Лекции.Орг


Поиск:




Дефекация и воспитание чистоплотности




Порой мы все производим довольно странное впечатление на посетителей Саммерхилла, потому что время от времени разговариваем о туалете. Я считаю, что это абсолютно необходимо делать. Я нахожу, что каждый ребенок интересуется испражнениями. Об интересе ребенка к его испражнениям и моче написано так много, что я ожидал увидеть немало интересного, наблюдая за своей маленькой дочерью. Однако она не проявляла к своим испражнениям ни интереса, ни отвращения — у нее не возникало желания играть с продуктами ее тела. Но когда Зое было три года, ее подружка — девочка на год старше, которую приучали к чистоплотности, — познакомила нашу дочь с секретной игрой в экскременты, отмеченной таинственным шепотом и стыдливым и виноватым хихиканьем. Для нас эта игра была довольно скучной, но мы ничего не могли поделать, понимая, что вмешиваться опасно, поскольку запреты вообще опасны. К счастью, Зоя вскоре устала от одноколейного интереса этой маленькой девочки, и игра с испражнениями кончилась.

Взрослые редко понимают, что для ребенка нет ничего оттталкивающего в испражнениях и соответствующих запахах. Ребенок фиксируется на них лишь потому, что это шокирует взрослых. Я вспоминаю одну одиннадцатилетнюю девочку, приехавшую в Саммерхилл. Туалеты были единственным, что ее интересовало в жизни. Она приходила в восторг только от подглядывания в замочную скважину. Я срочно изменил содержание ее занятий: теперь она могла вместо географии изучать туалеты, что сделало ее очень счастливой. Через десять дней я отпустил какое-то замечание по поводу туалета. «Не желаю об этом слышать, — сказала она устало, — я по горло сыта разговорами о туалетах».

Другой ученик, мальчик, не мог заинтересоваться ни одним уроком, потому что был слишком озабочен экскрементами и тому подобным. Я знал, что, только истощив свой интерес, он перейдет к математике. Так и оказалось.

Работа учителя проста: выясни, в чем состоит интерес ребенка, и помоги изжить его. Только так всегда и бывает. Подавление и замалчивание лишь загоняют интерес в подполье.

— Но не приведет ли этот ваш метод к тому, что дети станут грязно мыслить? — спрашивает г-жа Мораль.

— Нет, это ваш метод постоянно фиксирует интерес на том, что вы называете грязным. Только изжив какой-нибудь такой интерес, человек получает свободу перехода к чему-то новому.

— Так что же, вы сами поощряете детей разговаривать о туалете?

— Да, поощряю, когда обнаруживаю, что они этим интересуются, и только в наиболее невротических случаях подобные разговоры занимают больше недели.

Один такой невротический случай произошел несколько лет назад. У нас был маленький мальчик, которого перевели к нам, потому что он все время пачкал штаны. Мать порола сына за это и, отчаявшись, в конце концов заставила его есть собственные экскременты. Можете себе представить, с какой проблемой мы столкнулись. Выяснилось, что у мальчика был младший брат и проблемы начались именно с его рождением. Причины были достаточно очевидны. Мальчик рассудил: он забрал у меня мамину любовь. Если я буду таким, как он: стану пачкать брюки, как он пеленки, то мама снова меня полюбит.

Я давал ему личные уроки, цель которых — открыть ребенку его истинные мотивы, но излечения редко происходят внезапно и драматично. Почти год мальчик пачкал штаны три раза в день. Никто не сказал ему худого слова. Миссис Коркхилл, наша нянечка, выполняла всю неблагодарную работу, не говоря ни слова упрека, но и она воспротивилась, когда я начал вознаграждать его всякий раз, когда он устраивал действительно большую грязь. Награда означала, что я одобряю его поведение.

На протяжении этого времени мальчик вел себя просто как злобный дьяволенок. И неудивительно — у него были проблемы и внутренние конфликты. Но после излечения он стал абсолютно чистоплотным и оставался таким на протяжении еще трех лет, которые провел с нами. Постепенно он превратился в очень симпатичного парня. Мать забрала его из Саммерхилла, потому что хотела устроить сына в такую школу, в которой он чему-нибудь научился бы. Когда после года пребывания в новой школе он приехал нас проведать, это был другой мальчик — неискренний, запуганный и несчастный. Он сказал, что никогда не простит мать за то, что она забрала его из Саммерхилла. И он не простит. Как ни странно, это единственный случай пачканья штанов, с которым мы столкнулись за все годы. Не исключено, что большинство подобных случаев по своему происхождению связано с ненавистью к матери, отнявшей у ребенка свою любовь.

