Закон насилия и закон любви 4 страница

Одни знают, что делают то, что свойственно всем людям, делают то, к чему идет человечество и что неизменно дает благо и отдельному человеку и всем людям; другие, как ни стараются скрыть это от себя, знают, что делают то, что несвойственно, противно всем людям, то, от чего всё больше и больше уходит человечество, делают то, от чего страдает и отдельный человек и все люди и больше всего они сами. На одной стороне -- сознание несвободы, страх и скрытность, на другой -- свобода, спокойствие и открытость; на одной -- безверие, на другой -- вера; на одной ложь, на другой истина; на одной ненависть -- на другой любовь; на одной отжившее мучительное прошедшее--на другой наступающее радостное будущее. Так какое же может быть сомнение в том, на чьей стороне будет победа?

Неотразимую истину высказал умерший теперь французский писатель, когда писал это удивительное, вдохновенное письмо:

"Духовная сила никогда так не занимала, никогда не налагала с такой силой свою власть на человека, как в наше время. Она, так сказать, разлита во всем том воздухе, который вдыхает мир. Те несколько индивидуальных душ, которые отдельно желали общественного перерождения, мало-помалу отыскали, призвали друг друга, сблизились, соединились, поняли себя и составили группу, центр притяжения, к которому стремятся теперь другие души с четырех концов света, как летят жаворонки на зеркало; они составили, таким образом, общую, коллективную душу, с тем, чтобы люди вперед осуществляли сообща, сознательно и неудержимо предстоящее единение и правильный прогресс наций, недавно еще враждебных друг другу. Эту новую душу я нахожу и узнаю в явлениях, которые кажутся более всего отрицающими ее.

Эти вооружения всех народов, эти угрозы, которые делают друг другу их представители, эти возобновления гонений известных народностей, эти враждебности между соотечественниками и даже эти ребячества Сорбонны суть явления дурного вида, но не дурного предзнаменования. Это -- последние судороги того, что должно исчезнуть. Болезнь в этом случае есть только энергическое усилие организма освободиться от смертоносного начала.

Те, которые воспользовались и надеялись еще долго и всегда пользоваться заблуждениями прошедшего, соединяются с целью помешать всякому изменению. Вследствие этого -- эти вооружения, эти угрозы, эти гонения; но если вы вглядитесь внимательнее, вы увидите, что всё это только внешнее. Всё это колоссально, но пусто.

Во всем этом уж нет души: она перешла в иное место. Все эти миллионы вооруженных людей, которые каждый день упражняются в виду всеобщей истребительной войны, не ненавидят уже тех, с которыми они должны сражаться, ни один из их начальников не смеет объявить войны. Что касается до упреков, даже зарождающихся, которые слышатся снизу, то уже сверху начинает отвечать им признающее их справедливость великое и искреннее сострадание.

Взаимное понимание неизбежно наступит в определенное время, и более близкое, чем мы полагаем. Я не знаю, происходит ли это оттого, что я скоро уйду из этого мира и что свет, исходящий из-под горизонта, освещающий меня, уже затемняет мне зрение, но я думаю, что наш мир вступает в эпоху осуществления слов: "любите друг друга", без рассуждения о том, кто сказал эти слова: бог или человек". (Дюма-сын.)

Да, в этом, только в этом осуществлении в жизни закона любви не в его ограниченном, а в его истинном значении, как высшего закона, не допускающего никаких исключений, только в этом одном спасение от того ужасного, становящегося всё более и более бедственным, кажущегося безвыходным, положения, в котором находятся теперь народы христианского мира.

 

XIII

 

Общественная жизнь может быть улучшена только самоотречением людей.

 

Говорят: одна ласточка не делает весны; но неужели оттого, что одна ласточка не делает весны, не лететь той ласточке, которая уже чувствует весну, а дожидаться? Если так дожидаться всякой почке и травке, то весны никогда не будет. Так и нам для установления царства божия не надо думать о том, первая ли я, или тысячная ласточка.

