Необычайное происшествие с антикварной книгой 2 страница

Естественно, и в управлении по науке и технике проекту стали уделять меньше внимания. В частности, в целях экономии решили, что в зале вполне достаточно и одного инспектора — меня.

К тому времени на экскурсию в зал заходили лишь гулявшие неподалеку парочки да иногда родители приводили детей. Но теперь посетители бывали здесь не каждый день.

О странной девушке я почти не вспоминал.

И вот, как-то... В тот день с утра посетителей не было. Я сидел в маленькой кабинке рядом с капсулой и читал утренние газеты. Собственно, не читал, а просматривал. Эти свободные часы были самыми бестолковым, но приятным времяпрепровождением.

Вдруг я услышал шаги. Подняв голову, я увидел, что около капсулы стоит та самая девушка.

Солнце уже встало, но еще не налилось яркой краской. Его лучи, проникавшие с террасы, четко обрисовывали фигуру девушки. Помнится, она была в синем платье и в туфлях на толстой подошве, с круглыми носами.

Увидев выражение ее лица, я сразу вспомнил пятилетней давности встречу с ней. Потому что все было так же, как тогда. Девушка стояла перед капсулой, не шелохнувшись, с каким-то отрешенным выражением лица. Ее точеные черты выражали лишь горечь, печаль.

Прикрываясь газетой, я краем глаза взглянул на нее. Стройная фигура и поразительно красивые ноги вызвали во мне какой-то священный трепет.

Как быть? Завести с ней разговор?

Может, спросить: «Вы, кажется, уже бывали здесь?» Я колебался, не зная, как начать разговор. И так и не решился. Руки почему-то дрожали. Перелистывая газеты, я украдкой наблюдал за ней, стоявшей долго и неподвижно, вперив взгляд в капсулу.

Да, в тот момент мною овладело странное томление. Но четко осознал я это только на следующий день, когда она снова пришла. В той же одежде, что и накануне, в той же позе, с тем же выражением лица стояла она на том же месте.

Я не мог ни сидеть, ни стоять из-за охватившего меня непонятного беспокойства.

Все же мне удалось взять себя в руки; как бы ненароком я подошел к ней с намерением завязать разговор. Но получалось как-то неловко.

— До... доброе утро... — сутулясь, промямлил я, подавив тяжелый вздох.

Она слегка удивилась, но, в общем, кажется, поняла меня. «Надо сказать что-то еще, — лихорадочно подумал я. — Тогда ей придется поддержать разговор».

— Ммм... Мы уже встречались. Хотя вряд ли вы запомнили меня, что, впрочем, неудивительно. Впервые я видел вас, когда проект «Капсулы времени» только запустили. Вчера вы тоже весь день смотрели на... то есть, я хотел сказать, на капсулу. Вас так интересует наша капсула времени? Хотя, что странного? Всякое бывает. Некоторые, к примеру, обожают древнего силача Бэнкэя[57]или D51, а из автомобилей предпочитают только «фольксвагены», готовы глазеть на них дни напролет. По-разному бывает...

Я нес какой-то бессвязный, бессмысленный вздор. Она, улыбалась, слушая меня. Причем без всякой насмешки, которая частенько сопровождала меня по жизни.

— У вас хорошая память... — Вот то немногое, что она проговорила в ответ — медленно и очень тихо.

Я не мог не заметить, что ее улыбка омрачена какой-то тенью. Захотелось поднять ей настроение, и я предложил попить вместе чаю. Недалеко от капсулы был у меня собственный обеденный столик.

— Вы долго уже стоите, ноги, верно, устали. Может, присядем, чаю попьем? Впрочем, что я, у меня только кофе, да и то растворимый...

Я спешно принялся кипятить воду, расставил на столе чашки. И тут она нараспев произнесла:

— Я прихожу сюда вовсе не на капсулу смотреть. Разве дело в капсуле?

Я поднял голову, и мой взгляд натолкнулся на пустые, ничего не выражающие глаза юноши в кабине.