Но ребенка можно сделать чистоплотным, не нагружая его постоянным и подавленным интересом к телесным отправлениям. Ни котенок, ни бычок не имеют ведь никаких комплексов по поводу экскрементов. У ребенка комплексы появляются в связи со способом обучения чистоплотности. Когда мать говорит «бяка», «гадость» или даже только «фу», возникает проблема добра и зла, вопрос переводится в нравственную плоскость, хотя следовало бы его оставить чисто физическим.

Таким образом, неправильный способ обращения с копрофилией* состоит в том, чтобы говорить ребенку, что он — грязный. Правильно — позволить ребенку изжить интерес к экскрементам, обеспечив его грязью или глиной. Так он сможет сублимировать свой интерес без репрессии**. Он сможет прожить свой интерес и тем самым уничтожить его.

Однажды в газетной статье я упомянул о праве ребенка делать пирожки из глины. Известный педагог, последователь Марии Монтессори, откликнулся на нее письмом, в котором сообщал, что, как показывает его опыт, ребенок не хочет делать пирожки из глины, если у него есть для занятий что-нибудь получше (курсив мой. — А. Н.). Но не может быть ничего лучше, если интерес сосредоточен именно на грязи. Однако трудному ребенку следует сказать, что, собственно, он делает, ибо можно ведь годами делать пирожки из грязи, не изживая исходного интереса к экскрементам. Я вспоминаю восьмилетнего Джима, у которого были фантазии по поводу экскрементов. Я предложил ему лепить пирожки из грязи. Но всякий раз, когда он этим занимался, я говорил ему, в чем состоял его подлинный интерес. Таким образом я подгонял процесс излечения. Я не говорил ему прямо: ты лепишь пирожки из грязи потому, что они замещают то-то и то-то, я лишь напоминал ему о сходстве между обоими объектами. Слова работали. Ребенку поменьше, скажем лет 5, ничего не надо говорить, потому что он легко изживет свои фантазии просто в процессе изготовления этих пирожков из грязи.

Для ребенка экскременты — очень важный объект изучения. Всякое подавление этого интереса опасно и глупо. Не следует придавать им слишком большого значения, за исключением случаев, когда ребенок гордится своей продукцией, — тогда восхищение вполне уместно Если ребенок случайно наделает в штаны, к этому следует отнестись спокойно, как к чему-то нормальному.

* Копрофилия — интерес к эксрементам.

**Сублимация по Фрейду — единственный непатологический защитный механизм психики, направляющий сексуальную энергию в другое русло. Репрессия — То же, что подавление.

Дефекация для ребенка не просто дело созидательное (кстати, такова она и для многих взрослых: взрослые нередко находят и удовольствие, и гордость в том факте, что им удалось как следует опростаться) — символически это что-то очень ценное. Грабитель, накладывающий кучу на половике после того, как он ограбил сейф, не имеет намерения добавить к преступлению оскорбление: он символически показывает, что его совесть нечиста, оставляя нечто ценное в возмещение украденного.

Животные не осознают своих естественных функций. Собаки и кошки, автоматически зарывающие свой помет, действуют инстинктивно: когда-то это было необходимо для того, чтобы отделить от чистой пищи. Отношение человека к собственным экскрементам, возможно, в большой степени связано с его неестественным питанием. Экскременты лошадей, овец и кроликов чисты и вовсе не омерзительны. Человеческие экскременты, напротив, отвратительны, потому что его пища — ужасное месиво искусственных продуктов. Я порой думаю, что если бы к человеческим экскрементам было бы так же легко прикоснуться, как к экскрементам животных, у детей повысились бы шансы вырасти эмоционально свободными.

Отвращение, которое взрослые испытывают к человеческим экскрементам, не может не сыграть значительную роль в формировании негативной, жизнеотрицающей части детской души. Поскольку природа разместила экскреторные и половые органы близко друг к другу, ребенок заключает, что и те, и другие — грязные. Поэтому родительское неодобрение в отношении экскрементов почти наверняка заставит ребенка видеть и секс в том же свете. Неприятие секса и экскрементов формирует единое подавление.

