Мы благодарны Вам, Андрей Владимирович

Автор: Т. Н. Ушакова

Излишне повторять, какую светлую память оставил Андрей Владимирович Брушлинский в сознании людей, встречавшихся и работавших с ним и даже просто наблюдавших его со стороны. Мысль снова и снова возвращается к событиям и эпизодам, где светлая сущность Андрея Владимировича находила свое ясное выражение. Он был деликатным и нежным человеком, и это создавало особую ауру вокруг него. Деликатность была его натурой: он так говорил, двигался, а в особенности деликатно взаимодействовал с людьми. Атмосфера уважительности и деликатности была и в его семье: жена Тамара вполне соответствовала этому духу. Не поверю, если кто-нибудь скажет, что видел Андрея Владимировича злобным, недоброжелательным, слышал от него грубое слово.

Думаю, именно эта сторона личности Андрея Владимировича оказалась главной, учитывая ту роль, какую он сыграл в Институте, пробыв более десяти лет его директором. Напомню, что Андрей Владимирович вступил в эту должность в 1989 г. после смерти Б. Ф. Ломова, директора сильного и любимого сотрудниками. Ситуация выбора нового руководителя была в высшей степени непростой и неоднозначной: в период, предшествующий голосованию в Институте по кандидатуре на пост директора, Андрей Владимирович пользовался поддержкой немногим более чем половины сотрудников, что и проявилось в результатах голосования. Но вот уже в 1993 г., когда пришло время избрания директора на новый срок, результат голосования оказался головокружительным: сотрудники Института почти полным составом сказали Андрею Владимировичу: "Да, мы хотим, чтобы Вы были нашим руководителем". Андрей Владимирович справедливо, хотя и несколько застенчиво гордился этим голосованием. Важнее всего, что этот результат не был случайным, а как бы вобрал в себя то, что произошло в институте за прошедшие четыре года: утихомирились страсти, ушли противостояния, прекратились жалобы, сотрудники имели возможность работать без ненужного давления. Конечно, трудности сохранялись: мучила низкая материальная обеспеченность, необходимость нахождения дополнительных заработков, - ведь это было начало 90-х г., время перестройки, социальных катаклизмов, соблазнов больших заработков в других местах. Но сотрудники Института держались, понимая, что трудности объективны, а Андрей Владимирович всегда проявлял о них заботу, оказывал поддержку, ценил каждого.

Среди другого, известного об Андрее Владимировиче, мне особо дорога его языковая деликатность. У него был редкий дар чувствовать и ценить произносимое и написанное слово. Помню, как он ненавязчиво и не менторски приучал сотрудников произносить слово рефлексия с ударением на втором е (тогда как мы все по старой привычке делали ударение на и). Помню, какими тонкими и точными бывали его редакторские замечания. В памяти остался его изысканный юмор и радостный, почти детский отклик на остроты других. Не знаю наверно, но думаю, что он писал стихи. Его собственная речь, устная и письменная, была безупречной. Мне приходилось видеть его черновые рукописи, и поражало то, что они выглядели как редакторски отработанные тексты - без единой самой ничтожной грамматической ошибки. Это очень редко встречается даже среди образованных психологов. Высказывания Андрея Владимировича отличались логичной выстроенностью и ответственностью. Думаю, именно на эти качества обратил внимание Борис Федорович, когда в конце своей жизни предложил Андрею Владимировичу пост главного редактора "Психологического журнала" - любимого своего детища. Журнальное дело, видимо, по своей глубинной сущности удивительно подходило способностям и интересам Андрея Владимировича, и он очень дорожил им.

Большую заинтересованность проявлял он и в отношении журнала "Иностранная психология". Старался помогать материально и административно, просматривал номера перед их отправкой в типографию, предпринимал усилия для расширения аудитории читателей издания, привлекал к нему внимание Академии.

Низкий поклон Вам, Андрей Владимирович, за все доброе, что Вы несли с собой.

Т. Н. Ушакова, доктор психол. наук, профессор, ИП РАН, Москва.

стр. 75

ШАГНУВШИЙ В XXI СТОЛЕТИЕ (некоторые эпизоды-воспоминания об А. В. Брушлинском)

Автор: В. В. Белоус

Зная о неизбежном вмешательстве субъективизма в интерпретацию поступков и действий человека, я стремился рассказать о А. В. Брушлинском так, как это было на самом деле, - используя факты, снизив до минимума эмоциональный аспект воспоминаний. Это очень важно для истории психологической науки, особенно для тех, кто будет воспринимать Андрея Владимировича по научным источникам, оставляя в стороне знания о нем как о человеке удивительной души и жизненной ценности.