— Он ваш друг? Семьи у него, как я слышал, нет...

Я сам понимал двусмысленность своего вопроса.

В ответ она, обращаясь то ли ко мне, то ли к кому-то еще, прошептала:

— Меня... Аки бросил меня.

Стараясь скрыть свою заинтересованность, я все же спросил:

— Вы, значит, с ним, то есть с Аки, были...

— Извините, я так резко выразилась, но... но... иначе ведь не скажешь...

Эта фраза точно адресовалась мне. Мне захотелось как-нибудь незаметно сменить тему, и тут, как раз в подходящий момент, вскипела вода.

— Ну вот, кофе готов. Вы ведь выпьете со мной чашечку? — Я нарочно придал фразе утвердительную интонацию, потому что ужасно боялся, что она мне откажет.

Она кивнула, бросила взгляд на Аки, потом медленно опустилась в кресло.

— Пожалуйста, пейте, не стесняйтесь.

Пристально взглянув на меня, она заговорила с таким жаром, с таким напором, словно прорвало плотину:

— Аки... Забыл меня Аки... Он всегда улыбался, когда мы встречались. Глаза у него не были такими равнодушными, как сейчас. Аки... Он мечтал отправиться в будущее на машине времени... в капсуле... Потому все меньше думал обо мне, стал забывать. Я тоже хочу забыть тебя, Аки...

Ясно было, что сейчас разом вырвалось наружу то, что долго копилось в ее душе.

Разрыдавшись, она опустила голову на стол. Что-то белое и сверкающее скатилось с ее длинных пальцев. То была жемчужинка.

С каким-то неловким чувством я допил кофе. Не представляя себе, что делать, я уставился на укатившуюся под капсулу жемчужину.

До сих пор в мои обязанности входило: осмотр контрольно-измерительных приборов, наблюдение за поведением Аки и работа с посетителями. С того дня чаепития с девушкой вошли в плавный ритм моего распорядка.

Она стала приходить в зал с капсулой времени каждый день. Звали ее Миа.

— Так и зовите — просто Миа, — попросила она.

 

Приходила Миа всегда рано утром. Когда, проверив приборы, я возвращался в зал, она уже сидела на стуле напротив капсулы, напряженно всматриваясь в нее.

Потом я читал утренние газеты, а в дни, когда совсем не было посетителей, мы болтали о том о сем, о своем прошлом.

Одежду она всегда носила неброскую: белая блузка, синее платье; этот стиль подчеркивал ее душевную чистоту.

Бывало, даже если я ни о чем ее не спрашивал, она сама ненавязчиво затевала разговор.

С Аки, рассказывала Миа, она познакомилась на лекциях по французской литературе. Он был, видимо, не очень силен в ней и перед экзаменом попросил у Миа конспекты. Это и положило начало встречам. Я высказал предположение, что конспекты были только предлогом; в ответ она лишь печально улыбнулась.

Потом они с Аки несколько раз встречались вне университета, и в беседах все более узнавали друг друга. Так и подружились. Проводить вместе выходные дни стало для них делом обычным.

Вот что еще говорила она, вспоминая те времена:

— Потом мы встречались уже не только по воскресеньям, но просто, когда выдавалось свободное время. Разговоры наши не были серьезными, мы несли смешной вздор и много хохотали. Но меня не покидало смутное беспокойство. Без Аки мне становилось страшно. Возникало чувство тревоги, от которого я не могла избавиться.

Однажды, пока я сидела на лекции, Аки ждал меня в коридоре. Выхожу из аудитории и вижу: он стоит, облокотившись на подоконник, явно чем-то удрученный. Оказалось, простудился, температура поднялась до 39, но это я поняла только у него дома. Он сказал мне тогда: «Мне стало скучно, и я решил подождать тебя».

По выходным мы гуляли у пруда возле дома, где он снимал комнату. Даже рыбачили иногда. Чтобы купить удочку, он десять дней экономил на еде. Потом с этой удочкой мы отправились на рыбалку, но так ни одной рыбешки и не выловили.

