(Святыни и культура, М., 1992, с. 19—23.)
Диакон (ныне священник) Николай Чернышев — преподаватель МДА и руководитель иконописной школы при храме св. Николая в Кленниках в Москве.
Нынешний период жизни Русской Православной Церкви характерен, среди прочего, возвращением множества храмов, монастырей икон, предметов церковного обихода. И наиболее чтимые святыни, и чисто хозяйственные церковные постройки, и утварь передаются, как правило, разрушенными, поврежденными или искаженными, оскверненными. Наши храмы и монастыри содержали сокровища, являвшие всему миру высоту русской церковной культуры. Сейчас вновь открытые храмы пусты, часто стоят без крыш, куполов, и требуется немало усилий для ремонта и наполнения их минимальным убранством, позволяющим хотя бы начать и канонически верно вести литургическую жизнь. Эта область восстановления церковной жизни не может быть названа только материальной. В деле спасения, ради которого живет и действует Церковь, образ храма имеет существенное значение. Внешний облик храма и его внутреннее убранство влияют непосредственно и очень сильно на чувства человека, на его умозрение, образ молитвы, в конечном счете — на образ жизни. Ведь в храме человек проводит главные моменты своей жизни. Православие — Духом Святым выработало формы, выразившие свои идеи, они помогают человеку эти идеи воспринять, помогают спасаться.
Именно поэтому первая задача, стоящая перед нами сегодня в этой области, — верно выбрать направление — что именно и ради чего мы хотим восстановить, в каком воссоздать виде и все ли из того, что нам передают? Что, как, какой ценой и зачем? Осознавать эти фундаментальные вопросы надлежит нам всем, с единых православных позиций. Вопросы восстановления так или иначе стоят перед всей нашей Церковью, и особенно остры они сегодня. Не осознав и не сформулировав для себя и для мира наши задачи в этой области, мы потратим остаток сил впустую и поможем врагу, думая, что служим Богу.
Известно пророчество, согласно которому в последние времена храмы будут полны роскошным убранством и сладкогласным пением, но Духа Святаго в них не будет. И от решения названной задачи — как именно восстанавливать и строить храмы Божий, какие в них помещать иконы, какое культивировать пение — во многом будет зависеть, что приблизит наше поколение — восстановление или конец мира.
Указанное пророчество может уже сейчас стать ощутимой реальностью, ибо при утере нами самими понятия о связи Истины и Красоты мы создаем лишь внешнюю мирскую красивость, которая воспринимается как мертвая музейная декорация, никак с нашей жизнью и с небесами не связанная, жить нам во славу Божию не помогающая. Отсюда, от невидения Красоты Божией как следствия и признака Правды Божией, от забвения ее значения как силы, спасающей мир,— утрата нами критериев, что же есть истинная красота,— какова она и для чего в Церкви.
И вопрос о воссоздании (или создании) конкретного храма ставят поэтому сегодня так: стилю какого века подражать архитекторам и художникам: XII, XV или XVII, и даже — в иконописном или живописном стиле писать иконостас, стенные росписи, иконы... Определяющим здесь становится индивидуальный вкус настоятеля, наместника или наличие подходящих для бедного храма мастеров, работающих только так, как они умеют.
Не есть ли такое положение (повсеместное в наши дни) признак забвения нами одного из церковных канонов — иконописного канона, и, еще страшнее: не забываем ли мы значение для нас догмата иконопочитания, утверждение которого празднуется нами вместе с Торжеством всего Православия?
За что шли на смерть мученики и исповедники VIII—XI веков, в течение столетий боровшиеся с ересью иконоборчества? Умерла ли эта ересь и в чем ее суть? Как применимы для нас сегодня решения VII Вселенского Собора, Большого Московского Собора? Что такое икона? Что такое храм Божий? Вот какие вопросы встают при попытке осмыслить поставленную задачу. Ответы на них — в сжатых однозначных формулировках даны в учебниках для первых классов духовных семинарий, в общедоступных брошюрах, в энциклопедиях и вроде бы всем известны. Эта элементарность — кажущаяся. Не случайно решениям этих вопросов христиане, в том числе святые отцы, посвящали жизнь. Каждое время ставило их по-своему; вечным догматическим истинам всегда требовалось современное толкование. Актуальны эти вопросы и для нас сегодня. В каждом конкретном случае решать, что, как и зачем восстанавливать и строить, следует раньше, чем думать о смете работ, сроках и трудозатратах. На сегодня богословие образа нуждается в восстановлении. Нуждается не менее, чем сами образы и храмы. И ответы здесь требуются не только от нашего разума и памяти — как мы знаем православную догматику и археологию, но и от нашей совести, от нашего личного отношения к доставшемуся наследию, такому разнообразному.
