав в нужную сторону.

Самое главное, что данная простая система оказывается высокоэффективной на практике и используется организациями, которые устали решать вопросы непродуктивным способом аргументированного спора.

Из рассмотрения понятия контекста вытекает очень важный момент. Традиционная настольная логика с ее абсолютами просто не предусматривает контекста (вещь — это вещь и еще раз вещь; преступник — это преступник и еще раз преступник). Является ли причиной кражи голодная семья, потребность в острых ощущениях или обычный способ заработать денег на жизнь, конечным результатом становится просто преступник. На практике имеет место некоторая гибкость в суждениях: обстоятельства преступления могут быть отягчающими или смягчающими, наказание может быть мягче или суровее, однако систему это не меняет. Неспособность принять во внимание обстоятельства является крупным недостатком традиционной настольной логики, и в качестве средства от этого я в скором времени предложу и опишу новый тип логики, называемый ходикой, который заменяет абсолютное «быть» на текучее «в направлении куда». В этой новой водной логике можно будет сказать: событие А перетекает в событие Б при условии В.

 

Цикличность

 

Существует история о том, как в дни нефтяного бума в Хьюстоне офисы для менеджеров высшего ранга перенесли с верхних этажей на первый. Виной всему был директор по пожарной безопасности, который неоднократно проводил пожарные тревоги, в ходе которых менеджерам приходилось эвакуироваться из здания без помощи лифта.

Моя знакомая, очень талантливая журналистка, готова подняться пешком на двадцатый этаж на вечеринку в Нью-Йорке, поскольку у нее фобия к лифтам. Она не боится, что лифт сломается и, оборвавшись, упадет, но боится в нем застрять. Когда бы ей на глаза ни попался лифт, она не видит ничего другого, кроме западни, в которую она может угодить. Шансы на то, что лифт застрянет, наверное, не больше, чем шансы подавиться бифштексом, но восприятие не поддается логике статистики. В фобиях имеет место цикличность, поскольку, если вы всегда будете избегать ситуации, в которую боитесь угодить, вам никогда не накопить достаточно опыта для того, чтобы убедиться, что ваши страхи беспочвенны. Если вы так и не побеседуете по душам с коллегой-ворчуном, вам, возможно, никогда не узнать, что в действительности он очень милый человек.

Предположим, у вас есть гипотеза, что личность человека целиком определяется тем, насколько он любит свою мать. Если человек в зрелом возрасте демонстрирует любовь к своей матери, это подтверждает вашу теорию. Если же человек терпеть не может свою мать, вы объясняете это тем, что, мол, ненависть есть другая форма любви и знаменует в конечном счете то же самое. Если человек демонстрирует равнодушие, вы интерпретируете его как старательно скрываемую любовь. С такой гипотезой, системой убеждений, мировоззрением мы в конечном итоге обнаруживаем, что любой случай, какой бы мы ни взяли, подтверждает наше убеждение. Если это убеждение по всем признакам напоминает гипотезу Фрейда, это всего лишь результат явления «это то же самое, что и…», которое я уже неоднократно упоминал.

Любая научная гипотеза служит опорой для восприятия, которое, в свою очередь, настраивает нас на поиск данных, подкрепляющих гипотезу. Во всех этих случаях мы наблюдаем цикличность в самом широком смысле слова. Базовый принцип состоит в том, что восприятия определяют наш взгляд на мир таким образом, что в результате мы подкрепляем для себя означенные восприятия. Восприятия являются формой готовности воспринимать и действуют посредством механизмов чувствительности и контекста, вследствие чего мы видим скорее одно, нежели другое, как в случае, когда мы настраиваем свой мозг замечать людей с красными элементами в одежде на спортивном мероприятии. Мы вернемся к этому вопросу, когда будем далее рассматривать феномен внимания.

Женщина-менеджер, работающая в банке, все никак не получит повышения, которого, как ей кажется, она заслуживает. Она объясняет это дискриминацией по половому признаку. Поскольку она так это представляет, все таким образом для нее и будет. Истинная причина может состоять в том, что ей, возможно, не хватает квалификации по сравнению с человеком, которому отдали пост. Очевидно, что бывают времена, когда и то и другое объяснение сойдет за истинное. Однако в любом случае женщина с феминистскими взглядами скорее воспримет данную ситуацию как пример дискриминации в отношении женщин, в связи с чем ее убеждение получит дополнительное подкрепление.

В Великобритании у одного уроженца Индии развилось редкое кожное заболевание, при котором кожа теряет способность вырабатывать пигмент (витилиго). В результате он стал «белым». Это позволило ему испытать ощущения пребывания как «белым», так и «темнокожим» в своей жизни. Он рассказывал, что очень часто (в районе, где он жил) люди были настолько готовы столкнуться с расовой дискриминацией, что любое невежливое слово, сказанное продавцом в магазине, всегда воспринималось как проявление таковой.

Язык и восприятие представляют цикличность в ее очень базовой форме. Язык вытекает из опыта, являясь системой ссылок для описания опыта. Язык позволяет нам, в частности, вызывать в памяти переживания, которых мы не испытываем в данный момент времени. Но как только язык оказывается в нашем распоряжении, мы в состоянии видеть мир только в категориях, определенных в языковых терминах или упакованных в языковую оболочку. В этом состоит опасность, о которой я уже упоминал и к которой вернусь позднее.

Цикличность — это одна из фундаментальных функций любой самоорганизующейся паттерн-системы. Простая иллюстрация стабилизации такой системы в повторяющемся паттерне предлагалась ранее. Возможно, то, что мы называем «мысль», на деле является цикличностью данного рода. Или же мысль является временным стабильным состоянием в процессе перехода от одной активной области к другой (то есть следующее состояние бывает не готово к переходу к активному состоянию — и активность задерживается в пределах текущей области). Также возможно, что концепции базируются на цикличных состояниях, которые могут включать в свой цикл слово — ту самую языковую единицу, которой мы называем рассматриваемую концепцию. В этом смысле концепции на деле являются мини-убеждениями.

Увеличив масштаб, можно перейти к макроцикличес-ким состояниям, описанным в данном разделе. В их случае опыт включает восприятие, которое затем управляет тем, что мы видим перед собой. Мы столкнулись с этим явлением в одном из вариантов, когда решали, браться нам за шоколадный мусс или нет. Мы не особо голодны, однако вид мусса возбуждает аппетит, и в связи с этим мы воспринимаем мусс как нечто желаемое.

Данный вид циклического состояния важен, поскольку может пониматься как основа фобий, паранойи и систем веры в целом. Паранойя являет собой любопытнейшую душевную болезнь, поскольку, по всей видимости, отличается от всех других. Большинство психических заболеваний сопровождаются нарушением рассудка и координации движений. С паранойей все как раз наоборот. У больного наблюдается прямо-таки избыток здравого смысла. Все происходящее замечательным логическим образом может быть умещено в единую картину, где сам больной пребывает в самом центре. Как только такой умственный настрой или система убеждений сформированы, любой опыт может быть интерпретирован в соответствующем свете и использован для подкрепления существующих убеждений. Звонит телефон, кто-то ошибся номером. Ясное дело, проверяют, есть ли кто дома. Машина простояла припаркованной на другой стороне улицы целый день. Из нее, бесспорно, следят. Номер машины также может быть истолкован таким образом, будто цифры и буквы на нем образуют тайнопись. Заголовок в газете воспринимается как со