А как-то в дождливый день мы, надев пальто с большими карманами, отправились в библиотеку и утащили оттуда журналы, где печатался наш любимый писатель.

Самое интересное было, когда, гуляя по улице, мы дурачились — делали вид, что ругаемся по-французски, а на самом деле выкрикивали всякие придуманные слова. Порой он вставлял английские словечки, а то и вовсе переходил на свой диалект; я громко хохотала. Аки начинал, как глухонемой, «разговаривать» руками, а я по-французски что-то спрашивала у него. Когда прохожие в изумлении останавливались, мы оба громко восклицали: «Сэ ля ви!» — и убегали...

Смешно, не правда ли? Но никто из нас так и не смог произнести фразу: «Люблю тебя». Странно, мы оба всячески старались подчеркнуть, что наши отношения — дружеские, не более того. Поэтому и развлекались так по-дурацки. Но я уверена: Аки знал, что я люблю его. Да и я чувствовала, что он тоже влюблен в меня...

— Выходит, он так и не признался в любви? — уточнил я.

После небольшой паузы она ответила:

— Признался. Мы даже помолвлены.

— Хм, странно. Почему же он в таком случае решился на «полет» в капсуле времени? Ведь он пребывал на вершине счастья. Вы же не думаете, что для него страсть к научным исследованиям оказалась сильнее любви? Конечно, нет, ведь такое утверждение — лицемерие. Я не прав? Были какие-то другие мотивы. Окажись я на его месте, ни за что бы...

И тут я запнулся. Миа хранила молчание. Глаза ее увлажнились, и мне стало ясно, что продолжать разговор нельзя. Снова повисло молчание.

— Не понимаю. Не понимаю, что за причины... Взгляните-ка на это.

Заговорив наконец, Миа протянула мне жемчужинку — ту самую, что я видел пару дней назад. Миллиметров пять в диаметре. Поразительно: почти прозрачная жемчужина сверкала всеми семью цветами радуги.

— Она была при вас и несколько дней назад, не так ли?

— Да, та самая. Подарок Аки. К помолвке он хотел подарить мне кольцо и спрашивал, какой камень соответствует моему знаку Зодиака, чтобы вставить в колечко именно этот камень. Я родилась в декабре, и мой камень — гранат. Но я сказала, что не очень люблю гранат, так что вообще лучше не надо гранатов, да и вообще ничего не надо дарить. Он ведь, хоть и не бедствовал, но не очень-то был обеспечен. В конце концов он подарил мне хранившуюся у него с детства жемчужинку. «Это — знак моей любви к тебе. Вот только... глянь, тут царапина. Но к свадьбе подарю тебе жемчужное кольцо, безо всяких изъянов. Просто жемчуг — без всяких бриллиантов. Ему нужна золотая оправа... Кстати, знаешь, что означает слово „жемчуг“? „Чистота, незапятнанность“. А может, у меня неладно со вкусом?..»

Я была рада и поблагодарила его, хотя, откровенно говоря, к жемчугу довольно равнодушна. Но ведь эта жемчужина была подарена при особых обстоятельствах... Я с ней никогда не расстаюсь. И если бы сейчас меня спросили, какие драгоценности я люблю, без колебаний назвала бы жемчуг.

На какое-то время грустная задумчивость покинула ее.

— Эта жемчужина в самом деле прекрасна, — сказал я совершенно искренне.

— Да, прекрасна. — Миа осторожно положила ее на стол. — Как вы думаете, Аки видит ее?

Эти слова снова привели меня в замешательство. Я вдруг почувствовал нечто вроде ревности к человеку, находившемуся в капсуле времени.

— Н-не уверен. Дело в том, что наши 24 часа, то есть наши сутки внутри капсулы — не более чем секунда. А значит, те несколько дней, что вы приходите сюда — для него всего лишь несколько секунд, думаю, они промелькнули, как кинокадр. Поэтому, чтоб сберечь зрение посланца в Будущее, за террасой высажено много вечнозеленых деревьев. Видите, сколько их там?

