Конец русского рок-н-ролла 3 страница

Практически под самый Новый Год ко мне в гости из Сибири неожиданно приехал одноклассник, один из моих лучших школьных товарищей, худой очкарик и редкий циник Володя. Он прилетел на авиалайнере Нижневартовск-Одесса не один, а с большим полиэтиленовым пакетом, плотно набитым отменной травой. Еще он вёз самолетом из Нижневартовска много пачек папирос БЕЛОМОРКАНАЛ. Этот, по сути своей, абсолютно героический поступок в наши дни попросту невозможен, ибо в те времена ни один таможенник не смог бы себе представить самой мысли о подобном подвиге молодого человека очень интеллигентного вида, в очках и костюме с галстуком. Сейчас я бы никому не рекомендовал сей подвиг повторять. Короче, две с половиной недели регулярных шаманских практик сделали меня большим поклонником творчества Джима Моррисона и группы "Pink Floyd". Это была уже далеко не попса. Говорили мы сплошь о вещах значительных и позитивных — о смысле жизни, Боге, женщинах. Поскольку познал я их на полгода позже, нежели переживания начинающего наркомана. И ещё — о судьбе военного летчика Мересьева, героя "Повести о настощем человеке". Под траву мы долго спорили о том, чем все-таки питался летчик, когда полз к своим. Как большой знаток молдавской кухни, мой друг был твердо уверен, что жизнь героическому пилоту спасла брынза. Вероятно, летчик регулярно снимал не слабый урожай брынзы у себя под крайней плотью. И именно эта самая брынза спасла ему жизнь в холодном лесу.

1 января мы удолбались так, что я познакомился с Высшими Сущностями. И в момент первого духовного контакта с ними раздался чудовищный звонок в дверь — то дети пришли петь колядные песни. Я дал им 10 рублей и попросил насыпать побольше риса. В результате они засыпали спящего друга так, что напихали ему полный рот. Стоил он недорого, а мой друг чуть не подавился сырой рисовой крупой, и чудом остался жив. Рис мы выметали изо всех щелей целую неделю. Недокуренную марихуану запасливый Володя увёз тем же авиарейсом, обратно в свой город Нижневартовск. А я вскоре нашел в Днестровске новых друзей, которые превратили мою квартиру в притон курителей марихуаны, анаши и гашиша. Мой школьный друг не так давно закончил юрфак Тюменского университета, и работает себе где-то в российской прокуратуре.

Весной 1992 года я ушел с работы, поскольку после отпуска цен зарплаты стало хватать только на скромные обеды. Пора проявить смекалку, подумал я, набил сумки тапочками, молдавским коньяком, еще какой-то чепухой — и поехал в Брянск. Продав там по быстрому свой незамысловатый товар, набил целые сумки болгарскими сигаретами, детскими игрушками и кепочками, поехал обратно. Доход от нехитрого бизнеса превышал размер зарплаты на предыдущей работе ровно в 10 раз.

Игорь отговорил меня записываться добровольцем на войну, поскольку пушечного мяса хватало и без меня, а вот обладатели остродефицитных военных профессий — механики-водители и т. д. в большинстве своем бежали от повесток. В Приднестровье в то лето наехала масса добровольцев со всех просторов бывшего СССР — казаки, патриоты всех мастей, кого здесь только не было. Так что, поскольку все коммерческие торговые точки на время войны были закрыты для предотвращения мародерства, я временно остался без источника дохода, и все свое свободное время проводил в изучении поз классической Кама сутры. В условиях жесткого безденежья и нерегулярного питания я радикально похудел, и даже достиг некоторого просветления — долгие медитативные практики и всевозможные магические опыты, работа с энергиями и половыми сущностями, а так же поиски ключей к сновидениям превратили меня в человека с тотальным отсутствием рационального сознания. Внешне я был похож на странствующего отшельника. Мной управляла чистая интуиция, и она четко указывала, что уже следующей зимой меня здесь не будет.