Мать не испытывает никакого отвращения, стирая пеленки своего младенца, однако уже через 3 года она заметно раздражается, если ей приходится убрать небольшую кучку с ковра. Мать должна очень осторожно обращаться с ребенком в таких ситуациях, помня, что ее гнев никогда не проходит для ребенка даром. Гнев проникает в душу ребенка, сохраняется и запечатлевается в характере.

Питание

Тоталитаризм всегда начинался и до сих пор начинается в детской. Самое первое вмешательство в природу ребенка есть первое проявление деспотизма. И это первое вмешательство всегда связано с питанием. Оно начинается с принуждения новорожденного младенца есть и пить по расписанию.

Поверхностное объяснение данного явления состоит в том, что кормление по расписанию меньше нарушает повседневный распорядок и удобства взрослых. Но истинный, глубинный мотив — ненависть к новорожденной жизни и ее естественным потребностям. Сказанное подтверждают те равнодушие и спокойствие, с которыми в некоторых семьях относятся к воплям голодного младенца.

Саморегуляция должна начинаться с рождения, с самых первых кормлений. Каждый младенец имеет прирожденное право быть накормленным тогда, когда он хочет есть. Когда ребенок с матерью находятся дома, матери легко следовать его потребностям, но в большинстве родильных домов ребенка забирают при рождении и помешают в детскую палату. Матери не позволяют понянчить его или дать ему бутылочку в течение первых 24 часов. Кто может сказать, какой непоправимый вред наносится этому младенцу?

Сегодня в некоторых клиниках младенцу позволяют постоянно быть вместе с матерью и под ее личной опекой. Записаться в родильное отделение, не проверив, предоставляет ли оно такую возможность, означает принимать существующую систему. Любая мать, собирающаяся создать своему ребенку условия для саморегуляции, должна позаботиться о том, чтобы ни в коем случае не попасть в клинику, которая не предоставляет такой возможности, — иными словами, в клинику, которая не одобряет саморегуляцию для младенцев. Гораздо лучше родить ребенка дома, чем подвергать его подобной жестокости.

Кормление по расписанию, так долго внедрявшееся врачами и нянями, вызвало столько нападок, что многие педиатры отказались от него. Оно очевидно неправильно и опасно. Если ребенок, скажем, в 4 часа кричит от голода, но его не кормят, пока не настанет предписанное схемой время, это означает, что он подвергается тупой, жестокой, жизнеотрицающей дисциплине, бесконечно опасной для его телесного и духовного развития. Младенец должен кормиться тогда, когда он хочет кормиться. Поначалу он будет требовать еду часто, потому что не может поглотить большое количество ее за один раз.

Обычай давать младенцу ночью бутылку с водой плох. В ночное время, если ребенок голоден, его следует накормить, как обычно. За 2 — 3 месяца ребенок настроит себя на принятие больших количеств пищи, и интервалы между кормлениями увеличатся. К 3 или 4 месяцам ребенок будет хотеть есть, например, между 10 и 11 вечера и, скажем, между 5 и 6 следующего утра, но, конечно, никакого жесткого правила здесь нет.

Одна фундаментальная истина должна быть написана на стене каждой детской: нельзя допускать, чтобы ребенок кричал до изнеможения. Его потребности должны каждый раз удовлетворяться.

При кормлении по расписанию мать всегда находится как бы на несколько шагов впереди ребенка и, как опытный специалист, точно знает, что надо делать дальше. Однако такая мать и воспитает как бы механического, отлитого в жесткую форму ребенка. Такой ребенок конечно, будет причинять взрослым минимум беспокойства — за счет своего уникального естественного развития. В условиях саморегуля, ции каждые новые день и минута жизни ребенка означают для матери новое открытие. Потому что мать всегда следует за ребенком и все время учится в процессе непосредственного наблюдения. Так, если ребенок кричит в течение получаса после того, как он хорошо поел, молодой матери придется самой решить эту проблему вне зависимей сти от того, что по этому поводу говорят сторонники строгого расписания. Ему неудобно? Его мучают газы в животике? Он хочет еще еды? Он просто привлекает внимание, потому что чувствует себя одиноким? Матери следует откликаться на его нужды, естественно руководствуясь своей любовью к ребенку, а не какими-то бездушными правилами из книжки.

Любой ребенок, если ему предоставить такую возможность, создаст свое собственное расписание. Это означает, что ребенок обладает способностью к саморегуляции в отношении не только молочного кормления, но, позднее, и твердой пищи.