Она посмотрела вдаль на деревья, а потом тихо проговорила:

— Это очень грустно... Аки словно кино смотрит, а мы вроде бы комедию разыгрываем. Нехорошо, правда?.. А голоса? Голоса он слышит?

— Он их воспринимает как ультразвук. Потому что плотность волн высокая. Нет, звуков он совсем не слышит, потому что капсула специально сконструирована так, чтобы в нее не проникали звуки. Это было бы слишком опасно для него.

Я попытался было объяснить ей, почему именно, но она огорченно перебила меня:

— Вот как...

Стало ясно, что продолжать не стоит. Разговор снова не клеился.

Неожиданно для самого себя я пробормотал: «Жем-чуг...». Миа, кокетливо посмеиваясь, взяла со стола жемчужину и снова принялась разглядывать ее.

— А могу ли я утверждать, что действительно любила Аки? Может, сама и оставила его...

 

Пишу, и даже представить себе не могу, что прошло с тех пор несколько десятков лет. Ощущение такое, будто описываемые события происходили два-три года назад. А в самом деле, как давно это было?

На щеках Аки появилась легкая щетина — как бывает к вечеру, когда побреешься с утра. Да, много времени прошло. У меня ухудшился слух, и я все чаще ощущаю свой возраст. Что же касается Миа, то ее, пожалуй, состарило не столько время, сколько душевное страдание. Кожа огрубела; кажется, проведи по ней рукой — почувствуешь шероховатость. Только глаза, как прежде, сияют блеском. Печальным.

— Наверное, Аки совсем забыл меня. Мозги его забиты только теорией, связанной с капсулой времени, да тем, что вложили в его голову перед «полетом». «Ну, началось», — подумал я и снова углубился в газеты, сделав вид, что ничего не слышал.

— Ты говорил, что исследовательская страсть, якобы обуревавшая Аки, — не более чем лицемерие. Я тоже так считаю. Неужели он в самом деле решил оставаться в этой капсуле до появления настоящей машины времени?

Я по-прежнему хранил молчание.

Какое-то время Миа сидела молча, задумавшись. А потом сказала:

— Нет, настоящую машину времени не изобретут... Если б ее изобрели, он обязательно вернулся бы в наше время. Сейчас, сюда, где существую я. Конечно, если в самом деле любил меня. А ведь до сих пор не вернулся. Выходит, и не любил меня. Верно? Если он и вправду не любил меня, то... Ах, как я была бы несчастна! Скажи, а можно как-нибудь точно узнать, любил ли меня Аки?

— Сложный вопрос...

Я с трудом нашел, что сказать, потому что меня самого обуревали сложные чувства. Поэтому я еще раз повторил: «Да... Сложный вопрос», и снова сделал вид, что углубился в раздумья.

Миа сидела за столом, подперев щеку рукой, а потом по привычке выпрямилась и достала жемчужину.

— Эта жемчужина — все, что оставил мне Аки. Мое единственное желание — понять его душу. Но я знаю, все, что я ни сделаю, непостижимо для Аки. От этого мне очень грустно.

— Увы, с ним невозможно вступить в контакт. Очень жаль... То, что я скажу сейчас — всего лишь шальная мысль. Раз уж Аки не дает тебе покоя, может, стоило бы построить еще одну капсулу и отправить в ней тебя?

— Я раньше тоже думала об этом. Но, во-первых, мне казалось, что он скоро «вернется» в настоящей машине времени из Будущего, а к тому же, когда эта мысль пришла мне в голову, я была уже старше его.

— Тут уж ничего не поделаешь...

— Иногда вспоминаются строки его любимого Аполлинера:

 

Ночь приближается, пробил час.

Я остался, а день угас[58].

 

Это кажется, строки из «Моста Мирабо».