В конце июня очередные переговоры с Молдовой закончились вторжением в город Бендеры войск республики Молдова. Погибло очень много гражданских лиц, и эти события переломили ход войны. Короткое ужесточение привлекло внимание России. Возникла опасность перехода под юрисдикцию Приднестровья всей 14 армии, и московские безумцы, молчавшие столько бесценного времени, вмешались. Сначала выступил Руцкой, затем приехал Лебедь. После его грозных и очень резких заявлений, Кишиневские политики окончательно потеряли желание отправлять на верную смерть своих граждан. Пришел долгожданный мир. Приднестровье по сути своей стало русским анклавом на Балканском направлении. Только сама Россия год от года утрачивает свои интересы в этом регионе, и никто уже не верит в возвращение старых советских времен, когда Днестровск все три летних месяца заселялся бледно-синими от голода и холода отдыхающими из областных центров центральной полосы России. Когда каждое койко-место стоило 10 рублей, а в молдавских селах в каждой семье было 2 автомобиля — отца и сына, и каждый сезон отправлялись несколько фур на Мурманск, Ленинград и Брянск — с дешевыми молдавскими фруктами.

Проклятая война потрясает своей чудовищной магией. Мой добродушный отчим, еще со времен очень развитого социализма, имел в Днестровске репутацию ильфопетровского персонажа — подпольного миллионера Корейко. Только без миллиона. Папик обладал загорелой лысиной, умным видом, маленьким ростом и быстро бегающими, бесконечно расширенными от коньяка зрачками. Прямо накануне боев в Бендерах, папик безнадежно вляпался в историю с бартерными махинациями мебелью. Уведенные «налево» после очередной рокировки шила и мыла, какие-то две несчастные стенки местного производства всплыли. Погорел один из партнеров. Папика немедленно заложили, и органы начали раскручивать всю цепочку. В связи с чем и папику, и моей маман немедленно начали активно отравлять жизнь следователи ОБХС. Дома шли обыски, маму усиленно допрашивали несколько раз подряд, приезжая прямо в Днестровск. Колесо правосудия степенно и уверенно вращалось, словно по мотивам произведений Кафки. Вплоть до самого что ни на есть, натуральным образом грянувшего, вторжения в Бендеры молдавской бронетехники. Тяжелая артиллерия Молдовы первым делом вдарила по зданию Бендерской прокуратуры, которое тут же рухнуло и загорелось, освободив отчима от дальнейших неприятностей. В 1992 году моего несчастного папика за две мебельные стенки наверняка могли посадить. В наше время приднестровские правители, особо не морщась и не скромничая, крадут у населения непризнанной республики дорогостоящие предприятия и целые отрасли экономики. Старая истина — красть следует желательно целый завод или электростанцию… Тогда уж точно никто не побеспокоит. Побоятся. А в те далекие времена, никто кроме директоров и министров не думал о крупной собственности — из-за неё развязали войну. И первой войну начала, как и следовало ожидать, борзеющая Молдова.

Природный идиотизм населению иногда очень дорого обходится. Вряд ли жители Молдовы, которые в количестве 2 миллионов человек разлетелись по всему миру, верят теперь в свою национальную исключительность и считают русских и евреев оккупантами. Последние годы они сами «оккупируют» все более-менее развитые страны. Жители Молдовы тонут в самодельных лодках у берегов Италии, превращаются в льдины на горных перевалах Альп, умирают от передозировки в Стамбульских борделях, мерзнут в не отапливаемых вагончиках строек Подмосковья. И многие теперь с ностальгией вспоминают старый добрый совок, в котором Молдавия всегда имела одно из первых мест по уровню жизни, медицине и всему остальному.

Сразу же после окончания боевых действий на руках у населения ПМР оказалась масса стреляющих и взрывающихся вещей. Гранаты кидали на дискотеках и во дворах. Люди очень не хотели сдавать оружие. Молодежь пошла в уличные банды. Еще несколько лет понадобилось новой власти для наведения более-менее ощутимого порядка. Порядок наступил после того, как часть бандитов убили, а другую, более сознательную и продуманную часть, взяли на работу. У меня, как и у многих других моих сверстников, встал вопрос выбора — идти в уличную банду или уезжать учиться в Россию. Идти в банду было перспективно. Можно было поехать в Болгарию, вымогать деньги у советских челночников и продавать в рабство кишиневских путан. Но я все же, хорошенько подумав, решил, что нужно учиться. Мои друзья все же создали приличную банду. Сначала украли девочку у тетки, поработавшей в Германии, и потребовали у нее 15 тысяч долларов. После передачи денег лидер банды выстрелил вслед уходящей тетке из гранатомета, но «Муха» дала осечку, а из пистолета он не попал. Сентиментальный и добрый друг моего детства, который «охранял» украденную девочку в одном из сельских подвалов, влюбился в нее, но она не ответила взаимностью, и он, впав в глубокую депрессию, отпустил пленницу домой.

