Типы проблемного и рутинного определения репродуктивных ситуаций

 

Antonov 92 5

Рутинное поведение Проблемное поведение

(ожидаемые результаты (неожидаемые результаты

поведения) поведения)

1 РП Р -*---3 -*- НПК -—03? 1 ПП

2 рп ОР ----03 -*- НПК —-03 -#-03? 2 ПП

НПК —3 -*-ОР? 3 ПП НПК —3 -*-ОР -»-ОР? 4 ПП

3 РП ИА ----3 -*- НПК

4 РП ИА —---3 —- ПК

5 РП Р ~—— 3 -»- ПК

6 РП ПК----03 — ПК —^3?------»~ ИА? 5 ПП

7 РП ПК₍₀₃₎ —- 03 — ПК —>-3?------»-Р? 6 ПП

ПК —»-3?-------»-ОР? 7 ПП

Обозначения: ПК, НПК — применение и неприменение

контрацепции

3, 03 —зачатие и его отсутствие Р, ОР — рождение и его отсутствие ИА — искусственный аборт

РП, ПП — рутинное и проблемное пове­дение

Основной критерий выделения рутинных и проблемных ситуаций, приведенных на схеме, — чередование применения и неприменения

 

контрацепции в зависимости от соотношения между потребностью в детях и фактическим их числом. При совпадении последних супруги во всех типах репродуктивного поведения будут стремиться предотв­ратить беременность, а при ее наступлении — к ее прерыванию (рутинное поведение 3 РП и 4 РП). Как легко понять, никакой особенной "сознательности" выбора в этом случае ни в многодетной культуре, ни в малодетной нет.

Если же фактическое число детей в семье не равно потребности в детях (меньше ее), то поведение может быть как рутинным, так и проблемным.

В условиях многодетности основной проблемой оказывается от­сутствие зачатия и родов, то есть нарушения плодовитости. Анало­гичная ситуация может иметь место и в условиях малодетности, когда нарушения плодовитости мешают удовлетворить потребность даже в одном ребенке (или двух). Разрешение проблемы связано с попытками использовать для этого все возможные и доступные спо­собы лечения.

В условиях отмирания многодетности, когда начинается смена типа репродуктивного поведения, возможны и другие, помимо на­рушений плодовитости, проблемные ситуации, связанные с регули­рованием или числа детей, или интервалов между их рождениями.

В условиях малодетности, когда превалирует потребность в двух-детной семье, помимо всех названных выше проблемных ситуаций, чаще всего встречаются ситуации контрацептивной неэффектив­ности (применение неэффективной контрацепции или неэффектив­ное применение эффективной контрацепции) — проблемные ситуа­ции 5 ПП и 6 ПП. Эти ситуации приобретают особую значимость, когда фактическое число детей меньше уровня потребности в де­тях ".

Исследование репродуктивного поведения двухдетных семей в Москве во второй половине 70-х гг. позволило нам выделить несколь­ко линий репродуктивного поведения, три из которых являются ос­новными и наиболее распространенными. Первая из них — эта та, где супруги до рождения второго ребенка совершенно не практикуют искусственное прерывание беременности и где максимальна доля тех, кто начал применять контрацепцию только после второго рож­дения (35% против 22% во всей совокупности опрошенных). Для этой линии характерны минимальные прото- и интергенетические интервалы, а также минимальный уровень применения контрацеп­ции в момент опроса. Это линия репродуктивного поведения, харак­терна для тех, кто имеет сильную потребность в двух детях.

Вторая линия поведения характеризуется ослабленной потреб­ностью в детях. Это приводит к появлению искусственных абортов уже после рождения первого ребенка и более интенсивному их при­менению после второго, а также более интенсивному использова­нию контрацепции на всех стадиях формирования семьи. В этой линии протогенетический интервал лишь чуть более продолжителен по сравнению с первой, зато интервал между первым и вторым больше, чем в первой линии, в полтора раза. Эта линия, свойственна, так называемым "спейсерам"²⁰, то есть тем, кто при данном уровне потребности в детях регулирует интервалы между рождениями путем их "откладывания".

Это откладывание связано именно с ослабленной мотивацией к рождению второго ребенка с меньшей интенсивностью потребности в нем, а не с "помехами", создаваемыми якобы плохими условиями жизни. Объективно их условия жизни как раз лучше, чем в первой

линии.

Третья линия поведения объединяет семьи с нарушениями пло­довитости как до, так и после первого рождения, а также после второго рождения. Этой линии свойственны длительные прото- и интергенетические интервалы. Иначе говоря, эта линия — наиболее проблемна, она связана с интенсивными попытками преодолеть ре­альные препятствия к рождению хотя бы одного ребенка.

Наиболее же рутинна первая линия, в ней, особенно вначале, превалируют рутинные ситуации 1 РП, 5 РП и 6 РП.

В целом анализ линий двухдетного поведения показывает перевес рутинных ситуаций над проблемными.

Изученная двухдетная совокупность в среднем затратила на рож­дение двух детей около 5 лет. Если учесть, что в среднем опро­шенные женщины вступили в брак в возрасте около 21,5 лет и что репродуктивный период в жизни женщины длится, как принято в демографии, в среднем до 50 лет, то, следовательно, около 24 лет поведение супружеской пары является рутинным, связанным с при­менением контрацепции и прерыванием беременности в случае ее

наступления.

В однодетном случае этот период "рутинности", когда поведение не связано с необходимостью принимать решения, то есть реализовы­вать свой "свободный выбор", еще продолжительнее.

Многодетное и особенно среднедетное поведение оказывается бо­лее проблемным и менее рутинным, чем малодетное. Установ­ление этого факта, далеко не очевидного (о чем говорит хотя бы распространенность и стойкость мифа о нерациональности, несвобод-

 

ности многодетности, мифа, которому поклоняются не только "обы­ватели", так называемые "простые люди", но многие демографы), является заслугой именно социологического анализа и показывает перспективы, открываемые социологией семьи в изучении рожда­емости.

Итак, мы рассмотрели в этой и двух предыдущих главах основные типы семейного поведения личности — брачное, сексуальное и ре­продуктивное.

Каждое из них, будучи частью семейного поведения, характери­зуется в то же время автономией и независимостью от других. Эта автономность, возрастающая в ходе исторического развития, обус­ловлена тем, что брачное, сексуальное и репродуктивное поведение направлены на удовлетворение важнейших человеческих потребно­стей — потребности в браке, полового влечения (сексуальной потреб­ности), потребности в детях.

Как социальные явления эти типы семейного поведения подчи­няются действию социальных законов, детерминируются социаль­но-экономически. Они изменяются вместе с семьей, по-своему отра­жая, в частности, глобальный процесс семейной дезорганизации, кризиса семьи как социального института.

Многие новые явления в семейном поведении — это специфиче­ские выражения семейной дезорганизации и кризиса. Причем спон­танное развитие современной индустриально-урбанистической циви­лизации обусловливает углубление кризиса семьи, нарастание нега­тивных явлений в ее жизни и функционировании, делает весьма вероятным полный крах семьи как социального института.

Противодействовать этому кризисному изменению семьи можно, лишь проводя специальную семейную политику, ориентированную на укрепление семьи, возрождение семейного образа жизни. Анализ семейной политики, ее сущности, содержания, необходимости прове­дения и других вопросов является задачей заключительного раздела учебного пособия.