Особо не вслушиваясь в слова Миа, я кивнул в знак согласия, а сам снова принялся перелистывать газеты.

— Может, он забыл меня... Фактор физического времени, замедление процессов метаболизма... Но если психика, мировосприятие остались прежними, то выходит, что он меня все же забыл!

Было ясно, что она постарела. Раз физическое тело Аки живет в замедленном темпе, значит, и мысли его меняются столь же медленно! Не понимать таких элементарных вещей! Естественно, если физиологические процессы в человеческом организме замедляются, то и мыслительный процесс тоже, поскольку мозг — часть организма. Поглупела Миа, туго стала соображать. «Ай, ерунда все это», — подумал я, но вслух ничего не сказал. Миа стала жуткой болтушкой и трещала без умолку.

— Это было где-то на севере Европы... Между торосами обнаружили труп мальчика. Никто ничего не знал о пропавшем когда-то ребенке, просто не за что было зацепиться. И тут нашелся старик. Увидев тело, он бросился на землю в рыданиях. «Братец! Братец мой!» — вопил он. Старик был совсем маленьким мальчиком, когда пропал его старший брат. Оказалось, тот провалился в расщелину во льдах, тело замерзло и сохранилось. И вот, спустя десятилетия братья встретились. Правда, напоминает нашу ситуацию?

В голосе Миа ощущалась ирония. Я тоже был настроен весьма иронично. Насвистывая песню Сэнди Дэни «WHO KNOWS WHERE THE TIME GOES?»[59], я поглядывал на Аки. Взгляд его, как всегда, был отрешенным.

 

Когда я гляжу на него, я всегда думаю: «Да... Время бежит, и все в этом мире меняется. Взять, к примеру, этот зал. В нем переменилось все, не изменился только сам Аки. Даже металл на корпусе капсулы утратил былой блеск. Его можно вернуть, натерев воском, но заняться этим некому. Интересно, кто, кроме меня, ещё помнит об этом проекте?

Правда, нельзя сказать, что сюда абсолютно никто не приходит. Однако интересуются теперь больше Миа. Один телевизионный продюсер вызвал во мне жуткую антипатию. Мне очень не хотелось, чтобы до Миа дошло его откровенное пренебрежение к Аки. Как-то, поглядывая на Аки, этот подонок сказал:

— Он чем-то сродни рекламному щиту. Откуда на него ни посмотри, все равно кажется, будто он пялится именно на тебя.

Потом продюсер медленно перевел на Миа ехидный взгляд:

— О! Это ты? Та самая...

Та самая?!.. Да как он смеет? Видимо, этот шут гороховый от кого-то прослышал про Миа. Он с притворным восхищением развел руками:

— Да-да-да! Вы нынче известный человек! Весьма! Весьма!..

При этом он явно не сомневался, что шутка ему удалась.

Затем, медленно скрестив руки на груди, он изобразил раздумье и вдруг изрек:

— Нет, не получится Изобразительный ряд зрителям не понравится. Будь Миа собакой или кошкой, то получился бы современный вариант «верного Хатико»[60], трогательный римэйк в жанре документального кино... Н-да, и все же я, пожалуй, включу это в план, а там посмотрим...

 

Миа молчала. Будто не слышала.

— Будь она моложе, можно было бы поставить о ней мюзикл на телевидении. — Продюсер гадко подмигнул мне, пробурчав что-то вроде «А эта мумия в капсуле злобно таращится на нас!» — и чуть не бегом покинул зал.

Зачем он вообще приходил? Я ужасно разозлился. Не столько на продюсера, сколько на Аки, который довел Миа до такого состояния.

 

Однажды совсем уже дряхлая Миа сказала, будто предчувствуя что-то:

— Когда я умру... жемчужину оставлю тебе. Распоряжайся ею, как сочтешь нужным. Чувствую, она мне больше не понадобится.

Я удивленно посмотрел на Миа, а она между тем с легким изяществом подала ее мне:

— Хочу попросить тебя... все, что у меня есть, передай какой-нибудь благотворительной организации. Понимаю, это лишние хлопоты. Ты уж прости.