Затем они начали угрожать по телефону местному предпринимателю. Тот вызывал сына, уже несколько лет прятавшегося в Стамбуле. Сын собрал своих друзей, купил определитель номера и вычислил преступников. Милицию попросили не вмешиваться. Всех, кто оказался на месте, в том самом подъезде, на лестничной площадке которого ребята кидали концы на чужую телефонную линию, очень сильно и долго били. Только лидер, Виталик, сумел скрыться. С последними 10 долларами в кармане, он удрал в Иностранный Легион, много лет давил бронетехникой негров в Африке, а сейчас, по некоторым данным, стал обеспеченным и уважаемым гражданином Франции.

 

Страна Москва

 

На самом-то деле, изначально в Москву никто не собирался. Я хотел поступить в "Украинский Гарвард". Так называлась Академия Менеджмента в г. Славянске. Родители пообещали оплатить год обучения в любом ВУЗе, лишь бы я свалил на фиг из Днестровска и перестал отравлять им жизнь своими, порочащими благородное семейство, связями.

В Славянск я приехал в середине сентября, когда учеба уже началась. Однако, был конец дня пятницы, и администрация заведения была закрыта. Я нашел колхозный отель — сырой гадюшник для ночевки, принялся гулять по городу и знакомиться с достопримечательностями. Приятный городок, что говорить. Особенно понравилась ряженка на рынке, домашнего приготовления. Я даже нашел работу на первое время — автослесарем грузовых автомобилей. "По специальности", — подумал тогда я. Однако, знакомства со студентами, студентками и их родителями, до которых я дорывался прямо на улице, как большой знаток сектантских практик и разных маркетинговых фишек, развернули ситуацию в обратную сторону. Народ просветил, что учиться тяжело, и надо жить, как в Гарварде, всегда в их загородном пансионате — целыми днями учить англицкую мову и прочие науки для будущих миллионеров, при этом плата за обучение будет обязательно повышаться. Короче, не по Сеньке шапка.

Обломанный, я, однако, добросовестно дождался понедельника, заявился в администрацию заведения, чтобы посмотреть на ректора — Поддубного. Круглолицый мужик с огромными бицепсами пожал руку и улыбнулся так, как умеют улыбаться, наверное, только американские миссионеры с обложки журнала "Сторожевая Башня".

— Здоровеньки булы, будущие менеджеры! — белозубо отрыгнул Поддубный.

— Пошел ты в жопу, — подумал, улыбаясь, я. Пожал ему руку и ушел.

На вокзале билетов на Москву не было, пустили до Харькова за мелкий прайс, без билета. Познакомился с каким-то бывшим студентом, который предложил показать мне Харьков. Я, конечно, с радостью сошел вместе с ним на перрон. Все равно, подумал, больших денег у меня с собой нету, и спешить тоже некуда. Незнакомец показал несколько центральных улиц, покатал на метро, накормил в кафе и вписал, то бишь, оставил на ночлежку, в своей бывшей теперь уже студенческой общаге. Харьков запомнился серыми каменными стенами домов в центре. Строго и величественно. Еще там было очень много лотков с книгами. Мне очень хотелось купить Блаватскую, но было жалко денег. Всё, что привлекает внимание паранормальных личностей, стоит больших денег. Психи денег не жалеют. Второй раз в жизни я побываю там в 2000 году, в клубе любителей русского рока у меня будет совместный концерт с Сашей Непомнящим, один из последних моих концертов. Устраивал все это очень добрый рокенролльный человек, из местных. Был полный зал, и кое-кто даже помнил наизусть мои тексты. Я еще, помнится, спел там напоследок песню на стихи неизвестного автора. Абсолютно левую песню, из Днестровска:

 

Выбор большой — кирка, лопата

Можно с углём корзины

Супермашины спешат куда-то

В рекламах все магазины

Свободные дети свободного мира

Свободны от крова, от пищи

Дети Бразилии, дети Каира

Тысячи, тысячи, тысячи…

 

Утром Незнакомец проводил меня на вокзал, добавил денег на билет до Москвы, и поехал по своим делам. Я был счастлив, и ехал в Москву в купе, как самый везучий из всех рыжих приднестровцев. Посреди дня проездом станция Курск. Моросила дрянь, на перроне стоят лужи и серое небо. Сыро и неуютно. Парень из соседнего купе выбежал купить жратвы. Наверное, долго стоял в очереди. Поэтому бежал за поездом и как-то нелепо прыгнул на подножку. Худой и неуклюжий каким-то диким образом соскользнул по мокрому, и его разрезало круглым огромным лезвием колеса. Поезд задержали на час. Пришли менты. Собрали на носилки куски разрезанного человека, накрыли чем-то серым и унесли. Прескверная примета, подумал я.