Ключевые термины:

репродуктивное поведение, демографическая структура, интенсив­ность рождаемости, среднее число детей в семье, детность, плодови­тость, бесплодие, стерильность, инфертильность, бездетность, репро­дуктивный цикл, репродуктивный процесс, потребность в детях, ре­продуктивные установки, репродуктивные мотивы, ситуации образа жизни, репродуктивные ситуации, определение репродуктивных си­туаций, результаты репродуктивного поведения, линии репродук­тивного поведения.

Примечания

¹ См.: Борисов В.А. Перспективы рождаемости. М., 1976. С. 19-21, 33-35; Демографический Энциклопедический Словарь. М., 1985, С. 38, 152, 329, 447; Энциклопедический Словарь "Народона­селение". М., 1994. С. 21, 23, 156, 321, 488.

² Davis K., Blake Judit. Social structure and fertility: an analitic framework // Economic Development and Cultural Change. 1956. V. 4.

³ Цит. по: Детерминанты и последствия демографических тенден­ций. Т. I. Часть вторая. ООН. Нью-Йорк, 1973. С. 209.

⁴ Детерминанты и последствия... С. 212.

' ⁵ Hill R., Stycos J.M., Back K.W. The family and population control. Chapel Hill. 1959. P. 220; Хилл Р. Семейные решения и социальная политика: социологический аспект // Изменение положения жен­щин и семья. М., 1977. С. 200-220.

⁶ Freedman R. The Sociology of Human Fertility // Current So­ciology. V. 10-11, 1961-62. P. 35-42; Fredman R. Fertility Deter­minants // World Fertility Survey: An Assesment. New York, 1987.

P. 274-275.

¹ Борисов В.А. Перспективы рождаемости. С. 177.

⁸ Ядов В. А. О диспозиционной регуляции социального поведения личности // Методологические проблемы социальной психологии.

М., 1975. С. 93.

⁹ Антонов А.И. Социология рождаемости. М., 1980. С. 91-93,

106—115.

^{1 0} Там же; см. также: Борисов В.А. Перспективы рождаемости. С. 174-182; Бойко В.В. Малодетная семья. М., 1980. С. 46-64. Аме­риканский социолог Л.Бернард в своей книге "Instinct: Study in Social Psychology", опубликованной в 1924 г., основываясь на анализе бо­лее чем 2000 работ 1700 авторов, насчитал у них упоминания 15798 инстинктов (1). В результате он пришел к выводу, что поня­тие инстинкта слишком неопределенно, применяется некритически и практически бесполезно в социологии (См.: Ионин Л.Г. Понима­ющая социология. М., 1979).

¹¹ См.: Антонов А.И., Медков В.М. Второй ребенок. М., 1987. С. 7; СССР: Демографический диагноз. М., 1990. С. 325.

¹² Обзор применения идеального, желаемого и ожидаемого чи­сел детей см.: Антонов А.И. Социология рождаемости. С. 120-123, 153-162 (здесь дается также критика идеального числа детей); Бело­ва В.А., Дарский Л.Е. Статистика мнений в изучении рождаемости. М., 1972. С. 5-97; Энциклопедический Словарь "Народонаселение".

С. 138, 147, 281, 320.

¹³ Цит. в: Антонов А.И., Медков В.М. Второй ребенок. С. 70-71.

 

¹⁴ См.: Антонов А.И. Социология рождаемости. С. 163-167; Ан­тонов А.И., Медков В.М. Второй ребенок. С. 81-88; Рабочая книга социолога. М., 1976. С. 228-231.

¹⁵ Kiser С. The Indianopolis study of social and psychological factors affecting fertility // Research in family planning. Princeton, 1962.

¹⁶ Bogue D. Principles of Demography. New York, 1969. P. 840-841.

¹⁷ См.: Антонов А.И. Социология рождаемости. С. 143-147.

¹⁸ О моделировании репродуктивного поведения см., например: Баркалов Н.Б. Моделирование демографического перехода. М., 1984; он же Микроимитационная модель рождаемости поколения // Го­родская и сельская семья. М., 1987; Елизаров В.В. Перспективы исследований семьи. М., 1987; Демографическое моделирование // Энциклопедический словарь "Народонаселение". М., 1994 и др. ра­боты.

¹⁹ См. об этом: Антонов А.И., Медков В.М. Второй ребенок. С. 233-240.

²⁰ Bongaarts J. Do reproductive intentions matter // International Family Planning Perspectives. V. 18. No 3. Sept. 1992. P. 103.

Рекомендуемая литература

1. Антонов А.И., Медков В.М. Второй ребенок. М., 1987.

2. Борисов В.А., Синельников А.Б. Брачность и рождаемость в России: демографический анализ. М., 1995.

3. Голод С.И. Стабильность семьи. Л., 1984.

4. Кон И.С. Введение в сексологию. М., 1988.

5. Народонаселение. Энциклопедический словарь. М., 1994.

6. Проблемы родительства и планирования семьи. М., 1992.

7. Покровский Н.Е. (ред.) Лабиринты одиночества. М., 1989.

8. Семья на пороге третьего тысячелетия. М., 1995.

9. Янкова З.А. Городская семья. М., 1979.

Раздел IV

СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ

СЕМЬИ И СЕМЕЙНОЙ ПОЛИТИКИ

Современная ситуация в России (экономический кризис, нагне­тание социальной и политической напряженности, межэтнические конфликты, растущая материальная и социальная поляризация об­щества и т.д.) обострила положение семьи. У миллионов семей резко ухудшились условия реализации социальных функций — репродук­тивной, экзистенциального содержания и первичной социализации детей. Проблемы российской семьи выходят на поверхность, стано­вятся заметными не только для специалистов.

Это падение рождаемости, рост смертности, уменьшение брачно-сти и рост разводимости, увеличение частоты добрачных половых связей, увеличение частоты ранних и сверхранних, а также внебрач­ных рождений. Это и беспрецедентный рост числа отказов от детей и даже их убийств, и галопирующая подростковая и увы, детская пре­ступность, и нарастание эмоционального отчуждения между членами семьи. Это и растущее предпочтение так называемых альтернатив­ных форм брачной и семейной жизни, включая рост числа одиночек, неполных семей, бракоподобных отношений и квазисемей геев и лесбиянок, рост числа брачных сожительств. Это и рост семейной девиации — злоупотребления алкоголем и наркотиками, семейного насилия, включая инцестуозное.

Нет недостатка и в интерпретациях причин и следствий этих нега­тивных явлений в жизни семьи и общества. Особенностью большинст­ва из них является лопытка списать многие проблемы семьи и демо­графического кризиса России на современные социально-экономичес­кие процессы, на связанные с проведением экономической и соци­ально-политической реформы кризисные явления в экономике, соци­альной жизни и политике или на происки каких-то враждебных сил.

Но ограничение причин кризисных явлений российской семьи только современным контекстом является совершенно неправомер­ным. Мы имеем здесь дело с длительным процессом отмирания многодетности семьи. Корни его кроются в тех радикальных пре­образованиях, которые произошли в Европе и Северной Америке в XVII-XX вв. под влиянием индустриализации.

Современный социально-экономический спад лишь обнажил се­мейный кризис, но не привнес в него ничего принципиально нового. Негативные процессы семьи, утрата ею столь высокого и значимого в прошлом места в социальной структуре носят глобальный характер, присущи всем без малейшего изъятия странам, пережившим или переживающим наступление индустриальной эпохи, в основе кото­рой — крупное машинное производство на базе разделения труда и индивидуального трудового найма.