Я кивнул.

Неужто человек действительно предчувствует свою смерть? Не могу поверить в это, но она и вправду готовилась к ней подобно ласточке из сказки Оскара Уайльда «Счастливый принц».

Миа пришла на третий день после этого разговора, но все время молчала. Только раз разомкнула губы:

— Помнит ли меня еще Аки?

Я смолчал. Сделал вид, что туговат на ухо. Потому что знал: скажи я что-нибудь в ответ, ее потом не унять.

Миа долго сидела не шевелясь.

— Аки, наверное, и не понимал, что я часто бывала тут. На что вообще ушла моя жизнь?.. И еще... И еще я должна принести тебе свои извинения. Прости меня, пожалуйста. Я доставила тебе столько хлопот...

Ее слова поразили меня. Оттого, что она произнесла это, сидя около Аки, у меня запылало лицо, хотя за долгую жизнь мне немало пришлось пережить.

Солнце уходило все дальше на запад. Я тихо окликнул ее.

— Миа!

Она спала. Так, во всяком случае, мне показалось.

— Миа! — снова позвал я ее.

Она шевельнулась, а потом ее обмякшее тело с глухим стуком рухнуло на мраморный пол.

 

Она была мертва. Так и ушла в небытие, прожив жизнь, в которой ей не на кого было опереться.

Глухой стук при падении Миа странным образом врезался мне в память.

О жемчужине, о том, как распорядиться ею, я и не думал.

 

Историю жизни Миа — в пределах того, что мне было известно — я намеревался изложить максимально объективно. Но порой мне кажется, что повествование получилось слишком коротким, многое осталось невысказанным, а порой — что я слишком многословен. И все же, прежде чем закончить, я непременно должен рассказать об одном эпизоде, происшедшем уже после смерти Миа.

Особых изменений в моей жизни не происходило; смерть Миа не явилась для меня невосполнимой потерей, дни проходили один за другим — как прежде.

Тем не менее время от времени в голове внезапно начинали роиться воспоминания о нашей первой встрече, о многом другом.

Да... Молод я был... Мой взгляд невольно переносился на Аки. Наверняка вся жизнь Миа пронеслась перед его глазами буквально за несколько часов. Понимала ли это Миа? Вряд ли. Да и какое это имеет значение? Она была возлюбленной Аки, чего я-то переживаю?

— Папа! — прозвучало у самого моего уха.

Н-да... Вот и реакция у меня стала заторможенная.

— Давно не виделись, папа!

Кто бы это мог быть?

— А-а! — удивленно проговорил я, когда, наконец, сообразил, что меня пришли навестить сын с женой и внучкой.

— Ну, как ты? Здоров? Слушай, отец, может, бросишь уже работать? Уходи на покой, пришла пора нам о тебе позаботиться. По-моему, ты давно отработал свое. Кстати, отец, мы ведь, кажется, сообщали телепочтой, что приезжаем сегодня.

Они, похоже, действительно решили избавить меня от житейских хлопот. Сын (он у меня инженер) смуглыми руками обнимает внучку и улыбается.

— Мики, ты ведь впервые видишь дедушку. А ну, поздоровайся как следует! — ласково заметила мать.

Внучка, молча улыбаясь, мило склонила головку.

— Да, папа, я тоже думаю, что вам пора уйти на отдых, — говорит невестка.

Хорошая жена, для моего сына даже слишком хороша. Всегда улыбчива. Думаю, они прекрасно ладят друг с другом.

— Спасибо, рад слышать это, благодарю за внимание. Но что касается ухода с работы...

Мне и в голову не приходила мысль когда-нибудь покинуть это место у капсулы времени. Мне хотелось тихо умереть перед ней, как Миа.

— Пусти меня, на руках неудобно. — Внучка спрыгнула на пол и с любопытством, круглыми глазами, оглядела зал.