Поезд приехал в столицу нашей родины в 23 часа. Доехал я до какой-то станции метро, где, по сценарию, должна была находиться недорогая гостиница. Вышел, огляделся — темно, все в кожаных куртках, кругом огни… Стало неуютно, я немного испугался. "Ну куда, думаю я, пойду по ночи, вдруг кто-нибудь убьёт…" И поехал на знакомое с детства место. На Киевский вокзал. "Утром проясним ситуацию".

На вокзале было полно народу. Я просидел в тотальном дискомфорте всю ночь, и под утро у меня случилось в Москве первое знакомство. Парень с бородкой принялся меня лечить на тему того, как он умудрился обрести собственное счастье. Мы долго очень увлеченно беседовали, и он всё рассказывал про большие изменения в своей жизни и про Деву Марию. Как выяснилось позже, речь шла о Марии Дэви Христос, поклонники которой пытались покончить с собой несколько лет спустя в Софийском Соборе Киева. Такое вот мое первое знакомство в столице. А почему могло быть иначе?

Пришло утро, и я поехал искать институт, о котором прочел в одной из федеральных газет. Нашел, и стало сразу ясно, что это кидалово. Офис размещался в детском садике. В Москве было холодно и сыро. Промокшие ноги я завернул в полиэтиленовые пакеты, и в таком виде засунул их в рваные аляпистые красные кроссовки. Да, думаю, видок у меня был еще тот. Докопался в подземном переходе на Лубянке до хиппи. Хиппи мурлыкал под гитарку БГ. Народ шел мимо. Я проорал немного песен разных, раннего Шевчука в основном, накидали червонцев. Брать не стал. Совестно стало, я ж не хиппи, чтоб побираться. Хиппи сказал, что в случае острого финансового кризиса я смогу здесь заработать на продукты первой необходимости — то есть на пельмени, траву и портвейн. Я поблагодарил за консультацию и свалил.

Захотелось есть. Финансы были на исходе. На метро Перово захожу в какой-то гадюшник, кругом рыгают благородные посетители, курят, много пьют и заказывают жирную горячую пищу. Беру меню. Там всё жутко дорого. Заказываю себе суп и чай. Напротив садится молодая москвичка и начинает, презрительно глядя мне в тарелку, есть расстегаи, и там еще что-то, мясное. Проглотив слюну, я поехал на вокзал, спать.

На следующий день я решил все проблемы — нашел ВУЗ за городом, в Салтыковке. Купил билет до Тирасполя и отбил поездку. Плюс прибыль. Это всегда очень важная часть программы. Найти тему. Темой оказались значки с западными рок-группами. Я скупил в четырех отделах ГУМа все. Получилось просто здорово. Спустя две недели в моих значках щеголял весь Днестровск. Если есть тщеславие, то это именно оно.

А по окончании серьезной темы возникло непреодолимое желание — помыть руки и рожу. Горячей водой. Поскольку Москвы я не знал, и про то, что есть, есть в Москве сеть бесплатных туалетов Макдонадьдс — стало известно много позже, я решил сходить в балет. В Кремле давали "Лебединое озеро". Купил билет. Боже, какой там был сортир! И главное, горячей воды там было ну просто залейся! А в промежутке между первым и вторым действием на сцену вывели… Веронику Кастро. Вот так, ни с того ни с сего. Ни к селу, ни к городу. Зал захлебнулся аплодисментами. Дикой Розе повязали русский национальный платок и долго говорили хвалебные речи. Мой народ был просто счастлив такому, не весть откуда свалившемуся прямо на голову, чуду. Роза была в не меньшем восторге. Балет больше как-то не пошел, не попёр, не покатил. Всё сломалось. Сложно представить, кому в голову пришла столь гениальная идея. Затмить балет Розой. Думаю, Роза могла бы сломать не только балет — она могла немедленно учинить тут же, в Кремле, восстание за права Диких Роз, и никто бы сей порыв народных масс, в жизни не остановил!