 

Делай свое дело жизни, исполняя волю бога, и будь уверен, что только этим путем ты будешь самым плодотворным образом содействовать улучшению общей жизни.

 

 

"Над людьми мира нависла страшная тяжесть зла и давит их. Люди, стоящие под этой тяжестью, всё более и более задавливаемые, ищут средств избавиться от нее.

Они знают, что общими силами они могут поднять тяжесть и сбросить ее с себя; но они не могут согласиться все вместе взяться за нее, и каждый сгибается всё ниже и ниже, предоставляя тяжести ложиться на чужие плечи, и тяжесть всё больше и больше давит людей и давно бы уже раздавила их, если бы не было людей, руководящихся в своих поступках не соображениями о последствиях внешних поступков, а только внутренним соответствием поступка с голосом совести. И такие люди и были и есть -- христиане, потому что в том, чтобы вместо цели внешней, для достижения которой нужно согласие всех, ставить себе цель внутреннюю, для достижения которой не нужно ничьего согласия, и состоит сущность христианства в его истинном значении. И потому спасение от порабощения, в котором находятся люди, невозможное для людей общественных, и совершалось и совершается только христианством, только заменой закона насилия законом любви.

Цель общей жизни не может быть вполне известна тебе -- говорит христианское учение каждому человеку -- и представляется тебе только как всё большее и большее приближение к благу всего мира, к осуществлению царства божия; цель же личной жизни несомненно известна тебе и состоит в осуществлении в себе наибольшего совершенства любви, необходимого для осуществления царства божия. И цель эта всегда известна тебе и всегда достижима.

Тебе могут быть неизвестны наилучшие частные внешние цели; могут быть положены преграды для осуществления их; но приближение к внутреннему совершенству, увеличение любви в себе и в других не может быть ничем и никем остановлено.

И стоит только человеку поставить себе вместо ложной внешней общественной цели эту одну истинную, несомненную и достижимую внутреннюю цель жизни, чтобы мгновенно распались все те цепи, которыми он, казалось, был так неразрывно скован, и он почувствовал бы себя совершенно свободным...

Христианин освобождается от государственного закона тем, что не нуждается в нем ни для себя, ни для других, считая жизнь человеческую более обеспеченною законом любая, который он и исповедует, чем законом, поддерживаемым насилием...

Для христианина, познавшего требования закона любви, все требования закона насилия не только не могут быть обязательны, но всегда представляются теми самыми заблуждениями людей, которые подлежат обличению и упразднению...

Исповедание христианства в его истинном значении, включающем непротивление злу насилием, освобождает людей от всякой внешней власти. Но оно не только освобождает их от внешней власти, оно вместе с тем дает им возможность достижения того улучшения жизни, которого они тщетно ищут через изменение внешних форм жизни.

Людям кажется, что положение их улучшается вследствие изменения внешних форм жизни, а между тем изменение внешних форм есть всегда только последствие изменения сознания, и только в той мере улучшается жизнь, в которой это изменение основано на изменении сознания.

Все внешние изменения форм жизни, не имеющие в основе своей изменения сознания, не только не улучшают сознания людей, но большей частью ухудшают его. Не правительственные указы уничтожили избиение детей, пытки, рабство, а изменение в сознания людей вызвало необходимость этих указов. И только в той мере совершилось улучшение жизни, в которой оно было основано на изменении сознания, то есть в той мере, в которой в сознании людей закон насилия заменился законом любви. Людям кажется, что если изменение сознания влияет на изменение форм жизни, то должно быть и обратное, и, так как направлять деятельность на внешние изменения и приятнее (последствия деятельности виднее) и легче, то они всегда предпочитают направлять свои силы не на изменение сознания, а на изменение форм, и потому большей частью заняты не сущностью и дела, а только подобием его. Внешняя суетливая, бесполезная деятельность, состоящая в установлении и применении внешних форм жизни, скрывает от людей ту существенную внутреннюю деятельность изменения сознания, которая одна может улучшить их жизнь. И это-то суеверие больше всего мешает общему улучшению жизни людей.

Лучшая жизнь может быть только тогда, когда к лучшему изменится сознание людей, и потому все усилия людей, желающих улучшить жизнь, должны бы быть направляемы на изменение сознания своего и других людей.

Христианство в его истинном значении, и только такое христианство, освобождает людей от того рабства, в котором они находятся в наше время, и только оно дает людям возможность действительного улучшения своей личной и общей жизни.

Казалось бы, должно быть ясно, что только истинное христианство, исключающее насилие, дает спасение отдельно каждому человеку и что оно же одно дает возможность улучшения общей жизни человечества, но люди не могли принять его до тех пор, пока жизнь по закону насилия не была изведана вполне, до тех пор, пока поле заблуждений, жестокостей и страданий государственной жизни не было исхожено по всем направлениям.

Часто как самое убедительное доказательство неистинности, а главное, неисполнимости учения Христа приводится то, что учение это, известное людям 1900 лет, не было принято во всем его значении, а принято только внешним образом. "Если столько уже лет оно известно и все-таки не стало руководством жизни людей, если столько мучеников и исповедников христианства бесцельно погибло, не изменив существующего строя, то это очевидно показывает, что учение это не истинно и неисполнимо", говорят люди.

Говорить и думать так, всё равно, что говорить и думать, что, если посеянное зерно не только не дает тотчас же и цвета и плода, а лежит в земле и разлагается, то это есть доказательство того, что зерно это не настоящее и не всхожее, и можно и надо затоптать его.

То, что христианское учение не было принято во всем его значении тогда же, когда оно появилось, а было только принято во внешнем, извращенном виде, было и неизбежно и необходимо.

Учение, разрушающее всё существовавшее устройство мира, не могло быть принято при своем появлении во всем его значении, а было принято только во внешнем, извращенном виде.

Люди, тогда огромное большинство людей, не были в состоянии понять учение Христа одним духовным путем: надо было привести их к пониманию его тем, чтобы, изведав то, что всякое отступление от учения -- погибель, они узнали бы это на жизни, своими боками.

Учение было принято, как не могло быть иначе, как внешнее богопочитание, заменившее язычество, и жизнь продолжала идти: дальше и дальше по пути язычества. Но извращенное учение это было неразрывно связано с евангелием, и жрецы лжехристианства, несмотря на все старания, не могли скрыть от людей самой сущности учения, и истинное учение, против воли их, понемногу раскрываясь людям, сделалось частью их сознания.

В продолжение 18 веков шла эта двойная работа: положительная и отрицательная. С одной стороны всё большее и большее удаление людей от возможности доброй и разумной жизни, а с другой стороны всё большее и большее уяснение учения в его истинном смысле.

И в наше время дело дошло до того, что христианская истина, прежде познававшаяся только немногими людьми, одаренными живым религиозным чувством, теперь, в некоторых проявлениях своих, в виде социалистических учений, сделалась истиной, доступной каждому самому простому человеку, жизнь же общества самым грубым и очевидным образом на каждом шагу противоречит этой истине.

Положение нашего европейского человечества с своей земельной собственностью, податями, духовенством, тюрьмами, гильотинами, крепостями, пушками, динамитами, миллиардерами и нищими действительно кажется ужасным. Но ведь всё это только кажется. Ведь всё это, все те ужасы, которые совершаются, и те, которые мы ожидаем, все ведь делаются или готовы делаться нами самими. Ведь всего этого не только не может не быть, но и должно не быть соответственно состоянию сознания человечества. Ведь сила не в формах жизни, а в сознании людей. А сознание людей находится в самом напряженном, растягиваемом в две противоположные стороны, вопиющем противоречии. Христос сказал, что он победил мир, и он действительно победил его. Зло мира, как ни ужасно оно, уже не существует, потому что оно не существует уже в сознании людей.

Рост сознания происходит равномерно, не скачками, и никогда нельзя найти той черты, которая отделяет один период жизни человечества от другого, а между тем эта черта есть, как есть черта между ребячеством и юностью, зимою и весною и т. п. Если нет определенной черты, то есть переходное время. И такое переходное время переживает теперь европейское человечество. Всё готово для перехода от одного состояния в другое, нужен только тот толчок, который совершит изменение. И толчок может быть дан каждую секунду. Общественное сознание уже отрицает прежнюю форму жизни и давно готово на усвоение новой. Все одинаково и знают и чувствуют это. Но инерция прошедшего, робость перед будущим делают, что то, что уже давно готово в сознании, иногда еще долго не переходит в действительность. В такие моменты достаточно иногда одного слова для того, чтобы сознание получило выражение, и та главная в совокупной жизни человечества сила -- общественное мнение -- мгновенно перевернуло бы без борьбы и насилия весь существующий строй...

Спасение людей от их унижения, порабощения и невежества произойдет не через революции, не через рабочие союзы, конгрессы мира, а через самый простой путь, -- тот, что каждый человек, которого будут привлекать к участию в насилии над своими братьями и над самим собой, сознавая в себе свое истинное духовное "я", с недоумением спросит: "Да зачем же я буду делать это?"

Не революции, хитрые, мудрые, социалистические, коммунистические устройства союзов, арбитрации и т. п. спасут человечество, а только такое духовное сознание, когда оно сделается общим.

Ведь, стоит только человеку очнуться от гипноза, скрывающего от него его истинное человеческое призвание, чтобы не то что отказаться от тех требований, которые предъявляет ему государство, а прийти в страшное удивление и негодование, что к нему могут обращаться с такими требованиями.

"И пробуждение это может совершиться каждую минуту", -- так писал я 15 лет тому назад. -- Пробуждение это совершается, -- смело пишу я теперь. Знаю я, что я с своими 80-ю годами не увижу его, но знаю так же верно, как то, что после зимы наступит весна, а после ночи -- день, что время это наступило и в жизни нашего христианского человечества.

 

XIV

 

Душа человеческая по природе своей христианка.

Христианство воспринимается людьми всегда как что-то забытое, вдруг вспомнившееся... Христианство поднимает человека на такую высоту, с которой ему открывается радостный мир, подчиненный разумному закону. Чувство, испытываемое человеком, узнающим истину христианства, подобно тому, которое испытал бы человек, запертый в темной душной башне, когда бы он поднялся на высшую открытую площадку башни, с которой он увидал бы невидный прежде прекрасный мир.

 

Сознание подчинения закону человеческому порабощает; сознание подчинения божескому закону освобождает.

 

Одно из определенных условий труда человека состоит в том, что чем отдаленнее цель наших стремлений, чем меньше мы желаем сами видеть плоды наших трудов, тем больше и обширнее будет мера нашего успеха.

Джон Рёскин.

 

Самые важные и нужные для самого и для других дела человека -- это те, последствия которых он не увидит.

 

 

"Всё это может быть, но для того, чтобы люди могли освободиться от той, основанной на насилии, жизни, в которой они запутаны и которая держит их, нужно, чтобы все люди были религиозны, то есть готовы были бы ради исполнения закона бога быть готовыми пожертвовать своим телесным, личным благом и жить не будущим, а только настоящим, стремясь только в этом настоящем исполнять открытую им в любви волю бога. Но люди нашего мира не религиозны и потому не могут жить так".

Так говорят люди нашего времени, как бы предполагая, что религиозное сознание, вера -- есть состояние, несвойственное человеку, что религиозное сознание в человеке есть нечто исключительное, воспитанное, напущенное. Но думать и говорить так могут люди вследствие особенного состояния христианского мира, временно лишенные самого необходимого и естественного условия жизни человеческой -- веры.

Такое возражение подобно тому, которое сделал бы человек и против необходимости труда для блага людей тем, что для того, чтобы трудиться, надо иметь силы для этого, но что же делать тем, которые так отвыкли от труда, что не могут, не умеют и не имеют сил телесно трудиться.

Но так же, как труд не составляет нечто искусственное, выдуманное, предписываемое людьми, а нечто неизбежное, необходимое, без чего не могли бы жить люди, так точно и вера, то есть сознание своего отношения к бесконечному и вытекающего из него руководства поступков. Такая вера есть не только не нечто воспитанное, искусственное, исключительное, а, напротив, такое естественное свойство человеческой природы, без которого. как птицы без крыльев, никогда нежили и не могут жить люди.

Если мы теперь в нашем христианском мире видим людей, лишенных, или, вернее сказать, не лишенных, а с затемненным религиозным сознанием, то уродливое, неестественное положение это только временное и случайное, положение немногих, происшедшее от тех особенных условий, в которых жили и живут люди христианского мира, точно такое же исключительное, как и положение тех людей, которые живут и могут жить, не работая.

И потому для того, чтобы люди, утратившие это свойственное и необходимое для жизни людей чувство, вновь испытали его, им не нужно ничего придумывать, устанавливать, а надо только устранить тот обман, который временно скрыл от них это чувство и затемнил его.

Только освободись люди нашего мира от того обмана извращения христианского учения церковной веры и утвержденного на ней не только оправдания, но возвеличения, несовместимого с христианством, основанного на насилии, государственного устройства, и само собой устранится в душах людей не только христианского, но и всего мира главная помеха к религиозному сознанию высшего закона любви без возможности исключений и насилия, который 1900 лет тому назад был открыт человечеству и который теперь один только удовлетворяет требованиям человеческой совести.

А войдет в сознание закон этот, как высший закон жизни -- и само собой прекратится то губительное для нравственности состояние людей, при котором величайшие несправедливости и жестокости, совершаемые людьми друг против друга, считаются естественными, свойственными людям поступками, совершится то, о чем мечтают теперь, чего желают и что обещают все социалистические, коммунистические устроители будущих обществ, и гораздо больше этого. И достигнется это совершенно противоположными средствами, и только потому и достигнется, что будет достигаться не теми, самим себе противоречащими средствами насилия, которыми стараются достигнуть этого как правительства, так и противники их. Достигнется это освобождение от мучащего и развращающего людей зла не тем, что люди жизни человечества. Но это только кажется: жили и живут люди и вне государственной формы. Жили и живут так теперь все дикие народы, не дошедшие до того, что называется цивилизацией; живут так и люди, ставшие в своем понимании смысла жизни выше цивилизации: живут и в Европе, и в Америке, и в особенности в России христианские общины, отказавшиеся от правительства, не нуждающиеся в нем и только неизбежно терпящие его вмешательство.

Государственная форма есть временная, но никак не постоянная форма жизни человечества. Как жизнь одного человека не неподвижна, а постоянно изменяется, подвигается, совершенствуется, так не переставая изменяется, подвигается, совершенствуется жизнь и всего человечества. Каждый отдельный человек когда-то сосал грудь, играл в игрушки, учился, работал, женился, воспитывал детей, освобождался от страстей, умудрялся к старости. Точно так же умудряется и совершенствуется и жизнь народов, только не годами, как для человека, а веками, тысячелетиями. И как для человека главные изменения совершаются в области духовной, невидимой, так и в человечестве главные изменения совершаются прежде всего в невидимой области, в его религиозном сознании.

И как изменения эти для отдельного человека совершаются так постепенно, что никогда нельзя указать тот час, день, месяц, когда ребенок перестал быть ребенком, а стал юношей, и юноша мужем, а между тем мы всегда безошибочно знаем, когда переходы эти уже совершились, так точно мы и не можем никогда указать на те годы, когда человечество или известная часть его пережила один религиозный возраст и вступило в другой, следующий; но так же, как мы знаем про бывшего ребенка, что он стал юношей, мы знаем и про человечество или часть его, что оно пережило один и вступило в другой, высший, религиозный возраст, когда переход этот уже совершился.

Такой переход от одного возраста человечества к другому совершился в наше время в жизни народов христианского мира.

Мы не знаем того часа, когда ребенок стал юношей, но знаем, что бывший ребенок уже не может играть в игрушки; так же мы не можем назвать того года, десятилетия даже, во время которого люди христианского мира выросли из прежней формы жизни и перешли в другой, определяемый их религиозным сознанием, возраст, но не можем не знать, не видеть того, что люди христианского мира уже не могут серьезно играть в завоевания, в свидания монархов, в дипломатические хитрости, в конституции, с своими палатами и думами, в социал-революционные, демократические, анархические партии и революции, а главное, не могут делать всех этих дел, основывая их на насилии.

Особенно это заметно теперь у нас в России, с внешним изменением государственного устройства. Серьезно мыслящие русские люди не могут уже не испытывать теперь по отношению всех введенных новых форм управления нечто вроде того, как, если бы взрослому человеку подарили новую, не бывшую у него во время детства, игрушку. Как ни нова и интересна игрушка, она не нужна ему, и он только с улыбкой может глядеть на нее. Так это у нас, в России, и для всех мыслящих людей и для большой массы народа с нашей конституцией, думой и разными революционными союзами и партиями. Ведь не могут же русские люди нашего времени -- я думаю, что не ошибаясь скажу, чующие уже, хотя и в неясном виде, сущность истинного учения Христа, -- серьезно верить в то, что призвание человека в этом мире состоит в том, чтобы данный ему короткий промежуток времени между рождением и смертью употребить на то, чтобы говорить речи в палатах или собраниях товарищей социалистов или в судах, судить своих ближних, ловить, запирать, убивать их, или кидать в них бомбы, или отбирать у них земли, или заботиться о том, чтобы Финляндия, Индия, Польша, Корея были бы присоединены к тому, что называется Россией, Англией, Пруссией, Японией, или о том, чтобы освободить насилием эти земли и быть для того готовым к массовым убийствам друг друга. Не может человек нашего времени не сознавать в глубине души всего безумия такой деятельности.

Ведь мы не видим всего ужаса, несвойственности человеческой природе той жизни, которую мы ведем, только потому, что все те ужасы, в среде которых мы спокойно живем, наступали так постепенно, что мы не замечали их. Мне довелось в своей жизни видеть заброшенного старика в самом ужасном положении: черви кишели в его теле, он не мог двинуться без страдания ни одним членом, и он не замечал всего ужаса своего положения, так незаметно он пришел к нему, он только просил чайку и сахарцу. То же и мы в нашей жизни: мы не видим всего ее ужаса только потому, что незаметными шажками пришли к своему положению и, как тот старик, не замечаем всего ужаса его и только радуемся на новые кинематографы и автомобили, как тот радовался на чай и сахар. Не говоря уже о том, что нет никакого вероятия, что уничтожение несвойственного человеческой разумной и любовной природе насилия человека над человеком, не улучшило бы, а ухудшило положение людей, не говоря уже об этом, теперешнее положение общества так ужасно дурно, что трудно себе представить положение хуже.

И потому вопрос о том: могут ли люди жить без правительства, не только не страшен, каким хотят представить его защитники существующего:строя, а только смешон, как был бы смешон обращенный к истязаемому человеку вопрос о том, как он будет жить, когда его перестанут мучить.

Люди, находящиеся в исключительно выгодном положении, вследствие существования государственного устройства, представляют себе жизнь людей без государственной власти в виде величайшей неурядицы, борьбы всех против всех, точно как будто говорится о сожитии не только животных (животные живут мирно без государственного насилия), а каких-то ужасных существ, руководимых в своей деятельности только ненавистью и безумием. Но представляют они себе людей такими только потому, что приписывают людям те противные их существу свойства, которые воспитаны тем самым государственным устройством, в которое они сложились и которое они, несмотря на то, что оно очевидно не нужно и только вредно, продолжают поддерживать.

И потому на вопрос о том, какая будет жизнь без власти, без правительства? ответ может быть только один -- тот, что наверное не будет всего того зла, которое производит правительство: не будет земельной собственности, не будет податей, употребляемых на ненужные народу дела, не будет разделений народов, порабощения одних другими, не будет поглощения лучших сил народов на приготовление к войнам, не будет страха -- с одной стороны бомб, о другой -- виселиц, не будет безумной роскоши одних и еще более безумной нищеты других.

 

XVI

 

Мы живем в эпоху дисциплины, культуры и цивилизации, но далеко еще не в эпоху морали. При настоящем состоянии людей можно сказать, что счастье государств растет вместе с несчастием людей. И еще вопрос, не счастливее ли мы были бы в первобытном состоянии, когда у нас не было бы этой культуры, чем в нашем настоящем состоянии.

Ибо как можно сделать людей счастливыми, когда их не делают нравственными и мудрыми! Кант.

 

Старайся жить так, чтобы насилие было не нужно тебе.

 

Мы очень привыкли к рассуждениям о том, как нам устроить жизнь других людей, -- людей вообще. И нам такие рассуждения не кажутся странными. А между тем такие рассуждения не могли бы никогда существовать между религиозными и потому свободными людьми. Такие рассуждения суть последствия деспотизма -- управления одним человеком или несколькими людьми другими.

Так рассуждают и сами деспоты и люди, развращенные ими.

Это заблуждение вредно не только потому, что оно мучает, уродует людей, подвергающихся насилию деспотов, но и потому, что ослабляет во всех людях сознание необходимости исправлять себя, тогда как это одно единственно действительное средство воздействия на других людей.

 

Не только один человек не имеет права распоряжаться многими, но и многие не имеют права распоряжаться одним.

В. Чертков.

 

 

"Но все-таки, в какую форму сложится жизнь людей, которые решатся жить без правительства?" спрашивают люди, очевидно предполагая, что люди всегда знают, в какую форму сложится и в какой форме будет продолжаться их жизнь и что поэтому люди, решающиеся жить без правительства, должны тоже вперед знать, в какую форму сложится их жизнь. Но ведь люди никогда не знали и не могут знать того, в какую форму и в будущем сложится их жизнь. Убеждение о том, что люди могут знать это и даже устраивать эту будущую форму, есть только очень грубое, хотя и очень старое и распространенное суеверие. Подчиняясь ли правительствам, или не подчиняясь им, люди одинаково никогда не знали, не знают и не могут знать, в какую форму сложится их жизнь, и тем более не может по своей воле небольшое число людей устраивать жизнь всех, так как форма жизни людей складывается всегда не по воле некоторых людей, а по очень многим сложным и независимым от воли некоторых людей причинам, из которых главная -- нравственное, религиозное состояние большинства людей общества.

Суеверие же о том, что некоторые люди могут не только знать вперед, в какую форму сложится жизнь других, большинства людей, но и могут устраивать в будущем эту жизнь, -- суеверие это возникло и держится на желании людей, совершающих насилие, оправдать свою деятельность и на желании людей, терпящих насилие, объяснить и смягчить тяжесть испытываемого ими насилия. Люди, совершающие насилие, уверяют себя и других в том, что они знают, что надо делать для того, чтобы жизнь людей приняла ту форму, какую они считают наилучшею. Люди же, терпящие насилия, до тех пор, пока не в силах свергнуть насилия, верят в это, так как только такая вера придает какой-либо смысл их положению.

Казалось бы, история народов должна бы была самым решительным образом разрушить это суеверие.

Несколько людей французского народа в конце XVIII столетия насилием поддерживают деспотическое устройство королевства, но, несмотря на все их усилия, устройство это разрушается и появляется республиканское устройство. И точно так же, несмотря на все усилия людей, руководящих республикой, удержать это устройство, несмотря на величайшие насилия, вместо республики является Наполеоновская империя и так же противно воле правителей вместо наследственной империи появляется коалиция. Карл X, конституция, опять революция, опять новая республика и опять вместо республики Людовик Филипп и т. д. до теперешней республики. То же и во всех других насильнических деятельностях людских. Все усилия папства не только не уничтожают возможности протестантства, а только вызывают его. Все усилия капитализма только усиливают социалистические стремления. Если и держатся некоторое время установленные насилием формы или изменяются насилием же, то только оттого, что в данное время одни формы перестали быть свойственны общему и, главное, духовному состоянию народа, а не потому, что их кто-нибудь поддерживал или устраивал.