Сын, улыбаясь, сказал:

— На мать похожа, правда, папа?

Я кивнул. Внучке было интересно абсолютно все. Этакий сгусток любопытства. Она ни минуты не могла устоять на месте.

— Ты, Мики, тут впервые, и тебе все кажется необычным, да? — спросил я ее.

Сын, вероятно, решил, что девочка мешает мне работать.

— Ну что ж, пойдем-ка, Мики. Оставь ее здесь — глядишь, накуролесит...

— Да вы не торопитесь, ведь только что пришли.

Сын объяснил, что им пора — дела ждут.

— Идем, Мики, — позвал он девочку.

Но ей совсем не хотелось уходить:

— Не-а, хочу еще немного поиграть здесь. Столько всего интересного!

Сын взглянул на меня, виновато улыбаясь: «Прости, ничего не поделаешь...»

— Пусть еще побудет тут, заберете на обратном пути, — сказал я.

— Спасибо, отец, — поблагодарили сын с невесткой и удалились.

Как только мы оказались одни, Мики совсем перестала стесняться:

— Деда, а это что?

Объектом ее интереса стала конечно же капсула.

Не успел я, подбирая простые слова, вкратце объяснить ей, что это такое, как ее внимание переключилось на другой предмет.

— А эта красивая штучка? Дедушка, скажи, что это? — Она успела уже взобраться на стол. — Ну, дед, что это?

То была жемчужинка, так и остававшаяся на столе после кончины Миа.

«Хм, оказывается, так и лежит тут... Что мне с ней делать?»

 

— А-а, это называется «жемчуг». Красивая штука правда?

В подробности я вдаваться не стал. Положил жемчужинку ей в ладошку, чем, кажется, очень ее обрадовал. Несколько раз напевно произнеся «жем-чуг, жем-чуг», Мики принялась рассматривать его.

«Эх, кабы я мог по крайней мере дать знать Аки, что Миа всю жизнь не переставала думать о нем... Она так настрадалась!.. И как печально, что судьба ничем не наградила ее за эти страдания...» — так думал я и кивал головой в подтверждение своих мыслей.

«Вообще-то жемчужина принадлежала Аки; вероятно, я должен хранить ее до момента, когда он покинет капсулу времени. Постой-постой... Я же все время держал ее тут и, может быть, Аки хоть несколько секунд видел ее».

Но все же уверенности в этом не было. Ах, если бы Аки мог хоть как-то дать понять, что видел жемчужину, ну хоть какой-нибудь знак... «...И все-таки, любил ли Аки Миа? Если нет, то зачем она вообще жила на этом свете? Ох, как все это грустно!.. Беспредельно печально...»

И в этот момент я принял решение подарить жемчужинку Мики.

— Мики, если жемчужина так уж тебе нравится, дарю. Только попроси отца, чтоб заказал золотую оправу, и тогда у тебя будет замечательное колечко.

До чего ж обрадовалась Мики подарку!

— Спасибо! Я так рада! Никогда, никогда не расстанусь с жемчужинкой. Буду очень, очень беречь ее. Ни за что не потеряю. В самом деле, дедушка. Не сдержу слова — можешь сделать со мной что хочешь!

Я улыбнулся. Пожалуй, Миа согласилась бы с таким моим решением.

Старикам свойственно вспоминать свое прошлое, вот и меня, как только я выпустил из рук жемчужину, переполнили воспоминания о разговорах с Миа.

«Если бы сейчас меня спросили, какие драгоценности я люблю, без колебаний назвала бы жемчуг...»

«Я прихожу сюда вовсе не на капсулу смотреть. Разве дело в капсуле?..»

«На что вообще ушла моя жизнь? Прости, пожалуйста, меня. Я доставила тебе столько хлопот...»

Должна просить прощения.

Должна просить прощения.

Должна просить прощения.

Должна просить прощения.

Должна просить прощения.

Должна просить прощения.

 

Стук тела, падающего на пол...

 

— Жемчужинка... Жемчужинка!..