В ноябре начался первый учебный год. Я приехал в заваленную снегом Салтыковку, и, докопавшись на улице до каких-то людей, нашел себе жилье. С первого, можно сказать, раза. Жильем была веранда ветхого дома с газовым отоплением. Сдали мне его за абсолютно смешные деньги, люди были заинтересованы в том, чтоб зимой дом не пустовал и топился хоть изредка. Никакого барства. Сбоку в стене дома отсутствовало бревно, вода и прочие удобства были на улице, однако, я был счастлив. Я жил в тридцати минутах от столицы, и все свободное время шлялся по Москве в разных направлениях, легко заметив, что, перепутав какой-либо транспортный маршрут, всегда теряешь не меньше часа. Однако, найти работу оказалось не так уж и просто. Достаточно быстро кончились деньги, я дал объявление в газету о поиске работы, на последние купил четыре мясорубки и уехал в Днестровск. К Новому Году была найдена просто шикарная тема — в поселке начисто отсутствовали детские игрушки, и я немедленно с двумя баулами и рюкзаком поехал в Брянск. Проездил целую неделю по райцентрам. Хорошенько обчистил местные универмаги, где совсем без надобности по очень древним ценам валялись всевозможные машинки, танки, конструкторы, солдатики и всё такое прочее, прямо к новогодней неделе, Днестровск получил спасительную партию детских подарков. Деды Морозы и мамы были, наверное, очень довольны. Мама моя снимала деньги за проданный товар на протяжении еще нескольких месяцев. Хотя были и издержки бизнеса — родители год самостоятельно ели огромную коробку печенья «Привет». Пытались помочь все их друзья и знакомые. С тех пор я долгих три года не появлялся в Днестровске.

 

Хозяин шестой части суши

 

Наверное, я был экстремистом еще с детства. Странно, что сие самоощущение не присуще большинству людей в этом мире, хотя, быть может, и это заблуждение. Просто так устроен мир — когда существует множество путей натворить каких-либо гадостей добропорядочному человечеству, всегда существует система сдержек и противовесов. У людей всегда есть повод не идти на войну — даже у царей и президентов. Быть может именно по этой причине войн на земле так мало, а людей так много. Однако, стоя на краю ревущей площади Суворова в Тирасполе, во времена той самой забастовки, с которой и началась моя Республика, я недоумевал, почему все происходящее не заканчивается чем-нибудь великим. Если уж не войной и массовыми казнями, то хоть какими-либо ритуальными действиями, шаманскими плясками, кострами из одурманивающих трав посреди площади, массовыми оргиями, либо военным парадом на худой конец. Плебс, собравшийся во имя какой-то там идеи, нельзя распускать без ритуала, иначе плебсу станет скучно, и он больше не придет ни на какую площадь. Ведь сегодня трудно представить, что могло бы подвигнуть тираспольчан выползти на улицы одновременно и тем же числом. Ходят, конечно, всем городом на День Независимости. Ну там пляшут, или вино пьют, молодежь — пиво, но попробуй начни стихийный митинг — сразу объявят тебя сумасшедшим, повертят пальцем у виска. Любопытство возможно, разве что если ты, как Юкио Мисима, выпустишь наружу собственные кишки с возгласом «Банзай», хотя вряд ли старый нарцисс и педераст Мисима кричал «Банзай». Думаю я, что Мисима всю свою жизнь попытался превратить в акцию прямого действия, а как она еще могла завершиться, если не публичной смертью главного героя? Тем более, что рядом стояли верные ученики, способные в случае необходимости с великого Учителя и "за базар" спросить.