Причины неблагоприятных тенденций семьи — не в отдельных, подчас, может быть, значимых и важных материальных и других условиях жизни, а в том, что изменился (и при том радикально) сам образ жизни людей в современных обществах индустриально­го типа, в наиболее существенных чертах современной цивилиза­ции независимо от конкретно-исторических форм ее существова­ния. Не случайно, что те самые негативные явления и тенденции, о которых говорилось в начале раздела, наблюдаются и в стра­нах с наиболее благоприятной экономической и социально-полити­ческой ситуацией — в США, в странах Западной и Северной Европы и т.д.

Специфика исторического пути России (СССР — в недалеком прошлом), ее "особость" состоит на самом деле лишь в том, что продвигаясь по общему для всех пути, она оказалась полем гигант­ского эксперимента по насильственной и ускоренной реализации социалистической идеи. Причем эта идея была истолкована к тому же в тоталитарном, казарменном, а потому целиком этатистском духе. Это определило и остроту общих для всей индустриальной цивилизации социальных проблем, в том числе и проблем семьи и воспроизводства населения, а также то, как и с какой эффективно­стью эти проблемы у нас пытались "решать". И как их пытаются решать до сих пор.

Важно усвоить и понять, что кризис семьи не является чем-то, возникшим только в самые последние годы. Кризисные тенденции — не случайность, не отклонение с якобы "правильного" пути. Суть их — в резком обострении и обнажении фундаментальных процес­сов, на которые наше общество закрывало глаза, которые не приз-

навались ни официальной пропагандой, ни общественным мнением (за редким исключением). Соответственно, когда социально-эконо­мический спад закончится, когда произойдет "оздоровление" эко­номики, социальной и политической жизни, то результатом это­го будет не "исправление" и не "излечение" семьи и семейной жизни, как многие думают, а лишь возврат (если он вообще возмо­жен) к, так сказать "нормальному" течению ценностного кризиса семьи.

' Однако такой вариант практически невозможен при спонтанном ходе событий, когда отсутствуют целенаправленные воздействия на семью со стороны общества, когда у политиков отсутствует хотя бы малейшее убеждение в необходимости такого рода воздействий.

Выше (глава 4) были описаны те радикальные изменения семьи, которые были привнесены в ее жизнь спонтанным ходом социальноэкономического развития на основе рыночных, конкурентных про­цессов, однако при возрастающей роли государства. Эту феномено­логию семейных изменений не отрицает никто из исследователей семьи, но оценка этих изменений различными учеными, как отече­ственными, так и зарубежными, оказывается принципиально раз­личной.

При этом все разнообразие точек зрения на описанные семейные изменения может быть сведено практически к двум основным аксио­логическим перспективам, или парадигмам, в рамках которых интер­претируется вся семейная проблематика и вырабатываются подходы

" к ее практическому разрешению. Одна из этих парадигм — это парадигма, которую можно охарактеризовать как парадигму модер­низации (она же — парадигма здравого смысла, парадигма помех). Другая — это парадигма кризиса семьи.

В рамках первой из них — парадигмы модернизации — как позитивные, так и негативные изменения семьи воспринимаются и интерпретируются как частные, специфические проявления об­щего и положительного (прогрессивного) процесса модернизации семьи и воспроизводства населения, смены одного их типа ("тра­диционного") другим ("современным"). Модернизация семьи при этом рассматривается как часть, проявление, элемент модернизации всего общества. Именно поэтому все характеристики этой последней автоматически и со знаком "плюс" переносятся и на семью. Именно поэтому, далее, речь в рамках этой парадигмы может идти лишь о временных и локальных несоответствиях и проблем­ных ситуациях. Эти ситуации рассматриваются как результат дейст­вия в общем-то преходящих и поверхностных факторов, отражаю-

 

щих главным образом неодинаковую скорость процессов модерниза­ции различных подсистем на отдельных территориях и в отдельные периоды.

В отечественной демографии и фамилистике эта концепция в теоретическом плане представлена в работах А. Г. Вишневского¹. Так, анализируя процессы изменения семьи и воспроизводства насе­ления в бывшем СССР и в России, А.Г. Вишневский утверждает, что семья "оказалась на пороге нового кризиса", столкнувшись "с новы­ми проблемами" и в "значительной степени" утратив "способность выполнять многие жизненно важные для человека и общества функ­ции" из-за "непоследовательности и незавершенности происходящих с семьей перемен"². Иными словами, "новый кризис семьи" связан с тем, что семейные перемены отставали от обусловивших их "за­кономерных сдвигов в жизни советского общества в ходе обновле­ния его экономической и социальной структуры (индустриализация, урбанизация, секуляризация сознания, эмансипация женщин и де­тей и т.п.) "³.

Соответственно общество, если сочтет необходимым вмешаться в течение семейных процессов, может лишь стремиться к устранению негативных последствий ("преодоление разлада", "содействие фор­мированию новых демографических отношений" и т.п.), или к их компенсации мерами адекватной ("увязанной с историческими це­лями") семейной и демографической политики, т.е. всего-навсего к "минимизации последствий кризиса для семьи и общества"⁴.

Другая же парадигма — парадигма краха семьи как социального института — те же самые семейные изменения рассматривает как исторически конкретные выражения глобального системного кризиса семьи, вызванного к жизни не какими-то случайными, временны­ми несоответствиями, негативными явлениями и проблемными си­туациями, а коренными, сущностными, атрибутивными чертами ин­дустриально-рыночной цивилизации.

Парадигма кризиса семьи как социального института ориенти­рует исследователя семьи и практического политика рассматривать негативный характер семейных изменений, проблем, порождаемых ими, именно как выражение такого кризиса, охватившего семью и ценности семейного образа жизни. Этот кризис есть глобальная проблема современности, равновеликая, по крайней мере, экологи­ческой.

Концепция кризиса семьи ориентирует не на внешние по отно­шению к семье причины неблагоприятных явлений, как бы важны они ни были сами по себе, не на "помехи" эволюционному ходу

событий, а на пороки социальной организации рыночно-индустриального типа.

Ослабление социально-нормативной регуляции семейности, транс­формация культурных символов и образцов, снижение ценности брака, семьи с детьми, единства всех семейных поколений — вот те социокультурные процессы, которые раскрывают сущность кризи­са семьи. Они же делают бесперспективной ориентацию социальной политики только на устранение или коррекцию негативных послед­ствий спонтанной эволюции семьи.

Понимание семейных изменений и семейных проблем и соответственно семейной политики, которое вытекает из парадигмы кризиса семьи, не является общепринятым. Более того, его придерживается меньшинство как отечественных, так и зарубежных специалистов в области семьи и демографии. На то есть свои причины, как общие для всех развитых стран, так и специфические. Если говорить специально о России, то одной из таких специфических причин является то, что в нашей стране на протяжении весьма длительного периода фамилистика и демография могли развиваться лишь в рамках идеологии марксизма-ленинизма. Фактически существовала такая ситуация, когда во всех дисциплинах, так или иначе изучающих семью и демографические процессы, господствовал вульгарно-социологический подход, в рамках которого не было места не только для противоречия и антагонизма, но даже для каких-либо расхождений в интересах личности и общества.

