Особенности развития Японии в средневековую эпоху

 

1. Япония в мифах

 

В священной книге японцев "Кодзики" (Записки о делах древности) говорится: "Когда Земля была еще совсем юной и плавала, словно масляное пятно, колыхаясь, как студенистая медуза, явился в мир, вырвавшись из ее недр, словно молодой побег бамбука, Бог роста и проявления скрытых сил природы... явленный в мощном побеге бамбука... ", и тогда Небо и Земля разделились и в седьмом поколении богов появились Чарующий Идзанаги и Чарующая Идзанами, и столкнулись они в тумане, и воскликнула Идзанами: "Ах, какой мужчина!" и устыдилась своей несдержанности, и сделала вид, что убегает. Идзанаги догнал ее и пошли от этой божественной пары японские боги, в том числе Великая Солнечная Богиня Аматерасу. И ступила эта божественная пара на небесный плавучий мост и стала круговращать копье в хляби, а когда взметнула это копье, то сгущенные от обилия соли капли упали вниз и превратились в Японские острова (а вокруг образовалась накипь - остальной мир?..).

В японской картине сотворения мира нет места упоминанию о сотворении человека - и так ясно, что у каждого японского рода свой божественный предок - ками: небесная божественная иерархия перенесена на священную японскую землю в виде иерархии родов. На вершине этой иерархии царский род Ямато (императорская фамилия Сумэраги), берущий свое начало от Аматерасу: ее внук, первый легендарный император Дзимму, 11 февраля 660 г. до н. э. основал японское государство Нихон-Ниппон (корни солнца, восходящее солнце). В соответствии с догматикой синто, древней религии японцев, божественная кровь Аматерасу передается из поколения в поколение императорской фамилии, т. е. император - "продолжение" Аматерасу во времени, сын небес, Бог в человеческом облике. Вот уже 26 веков престол божественных императоров передается по наследству (нынешний японский император Акихито - сто двадцать шестой по счету) с тремя священными регалиями (зеркалом, мечом и яшмовыми подвесками), олицетворяющими принципы и символы императорского правления (солнце и честность. звезды и мудрость, луну и сострадание).

При всем различии редакций и нюансов японской мифологии все они едины в одном: Япония - божественная страна, созданная богами и расположенная " у восхода солнца" на вершине мира, а остальные страны - ниже (они тоже от богов, но от второстепенных). Японская нация тоже имеет божественное происхождение, и символом ее является император.

 

2. Япония в источниках

 

С точки зрения источниковой базы освещенность жизни населения Севера Кюсю - Юга Хонсю можно разделить на три периода:

- мифологический период до 250 г. н. э. дает в руки исследователей преимущественно археологический материал, по которому трудно составить представление о нематериальной стороне жизни, и малодостоверные отрывочные сведения от китайцев. Впервые они упоминают о японцах в "Каталоге гор и морей" и "Истории ранней династии Хань": "В море радостных волн живут люди во, объединенные в более чем 100 княжеств";

- полуисторический период (250-550 гг.) также характеризуется в основном летописным вакуумом. Правда, в китайском "Описании царства Вэй" III в. даются более подробные сведения о "стране Ямато";

- исторический период с 550 г. характеризуется относительной достаточностью сведений о нем как из японских, так и из китайских источников. В "Истории династии Суй" упоминается о поКорении Ямато "многих стран", т. е. о завершении создания общеплеменного союза на японских островах. Особенно большое количество документов осталось с эпохи завершения формирования японской государственности (VIII в. - 12 тыс., IX-XII вв. - 10 тыс.) С VII в. велись дневники японской аристократии на взньяне, затем составлялись 6 официальных, т. е. достаточно тенденциозных, историй Японии по китайскому примеру и образцу.