Имея при себе три огромных сумки вещей, включая варенье, крупы и мёд, я выгрузился на Курском вокзале. Допёр свое сказочное богатство до вокзального телеграфа, и отписал родственникам, что, значит, добрался хорошо, и всё такое. Немедленно наехали худощавые "лица кавказской национальности", попросили пять тысяч денег, либо я уйду без сумок. Кажется, это называется "взять на понт". На понт брал их я. Некоторые на всякий случай, подобным полубомжам отстегивают. Все же романтика рынков города Одессы не позволила упасть лицом в грязь — трое худых абреков позорно скрылись из виду. И, спустившись в метро, я тут же, у первой попавшейся тетки, купил газету "Русский Порядок". Странно, но я почему-то решил, что должны быть в России организации, защищающие права русских. Ну есть же у нас в ПМР украинское землячество, ну там подобные… Авторы газеты вместо защиты прав русских призывали бороться с мировым сионизмом и евреями. Надо сказать, к евреям у меня, в отличие, скажем, от молдавских наци, претензий не было. Как тогда, так и до сих пор, ни один еврей ничего плохого мне не сделал. Поэтому газетка меня не особенно увлекла. Вообще, русский патриотизм мне, выходцу из Приднестровья, по большей части представлялся чем-то монастырским, замешанном на песнях Игоря Талькова и стихотворениях Сергея Есенина. Все это было, безусловно, очень здорово. Я очень любил Россию своей странной любовью, воспитанной некоторыми близкими родственниками, оравшими регулярно "Шумел сурово Брянский лес". Я любил этот лес, и особенный воздух его, синее небо, белые снега. В школе нам часто говорили, что мы, граждане великой страны, являемся хозяевами шестой части суши. От этих слов в душе возникала гордость, и хотелось окинуть взором родные просторы. Зайти подальше, в суровый Брянский лес, и громко что-нибудь величественное там спеть. Однако, никаких евреев при этом бить упорно не хотелось. Спасать же Россию было вообще катастрофически лень, как и любому нормальному русскому человеку.

Живя в Приднестровье, невозможно было находиться "вне политики". Все приднестровские СМИ и агитаторы приднестровской независимости регулярно долбали и промывали мозги на антивоенные темы, и, наверное, в этом был практический смысл. Ибо ни в одной больше точке бывшего СССР русские сегодня не имеют равных прав с прочими национальностями в области применения своего родного языка. Русские в Приднестровье это право получили не на блюдечке, а ценой многих жизней. Я же наслушался моралей, еще со школьной скамьи, и, честно признаться, потихоньку пребывая в поиске своего места в Москве, никаких нравоучений от патриотически либо демократически настроенных газетчиков вкушать упорно не собирался. Читал, но не верил. Когда у человека начинается борьба за выживание, само нутро подсказывает тебе, что вся какая-то там «политика» для психически здорового человека — это дело лишнее, вредное и сильно мешающее в твоей тяжелой постоянной борьбе за кусок хлеба. Обиды на власть эту ношу, как правило, сильно утяжеляют. Помимо того, что и так тяжело, мучает тебя злоба, якобы какие-то абстрактные враги наживаются на твоем труде. Что тут сказать? Делай как хочешь — можно ведь копать, а можно и наоборот.

Первым моим рабочим местом в Москве стали три раскладных туристических столика с книгами на пятаке перехода между ст. метро Комсомольской радиальной и кольцевой — прямо под Казанским вокзалом. На столиках лежали книжки, и самым тяжелым было их приволочь сюда, и уволочь обратно в камеру хранения. И еще привезти их со склада, где сидел хозяин этого нехитрого бизнеса. Склад располагался на 1-й Дубровской улице, в подвале полуразрушенного дома. Хозяина звали Петр Васильевич. Уже немолодой, но довольно энергичный мужик на старой Тойоте с правым рулем взял меня на работу без формальностей — я стал продавцом книг, и мои доходы выросли с пяти сразу до тридцати тысяч в месяц. Я снял в Москве первое жилье — комнату на улице со странным названием "Чугунные ворота". Самое неприятное в моей работе было то, что при моем высоком росте таскать баулы с книгами было крайне неудобно. Пёр я однажды на себе огромный рюкзак, и еще две сумки в руках, размазался на снежной жиже, и лежу на рюкзаке, как большой жирный таракан. Ногами размахиваю. Лепота.

Народ на пятаке перед эскалатором валил рекой спереди и сзади, точка моя располагалась у колонны. Прямо посреди потока. Книжки иногда крали, и бежали вниз по эскалатору. Бежать за кем-либо вдогонку было бессмысленно. Я купил себе милицейскую резиновую дубинку за тысячу рублей. Желающим предъявить претензии я показывал ее как бы случайно, приоткрывая ногой сумку. Претензий особых не было. На книжной точке работать было душевно еще потому, что помимо книг нужно было продавать козинаки. Это такие семечки склеенные. Ну, я их очень много сожрал. В пакетах их фасовали по килограмму. Продавал я их по определенной цене, однако, вес нигде не указывался. Короче, отъедал я приблизительно половину, это и был мой основной студенческий дневной рацион питания, вместе с пакетом кефира и батоном.