Рассмотрение соотношения интересов семьи и личности, с одной стороны, и общества (государства) — с другой, в терминах тождества или единства является одной из наиболее существенных черт парадигмы здравого смысла, особенно в нашей стране, где фамилистика и демография рассматривались как классовые, идеологические науки. Утверждалась безусловная гармония общественных и личных интересов также и в сфере развития семьи и воспроизводства населения (как и во всех прочих). Декларировалась чрезвычайно высокая ценность детей и семьи при социализме и соответствующая индивидуальная потребность в детях, реализации которой якобы мешают лишь внешние по отношению к социализму и "временные" обстоятельства и условия. Разумеется, тезис о "гармонии личного и общественного" претерпел существенные изменения от его вульгар­ного декларирования в предвоенные годы до более тонких и завуа­лированных интерпретаций.

Вплоть до самых последних лет это было "законом" существова­ния отечественной идеологизированной демографии и фамилистики.

 

Первые работы, в которых содержались попытки преодолеть односто­ронность парадигмы здравого смысла, появились лишь в 70-е гг. Их авторы, в том числе и авторы настоящего учебника, стремились понять современные тенденции семейных изменений и демографи­ческих процессов, исходя из иных теоретических и аксиологических предпосылок, в рамках новой парадигмы, центральным пунктом ко­торой стало восприятие семейных изменений в контексте глобально­го кризиса семьи, угрожающего самому существованию человеческо­го рода.

Противостояние и борьба двух парадигм (модернизации и кри­зиса семьи) не стали достоянием истории, хотя система, которую обслуживала одна из них, ушла в прошлое. Это противостояние и эта борьба продолжаются и сейчас. Преобладание, популярность одной из них, названной здесь парадигмой модернизации или здравого смысла, затрудняет как адекватную оценку новейших демографи­ческих тенденций, так и выработку эффективной семейной политики в России, политики, ориентированной на укрепление семьи как со­циального института, на радикальное изменение ее положения в обществе, на изменение самого общества в сторону его большей респонсивности к семье и ее проблемам. Весь этот комплекс вопросов является предметом рассмотрения заключительного раздела учеб­ника.

Глава 10

СЕМЕЙНАЯ ПОЛИТИКА

Необходимость семейной политики, ее сущность и содержание. Необходимость семейной политики определяется теми неблагоприят­ными последствиями изменений структуры и функций семьи, кото­рые были инициированы спонтанным ходом исторического развития, процессами индустриализации, урбанизации, другими связанными с ними процессами и которые в своей совокупности характеризуют кризис семьи как социального института.

Будучи всеобщими и глобальными по своему характеру и равно­великими по своим последствиям экологическому кризису, эти про­цессы в нашей стране приобрели специфическую окраску, соединив­шую в себе влияние особенностей нашего исторического пути в со­ветскую и постсоветскую эпохи.

Первая из них состоит в том, что "естественный" процесс транс­формации семьи, процесс "перехвата" ее социальных функций дру-

гими институтами, процесс вытягивания из семьи на арену рыноч­ной экономики практически всех ее членов одного за другим был насильственно ускорен и стимулирован всей мощью тоталитарно­го государства (индустриализация народного хозяйства и коллек­тивизация) и искусственно сжат до исторически ничтожных сро­ков, благодаря чему его последствия оказались более разрушитель­ными и трагичными, чем в других странах, шедших "нормальным" путем.

С этим же была связана и гипертрофированная роль государства, выразившаяся не только в ускорении и "подталкивании" процессов семейных изменений, но и в том, что семейные функции "перехва­тывались" именно государством или его органами, а не какими-то иными социальными институтами. Суперэтатизация (сверхогосу­дарствление) всей социальной жизни ускорила наступление семей­ного кризиса, разрушительно сказалась на семье и семейных ценно­стях, независимо от того, в каких именно формах (насильственных, как в 20-е и 30-е гг., или более мягких, как в послевоенный период, и особенно в годы так называемого застоя) осуществлялось вмеша­тельство государства в жизнь семьи.

Семья как социальный институт оказалась подорванной и, начи­ная с середины 60-х гг., практически перестала выполнять свои основные функции, прежде всего репродуктивную.

Вторая особенность нашего исторического развития, о которой необходимо сказать применительно к проблематике семейного кри-зиса в России, относится уже к нашим дням. Это — некоторые черты проводимой в нашей стране экономической реформы, других экономических, социальных и политических преобразований. Речь прежде всего идет о том, что реформаторы практически не учиты­вают интересы семьи в процессе этих преобразований. Эти интересы, напротив, скорее игнорируются. И дело здесь не в чьем-то злом умысле.

Просто практически любые принимаемые в ходе преобразова­ний решения исходят из имплицитно принятой предпосылки — объ­ект этих решений и этих мер видится в отдельном ("изолирован­ном") индивиде, лишенном признаков пола и принадлежности к какой-либо первичной социальной общности, семье прежде всего. Следовательно, спонтанный процесс семейных изменений, процесс девальвации семейных ценностей продолжается, притом в ускорен­ном темпе.

Причина этого "ускорения" — в наложении долговременных тен­денций семейных изменений на воздействия социально-экономи-

 

ческого и политического кризиса в стране. Это наложение сыграло свою роль также и в том что семейные проблемы стали рассматри­ваться общественностью, прессой, политиками и даже частью специ­алистов исключительно в контексте этого кризиса, в контексте по­следствий радикальной экономической реформы. Тенденции семей­ных изменений связываются почти исключительно с реально наблю­даемым падением уровня жизни большинства семей, особенно семей с несколькими детьми, неполных и некоторых других.

Эти особенности исторического пути России и стали причиной того, что семейная политика стала рассматриваться главным образом как организуемая, направляемая и финансируемая государством (его бюрократическим аппаратом) социальная защита семей от нищеты, от вызванного инфляционным натиском снижения благосостояния. Отсюда — представление о необходимости компенсации этого сниже­ния путем предоставления семьям материальной помощи. Причем нехватка финансовых, ресурсов делает эту помощь весьма скромной, лишь в малой мере компенсирующей инфляционное падение уровня жизни растущей части семей.

Эта скромность отражает и наличие более приоритетных уст­ремлений правительства по сравнению с социальной политикой, а в рамках последней — более приоритетных сфер социальной по­мощи (пенсионеры, беженцы и т.п.). Однако, и это симптоматич­но, правительство склонно выделять в контексте социальной защи­ты населения деятельность, называемую многими семейной поли­тикой.

Более того, у нас в стране в мае 1993 г. даже принята Концепция государственной семейной политики Российской Федерации, кото­рая, по идее, должна служить ориентиром деятельности федеральных и региональных властей. Однако изучение этой Концепции раскры­вает ее во многом конъюнктурный характер.

И дело не только в том, что ее "одобрил" Национальный Совет по подготовке и проведению Международного года семьи в Российской Федерации, в чем явно проявилось стремление "быть на уровне", "не отстать" от мирового сообщества. Главное, ее содержание ориентиру­ет деятельность государства и его органов на решение именно крат­косрочных, конъюнктурных задач, связанных, как сказано в доку­менте, с улучшением материальных условий жизнедеятельности се­мей, профилактикой бедности и поддержкой малоимущих семей. Неудивительно поэтому, что Концепция семейной политики содер­жит план первоочередных мер, но в ней нет ни слова о долгосрочных задачах и мерах.

Все это говорит об отсутствии у федеральных властей представле­ний о долгосрочном характере семейной политики, о необходимости системы мер, направленных на укрепление семьи как социального института. Сиюминутная направленность этих мер, ограничение за­дач политики злобой дня ("первоочередные меры" в отсутствии мер длительного характера) делает их политикой малых дел, малых сумм и малой пользы. Хотя, разумеется, нельзя отрицать, что ь условиях, когда семья ходом истории, а точнее политикой государства лишена возможности автономного самообеспечения, эти меры, эта компенса­ция падения жизненного уровня какой-то реальный смысл все же имеют.