 

3. Япония в исследованиях

 

Существуют два вида исторических исследований:

- диахронные вертикальные конкретно-страновые историко-генетические;

- компаративные горизонтальные синхронные сравнительно-исторические Оба вида исследований не могут быть полностью разделены и противопоставлены, коль скоро исследуется такое сложное явление, как развитие человеческого общества. Однако по отношению к Японии наблюдается подавляющее превалирование историко-генетического диахронного подхода и практически отсутствуют сравнительно-исторические изыскания. Это объясняется несколькими факторами:

1) хотя по чисто внешним проявлениям Япония ничем не отличалась от других стран Востока и на ранних этапах развивалась как все восточноазиатские страны, уже тогда существовали глубинные различия между ею и материком;

2) на более поздних этапах средневековья (Х-ХIV вв.) Япония стала уходить с восточноазиатской модели развития, завершив этот дрейф от Востока переходом на европейскую модель на рубеже ХIХ-ХХ вв. Авторы одной из ведущих работ 80 гг. "Эволюция восточных обществ: синтез традиционного и современного" абсолютно четко выделили японский опыт не в восточную, а в европейскую "вторичную" модель. Однако никто пока четко не суммировал причины феномена смены Японией пути развития и хронологию этого явления: различными авторами даются порой совершенно противоположные объяснения и датировка конкретных этапов японской истории с применением различных подходов. Так, по формам эксплуатации развитой феодализм датируется с конца ХIV в., а по развитию городского хозяйства и товарно-денежных отношений с X-XII вв. Таким образом, феномен японской средневековой истории пока не осмыслен достаточно глубоко даже на путях историко-генетического подхода, что делает затруднительным изучение японского средневековья в сравнительно-историческом разрезе;

3) в свою очередь, недостаточное понимание японского средневековья объясняется вполне конкретными причинами. Среди них следует выделить "социальный заказ" историкам-японоведам, и не только отечественным: революционные перемены в послевоенной Японии, выдвинувшие ее на передовые экономические позиции в современном мире, потребовали осмысления именно современной японской истории. Эти же перемены резко ослабили, в отличие от остального Востока, влияние традиционных факторов на современное развитие Японии и практическую значимость их изучения. Это привело к перераспределению научных сил в японоведении в ущерб чисто исторической проблематике и к резкому размежеванию изучения истории и современности: в Японии, в отличие от большинства восточных стран, мало точек соприкосновения между историей и современностью (в раннесредневековый период там превалировал азиатский компонент; в эпоху сегуната основные качественные параметры японского общества приобретают самодовлеющий и независимый от Азии характер при сочетании национально-японской и азиатской компонент; период от Реставрации Мэйдзи до 1945 г. характеризуется сочетанием национально-японской и европейской компонент; послевоенная Япония превратилась в неотъемлемую часть Запада с сохранением национально-японской специфики).

Упор на изучение последнего или двух последних этапов, вполне объяснимый с прагматической точки зрения, имеет следствием невнимание к азиатской традиции (азиатскому этапу) в истории Японии. Комплекс вышеуказанных факторов способствовал консервации выработанных прежде теоретических представлений и определений относительно японского средневековья. Сравнительно-исторический подход в исследованиях современной Японии и историко-генетический подход к ее средневековой истории сосуществуют изолированно без особого для себя ущерба, т. к. средневековое "наследие" в виде азиатской исторической традиции не влияет сколько-нибудь заметно на современное развитие страны. То, что Япония изначально азиатская страна, осознается только при углублении вглубь веков на рубеж I-II тысячелетия. При этом изучение Востока немного дает для понимания японской истории, но изучение японской истории много дает для понимания Востока.

 

4. Географический фактор в истории Японии

 

По приблизительным оценкам, на рубеже н. э. население Японии составляло около 1 млн. чел., в VII в. 5 млн., VIII в. 8, 5 млн.; в период VIII-ХVI вв. оно росло ежегодно на 11, 3 тыс. чел. и в XII в. достигло 11, 3 млн., в ХVI в. 16 млн. чел.

Япония - единственная страна неевропейского региона, которая еще на рубеже XIX-XX вв. смогла найти свое место в современном мире и даже стала колониальной державой. Невзирая на культурно-историческую близость с Азией и особенно с Китаем, Япония смогла пойти другим путем развития, накопив еще в средневековую эпоху отличные от других азиатских стран качественные параметры развития. Немалую роль в приобретении японским средневековым обществом иного, чем в остальной Азии, цивилизационного и формационного качества сыграл фактор географической изоляции этой страны от азиатского материка.

Географическая изоляция японских островов - явление бесспорное и для истории страны фундаментальное. Признание самого факта изоляции как бы "снимает" внешнюю военно-политическую и культурно-идеологическую среду и выводит страну из русла общей мировой истории с ее взаимосвязями, добровольными и навязанными, обращает взор исследователя исключительно на внутренние события и закономерности. Как отмечал Е. М. Жуков, "важнейшие социально-экономические процессы в Японии развивались совершенно независимо от того, что происходило на азиатском континенте". В то же время подобные утверждения были бы неверны относительно развития духовно-культурной сферы японского общества. Н. Конрад призывал всегда "помнить, что исторический процесс в Японии развивался не изолированно" и предупреждал, что "понять очень многое в истории древней Японии можно только ознакомившись с историей ее соседей". Географическая изоляция страны, в сочетании с другими факторами, имела совершенно неоднозначные последствия в разных сферах и на разных этапах истории японского общества: она могла быть благоприятной и неблагоприятной, добровольной или вынужденной, длительной и кратковременной, частичной или полной. Фактор географической изоляции мог учитываться и использоваться в той или иной степени различными силами как в самой Японии, так и вне ее, для достижения определенных целей - поэтому правильнее вести речь не столько о географическом, сколько о геополитическом факторе в истории Японии.

Географический фактор определяет естественные пределы распространения населения, формы бытия, пути и методы контактов с внешним миром. Если не искать априори пугающего смысла в термине "изоляция", то сразу выясняется, что Япония - страна с мягким разнообразным климатом и достаточно богатой растительностью (животный мир менее богат и разнообразен) и морскими ресурсами, омываемая "японским Гольфстримом" - течением Куросиво. У нее чрезвычайно благоприятное соотношение площади суши и длины морского побережья благодаря изрезанности береговой линии (в Азии это соотношение равно 100:1, в Англии 45:1, в Западной Европе 30:1, в Японии - 12:1). Это позволяет говорить о положении благоприятной географической изоляции страны.

Море - естественный предел распространения японского населения в южном, западном и восточном направлении. Экспансия через море на материк изначально затруднялась наличием там могущественных и раньше, чем в Японии возникших государств в Корее и Китае. Возможность экспансии на Север существовала, но была чрезвычайно затруднена необходимостью преодоления более суровых, чем в субтропических районах возникновения японской государственности, климатических условий и ожесточенного сопротивления местного достаточно воинственного населения айнов. Экспансия в северном направлении растянулась на целое тысячелетие и к 1800 г., когда русские уже обосновались на Южных Курилах, японцы еще не освоили севера о. Хоккайдо. Итак, Тихий океан на Востоке и хорошо вооруженный материк на Западе оставили японскому народу явно недостаточную возможность территориального расширения: это наложило неизгладимый отпечаток на ход его исторического развития.

Население Японии отличается редкостной этнической гомогенностью, что способствовало раннему осознанию японцами своего территориально-этнического единства и устойчивости до степени этнической исключительности. Все это имело далеко идущие последствия. Замечено, что этническая устойчивость препятствует развитию рабства соплеменников как социально-экономического фактора и вообще тенденции к порабощению. К тому же, рабство как доминирующий уклад возможно в немногих сильных государствах, окруженных слабыми соседями-источниками рабов: у Японии таких соседей не было.

Отсутствие возможностей территориального расширения и экстенсивных методов развития вынудили японское общество сделать ставку на максимальное использование внутренних возможностей (вплоть до сер. XIX в. Япония развивалась "в собственном соку"), что обеспечило относительную чистоту возникших в ходе подобного развития общественных форм. Японский феномен - редкий пример проявления внутренней логики развития, превалирования внутренних эндогенных факторов развития над внешними экзогенными. В таком оригинальном соотношении внутренних и внешних факторов были не только минусы "провинциальности", но и плюсы. Так, отсутствие внешних кочевых нашествий, пережитых остальной Азией, избавило Японию от этапов вынужденного регрессивного попятного развития.

Этнически гомогенная страна, имеющая регионально-островное положение, всю свою историю ощущала свое периферийное во всех отношениях положение (по отношению к Корее до VII в., к Китаю с VII в., к Западу с сер. ХIХ в.) - и всегда Япония была позади. Это породило сначала чувство собственной национальной неполноценности и стремление ликвидировать свою культурно-политическую периферийность посредством усКоренного заимствования чужих социально-политических и культурных достижений, затем протест против указанного комплекса неполноценности и "дух Ямато" как средство его преодоления. Нитирэн, теоретик и практик буддийского движения XIII в., выдвинул тезис о том, что "в век упадка Центр (Китай, Индия) увядает и спасение приходит с периферии... - быть на периферии - преимущество".

Подход к изучению японской истории как "периферийной" может быть применен ко всем ее этапам вплоть до XX в. Однако Япония - периферия особого рода: она сумела воспользоваться собственной периферийностью с пользой для себя, избежав многих бедствий, пережитых материком, и использовав его в качестве донора социально-политических и культурных достижений для стимулирования развития японского общества. При этом качество донорства постоянно повышалось- сначала процесс взаимодействия шел по линии Япония-Корея (отсталая периферия - передовая периферия), затем по линии Япония-Китай (периферия - Центр) уже без Корейского культурного моста между ними, с конца XIX в. в качестве Центра для ориентации Япония изберет Запад. Характерная черта этого взаимодействия - отсутствие насильственного внедрения извне достижений очередного Центра на японскую периферийно-цивилизационную почву за счет вытеснения национально-японской основы - это происходило в форме историко-культурного синтеза: Япония заимствовала чужие достижения выборочно-добровольно и творчески их переосмысливала применительно к своим потребностям.

Отношение Японии к внешнему миру всегда строилось на сочетании принципиальной открытости и стойкой традиционности. Приток новаций с материка носил пульсирующий характер и строго соответствовал возможностям их усвоения (аналогично с византийской культурой на Руси): всю свою докапиталистическую историю Япония периодически закрывалась и открывалась остальному миру (закрывалась, чтобы переварить очередную порцию иностранного, не подавиться ею и не погубить японский национальный Корень, открывалась, чтобы обновить почву для этого корня).

Добровольное, выборочное и вдумчивое взаимодействие Японии как азиатской первобытной периферии с более развитым материком на межформационном уровне резко ускорило технологический рост и минование рабовладельческой стадии развития, а контакты на межрегиональном (цивилизационном) уровне дали Японии мощную инъекцию социально-культурных ценностей. Миновав усКоренно ряд ступеней формационного и социально-культурного развития, Япония фактически сравнялась с уровнем развития материкового Центра: отношения между ними из межформационных переросли во внутриформационные между регионами с разными стадиями одной формации, из межцивилизационных - во внутрицивилизационные (между разновидностями единой дальневосточно-конфуцианской историко-культурной общности).

В отличие от непосредственного соседа великого Китая - Кореи с ее устойчивым китаефильством, географически изолированная от Китая Япония после получения первоначального цивилизационного импульса обеспечивала свое дальнейшее прогрессивное развитие на собственной этнокультурной основе, все больше расходясь с китайской моделью. В результате, изначально имея расово-географическую и сохраняя добровольно приобретенную культурную близость к Китаю, Япония в конечном счете пойдет отличным от него путем развития.

 

5. Причины расхождения путей развития Японии и Китая

 

Поставленный вопрос - один из труднейших и еще ждущих своего осмысления в востоковедении. Когда на переходе от варварства к цивилизации Япония в поисках готовых образцов материальной культуры и социально-политической жизни обратила внимание на Китай, она, по выражению Г. П. Григорьевой "отнеслась к нему как любознательный юноша к мудрому старцу". Японский студент, вернувшийся домой из Китая в 623 г., квалифицировал Поднебесную как "государство высокой нравственности". Бесспорный факт благотворного влияния Китая на развитие Японии не должен, однако, заслонять того, что становление японской государственности и культуры было вызвано все-таки в первую очередь внутренними потребностями самого японского общества, а китайский фактор был в конечном счете всего лишь средством усКорения и сокращения временных рамок этих процессов. Все, что Япония ввезла из Китая, это книги по китайской истории, культуре, идеологии, философии и знания, приобретенные несколькими десятками студентов и членами 16 японских посольств в эту страну (всего за VII-IХ вв. "великого взаимодействия" в Китае побывали 600-700 японцев). Кроме этого, 3-4% населения островов составляли китайские переселенцы-беженцы от социально-политических неурядиц в Китае. Конечно, степень влияния вышеуказанных элементов на трансформацию японского общества значительно превышала их удельный вес в этом обществе, поскольку, как отмечает М. В. Воробьев, "на ранних стадиях существования человеческого общества неэкономические, необщественные факторы играли чрезвычайно важную роль".

Если Япония была разборчивым реципиентом китайской политической и материально-духовной культуры, то Китай, как донор этого процесса, играл чрезвычайно пассивную роль: он не претендовал на преобладающее влияние в этой стране, поскольку события на островах не влияли сколько нибудь заметно на его судьбу. Поэтому спорадические контакты между ними происходили по желанию самой японской стороны. Степень этого желания со времен первых культурных контактов постоянно уменьшалась по ряду причин.

Японская сторона стремилась к равноправным взаимоотношениям со старшим более культурным и могущественным соседом, используя для этого самые различные поводы и основания. В 607 г. правитель Ямато как "Сын Неба страны Восходящего Солнца" обращался с посланием "к Сыну Неба страны Заходящего Солнца". Затем "Небесный Государь Востока" почтительно обращался к "Небесному Государю Запада". Подчеркивалась также буддийско-религиозная общность двух стран. Все это вызывала недовольство в Китае. Так, суйский император Ян-ди приказал: "Если в грамотах южных и восточных варваров не будут соблюдаться нормы приличия, то впредь не следует доводить их до нашего сведения". Если на ранних стадиях формирования государственности островитяне не желали даже чисто номинально поступиться принципом политического равноправия, то по мере укрепления государственности эта позиция становилась еще тверже.

Политика Китая мало считалась с реальностью - в ней сосуществовали две тенденции по отношению к Японии. С одной стороны, Япония рассматривалась как обычная часть варварского мира, заслуживающая типичного по отношению ко всем варварам, олицетворяющим темное начало инь, отношения. Способность японцев к выборочной китаизации и японизации китайского рассматривалась в Поднебесной как доказательство заКоренелости их варварства и своего превосходства перед "карликовыми чертями из-за восточного моря". Соответственно и тон обращений китайских императоров в адрес правителей Японии не отличался особым тактом: "Вы, тупые восточные варвары. Живя далеко за морем, вы надменны и вероломны... гнев Неба на ваши головы", - писал обозленный японским пиратством Чжу Юань-чжан.

Наряду с прямолинейно-высокомерным применялся и более гибкий подход по отношению к японцам как "особым варварам", которые могут не ассоциироваться с "инь", как воспринявшие китайскую культурную традицию и вписавшиеся в ее систему духовных ценностей: поэтому японцев не следует подвергать "карательной войне", но "обрабатывать" их мирным путем с помощью распространения принципов "добродетельного правления". Эти принципы предполагали неравноценную иерархическую общность Японии и Китая с верховенством последнего в ее рамках. Однако "небольшая страна островов, недовольная своей судьбой". не желала "изменить свои помыслы", терроризировала своим пиратством китайское побережье, отказывалась принимать высокомерные китайские грамоты и применяла в японо-китайских отношениях "формулу Есинори Асикага": "Небо и Земля столь огромны, что не могут принадлежать одному правителю".

Встречаясь с претензиями Китая на верховенство, Япония не могла не принимать во внимание реальную военную мощь этой страны и опасность столкновения с этой мощью. Условием успешного противостояния было укрепление национально-японской культурной основы посредством вытеснения китайских иммигрантов из ключевых сфер управления страной и приспособления конфуцианства и буддизма к японской почве - слепое копирование рассматривалось как угроза национальным интересам: любое заимствование должно было превратиться лишь в дополнительный элемент к японской основе, в толковании всего китайского японцы "переставили акценты сообразно своему пониманию вещей".

Прагматические соображения безопасности в широком смысле этого слова перевесили восхищение китайской культурой - Япония никогда не брала перед Китаем никаких обязательств: обращаться к нему "снизу вверх" не желала, а обращение на равных вызывало гневную реакцию Китая. Лучшим выходом из подобной ситуации Япония нашла максимальное свертывание отношений с великим соседом, особенно в периоды смут в этой стране.

Япония заимствовала китайскую культуру в эпоху расцвета средневековой конфуцианской цивилизации (Суй, Тан, Сун). Со времени раскола единой Сунской империи и особенно в результате монгольского завоевания китайская цивилизация вступила в фазу упадка и усиления в ней варварского элемента. В этих условиях китаецентристские посягательства на верховенство в отношениях с Японией стимулировали процесс пересмотра отношения японцев ко всему китайскому. Формируются устойчивые представления, что культурное величие Китая осталось позади в прошлом и его развитие остановилиось, что именно Япония развила достижения китайской цивилизации и только в Японии китайское получило свою завершенную форму. Один из современных идеологов японского национализма Я. Накасонэ сформулировал эту мысль следующим образом: "Японское лучше выражает подлинную сущность китайского", чем сам Китай (можно с оговорками провести параллель между этим процессом зарождения чувства превосходства "расы Ямато" над Китаем и складыванием теории "Москва - третий Рим" под воздействием упадка и гибели Византийской империи из-за "несоблюдения канонов и чистоты веры").

Не это ли зародившееся в эпоху упадка Китая чувство превосходства и национальной исключительности, наложившись на комплекс других причин, подвигло Японию на агрессию против традиционно прокитайской и союзной Пекину Кореи в к. ХVI в.? Не будем спорить с японцами по вопросу их этнокультурного превосходства над Китаем - пусть это утверждение останется на их собственной ответственности. Попробуем согласиться с более сбалансированным по сути и нейтральным по форме определением: "японское шире китайского, китайское - часть японского, но китайское глубже японского". Представляется, однако, что к эпохе позднего средневековья японское было уже просто отличным от китайского.

 

6. Различия японской и китайской моделей развития в средние века

 

Различия между Китаем и Японией в средневековую эпоху намного более серьезны, чем это может показаться внешне, что предопределило разницу путей развития этих стран со всеми вытекающими отсюда последствиями для судеб этих народов.

Прежде всего следует отметить (это любимая тема японских философов) " уникальную восприимчивость японской нации к нововведениям и заимствованиям", которая базируется "на внутренней склонности к изменениям". Е. Такеути пишет: "Японская культура обращена вовне и все время ждет нового", она - "культура поворотов". Китайская же культура - самодовлеющая и самодостаточная, замкнутая на себя - сначала она породила китаецентризм, а затем он, в свою очередь, поддерживал ее замкнутость и антифоринизм. Типологическая разница культур предопределила последующую разницу путей исторического развития этих двух стран.

Китай - классический пример и эталон АСП, в эпоху средневековья за пределы АСП не выходивший. В Японии сер. I тыс. н. э. сильная частнофеодальная тенденция под влиянием китайского примера (не Китая!) была временно прервана торжеством государственно-феодальной тенденции, усеченной разновидностью АСП на японской почве. Однако с X-XI вв. частнофеодальная тенденция берет верх и японский феодализм проходит ряд стадий развития, приблизивших его к феодализму европейского типа.

Победа частнофеодальной тенденции в Японии, в свою очередь, была обусловлена особенностями функционирования общественного организма и госаппарата: если в Китае оно обеспечивалось преимущественно этическими нормами, подкреплявшими деспотическую власть государства, то в Японии преимущественно нормами права. Конфуцианство как стройная система рациональных философско-этических принципов даже в Китае столетиями вживалось и вживлялось в общественную жизнь. Японское общество не было готово к усвоению конфуцианских социально- политических идей в широких масштабах в короткий срок - поэтому нормы права утвердились в Японии раньше конфуцианства. Если в Китае право подпирало конфуцианство на случай его недееспособности, то в Японии как бы наоборот. Китайское толкование конфуцианства носит гуманистический индивидуалистический характер, т. к. это учение возникло прежде всего как общественное - японская версия конфуцианства внедрялась преимущественно как учение государственное и со временем с национально-милитаристским оттенком.

Последствием вышесказанного было отсутствие в Японии принципиально открытого "класса управляющих", присущего обществам с АСП, и системы его воспроизводства типа китайской кэцзю, т. е. не было эффективной вертикальной бюрократической системы, способной пресечь развитие горизонтальной частнофеодальной тенденции. Все это свидетельствует о непрочности системы государственной власти в Японии.

Китайское иерархическое соподчинение в рамках открытого госаппарата давало определенный простор-выход социальной мобильности активной части общества через систему кэцзю, сословие управляющих могло пополняться "свежей кровью" в старые меха, что способствовало их принципиальному окостенению. В Японии же сословное деление общества было абсолютизировано при четком дистанцировании верхов от низов - поэтому социальная мобильность непривилегированных слоев населения могла проявиться-найти выход только за пределами госаппарата, в данном случае на службе "влиятельным домам", носителям частнофеодальной тенденции и фактическим властителям на местах. Сосуществование слабой бюрократической вертикали и сильного влияния феодалов на местах способствовало формированию в Японии горизонтальной многослойности власти и влияния как источника постоянных конфликтов.

В отличие от Китая, где государство не испытывало нужды в закрепощении крестьянства, частнофеодальный класс Японии рассматривал крестьянство как свою частную собственность и всеми силами прикреплял его к своей земле. Поскольку слабое государство не могло обеспечить закрепощение крестьян, феодальный класс на местах взял эту задачу на себя, создавая собственные отряды самураев. Система администрации в Японии опиралась не на бюрократию и государственную армию, а на рыцарей-самураев, преданных своим господам и ставших со временем основой феодального класса. В этом одно из важнейших отличий от классической конфуцианской схемы государственного устройства и сходств с классическим европейским феодализмом. В Китае военная профессия неуважаема и находится в основном на периферии общественной жизни, а в Японии военно-служилое дворянство - стержень государственной власти. Уникальная особенность Японии - господствующий класс самураев чрезвычайно многочислен (около 10% нас.) и сам защищает свои сословные привилегии: отсюда, разложение феодального строя в Японии замедлено и связано в первую очередь с процессами разложения внутри самого вооруженного господствующего класса.

В Китае отсутствие полицентризма (разделения властей) в политической сфере препятствовало формированию системы феодальной раздробленности как личностных феодальных отношений. Характерная черта Японии - наличие полицентризма в форме многополюсности власти (императорская духовно-религиозная власть как символ нации, власть военных правителей сегунов, довольно реальная власть экс-императоров-монахов и т. д.).

Таким образом, особенность Японии - в распылении государственной власти. Однако, хотя отношения между полюсами власти часто принимали конфликтный характер, в целом они умели худо-бедно сосуществовать по определенным нормам-правилам, сохраняя за собой признанные ниши в обществе, а общество в целом смогло сохранить свое территориальное единство (наличие множества самурайских дружин не привело к чрезмерному усилению тенденции к территориальной децентрализации, т. к. власть воинов имела центростремительный характер).

Китайское и японское общества существенно расходились в вопросе о прерогативах императорской власти. Большая часть японского средневековья прошла под знаком фикции светской власти тэнно (этот китайский термин обозначает Духовного правителя). С другой стороны, японцы всегда чрезвычайно гордились своей приверженностью сохранению Мандата Неба за своим лишенным реальной власти императорским домом, и считали китайский принцип смены Мандата Неба одной из причин всех китайских несчастий.

Гораздо более заметную, чем в Китае, роль в социально-экономической и политической сфере, в развитии товарно-денежных отношений играли бурно развивавшиеся города (в ХIV в. 40, в ХV в. 85, в ХVI в. 269 городов), доказавшие уже в средневековый период воздействие на ход разложения господствующего класса.

Таким образом, основные характеристики средневекового японского общества радикально отличаются от аналогичных китайских, а основная тенденция его развития заключалась в преодолении традиционных азиатско-китайских компонент и в движении в сторону европейской частнофеодальной модели. Япония преодолела недостаток собственных возможностей к социально-политическому и культурному творчеству, порожденный географической изоляцией, восприятием готовых материковых китайских образцов и использовала их в качестве стимула и составной части будущего развития собственной национальной культуры и форм общественно-политической и хозяйственной жизни.

Миновав рабовладельческую стадию, Япония сначала перешла к государственному феодализму, а затем эволюционировала к феодализму европейского типа.

Японский феодализм развивался благодаря состоянию географической изоляции в чистых формах, без деформаций, порождаемых внешним насильственным воздействием, и без попятно-регрессивных этапов.

Государственно-феодальный этап развития характеризуется сильной центральной властью, которая, однако не успела уКорениться. Частнофеодальный этап развития характеризуется распыленностью, многослойностью и многополюсностью государственной власти при наличии многочисленного военно-служилого дворянства.

Многочисленность самурайства обусловила жесткий характер частнофеодального (военно-феодального) режима в эпоху развитого и позднего средневековья.