Есть у нас наследие Киевской Руси — пусть во многом утраченное, но тем более драгоценное, великое, возросшее непосредственно под влиянием святых отцов Византии, есть наследие эпохи преподобного Сергия и преподобного Андрея Рублева — времени наивысшего развития исихастских традиций на Руси. Сохранять памятники этих великих эпох — жизненно важное дело для Церкви. Причем сохранение и изучение такого наследия, конечно, только первая задача. Для нас это лишь необходимое условие живого восприятия духовных традиций, от которых пошла столь высокая культура. Нельзя забывать, что церковная культура — это всегда результат определенной аскетики. Вернее, культура Церкви — это и есть аскетика, нормы духовной жизни, приводящие к появлению тех или иных творений. Видимые творения — всегда творения того или иного духа. А культура названных периодов, наиболее точно отразившая идеи Православия на Руси, — наиболее вероучительна и поистине вдохновляюща для всего православного мира, на все века. Знаменной распев, Киевская София и Покров на Нерли, «Троица» преподобного Андрея Рублева и его «Звенигородский Спас» — это не просто национальные достижения, рядом с которыми нечего поставить,— это достижения и наследие всего Православия.
Критерий высоты культуры для Церкви всегда один — строгость следования Евангелию, и высота культуры — это приближенность к Богу. А потому вопросы о том, как восстанавливать и развивать доставшееся наследие, как строить и расписывать новые храмы, писать новые иконы и службы новопрославляемым святым — эти вопросы будут разрешаться лишь по мере восстановления традиций духовной жизни, лишь при воссоздании духовной культуры в целом, то есть культуры, приводящей к Боговедению, Богоподобию. Только тогда результатом станут произведения, духовно (а не формально) близкие достижениям прошлого. Мастера Византии для нас ориентиры, показывающие плоды работы прежде всего над собой. Всевозможные стили, школы, авторские манеры и почерки внутри единого канонического иконописного языка, составляющие богатство и разнообразие единой культуры, никогда не противостояли друг другу, не повторялись ранее и нынче никто не обязан им подражать. Освоение устава, канона позволяет иконописцу, а равно — зодчему и другим участникам литургического творчества грамотно, выразительно и свободно проявить личный духовный опыт. Частные же находки предшественников могут быть использованы или надо искать свои во избежание мертвой стилизации. Вновь обратившись к опыту преподобного Андрея, можно вспомнить, что он, по слову летописца, часто предавался «взиранию на честные иконы», среди которых несомненно были и византийские образцы, однако писал образы и глубоко традиционные и, одновременно, невиданные даже для своего времени, никого из учителей не повторявшие. Это удивительное постоянное сочетание традиционности и неповторимости характерно для всей православной культуры. Не поняв этот святоотеческий принцип свободы внутри канона, мы и впадаем то в стилизацию, то в самодеятельность — в большом и малом. Выход вновь возможен только при истинном усвоении святоотеческих традиций жизни и работы.
Но нам предоставляют теперь и иное наследие — колоссальное по объему, но вовсе не святоотеческое. Это наследие времен, испытавших то едва заметные отступления от Православия, то явно в духе ренессанса, барокко или иных традиций, характерных для католичества и других инославных и даже иноверных культур. Памятники такого рода накапливались в нашей стране с XVI века вплоть до начала XX. По словам протоиерея Георгия Флоровского, это было время «вавилонского плена русского богословия». Плен богословия проявился и в появлении чуждых православным канонам форм живописи, архитектуры, музыки, зачастую вовсе не являвшихся церковными, однако заполнивших Русскую Церковь почти безраздельно. Церковь воспринимает ни с чем не сравнимые гонения XX века необходимыми для своего очищения и укрепления. Уместно повторить: сегодня ситуация такова, что именно от нашего поколения, от нас лично зависит — что именно будет восстановлено, на что мы будем тратить силы. Современное богословие образа, как и вся жизнь Церкви, несмотря на сопротивление с различных сторон, призваны освободиться от чуждых, губительных влияний, вспомнить истинные ценности православного Предания, по слову апостола Павла: «Стойте и держите Предание» (2 Сол. 2.15). Иконописный канон в широком смысле, включая все формы и виды образа (икона, иконостас, храм, монастырь...), является неотъемлемой частью Предания Церкви.