Фактически то, что сейчас называют семейной политикой, будучи в содержательном плане материальной помощью бедным, концепту­ально и аксиологически отражает политическое предпочтение изоли­рованной нуклеарной семьи с одним-двумя детьми. И не потому, что эти предпочтения зафиксированы в Концепции или какой-либо дру­гой программе. Этого как раз к нет.

Дело в том, что спонтанный.ход событий именно этот тип семьи делает самым массовым, модальным, говоря статистически. Много­образие семейных структур сведено до унылой тотальности мало-детности, до обезличенной стандартности этого единственного типа семьи и репродуктивного поведения. Это само по себе резко сни­жает семейную стабильность, ухудшает положение семьи как со­циального института, который предполагает плюрализм семейных структур, включая многопоколенные семьи с тесными родственными связями или, по крайней мере, нуклеарные семьи с несколькими детьми.

Эти предпочтения отражают и связь такой "семейной политики" с парадигмой здравого смысла (модернизации), для которой всег­да было характерно "принятие" действительности как единствен­но возможной в соответствии с истолкованным в "совковом" духе принципом "все действительное разумно и все разумное действи­тельно".

Теоретически эта "семейная политика" обосновывается необходи­мостью "понять и принять ту модель семьи — городской, малой, нуклеарной и т.п., — какая преобладает в жизни, а не в утопическом воображении благонамеренных теоретиков"⁵.

Еще раньше это обосновывалось наличием гармонии обществен­ного и индивидуального интереса, якобы существующего в социа­листическом обществе и нарушаемой лишь "разрывом между по­требностями и возможностями их удовлетворения"⁶ (правда, без ка-

 

ких-либо объяснений того, откуда может взяться "разрыв", если есть "гармония").

На самом деле, с нашей точки зрения семейная политика не имеет с "семейной политикой", описанной выше, ничего общего.

Семейная политика — это деятельность государства, политиче­ских партий, общественных организаций, групп интересов и т.п., направленная на возрождение семьи, семейного образа жизни, утра­ченной на длительном историческом пути фамилистической культу­ры общества, возвращение семье органически присущих ей социаль­ных функций, направленная, говоря социологическим языком, на укрепление семьи как социального института.

При этом семейная политика — это не политика "малых дел" (пусть даже и важных самих по себе при определенных условиях), это не деятельность "по ремонту" отдельных неблагоприятных явле­ний изменения семьи, не "минимизация последствий кризиса для семьи и общества"⁷. Это даже не политика, направленная исключи­тельно на семью. На самом деле, семейная политика — это полити­ка, ориентированная на изменение всего строя современной циви­лизации, по существу антисемейной, враждебной семье, невоспри­имчивой к ее проблемам и болезням.

Только просемейная реформа общества выведет семью из кризис­ного состояния, возродит ее социальные функции.

Но наряду с этими фундаментальными и долгосрочными задача­ми семейная политика имеет и более частные, краткосрочные це­ли, связанные с решением актуальных задач того или иного пери­ода. Диалектика связи долго- и краткосрочных целей семейной по­литики при этом заключается в том, что достижение первых способ­ствует достижению вторых. Укрепляя семью как социальный инсти­тут, можно создавать условия реализации потенциала отдельных семей при решении конкретных жизненных проблем, с которыми каждая семья может встретиться и встречается на протяжении своей жизни.

Эта сторона семейной политики носит название социальной под­держки семей и подробно рассматривается в главе 11.

Основные принципы семейной политики. Основными принци­пами семейной политики является: принцип суверенности (неза­висимости семьи от государства), принцип общественного догово­ра, принцип свободы выбора семьей любого образа жизни, принцип единства целей федеральной и региональной политики и принцип социального участия.

Принцип суверенности семьи означает, что семья независима от государства и имеет право принимать любые решения, касающиеся ее жизни, совершенно самостоятельно, сообразуясь лишь с собствен­ными целями и интересами. Это означает и право семьи на любой тип семейного поведения и на любой образ и стиль жизни, в том числе и на тот, который с точки зрения преобладающих социокуль­турных и моральных норм рассматривается как девиантный, откло­няющийся (лишь бы он не был криминальным с точки зрения норм правовых). Принцип суверенности означает, что и любые типы вза­имосвязи супружества, родительства и родства в лоне семьи также независимы от государства.

Принцип суверенности семьи недостаточно просто декларировать или даже законодательно установить. Он останется пустым звуком без соответствующей экономической основы, т.е. без наличия у семьи возможностей либо осуществлять производство или занимать­ся бизнесом на базе семейной собственности, либо беспрепятственно получать доход от наемного труда или от занятия творчеством или от практики свободных профессий.

Любое ограничение принципа суверенности семьи, обосновыва­емое интересами общества или государства (например, регулиро­вание производства абортов, установление процедуры регистрации брака или развода, введение воинской повинности и т.п.), должно вводиться и регулироваться законодательно или конституционно. При этом все не оговариваемые юридически случаи прямого вмеша­тельства государства или иных социальных институтов в жизнедея­тельность семьи должны считаться нарушением принципа суверен­ности.

Вместе с тем не является нарушением принципа суверенности семьи и не должна рассматриваться в качестве такового пропа­ганда каких-либо типов семьи и семейного поведения, моделей семьи, равно как и социальная (экономическая и любая иная) под­держка их. Во всяком случае до тех пор, пока семья имеет воз­можность выбора этих типов и моделей. Только лишение семей реальной свободы выбора из альтернативных вариантов может рас­сматриваться как принуждение к чему-либо одному.

Дело в том, что точно так же, как семья суверенна по отношению к обществу и государству, так и они суверенны по отношению к семье. И свобода одной выбирать из якобы "гораздо большего, чем в прошлом, набора общественно признанных альтернативных моде­лей семьи и семейных биографий"⁸ не может существовать без сво­боды другого открыто выражать свои предпочтения в этой сфере, не

 

опасаясь абсурдных обвинений в "навязывании" семье "того или иного образа действий или типа семейного поведения"⁹.

Принцип суверенности семьи тесно связан с принципом свободы выбора. Считается, что спонтанное ("естественное") развитие, не связанное с "искусственным" воздействием со стороны общества и государства, решает свободу выбора личностью и семьей из упомяну­того выше "набора альтернативных моделей". Но в действительности эта свобода имеет вполне конкретные, исторически определенные границы. Она связана с периодом, когда быстрое снижение смертно­сти сделало ненужной высокую рождаемость и, следовательно, обус­ловило распад системы социокультурных норм многодетности, отми­рание табу на применение контрацепции и абортов. Этот распад нормативной системы многодетного родительства привел в итоге к широкому распространению норм малодетности, когда нонконфор­мистским и даже девиантным считается наличие трех и более детей в семье.

В наше время лишь ничтожные доли населения демонстриру­ют это отклоняющееся (в описанном социально-нормативном смыс­ле) поведение. Массовым же, модальным, стандартным, норматив­ным стало одно-двухдетное родительство. Вся же свобода выбора свелась к выбору между семьей с одним или двумя детьми, между однодетностыо и двухдетностыо, которые и с демографической, и с социально-психологической и с любой иной точки зрения совершен­но неразличимы, абсолютно идентичны. Следовательно, этот "вы­бор" абсолютно безальтернативен, т.е. никакого выбора в действи­тельности нет.

Принцип свободы выбора, о котором говорим мы, в противопо­ложность этому означает наличие в обществе подлинной альтернати­вы и возможности действительно выбирать любой тип семьи и семей­ного поведения. Сейчас этой возможности выбора нет, как не было ее и в условиях господства многодетности.

Как и прежде, действует социокультурное принуждение. Измени­лась только его "полярность" и механизм действия: на смену норма­тивной системе многодетности, в которой нормы функционировали как общественные образцы и традиции, пришли социальные нормы малодетности, функционирующие скорее как принципы, как нормы в статистическом смысле.

Поэтому семейная политика и должна быть ориентирована на создание подлинной свободы выбора, на создание возможности реа­лизовать любую альтернативу.

Разумеется, общество в лице государства и других социальных институтов также свободно в принятии и поддержке тех типов семей

и семейного поведения, которые в наилучшей мере удовлетворяют его интерес в обеспечении устойчивого воспроизводства и успешной социализации подрастающих поколений.

Таким образом, принцип свободы выбора предполагает последова­тельное и равное применение его и в отношении семьи и личности, и в отношении общества, государства. Он не должен истолковываться односторонне как привилегия только семьи, а фактически только индивидума.

Однако именно это имеет место в случае, когда стимулиру­ющая определенный тип семейного поведения политика госу­дарства (например, льготы, хотя бы и убогие, трехдетным семь­ям) третируется как "мягкие формы" давления на семью и ког­да во избежание этого "давления" предлагается "нейтральная" по отношению к числу детей в семье политика, т.е. когда главной целью предлагается считать благосостояние семьи, ее "хорошее" экономическое и социальное "самочувствие"¹⁰, или, по новей­шим версиям, уже упоминавшуюся "минимизацию последствий кри­зиса".

Принцип общественного договора развивает и конкретизирует описанные выше принципы суверенности и свободы выбора. Он оз­начает договорную регламентацию взаимоотношений семьи как со­циального института и государства. Иначе говоря, семья и государст­во заключают между собой общественный договор, в котором на равноправной основе эксплицируются и формулируются все сущест­вующие политические, социальные, экономические и другие отно­шения между ними. Этот принцип особенно важен в условиях на­шей страны, когда предпринимаются усилия преодолеть наследие тоталитаризма, реформировать экономические и политические от­ношения.

Семья как социальный институт обеспечивает общество трудовы­ми ресурсами, исполнителями социальных ролей. Без этого "продук­та семейного производства" социальная система не может функцио­нировать. Точнее — она просто не существует.

Следовательно, общество должно испытывать потребность, заин­тересованность в том, чтобы семья выполняла свои функции вос­производства и социализации новых поколений. В то же время, как мы видели, чем дальше, тем в большей мере ослабевают и даже полностью исчезают стимулы, определяющие личную заинтересо­ванность в рождении и социализации новых поколений. А биологи­ческой потребности у индивида в этом никогда не было, как мы помним. В этих условиях семья может потребовать от общества и его

 

представителя — государства — на договорной основе обеспечить всестороннюю поддержку тех моделей семейной жизни, которые спо­собствуют эффективной реализации функций воспроизводства и со­циализации.

Принцип единства целей федеральной и региональной семей­ной политики означает, что цели семейной политики едины для всей страны и не зависят от конкретных особенностей изменения семьи и семейного поведения на той или иной территории — час­ти одного и того же государства. Этот принцип исходит из того, что отмирание многодетности является глобальным процессом, от­ражающим фундаментальные изменения экономических, соци­альных и демографических условий жизни общества. И потому, хо­тя и существуют территории, где преобладают "традиционные" ти­пы семьи и семейного поведения (многодетность), но и на них не­обходима политика, ориентированная на укрепление семьи, тех ее моделей и образцов, которые наиболее адекватны целям эффектив­ной реализации специфических функций семьи.

Учет региональных особенностей при этом может достигаться как за счет путей конкретизации единой в своей основе цели се­мейной политики, так и путем применения специфических средств ее достижения. Наилучшим организационным механизмом обеспе­чения единства целей семейной политики и учета региональных особенностей являются региональные программы семейной поли­тики.

Принцип социального участия. В современных условиях пол­ностью теряет смысл традиционное для тоталитарной эпохи пред­ставление о государстве как единственном субъекте целеполагания, формирования и реализации социальной (в частности, семейной) политики. В настоящее время как цели семейной политики, так и пути их достижения в возрастающей мере формируются в рамках гражданского общества, во взаимодействии трех субъектов социаль­ной жизни — семьи как малой группы, осуществляющей свою жиз­недеятельность в конкретных социально-экономических условиях и преследующей свои собственные цели и интересы; разного рода со­циальных и территориальных общностей и объединений, формаль­ных и неформальных (соседские общины, этнические и социокуль­турные меньшинства, партии, общественные, политические, религи­озные и другие объединения и союзы, группы интересов и т.д. и т.п.); наконец, государства в лице его специализированных органов (феде­ральных, региональных и локальных), в чью компетенцию входят разработка и осуществление социальной политики, в том числе се­мейной.

В этих условиях семейная политика возможна лишь как деятель­ность по созданию и реализации программ нового типа, по взаимо­выгодному для всех использованию ресурсов и возможностей, кото­рыми располагает каждый из участников, для достижения согласо­ванных целей, интересов и потребностей. Иными словами, субъекты семейной политики — это наряду с государством разнообразные объ­единения граждан — партии, союзы, общества, ассоциации, фонды и т.п., в том числе и те, которые создаются (или могут создаваться) с целью защиты и отстаивания собственно семейных (или более ши­роко — демографических) интересов. Важно лишь, чтобы все эти объединения имели четко осознанные и эксплицитно выраженные цели и намерения относительно того, какой должна быть семья, как она должна изменяться, в чем состоит общественный интерес приме­нительно к воспроизводству населения вообще. Такая новая техно­логия формирования и реализации семейной политики и выражена в том, что здесь названо принципом социального участия.

Социальное участие — это понятие, объединяющее широкий спектр ситуаций, в которых граждане непосредственно или через свои объединения вовлечены в процессы выработки и реализации социально значимых решений, той или иной затрагивающей их ин­тересы социальной политики (в данном случае — семейной). Сте­пень этой вовлеченности может быть различной, причем крайними полюсами "шкалы участия" являются ситуации, в которых, с одной стороны, решения принимает только и исключительно государствен­ная власть, а граждане лишь ставятся в известность об этих решени­ях (у нас, как известно, и это не всегда делают), а с другой, — только на уровне граждан и их объединений.

Преодоление тоталитаризма связано с ростом социального уча­стия, с возрастанием вовлеченности граждан и их объединений в выработку, принятие и реализацию политических решений, в том числе и в сфере семейной политики. Технологически-организацион­ная сторона реализации социального участия рассматривается ниже. Здесь мы хотели бы подчеркнуть некоторые, наиболее существенные моменты, раскрывающие роль и значение применения социального участия в выработке и реализации семейной политики в нашей стра­не. Социальное участие:

— это форма реализации прав и свобод личности и семьи. Оно предполагает право и возможность каждого человека и каждой семьи непосредственно или через свои объединения влиять на решения, имеющие самое прямое и непосредственное отношение к их важней­шим потребностям и интересам;

 

— обеспечивает улучшение качества решений и программ, каса­ющихся семьи. Семейная политика перестает быть чем-то навязан­ным сверху, к чему принуждает или чем благодетельствует чуждая и враждебная человеку сила тоталитарного государства. Она как бы становится общим достоянием всех соучастников, которые иденти­фицируют себя с нею;

— это демократический посредник, медиатор между государст­вом и его гражданами. Социальное участие укрепляет и улучшает связи между ними, повышая вероятность реализации программ и решений;

— минимизирует социальную напряженность и уменьшает веро­ятность социальных конфликтов, конфронтации между гражданами и государством. Это последнее особенно значимо в такие периоды, как тот, который сейчас переживает Россия, т.е. в периоды социаль­но-экономических и политических кризисов;

— способствует развитию чувства ответственности за собствен­ную судьбу и судьбу семьи, помогает преодолению, с одной стороны, иждивенческих настроений по отношению к государству и обществу, а с другой, — патернализма этого государства по отношению к своим гражданам;

— это первый шаг к социальной активности и реальной политиче­ской вовлеченности, к формированию демократической политиче­ской культуры.

Надо при этом отдавать себе отчет в том, что все сказанное выше о социальном участии — это отнюдь не описание нашей повседнев­ной реальности. Это — теоретическая идеализация, нормативное целеполагание, то, к чему необходимо стремиться, и то, чего посто­янно надо желать и иметь в виду, говоря о семейной политике. Практическая реализация принципа социального участия — это дли­тельный процесс, это движение, снимающее, преодолевающее, отри­цающее нынешнее состояние, когда нереспектабельный и нищий, но амбициозный "благодетель" (государство) мучительно пытается раз­делить между своими "социально слабыми", но не менее амбициоз­ными и требовательными гражданами жалкие крохи, предназначен­ные для "минимизации последствий". Но, тем не менее, мы рассматриваем принцип социального участия как один из важнейших прин­ципов семейной политики, как одно из основных условий эффектив­ности ее программ и мероприятий.

Цели семейной политики. Стратегической, долгосрочной целью семейной политики является укрепление семьи как социального ин­ститута. Эта цель наиболее полно выражается в упрочении семей-

ного образа жизни и требует переориентации всей социальной жиз­недеятельности с интересов индивида, одиночки на интересы жизни в семье и семьей. Для того чтобы эту цель выразить более опреде­ленно и конкретно, необходимо учитывать тот факт, что сегодня не только в нашей стране, но и практически во всех развитых странах мира преобладают неполные, осколочные и вырожденные формы и разновидности семьи, квазисемейные и внесемейные формы сущест­вования, причем степень общественного принятия и одобрения всех этих форм нарастает. Именно поэтому достижение стратегической цели семейной политики — укрепление семьи как социального инс­титута — требует специальной поддержки со стороны общества и государства, поощрения семей с несколькими детьми, состоящих из нескольких поколений.

В качестве основной модели семьи, поощряемой государством, мы видим полную семью с 3-4 детьми. Это не значит, что другие типы семей дискриминируются или хотя бы отрицательно оценива­ются. Мы говорили выше, что семья имеет право на любой образ жизни, на любой тип семейного поведения (кроме криминального). Но это означает и право общества, государства на предпочтение, одобрение и поддержку того типа семьи, который в наибольшей мере отвечает так или иначе осознаваемым и выражаемым общественным интересам. Ни один тип семьи не отвергается и не дискриминирует­ся, всем семьям оказывается любая поддержка, в которой они могут

нуждаться.

Говоря о поддержке семьи как института, о нраве государства на свои предпочтения тем или иным типам семьи, мы имеем в виду не краткосрочную и конъюнктурную политику помощи семь­ям, а стратегическую цель, долгосрочную просемейную политику. Мы имеем в виду именно политику, направленную на укрепле­ние института семьи с несколькими детьми. Результатом только та­кой политики, не связанной с оказанием помощи в неблагоприят­ных условиях, конфликтных и стрессовых ситуациях, явится упро­чение семьи как социального института и семейного образа жизни

вообще.

Помимо стратегической, долгосрочной цели семейная политика имеет и краткосрочные, тактические цели, которые, однако, тесно связаны с целью стратегической. Возродить среднедетную семью как основной тип семьи возможно, лишь помогая отдельным, конкрет­ным семьям решать их жизненные проблемы, преодолевать те труд­ности, которые могут возникнуть на тех или иных стадиях жиз­ненного цикла семьи. Поэтому краткосрочные цели семейной по-

 

литики можно выразить как социальную поддержку семей, которые на стадии репродуктивного родительства сталкиваются с различными напряженными ситуациями, испытывая те или иные стрессы и про­блемы. Причем основное внимание должно уделяться тем семьям, внутренний потенциал которых не позволяет им самим, своими си­лами справиться с конфликтами и стрессами и которые нуждаются в социально-психологической помощи со стороны государственных и негосударственных социальных служб¹¹.

К сожалению, актуальная ситуация в России не способствует осознанию и тем более принятию среднедетной семьи как главной цели долгосрочной семейной политики. Над всем превалирует идея о необходимости защиты семей от бедности и нищеты как последствий проводимых в стране социально-экономических преоб­разований. Это, кстати, не позволяет даже конструктивно ставить вопрос о создании системы социальной поддержки семей, нахо­дящихся на разных стадиях жизненного цикла и переживающих те или иные стрессовые состояния. Тем не менее подробная прора­ботка как системы стратегических и тактических (долгосрочных и краткосрочных) целей семейной политики, так и средств их достижения необходимы уже сейчас. Иначе, когда уже в ближай­шие годы проблемы семьи приобретут особую остроту, такую, что на них поневоле обратят внимание и правительство, и парламент, и политические партии и движения, общество окажется неготовым для принятия адекватных и эффективных программ семейной поли­тики.

Стратегия семейной политики. Реализация стратегической це­ли семейной политики — укрепления семьи с несколькими детьми — предполагает, что в меняющихся социально-экономических и пол­итических условиях деятельность государства и других возможных субъектов семейной политики должна быть тесно увязана и скоорди­нирована в рамках согласованной и общепринятой стратегии. Прин­ципы, на которых базируется такая стратегия, могут быть различны­ми. Но в рамках того понимания семейной политики, которое пред­ставлено здесь, эти принципы могут быть кратко и лапидарно сфор­мулированы так: ДОХОДЫ — НАЛОГИ — КРЕДИТЫ.

Это означает переориентацию с разного рода выплат, пособий и льгот тем или иным типам семей (в наше время — наиболее нужда­ющимся в защите от последствий реформ и социально-экономичес­кого кризиса) на механизмы, имеющие рыночный характер, встро­енные в рыночную систему формирования, перераспределения и ис­пользования доходов.

Иными словами, семейная политика должна быть ориентирована на создание условий, в которых семьи и их члены могли бы сами и притом эффективнее, чем прежде, извлекать доходы из своей эконо­мической деятельности (предпринимательство, семейное производст­во, наемный труд, творческая деятельность, занятие свободными профессиями и т.п.) и использовать их для поддержания того образа жизни, который они считают приемлемым для себя. Следовательно, основным средством реализации семейной политики является ори­ентированная на нескольких детей политика доходов семьи, налого­вая и кредитная политика.

В области формирования доходов государство должно поддержи­вать и поощрять любые формы экономической активности семей (кроме криминальных, разумеется), которые укрепляют автоном­ность и самостоятельность именно семей как экономических агентов. Государство вместе с другими субъектами социальной (в том числе семейной) политики (предприниматели и их объединения и проф­союзы) должно стремиться к возрождению ситуации "однодоходной семьи", т.е. такого положения, когда доход одного взрослого чле­на семьи является достаточным для нормальной жизнедеятельности семьи, включая рождение и социализацию нескольких детей. В этом случае доход другого взрослого члена семьи не будет, как сейчас, обязательным и непременным условием выживания семьи и ее чле­нов. Тем самым у семьи появится еще одна "степень свободы", возможность действительно выбирать стратегию семейной жизни, ее образ и стиль.

Чрезвычайная важность ориентации на "однодоходную семью" связана с тем, что именно отмирание в процессе индустриализации такой семьи (т.е. вовлечение в производство других, помимо муж­чин, членов семьи — женщин и детей — с целью понижения стоимо­сти рабочей силы) явилось самым мощным фактором семейной дез­организации.

В области налоговой политики государство должно путем про­думанного предоставления налоговых льгот и преференций сти­мулировать семью к выбору тех линий семейного поведения и тех типов семейной структуры, о предпочтительности которых от­крыто объявляет субъект семейной политики. Речь идет именно о льготах и преференциях, а не о налоговых санкциях, налага­емых на "непоощряемые" типы семей и семейного поведения. Ни­какие семьи не должны наказываться за свой выбор, но поощряться должны лишь те, поддержка которых отвечает целям семейной по­литики.

 

Аналогичным образом должна проводиться и кредитная поли­тика: условия предоставления кредитов "поощряемым" типам семей должны быть иными (стимулирующими), чем "непоощряемым".

Такая стратегия семейной политики позволит обеспечить реаль­ную экономическую и иную самостоятельность семей (их сувере­нитет), их эффективное функционирование как в их собственных интересах, так и в интересах всего общества. Разумеется, прове­дение такой семейной политики предполагает и соответствую­щую ее целям корректировку всех других видов социальной по­литики (жилищной, образовательной, здравоохранительной и т.д. и т.п.).

•

Технология семейной политики. Определение целей семейной

политики, ее стратегии и тактики, а тем более ее проведение — не одномоментный акт, а социальный процесс, развернутый во вре­мени, затрагивающий интересы всех и вовлекающий в себя как органы государственной власти, так и широкие слои населения, со­циальные и территориальные общности, партии, общественные дви­жения, группы и объединения.

Поэтому программы семейной политики государства — это всег­да компромисс между устремлениями различных социальных групп и между различными научными концепциями, взятыми за осно­ву при их разработке. Это компромисс, в конечном итоге, между двумя парадигмами — модернизации (она же парадигма "здраво­го смысла") и кризиса семьи как социального института. Разли­чие между этими парадигмами, обнаруживаемое не только в на­учных теориях и концепциях, но и в массовой психологии, в по­ляризации общественного мнения, в противостоянии политических группировок, говорит о том, что тенденции семейных изменений, вообще все, что происходит с семьей, никого не оставляют равно­душными, хотя и из-за разных оснований и в разной степени. Это различие детерминирует, определяет и взаимоисключающие ин­терпретации семейных изменений, их понимание как имеющих или не имеющих статус "социальной проблемы", нуждающейся в ре­шении.

Анализ технологии семейной политики, технологии ее проведения следует начинать с рассмотрения блока общественного мнения, выра­батывающего как оценки семейных изменений, так и представление о необходимости (или об отсутствии таковой) реагировать на них, проводить (или не проводить) соответствующую семейную политику и о ее инструментах.

Технология семейной политики, организация деятельности по ее осуществлению представлены на схеме 10—1, где семейная по­литика выступает как последовательный, итеративный процесс выработки оценки семейных изменений, принятия на ее основе со­ответствующих решений и их проведения в жизнь при постоян­ном отслеживании (мониторинге) их влияния на семью и ее изме­нение.

Схема 10—1 antonov 93 6

СХЕМА ОРГАНИЗАЦИИ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПО ОСУЩЕСТВЛЕНИЮ СЕМЕЙНОЙ ПОЛИТИКИ

1. Фиксация социальных и А. СОЦИАЛЬНЫЕ X. Демографическая семейных изменений в ИЗМЕНЕНИЯ В ХО- ситуация и измене-обыденном сознании и ДЕ ИСТОРИИ ния семьи: система-общественном мнении тизация и анализ

фактов в науке

2. Поляризация обществен- Б. ИЗМЕНЕНИЯ СОЦИ- XX. Теории факторов ного мнения в зависи- АЛЬНОГО ИНСТИ- семейных измене-мости от признания (или ТУТА СЕМЬИ ний: прогнозы, тен-нет) тех или иных изме- денции

нений семьи как соци­альных проблем, требую­щих решения в рамках специальной политики

3. Формирование социаль- В. СЕМЕЙНЫЕ ИЗМЕ- XXX. Оценка социаль­ных объединений и НЕНИЯ КАК СОЦИ- ных последствий се-групп, требующих реше- АЛЬНАЯ ПРОБЛЕМА: мейных изменений ния отдельных проблем В1 — в обычных уело- как проблемных; на-семьи (ассоциации мно- виях, учное обоснование годетных, молодых, не- В2 — в экстремальных необходимости реше-полных семей, семей условиях ния проблем семьи

с детьми-инвалидами и т.д.)

4. Включение принципов Г. ВОЗДЕЙСТВИЕ НА ХХХХ. Научное опреде-семейной политики в ИЗМЕНЕНИЕ СЕМЬИ ление целей, направ-программы партий, груп- МЕР СЕМЕЙНОЙ лений и средств се-пировок, фракций и со- ПОЛИТИКИ ИЛИ СЕ- мейной политики циальных движений МЕЙНЫХ ПРО­ГРАММ

5. Разработка и реализация Д. ВОЗДЕЙСТВИЕ НА ХХХХХ. Научная экс-мер семейной политики ИЗМЕНЕНИЕ СЕМЬИ пертиза воздействия в структурах власти, про- МЕР ОБЩЕЙ СОЦИ- на семейные тренды ведение семейной поли- АЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ государственных и тики на федеральном, ре- региональных мер тональном и локальном

уровнях

 

В этом процессе происходит принятие, конституирование, или, как теперь модно выражаться, легитимизация в качестве государст­венной семейной политики одной из конкурирующих программ, основанных на различных концептуальных подходах и принципах, на различном восприятии и оценивании одних и тех же явлений в жизни семьи или, по крайней мере, некоего их конгломерата, эклектического объединения на основе компромисса. Следовательно, как весь процесс в целом, так и все его составляющие конвен­циональны, релятивны, отмечены печатью согласования позиций, взаимоуступок или, напротив, победы одной точки зрения над дру­гими.

Покажем эту релятивность, эту конвенциональность на примере определения семейных изменений как социальной проблемы.

Как показывает жизненный опыт, для восприятия того или ино­го общественного явления в качестве социальной проблемы одних лишь объективных, "чисто" научных критериев недостаточно. Эти строго научные критерии, отвечающие самым высоким требованиям методологии, например, в нашем случае, критерии, учитывающие необходимость сохранения жизнеспособности социальных систем, их физического существования, могут оспариваться и отрицаться не только отдельными индивидуумами, но и социальными группами, партиями, общественными движениями, массовой психологией, да­же теми или иными научными школами. Что и имеет место в дейст­вительности, когда речь идет об изменении семьи и о демографи­ческих процессах.

Восприятие тех или иных семейных изменений как социальных проблем определяется особенностями времени, расстановкой поли­тических сил, личным жизненным опытом ученых, политиков, дру­гих лиц, участвующих в оценке и принятии решений, и т.д. Класси­ческая дефиниция определяет социальную проблему как "обстоя­тельство, затрагивающее значительное число людей и признавае­мое социально нежела