Голос Мики, наконец, вернул меня в реальность. Указывая на жемчужину в ладони внучки, я тихо спросил:

— Ну что там с твоей жемчужинкой?

— Да нет, дед! — замотала головой внучка. — Вон там тоже жемчужина! Я правду говорю. Точно такая же!

Мики показывала пальчиком на капсулу времени.

— Я ведь только что объяснил тебе: это капсула времени...

— Да, я поняла. Но там внутри жемчужинка! Ну сам посмотри. Дедушка! Ну посмотри же!

Мы подошли к капсуле, и Мики радостно воскликнула:

— Ну! Вон она!

В самом деле, там была жемчужина. Прозрачная жемчужина, ярко сверкавшая на солнце. Сантиметрах в десяти над ступнями Аки плыла в воздухе жемчужинка. И видно было, что она медленно-медленно опускайся вниз.

— Дедушка, ведь правда это жемчужина? — продолжала допытываться девочка.

«Значит, он все-таки видел Миа. Нет, он всегда ее любил... Вот что он хочет сказать».

В груди у меня будто оборвалось что-то, я мог лишь тихонько покачать головой.

— Я же говорила: жемчужина там! Ну, дедушка, разглядел?

С трудом, хриплым голосом я ответил:

— Да, там жемчужина. Жемчужинка для твоей бабушки.

«Сколько лет будет Мики, когда посланец выйдет из капсулы? Надо полагать, пара десятков лет пройдет. Конечно же меня в живых уже не будет. То будет время Мики и ее сверстников. Но не в этом дело. Я понял главное: Аки действительно любил Миа.

— Какая красивая! Да, дедушка?

В лице внучки будто бы на мгновение появлялись и исчезали черты Миа.

Блистая всеми цветами радуги, жемчужина, падая, казалось, оставляла после себя другие жемчужинки.

Лицо Аки искривилось, он пытался широко раскрыть рот.

Первая жемчужина достигла края капсулы и вместе с другими, парившими выше, образовала диадему.

То была жемчужина, которую Аки взял с собой в капсулу. Жемчужинка для Миа!

— Красотища какая! — воскликнула внучка.

Да... И я так думаю.

 

Юко Ямао.

Перспектива

 

[61]

Здесь приводятся фрагменты неоконченной повести. Она состоит из нескольких коротких глав и не имеет четкой композиции. Некоторые предполагавшиеся главы пропущены. Завершенная повесть должна назваться «Перспектива» — так сказал мне как-то человек, являющийся ее Автором.

Впрочем, я мало что знаю об этом человеке. Раз в неделю я встречалась и говорила с ним, но продолжалось это всего-навсего около месяца, да и темы наших бесед всегда ограничивались повестью, которую он тогда писал (мне от начала и до конца отводилась только роль слушательницы). Я не знаю ни его настоящего имени, ни адреса, не знаю, был ли он профессиональным писателем. Словом, этот человек существовал для меня только как Автор повести, и никак иначе.

Возможно, такое утверждение покажется банальностью, но эта рукопись как бы и есть его лицо.

 

«Колбасная Вселенная» (так назвали этот мир его обитатели) существует внутри цилиндрической башни, у которой нет ни дна, ни макушки. Внутри башня полая, на ее стенах расположено бесчисленное количество кольцеобразных галерей, которые повторяются через определенные промежутки по всей высоте башни. Все галереи имеют совершенно одинаковое устройство, так что, сколько ни изучай башню, сверху вниз или снизу вверх, не найдешь между ними ни малейшего различия.

 

И галереи, и внутренняя стена башни (т.е. Вселенной) сложены из стертого временем темно-серого камня. В каждой из галерей живет около ста человек, которые всю свою жизнь проводят в этой каменной Вселенной. Галереи сообщаются между собой веревочными лестницами, переброшенными через перила, но лестницы, — их долгие годы никто не чинил — местами прогнили, так что обитатели разных галерей практически не поддерживают связей друг с другом.