Все ли ваши действия и намерения в области восстановления памятников находятся в соответствии с требованиями Предания? Не случится ли так, что слепок в натуральную величину храма Христа Спасителя явится «гробом повапленным» (Мф. 23.2), а его восстановление — попыткой обмануть самих себе и мир, попыткой представить, что ничего в нашей истории не произошло и мы вернулись как к идеалу к концу XIX века? Нельзя ли в память победы в Отечественной войне поставить иной храм, скромнее, получше прежнего? Нужно ли Церкви восстановление барочных форм петербургских храмов? Нельзя ли восстанавливать предоставляемые нам постройки (зачастую развалины) в соответствии с канонами и с требованиями и нуждами Церкви наших дней? Все ли надо восстанавливать «на пользу автора», все ли позднейшие храмы, иконы, росписи, сиявшие ослепительным золотом, картины религиозного содержания, писавшиеся с образцов Леонардо, Рафаэля, Рембрандта, реставрировать? Ведь это изображения, подобные которым в первые века христианства уничтожались как языческие, прославлявшие человеческую плоть? Так ли важны для Церкви все принципы реставрации, важные для внецерковных реставраторов? Вспомним: ведь уже не раз в истории Церковь русская восстанавливала свои руины. Это был непрерывный процесс — восстановление обветшалого и строительство нового. Нередко по разным причинам разрушались и каменные храмы с их росписями, а деревянные, наполненные иконами, горели и вовсе часто.
Каких бы они ни были прекрасных форм, какими бы ни являлись великими бесценными святынями — никогда христиане, понимавшие значение утраченного не хуже нас,— не восстанавливали ничего точь-в-точь по-прежнему. Традиционность вместе с неповторимостью были, видимо, существенной частью канона. Задача создать слепок, «научную копию» с великих святынь и совершенных творений духа была немыслимой вплоть до последнего времени.
«Умиление» преподобного Серафима, Оптинская Богоматерь «Спорительница хлебов», чудотворная «Державная» — ведь они ценны нам вовсе не своими формами. Церкви нужны эти иконы, народ чтит их. И для списков с них, так же как для написания икон новопрославляемых святых (в том числе святых недавнего времени), для икон новых церковных праздников (например, Крещение Руси) должна быть найдена каноническая иконография — на святоотеческом иконописном языке.
Дивеево, Оптина Пустынь, храмы и монастыри святых недавнего времени — например, праведного Иоанна Кронштадского, старца Алексея Мечева — они дороги нам ведь вовсе не архитектурным своим строением. Дух святых старцев, служивших в них Богу, дух Православия теплился в них, дышал, горел «идеже хощет». Он был выше любых внешних форм. Он-то и дорог нам. Построив храмы, украсив их убранством «точь-в-точь как было при батюшках», мы создадим музеи, может быть, милые сердцам тех, кто помнит эти места до разрушения, для воспоминаний о прошедшем. А задачи-то у Церкви и музея разные. Живут они по разным законам, по своим канонам. Восстановительная работа такого рода нужна для создания музеев церковной истории и археологии, нужна, например, в местах, связанных с памятью святых, для устройства их мемориальных музеев, но она не заменит работы по восстановлению духовных традиций этих святых, не подменит духовно-восстановительную работу и не должна смешиваться с восстановлением храмов этих святых, с восстановлением их по православным канонам, в соответствии с требованиями и нуждами сегодняшней Церкви.
Сегодня, получив новый Устав об управлении Русской Православной Церкви и Устав каждого прихода, мы избавлены от опеки нецерковных контрольных учреждений. Мы имеем право и в деле восстановления церковного наследия, как части воссоздания духовной культуры, руководствоваться не указаниями внешних организации с их музейными, археологическими, историографическими и иными принципами, а требованиями догмата иконопочитания, православных церковных канонов, и дело нашей совести — не отступать от них.