Эпизод первый. Защита А. В. Брушлинским 15 декабря 1977 г. диссертации на соискание ученой степени доктора психологических наук "Психологический анализ мышления как прогнозирования". Накануне защиты внезапно заболел официальный оппонент - В. Н. Пушкин, ученый совет утверждает четвертого оппонента - К. М. Гуревича. Обстановка не проста, возникает острая полемика между О. К. Тихомировым и А. В. Брушлинским по вопросу понимания соотношения дизъюнктивного и недизъюнктивного на человеческом и машинном уровнях. В сложившейся ситуации А. В. Брушлинский блеснул эрудицией, аргументированностью, культурой спора, напористостью, дипломатичностью; он не сдал в этой дискуссионной борьбе ни одной своей научной позиции и показал себя ученым, прокладывающим магистральные пути развития психологической науки и ее духовным лидером. Сидя в зале и фиксируя все происходящее, я понял, каким нужно обладать личным мужеством, быть компетентным и психологически зрелым исследователем, чтобы в разбушевавшемся море человеческих страстей одержать блестящую научную победу.

Эпизод второй. В декабре 1982 г. на заседании того же самого ученого совета состоялась моя защита докторской диссертации "Психологические симптомокомплексы и инварианты темперамента". Собрался весь цвет психологической науки и среди них - жизнерадостный Брушлинский. Он всю многочасовую процедуру защиты простоял на ногах, хотя в зале были свободные места. Только после я осознал, что это означало. В моей диссертации впервые принципы теории систем применялись в исследовании структуры и типов темперамента, в докторской диссертации Брушлинского те же самые принципы теории систем - в исследовании мыслительного процесса. Он быстро уловил общее в разных темах, погрузился в сопереживание, ничего не замечая вокруг себя: Брушлинский был влюблен в науку и думал о ней основательно в любых обстоятельствах.

И другой любопытный факт. Когда началась бурная и конструктивная полемика, Брушлинский молчал. Тогда это означало только одно: он не позволял себе непрофессиональных выступлений и строил свой авторитет на фундаментальной и адекватной основе (моя диссертация была из области психологии индивидуальных различий).

Эпизод третий. В 1989 г. я был приглашен на чествование столетия со дня рождения С. Л. Рубинштейна. Мой доклад, построенный с использованием положений Рубинштейна о субъекте деятельности и отражающий функциональную роль структур интегральной индивидуальности общающихся партнеров в затрудненной познавательной деятельности, был включен в программу симпозиума, руководимым Л. И. Анцыферовой. В зале присутствовал и А. В. Брушлинский. На каком-то этапе своего сообщения я произнес слова: "Жизнь Рубинштейна - настоящий научный подвиг". В зале, где находилось много рубинштейновцев, раздались возгласы, аплодисменты и что- то патетическое. Тут же подошел ко мне Брушлинский, весь светящийся и безгранично радостный, и крепко пожал мне руку. Этого, и думаю, вполне достаточно, чтобы заключить, что Рубинштейн и Брушлинский - единое целое в делах и научных исканиях.

Эпизод четвертый. С исключительной ответственностью относился А. В. Брушлинский к организации и проведению крупных научных мероприятий. Я мог наблюдать за его поведением во время работы Учредительного съезда Российского Психологического Общества (1994) в период обсуждения программы деятельности и устава РПО, членов координационного Совета и Президиума РПО; на этапе реализации научной программы съезда и формирования редакционно-издательского органа РПО. Он внес существенный вклад в решение всех вышеперечисленных проблем. Специалисты благодарны ему за помощь в создании "Психологического информационного бюллетеня", журналов "Иностранная психология", "Ежегодник РПО".

Таким же активным предстал передо мной А. В. Брушлинский на III Международных научных Ломовских чтениях "Принципы системности

стр. 76

в современной психологической науке и практике" (1996). Его выступление на Пленарном заседании отличалось глубиной анализа, он показал перспективы развития психологической науки в регионах и в центре.

Эпизоды, эпизоды, эпизоды... Кратковременных деловых встреч с Брушлинским на моем счету множество. С ним можно было обменяться информацией в его рабочем кабинете, по телефону (служебному и домашнему), в шумных коридорах института, на совещаниях, конференциях, защитах диссертаций и просто мимоходом. Он всегда находился в фокусе общающихся партнеров, обладал особой силой притяжения людей к себе и такой же силой воздействия на них. Особенно обстоятельно проходила встреча в его кабинете. Он всегда садился напротив и создавал обстановку непринужденной, доверительной и раскованной беседы; говорил ясно, емко, убедительно и конструктивно. Так было при обсуждении моей последней статьи, в которой он выделил ряд положений, позволивших ему объявить меня пионером в разработке проблем всеобщей индивидуальности. Как правило, встреча завершалась вручением памятного авторского или коллективного научного труда с автографом. Так я стал владельцем редчайших книг. А на коллективной работе Института психологии РАН "Психологическая наука в России XX столетия" А. В. Брушлинский написал: "Глубокоуважаемому Валерию Владимировичу - об одном из итогов нашего бурного двадцатого века. 22.IX.97 г."

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Брушлинский был яркой индивидуальностью, обладающий глобальными всеобщими характеристиками человека будущего. В его психологическом портрете можно было обнаружить интеграцию таких важнейших образований, как открытость и независимость от взглядов и убеждений отдельных персоналий; способность к выдвижению, разработке и осуществлению магистральных идей; умение выражать интересы разнотипных индивидуальностей; общепризнанный авторитет и духовное лидерство; масштабность интеллекта, глобальность и ответственность; опыт и разумность его использования и т.д.

Гармоничный сплав всеобщих свойств индивидуальности - это, как я полагаю, ядро психологии мудрого человека. Убежден, что А. В. Брушлинский находился в согласии с психологией всеобщей индивидуальности и тем самым принадлежал к той части человечества, которая уверенно шагнула в XXI столетие.

...Задача детально проследить жизненный и творческий путь ученого в целом по плечу только его ученикам и коллегам. Я ограничился лишь описанием и анализом некоторых эпизодов из жизни Брушлинского с целью показать, каким человеком был ученый с мировым именем, творец недизъюнктивной психологии субъекта.

В. В. Белоус, доктор психол. наук, профессор, Пятигорск.

стр. 77

АНДРЕЙ ВЛАДИМИРОВИЧ БРУШЛИНСКИЙ В МОЕМ СЕРДЦЕ*

Автор: В. Маттеус

Мой интерес к русской психологической науке (в то время она называлась "советской психологией") был пробужден благодаря статье Андрея Владимировича "Основные проблемы и перспективы математизации психологии мышления", вышедшей в 1975 году. Экхарт Ширер (Eckart Scheerer), мой коллега, прошедший во время своего пребывания в Соединенных Штатах курс русского языка, сделал перевод только что опубликованного текста, который он и предложил обсудить на нашем семинаре по когнитивной психологии. На меня произвел такое глубокое впечатление нестандартный (для нас) стиль холистического мышления Андрея (связанный с "неаддитивностью" мыслительного процесса), что я обратился к оригинальному тексту, опубликованному в "Вопросах психологии", постоянно прибегая к помощи словаря и подбирая значения, руководствуясь переводом Ширера. Таким образом, Андрей и Экхарт открыли мне двери в русскую психологию и русский язык.

Вскоре я обнаружил, что немецкие переводы публикаций на русском языке являются в основном неполными и устаревшими, и это побудило меня к поиску русских журналов и книг. В 1979 г. мне прислали новую книгу Андрея "Мышление и прогнозирование", которую я просто "проглотил". Через две недели я послал подробный комментарий (на английском) на Ярославскую, 13, выражая свое восхищение "четким изложением и хорошо аргументированным решением некоторых из наиболее центральных проблем... психологии мышления. Она действительно дала мне мощный импульс к прояснению моих собственных взглядов на эти вопросы и обеспечила очень полезными идеями. Я думаю, Вы сделали крупный шаг вперед в рамках программы, намеченной Рубинштейном. Я сожалею, что успел закончить свою диссертацию, посвященную мыслительному процессу в ассоциативном эксперименте, прежде, чем я познакомился с Вашим исследованием. Со многими вопросами, которые Вы обсуждаете, я столкнулся на собственном опыте, и, Как теперь вижу, выход был далек от оптимального по причине нашего печально известного отсутствия подготовки в диалектическом мышлении" (мой личный архив).