Вскоре книжную точку хозяева перенесли на метро Текстильщики. Там я уже был бригадиром, и пришлось искать продавцов. Продавцов было двое — девочка с мохнатыми щеками по имени Оля и старый бабник Иван, ставший в будущем мне одним из самых близких друзей. Оба они были из тусовки так называемых московских «лошадников». Это особая каста людей, очень не похожих на всех остальных. У лошадников где-то на окраине Москвы, в конюшнях жили настоящие живые лошади. Они их любили, убирали за ними навоз и вообще уделяли им массу времени. Оля все время жаловалась на низкую зарплату, продавать книжки не умела. Ваня относился к процессу более творчески, он переименовал все произведения на свой лад — "Ожерелье королевы" Александра Дюма у него называлось "Ожирение королевы", он набавлял сверху столько, сколько мог осилить стоящий супротив него покупатель, и поскольку имел талант, то на безденежье не жаловался. Иван всё предлагал Оле вступить с ним в половую связь, но Оля не поддавалась, а всё говорила:

— Отвалите, папаша.

— Ну отдайся, мохнатенькая моя, — уговаривал ее Ваня.

У Вани же случилась очень интересная биография. Ваня был настоящий москвич, лошадник и большой любитель огнестрельного оружия. В детско-юношеские годы он вынес полмузея Вооруженных сил и прочих исторических. Именно благодаря смекалке Ивана руководство московских музеев было вынуждено нести огромные расходы на установление хитрой системы безопасности. Ваня очень любил боевое оружие, но ни одного человека так и не убил. Хотя история случилась более неприятная. По роду деятельности романтика, дома у Ивана была даже милицейская форма. Благодаря этой форме, возможно, и не удалось избежать проблем. Для каких целей ему может понадобиться дома милицейкая форма, он и сам толком не знал. Но тут случилась неприятность большая — у Ивана один из коллег по постоянному месту работы украл из рабочего шкафчика куртку и деньги. И решил Ваня человека этого напугать. Усадил он его на колени, прицелился маузером в голову и сказал:

— Верни куртку и деньги, нехороший человек, а не то я тебя убью!

— Клянусь, что верну, не убивай только!

И отправился Ваня, довольный, домой. И нехороший человек домой то же вернулся. Сел за стол, взял ручку и листок бумаги, и начал писать:

"Председателю Комитета Государственной Безопасности СССР. Заявление. Довожу до вашего сведения, что мой товарищ по работе, Сафронов Иван Геннадьевич, проживающий в городе Москве по такому-то адресу, хранит при себе огнестрельное оружие — пистолет системы Маузер, и готовит покушение на Леонида Ильича Брежнева".

Арестовали Ваню крайне быстро, нашли пистолет, форму милицейскую, и закрыли в тюрьме Лефортово. Напрасно Ваня объяснял следователям КГБ, что он вор, да и то так, не настоящий, а для души только, и что политика ему до одного места. Как оказалось, совершенно случайно одно из окон помещения, где работал Ваня, выходило на трассу, по которой предполагалось движение кортежа Генерального Секретаря. По версии следователей, именно в тот момент Ваня должен был из окна своим древним маузером застрелить Леонида Ильича, проезжающего на бешеной скорости в черном лимузине. Бред снабдили свидетельскими показаниями женушки Ваниной. Малолетняя дурочка, с которой немного пококетничал следователь, конечно, испугалась всемогущественного КГБ, и, на всякий случай, подписала признание, что да, якобы, в личных беседах дома муж её Иван выражал недовольство политическим строем СССР. Женушка понимала, что ей еще "жить и жить". А Ваня…

Ваня посидел около года в Лефортово и отправился в психарь. В один, затем в другой. Режим был, однако, не очень жестким. Доктора и сёстры прекрасно понимали, кто нуждается в лечении, а кто нет, поэтому уколами и таблетками Ваню не мучали особо. Даже домой, кажется, иногда отпускали. Поскольку половая жизнь в лечебном учреждении была сильно ограничена, пришлось Ване трахать пидараса, положив ему на спину черно-белую эротическую фотографию. Судьба, однако, явила Ване скорое чудо — спустя три года Леонид Ильич зажмурился. Сдох. И Ваню выпустили на волю. Он устроился на работу, второй раз женился, и то же не очень удачно. Вспоминая уголовно-процессуальные нравы Иван частенько повторял очень значимую фразу: