На первой лекции мы определили главную функцию психики как ориентировку на основе образа ситуации. В связи с этим у нас возникает такой вопрос можно ли представить, что мозг как великолепная ЭВМ способен обойтись без образа и без идеальных действий в плане образа, т.е. можно ли обойтись без психики и ее приспособительной роли в поведении? Это очень острый вопрос, потому что есть очень много больших ученых, которые вообще считают, что даже сейчас ЭВМ в значительной мере могут взять на себя обязанности, которые раньше выполнялись человеком, а в будущем — это вообще неизбежный итог развития ЭВМ. Итак, вопрос заключается в следующем: имеется ли объективная необходимость психики? Почему ее нельзя заменить самой утонченной и усложненной, но все-таки материальной деятельностью совершенного мозга? На этот вопрос нельзя ответить простым «да» или «нет». Дело в том, что есть много положений, в которых психика действительно не нужна. Причем, как вы увидите дальше, это касается даже многих случаев поведения животных, очень похожих на поведение, регулируемое психической деятельностью. В этих ситуациях, несмотря на то, что они очень похожи на психически обоснованное поведение, психика не нужна. Но есть другие ситуации, где психика, т. е. ориентировочная деятельность на основе образа, становится обязательным условием успешного поведения. И, следовательно, развитие животных не могло бы пойти дальше очень ограниченной области, если бы в процессе эволюции не был создан особый вспомогательный аппарат ориентировки поведения на основе образа среды этого поведения.
Поэтому наша ближайшая задача состоит в том, чтобы проанализировать эти разные ситуации и выяснить, почему в одном случае не нужно ориентироваться на основе образа, т. е. психика не нужна, а в других случаях она необходима.
Ситуации, где психика не нужна, - это процессы, происходящие внутри тела. Это чрезвычайно сложные процессы, но в ходе эволюции они так приспособились друг к другу, что здесь вмешательство психической регуляции не только не нужно, но если оно происходит, то оказывается по большей части вредным, мешающим. Например, в нормальных условиях сердечная деятельность происходит автоматически, хотя сердце — очень сложный и регулируемый центральной нервной системой аппарат. Но вы знаете, что иногда человек начинает беспокоиться относительно состояния своего сердца, начинает прислушиваться к его деятельности и тем самым вмешивается в эту деятельность. Пытается то задержать, то, наоборот, ускорить или усилить деятельность сердца. Это очень часто приводит к так называемым неврозам сердца. Такое вмешательство возможно не прямо, а окольным путем, через систему условных рефлексов. Оно ведет к функциональному расстройству деятельности сердца сплошь и рядом довольно тяжелому. То же самое бывает с работой желудка, кишечника и даже конечностей. Когда человек опасается, правильно ли сработают его конечности в какой-то ответственной ситуации (например, часто скрипачи и пианисты боятся, что в момент выступления их руки не сумеют в должной степени проявить гибкость, быстроту, мягкость удара и т.д.), возникает невроз, который мешает работе этих органов. Такие люди могут стать великолепными преподавателями, но не могут выступать как исполнители, так как опасение, что руки откажут им во время концерта, приводит к тому, что они действительно отказывают. То же самое бывает и с ногами. Есть целый ряд описанных в невропатологии заболеваний, когда человек перестает ходить только потому, что боится, как бы ноги ему не отказали. Таким образом, вмешательство в автоматическую, слаженную работу внутренних органов тела требуется не всегда и является, как правило, помехой. Это одна область, где психика, безусловно, не нужна.
Но бывают и такие моменты, когда психика нужна, — это когда некие органы расстроены болезнью и субъект должен следить за восстановлением их работы по определенному плану. Это особые случаи, ради которых, конечно, психика не возникла бы, и которые возможны, разумеется, только у человека, ибо только человек может произвольно регулировать работу органов своего тела.
Есть также много форм отношения организма с окружающей средой, которые, как правило, не поддаются психической регуляции.
Такими формами являются дыхание (т. е. газообмен с окружающей средой), теплообмен, водообмен и т. д. В обычных условиях эти физиологические взаимоотношения с внешней средой не нуждаются в психологической регуляции на основе образа среды. Они протекают сами по себе. Но гораздо интереснее формы, которые выглядят как сложное целенаправленное поведение, но которые тоже не нуждаются в психической регуляции. Такие формы есть даже у растений. Есть, например, так называемые насекомоядные растения, т. е. растения, которые выделяют капельки на поверхность листа и тем приманивают насекомых. И когда неосторожное насекомое садится на такую капельку, лист моментально скручивается и превращается, так сказать, в переваривающий желудок. Этот акт выглядит как целенаправленное поведение. Однако здесь не требуется какой-то особой, регулирующей инстанции. Капелька представляет собой клейкую жидкость, и когда насекомое село на лист и потом пытается освободиться, то это лишь усиливает раздражение листа, и он скручивается. Бывает, что иногда насекомому удается вырваться, но чаще такой захват оказывается успешным. Здесь никакой дополнительной регуляции не требуется.
Такие формы жизнедеятельности есть и у животных. Они также напоминают целенаправленное сознательное действие, но при этом не нуждаются в психической регуляции. Например, поведение плюющей змеи. Когда змея увидит свою жертву, то внезапно выплевывает капельку яда на расстояние до 5 метров в глаз своей жертве. Яд моментально всасывается, и жертва погибает. Такое поведение змеи вполне целесообразно, и оно не требует посторонней регуляции, потому что врожденный механизм прицеливания на блестящий глаз жертвы сразу дает точную установку плевательному аппарату, и дальше регулировать ничего не надо. Глаз жертвы сам по себе является таким раздражителем для врожденного аппарата змеи, который в подавляющем большинстве случаев срабатывает в пользу этого хищника.
Есть много других инстинктивных форм поведения, которые могут быть очень сложными и которые производят впечатление разумных, но на самом деле не требуют никакого вмешательства со стороны сознания, активного приспособления и т.д. Очень хороший пример — поведение личинки муравьиного льва. Это поведение не требует вмешательства психики, так как хорошо приспособлено к окружающей среде. Внешние обстоятельства так подогнаны друг к друг), что все делается под влиянием непосредственно полученного раздражения (направление падающих песчинок дает направление выброса без какого-нибудь приспособления).
Очень хороший анализ сложного поведения гораздо более организованных существ (птенцов грача) был произведен в лаборатории академика П. К. Анохина в конце 1940-х годов. Когда к гнезду подлетают родители, то птенцы поднимают голову и раскрывают клюв, а родители кладут в этот клюв принесенную добычу. Было определено, что такое поведение птенцов вызывается тремя факторами: 1) одностороннее обдувание воздухом; 2) покачивание гнезда со стороны, на которую садятся родители; 3) звук «кра», который издают подлетающие птицы.
Эта реакция птенцов вызывается таким механизмом, который не требует дальнейшего приспособления. Родителям же нужно смотреть, куда они кладут пищу.
Итак, во всех случаях, когда психика не нужна, те предметы, в которых нуждается организм, есть налицо и их не нужно искать. Когда мы дышим, мы не думаем, как это делаем. Мы дышим воздухом, который нас окружает. Нам нечего заботиться о том, чтобы добыть этот воздух.
Более того, как правило, эти вещи или какие-нибудь другие, которые одновременно имеются во внешней среде или в самом организме, являются прямыми раздражителями организма. Для дыхания таким раздражителем является не кислород воздуха, а повышенное содержание углекислоты, которое действует как раздражитель определенного нервного центра. Затем, всегда есть готовый механизм для выполнения этой реакции.
Таким образом, резюмируя, можно сказать следующее. Есть вещества, на которые направлена реакция, есть механизмы по захвату этих веществ, есть раздражитель, который пускает в ход этот механизм. И особенно важно то, что соотношение между этим механизмом и веществами, которые он должен захватить, биологическим приспособлением так соотнесены, что реакция или всегда, или в подавляющем большинстве случаев оказывается успешной. Это важное обстоятельство, потому что целые миры растений и микробов живут на основе такого соотношения с внешней средой. Растения, например, нуждаются в солях, воде, солнечной энергии, но все это использует организм: корни его соприкасаются с раствором солей в земле, крона — с солнечными лучами и т. д. И если только организм начинает действовать, он не может промахнуться. А регуляция самой этой деятельности (организм ведь не всегда должен действовать) производится состоянием нужды. Вот, скажем, дыхание у теплокровных животных. Мы же все время дышим, дышим с какими-то интервалами. Чем это регулируется? Уровнем углекислоты в крови. Когда этот уровень повышается, то кровь должна насыщаться кислородом, а когда понижается, то мы не нуждаемся в кислороде и наступает пауза в дыхании.
Итак, механизм потребности, который есть у всех животных существ, регулирует работу или покой захватывающего механизма. Здесь не требуется никакого другого вмешательства. И особенно важно то обстоятельство, что успешность наступившей реакции обеспечивается биологическим приспособлением. Реакция проходит в таких условиях, что если и не каждый раз, то в большинстве случаев она будет успешной (пусть не каждый муравей будет сбит, но их сбивается такое количество, которое достаточно для развития личинок муравьиного льва).
Мы рассмотрели условия, при которых нет необходимости в психической деятельности, т. е. в регуляции поведения на основе ориентировки в поле образов. И как видите, это очень широкая зона. Сюда включаются не только все растения, но даже сложные животные и такие высокоорганизованные организмы, как люди в какой-то части своих взаимоотношений с внешней средой. Но есть и другие ситуации, где психика становится необходимым условием выживания, успешности действий и развития. Чем же характеризуются эти ситуации?
Если взять процесс дыхания, то он, как правило, в нормальных условиях происходит автоматически. Но бывают ситуации, когда автоматического механизма недостаточно. Представьте себе самую простую вещь: много людей находится в закрытом помещении. При использовании большого количества кислорода становится нечем дышать. Что может сделать автоматический механизм? При недостаточном поступлении кислорода он учащает дыхание. Происходит это автоматически. Но это может помочь только до некоторой степени. Вскоре этого становится недостаточно. Что еще может сделать этот автоматический центр при накоплении углекислоты в крови?
Подчиняясь этому усиливающемуся раздражителю, он мог бы все сильнее раздражать этот центр, пока человек, наконец, не застыл бы в судороге вздоха. Здесь необходим другой выход из положения. Нужно открыть окно или выйти из комнаты. Но это уже действия другого рода, а не работа автоматического центра. Чтобы открыть окно, надо посмотреть, как его открыть. То же и в отношении выхода из помещения. Надо сориентироваться в ситуации и найти выход из сложившегося положения, который самим этим положением не подсказывается. Это простой случай. Может быть и ситуация, когда, наоборот, надо задержать дыхание. Скажем, когда вы попадаете в отравленную атмосферу или, например, при кашле: способом оборвать кашель является задержка на выдохе — тогда раздражение от кашля успокаивается. Но это происходит не автоматически, а из осознания того, что этим способом можно исключить дальнейшее раздражение.
Вот самая обычная вещь. Когда вы идете по дороге с хорошим покрытием, то можете разговаривать с попутчиком и не смотреть под ноги. Бокового зрения вам достаточно для автоматической ходьбы. Но если вы выйдете на улицу, где покрытие разворочено, то тут уже не поговоришь, потому что нужно все время смотреть, куда поставить ногу. Это элементарный пример того, что движение можно совершать в одних условиях в значительной мере автоматически, а в других условиях оно требует элементарной, но все-таки регулирующей деятельности. Таких ситуаций очень много, и можно сразу перейти к тому, что характеризует эти ситуации.
Для этих ситуаций существенно то, что нет налицо раздражителей, которые бы сами вызывали нужную реакцию (как это было в первом случае). Даже в таком простом случае, как ходьба по развороченной мостовой, дело обстоит так, что тот камень, на который можно ступить, сам не кричит о себе: «На меня поставьте ногу — я надежный!» Вы можете поставить ногу и рядом, на не вполне надежный камень и т. д. Таким образом, необходимо найти, выделить раздражитель, который бы вызвал нужную реакцию. И здесь возникает такое положение, в которое никогда не попадает растение, а попадает лишь подвижное животное.
Что делает растение, если в непосредственном соприкосновении с ним не оказывается нужных для него условий? Растение, как правило, тогда или замирает (это ежегодно происходит при наступлении у нас зимнего периода, а в жарких странах, наоборот, — засушливого сезона), или погибает. А для активных животных возникает другое положение. Они ищут необходимые и отсутствующие (или, во всяком случае, невыступающие) условия своего поведения и дальнейшей деятельности. Эта необходимость искать то, чего нет в непосредственном соприкосновении, или то, что о себе не заявляет и что нужно выявить, приводит к тому, что подвижность становится фундаментальным свойством большой части животного мира. В свою очередь, подвижность как условие добывания необходимых, но отсутствующих средств существования создает особое положение — изменчивость соотношения между организмом и тем, что он должен найти, или тем, от чего он должен уйти (если это опасность). Таким образом, создается индивидуальная приспособленность этих соотношений, потому что один раз вы можете встретиться с тем, что вам нужно, с одной стороны, в другой раз — с другой стороны, с третьей и т. д. Словом, эти соотношения все время меняются, и, конечно, эта изменчивость тем больше, чем более подвижен объект, с которым мы взаимодействуем.
Например, травоядные. Их объект относительно неподвижен. А, скажем, хищные животные — это охотники на подвижную добычу. Здесь такое соотношение, что не только сам охотник движется, но и добыча. Эти соотношения становятся особенно зыбкими, меняющимися. И в такой изменчивой ситуации возникает парадоксальное положение, которое заключается в том, что объект, с которым должно взаимодействовать активное животное, выступает в общих чертах, а действие по отношению к этому объекту каждый раз должно быть очень прицельным (точным).
Например, волк и овца как его добыча. Для волка любая овца является добычей, а ведь все овцы разные по размеру, окраске и пр. Значит, добыча должна иметь очень недифференцированный образ. Объект должен восприниматься как объект нападения независимо от многих его признаков. Достаточно запаха, чтобы волк шел на овцу, а прыжок волка должен быть строго прицельным, потому что если немного недопрыгнуть или перепрыгнуть, то можно лишиться добычи.
Недавно я читал воспоминания знаменитого полярника Кренкеля, которые были опубликованы в «Новом мире». И там он описывает такую сценку. Белый медведь крадется к нерпе, лапой закрывая свой черный нос. Но когда прыгнул, то промахнулся. «Очевидно, это был молодой медведь», — подчеркивает Кренкель. Нерпа убежала, а медведь вернулся на исходную позицию и еще два раза повторил прицельно свой прыжок, хотя уже никакой нерпы не было. Итак, прыжок должен быть прицельным. Получается тогда следующее расхождение: раздражитель, вызывающий действие, должен быть очень обобщенным, а действие — очень индивидуальным и точным (например, волк реагирует на запах овцы, но запах не помогает ему выполнить прыжок, волк же прыгает не на запах). Необходимо еще учесть следующее. Допустим, имеется не молодой, а опытный хищник с хорошо натренированными механизмами действия. Если он точно повторит то же действие, которое оказалось успешным в прошлой охоте, то сегодня оно может быть и неуспешным, так как ситуация никогда не бывает одинаковой. Ведь всегда нужен точный, индивидуальный расчет прыжка. Зверь должен учитывать, как стоит добыча, потому что нужно прыгать не на хвост овцы, а на шею. Значит, возникает новое обстоятельство, которое нужно учесть: никакой старый опыт, если его просто повторять, не будет достаточным. Следовательно, не только врожденный механизм, но и механизмы, индивидуально приобретенные, оправдавшие себя в прошлый раз, окажутся непригодными, если их без изменений повторять в новых, чуть-чуть изменившихся обстоятельствах. А ведь механизм, который действует внутри тела, может сделать только то, чему он научился. Ничего другого он сделать не может.
Итак, любой уже сложившийся механизм, много раз себя оправдавший, способен повторить только то, что уже было. А то, что было, может оказаться непригодным сейчас, в новых обстоятельствах. Поэтому каждый раз возникает необходимость подгонки имеющегося у животного способа действия к новым обстоятельствам этого действия. Возникает вопрос: как же подогнать те действия, которые были освоены ранее и которые в общем пригодны для данного случая, под индивидуальные условия? Обычно считают, что основной способ — это пробы и ошибки. Их еще называют «слепые пробы и ошибки». Но если бы и в самом деле эти пробы были совершенно слепые и животное выполняло бы их автоматически, не руководствуясь ориентировкой в поле образов, то что бы, собственно, имело место? А было бы вот что. Животное даже при наличии неподвижного объекта повторяло бы эти слепые действия до тех пор,
одно из них случайно не оказалось бы успешным. А если бы и в следующий раз животное повторило это успешное действие, то оно бы ни к чему не привело. Таким образом, самое интересное заключается в том, что если бы эти пробы были действительно слепы, то они бы ни к какому обучению не привели, потому что приобретенное действие один раз оказывается успешным, второй раз — неуспешным. И всё надо начинать сначала: повторять пробы, пока одна из них не окажется успешной.
В действительности же обучение происходит таким образом, что раз от разу количество проб уменьшается и выделяется что-то такое, что можно перенести от одного случая к другому. Значит, само обучение возможно только если эти пробы не являются в строгом смысле слепыми. И в самом деле, то, что называется слепыми пробами, является слепым лишь по отношению к какой-то части условий, но никогда не является слепым по отношению к результату. Обязательным моментом обучения является, по меньшей мере, наличие контроля за результатом, т. е. сличение желаемого, заданного результата и результата, реально полученного. Сличение заданного и фактического есть обязательное условие контроля, повторения, проверки и обучения.
Значит, все пробы и ошибки, если они ведут к прогрессу в поведении, уже предполагают наличие образа поля для контроля за результатам. Без этого ничего бы не было, потому что если вы имеете автоматическую реакцию при меняющихся обстоятельствах, то она просто неудачна. Животное может повторить ее еще как-нибудь иначе, но не прицельно. Это во-первых.
Во-вторых, пробы и ошибки возможны только в том случае, если так называемая цель (обиходное название) остается неизменной и животное может повторять и повторять по отношению к этой цели свои пробы. Значит, это пригодно не для охоты, а для обучения тем действиям, с помощью которых можно добывать объект, потому что большей частью добыча является подвижной и не будет ждать, пока на нее нападут. Кроме этого, пробы уже предполагают наличие поля образов, а следовательно, не могут быть средством, которым может пользоваться животное без психики. Они уже предполагают психику.
Следует также отметить, что бывают ситуации, когда объект неподвижен. Животное может много раз повторять свои попытки, но тем не менее объект остается недостижимым. В данном случае нужно найти новый путь к достижению объекта. Позже мы будем знакомиться с так называемым разумным решением задач животными, и вы увидите, что существует целый класс простых задач, которые, однако, не могут быть решены без выделения новых отношений, пусть очевидных, лежащих на поверхности, но непривычных. Здесь пробы, повторяющие прежние заученные действия, оказываются непригодными.
Есть еще особенно важный класс задач, выступающих часто перед животным, где вообще действия можно и нужно произвести один раз и при этом не откладывая на будущее, настолько, насколько неотложными они являются. Отчасти к такому роду задач относятся действия по нападению на живую подвижную цель, потому что если хищник голоден, так он должен добыть этот объект, но он может сделать бросок только один раз (добыча не будет его ждать, промахнулся — значит, останешься без обеда). Существуют и другие серьезные ситуации, которые тоже требуют неотложного действия, но выполнимого только один раз, например перепрыгивание через расщелину. Допустим, за животным гонится хищник, и для спасения оно должно перепрыгнуть через расщелину. Но это действие животное может совершить только единожды, потому что если оно совершит его неудачно, то погибнет в этой расщелине. То же самое в ситуации ухода от хищника или, наоборот, добывания того, что годится в пищу. Это же самая распространенная жизненная ситуация.-нркно совершить действие, его нельзя не совершить, но его можно совершить фактически только один раз. А вместе с тем, если вы совершите его так, как вы умеете его совершать, как оно сложилось у вас в прошлом опыте, оно может оказаться неудачным. Здесь особенно часто возникает ситуация, когда действие нужно подогнать под конкретные обстоятельства. А как это можно сделать? Ведь этого нельзя сделать не попробовав, потому что, может быть, оно не годится. И только когда вы попробуете это действие, то сможете выяснить, в чем оно не соответствует этим обстоятельствам и какие поправки нужно в него внести, чтобы оно соответствовало данной ситуации. Таким образом создается еще более острая ситуация: чтобы подогнать действие под конкретную ситуацию, его нужно обязательно выполнить, потому что без этого вы не будете знать, какие поправки в него нужно внести. А выполнять это действие физически нельзя! Его можно выполнить только один раз, пробовать здесь не разрешается. И нужно бы сделать пробу, но нельзя ее сделать. Как же действовать? Вот тогда и возникает необходимость в некотором запасном поле, т. е. в таком поле, которое раскрывается не перед субъектом и добычей, а в каком-то «боковом» месте. И вот на таком запасном поле и надо разыгрывать это действие. Запасное поле воспроизводит отношение поля реального действия, и здесь можно разыграть свое действие, не разыгрывая его в ответственном поле: можно сделать пробу, установить, насколько соответствует или не соответствует она сложившейся ситуации, и внести в нее дополнительные поправки.
Практически это означает возникновение необходимости в идеальном поле, которое у животных выступает как поле восприятия. Поле восприятия — это идеальное поле, это поле, которое животное видит, т. е. оно не только реально существует перед ним, но и видимо. Вот это видимое поле и есть идеальное — это поле образов восприятия. В этом поле животное должно примерить взором свое действие, т. е. как бы воспроизвести взором то действие, которое оно когда-то раньше производило, и, воспроизведя его, установить, приходится ли оно на объект или отклоняется от него, а если отклоняется, то в какую сторону, насколько и т. д. Здесь возникает необходимость идеального предварительного примеривания действия в поле восприятия, после чего уже можно с учетом поправок идеального поля выполнять с уверенностью окончательное, фактическое, физическое действие (с необходимой поправкой на это индивидуальное отношение).
Кроме того, такого рода действия нуждаются не только в подобном предварительном примеривании, они нуждаются и в непрерывном контроле за исполнением. Даже машины нуждаются в определенного рода контроле за выполняемыми действиями; такой контроль протекает автоматически на основе сличения с заложенной программой. Тем более нуждаются в контроле действия животных, которые обладают очень большой степенью свободы. Значит, действие не только должно быть начато на основе некоторого плана, но оно должно еще и реализовываться с непрерывным контролем в процессе выполнения. Все это и дает идеальный план, который становится совершенно необходимым для успешности действия в ситуациях второго рода, т. е. в тех, которые требуют однократного и неотложного выполнения, а также сравнения заданного и фактического результатов.
В этих случаях наличие ориентировки на основе образа ситуации действия является необходимым условием успешности этого действия, а следовательно, существования и развития подвижных животных. Если бы этого приспособления не было, то развитие животных могло бы остановиться на очень низком уровне. Как вы увидите дальше, хотя инстинктивные действия животных во многих своих звеньях протекают автоматически, но даже они на отдельных отрезках своего выполнения нуждаются в ориентировке на основе образа. Ну а чем более подвижным становится животное и, следовательно, чем более широкие возможности для его существования и развития открываются, тем настоятельнее становится необходимость приспособления совершаемых действий к условиям их реализации.
Одно из важных положений заключается в том, что возникновение психической регуляции не означает появления новых форм, а, наоборот, означает возможность экономного использования уже наличных форм в очень широкой зоне их применения. Без этого возникло бы такое положение, что животное должно было бы обладать массой ничтожно различающихся самостоятельных действий для каждого конкретного случая, что, конечно, совершенно невозможно, или же развитие животных пошло бы не так, как оно пошло фактически, а по тупиковому пути.
Есть еще одна тонкость, о которой я потом расскажу подробней. Она касается поля образов как запасного поля. Важно еще подчеркнуть следующие два момента.
Во-первых, необходимостью индивидуального приспособления имеющихся уже действий и приобретения новых действий объясняется необходимость психики. Психика как ориентировочная деятельность на основе поля образов становится условием научения новым действиям и гибкого использования их в новых ситуациях. Имейте в виду, что научению подлежат большинство врожденных действий, потому что врожденной, как правило, является только общая схема действий, а приспособление этой общей схемы к ее точному, прицельному, целесообразному выполнению опять требует дополнительного научения. Значит, не только вновь приобретенные, но даже врожденные действия в большей части нуждаются в этом доучивании.
Во-вторых (это уже философская сторона вопроса), если бы не было этого аппарата тонкого индивидуального приспособления к каждому отдельному случаю, то, собственно говоря, строго целесообразное поведение в изменяющейся среде было бы необъяснимо, оно оставалось бы недетерминированным. Поведение животных без учета ориентировочной деятельности не может быть строго причинно понято, потому что никакой приобретенный опыт не может просто применяться в изменившихся условиях. Он должен каждый раз быть подогнан, он должен приспособляться. Если этого не было (т. е. без того, чтобы возник этот дополнительный аппарат приспособления ориентировки на основе образа), нельзя строго причинно объяснить сложное, индивидуально приспособленное поведение животных. Только возникновение психической деятельности с ориентировкой на основе образа устанавливает строго детерминистическое понимание поведения.
И последнее, о чем я вас хотел предупредить. Все, что было сказано, не объясняет, как материя производит психику, как мозг производит психику. Это разъясняет только, в чем состоит объективная необходимость психики. А вопрос о том, каким же образом материя производит новую вещь, новое свойство, остается открытым.
А ведь необходимо понять, как мозг производит психику. Так чья же это задача? Это задача не психологии, а физиологии. А психология может подвести только к условиям, когда это производство психической деятельности становится необходимым, и к некоторым другим, более тонким, близким обстоятельствам, которые уже начинают объяснять и содержание этой работы.