Упомяну только две проблемы, новое понимание которых я получил из книги Андрея: два способа анализа психологических явлений (постепенное разложение на сопоставимые элементы и абстрагирование от деталей, объединяющих эти элементы); понимание континуальности и саморазвития процесса мышления. Обе эти идеи составляли резкий контраст привычным блок-схемам, построенным из множества независимых процессов, которыми я был так неудовлетворен. Именно это различие между диалектическим стилем мышления Андрея и тем, к которому я привык, следуя главному направлению западных публикаций, и побудило меня сопоставить эти стили во введении к "Советской психологии мышления".

Мое письмо так и не дошло до адресата, как я узнал в 1982 г., когда я встретился с Андреем в Москве в первый раз. Он пришел на психологический факультет МГУ, где я был в качестве гостя, и мы в течение нескольких часов занимались обсуждением нашей общей темы: анализ через синтез как центральный механизм продуктивного мышления и методологические проблемы его ис-

*Перевод с английского Ю. И. Александрова.

стр. 78

следования. Беседы с Андреем (даже по телефону) всегда были удовольствием для меня. Не оставаясь равнодушным к моим трудностям с языком, Андрей говорил, тщательно артикулируя слова, а его мысли всегда были удивительно ясными. Когда я изложил собственные представления относительно применения идеи анализа через синтез к дункеровской концепции "анализа промежуточной цели" или описанию "иерархии изменения перспективы при решении проблемы" (структура матрешки), то был поражен проницательностью Андрея и страстностью его критики.

В 1982 г. (так же как в 1984 и 1986) я пытался собрать свидетельства о жизни коллег, которые работали на таком далеком от нас "континенте". Мне пришлось изменить множество моих предубеждений (например, что советская психология является скучной идеологической пропагандой), и я надеялся, что также сумею помочь понять это моим коллегам дома.

В 1984 и 1989 гг. я имел возможность находиться на Ярославской, 13, занимая стол в комнате коллег Андрея и беседуя с ним каждый день. Я чувствовал себя легко, спокойно, действительно как дома. В то время я был потрясен его детальным знанием истории психологии и еще больше его неискаженным представлением о ней. Я понял, что русские читатели увидят в последних публикациях Рубинштейна совершенно другие вещи (например, его мужество и независимость), нежели западные, некоторые из них осуждали его как "сталиниста".

Впоследствии нам удалось организовать для Андрея два официальных визита в психологический институт Бохумского университета (1990, 1993), откуда он мог посещать другие немецкие институты (Гамбург, Бремен, Мюнстер, Марбург). Несколько раз я имел возможность сопровождать его и помогать при переводе лекций и дискуссий. Андрей всегда был приятным и тактичным гостем. Часами мы сидели вместе, обсуждая наши общие темы - перечень их стал достаточно длинным, но центральный вопрос касался различий между двумя описаниями мышления: как живого процесса и как серии операций. Андрей помог мне понять, что "процесс" означает диалектический способ мышления, который порождает и объединяет ограниченный и ригидно повторяющийся ряд абстрактных действий (операций), - способ в смысле подчинения одной операции другой и конкретизирования каждой из них в соответствии с актуальной ситуацией. Проблема, стоящая за нашими бесконечными размышлениями, касалась понимания разницы между эксплицитными и имплицитными психологическими процессами. Я допускаю, что многие мои методологические предпочтения, связанные с экспериментальным исследованием, в тот период находились под глубоким влиянием идеала "микрогенетического анализа", как он был разработан, замечательно продемонстрирован и верифицирован Андреем Владимировичем. Даже то, что в моей последней книге, - исследовании диалектического мышления (Denken dialektisch gedacht, 1999), - я упомянул Брушлинского около 10 раз, свидетельствует, насколько я усвоил его концепцию.

В течение 90-х гг. XX в. Андрей посылал мне несколько своих статей и книг, большая часть которых была посвящена проблеме "субъекта в психологической науке", и я писал комментарии к ним. К концу тех лет мои интересы стали постепенно отходить от психологии. Может быть, Андрей был немного огорчен моим бездействием: мои ответы под конец стали реактивными и невключенными, после того как в течение 20 лет моей научной карьеры он был для меня самым стимулирующим, даже решающим образцом.

В. Маттеус, Бохумский университет, Германия.

стр. 79