Сосание пальца в позднем детстве, которое часто продолжается и в подростковом возрасте, наиболее очевидный результат кормления по расписанию. В сосании сливаются два компонента: желание пищи и чувственное удовольствие от сосания. Когда приходит естественное время кормления и оно начинается, происходит взрыв орального наслаждения, которое удовлетворяется раньше, чем голод. Если ребенок должен плакать и ждать, потому что часы говорят, что ему еще не положено быть голодным, блокируются оба компонента.

Я однажды видел в родильном отделении мать, которая, действуя по инструкции врача, отнимала ребенка от груди, потому что часы говорили ей, что минуты, отведенные на кормление, истекли. Мне сложно представить себе более эффективный способ создать трудного ребенка.

Почти невозможно поверить, что невежественные доктора и родители смеют покушаться на естественные импульсы и поведение ребенка, разрушая удовольствие и непосредственность своими абсурдными идеями руководства и формирования. Именно такие люди порождают всеобщее нездоровье человечества, психическое и телесное. Позднее школа и церковь продолжают процесс дисциплинирующего воспитания, направленного против удовольствия и свободы.

Одна мать писала мне о своем маленьком мальчике, который рос в условиях саморегуляции. Когда ребенок начал есть твердую пищу, она, в частности, предлагала ему на выбор несколько блюд. Необходимый объем пищи он тоже определял сам. Если мальчик отказывался от определенного вида овощей, ему предлагали либо другие овощи, либо десерт. Очень часто бывало, что он съедал те овощи, от которых поначалу отказался, после десерта. Иногда он вообще отказывался есть — надежный знак того, что он не был голоден. В таких случаях в следующий раз он ел особенно хорошо.

Слишком часто матери полагают, что они лучше знают нужды ребенка, чем он сам. Это, однако, вовсе не так. В отношении питания это очень легко проверить. Мать может выставить на стол мороженое, сладости, пшеничный хлеб, помидоры, салат и другую еду, а потом предложить ребенку полную свободу выбора. Нормальный ребенок, если ему не препятствовать, составит себе вполне сбалансированную диету примерно за неделю. Насколько я знаю, этот факт был также подтвержден в контролируемых экспериментах, проведенных в США.

У нас в Саммерхилле даже самым маленьким детям всегда предоставлена полная свобода выбора блюд из дневного меню. Обед неизменно включает выбор из трех основных блюд. Один из результатов этого состоит в том, что в Саммерхилле выбрасывается гораздо меньше еды, чем в большинстве школ. Однако наш мотив заключается вовсе не в этом, мы стремимся спасти ребенка, а не продукты.

Когда дети питаются нормально, сбалансированно, сладости, которые они покупают на свои карманные деньги, не причиняют им никакого вреда. Дети любят сладости, потому что их тела требуют сахара, и они, конечно, должны его получать.

Принуждать ребенка есть бекон и яйца, когда он ненавидит бекон и яйца, — абсурдно и жестоко. Зое всегда позволялось выбрать то, что ей по вкусу. Когда она простужалась, она ела только фрукты и пила фруктовые соки без каких-либо внушений с нашей стороны. Я никогда прежде не видел ребенка, который бы так мало интересовался едой, как Зоя. Коробка шоколада по многу дней стояла нетронутой у нее на столе, а самое изысканное блюдо за ланчем или ужином могло оставить ее равнодушной. Если она садилась завтракать, а другой ребенок снаружи звал ее выйти поиграть, она оставляла еду и больше к ней не возвращалась. Но поскольку ее отличало прекрасное физическое состояние, нам не о чем было беспокоиться.

Естественно, большинство родителей составляют меню семьи в соответствии со своими предпочтениями и идеями в отношении диеты. Если родители — вегетарианцы, они будут кормить ребенка вегетарианской едой. Я часто замечаю, однако, что дети из вегетарианских семей поглощают порции мясных блюд с волчьим аппетитом.

Как обыкновенный человек, не изощренный в диетологии, я полагаю, что не имеет никакого значения, ест ребенок мясо или нет. Если диета сбалансирована, его здоровье, вероятно, будет хорошим. Я никогда не слышал в Саммерхилле о поносах и очень редко о запорах, у нас всегда много сырых овощей, но иногда новые дети отказываются их есть. Обычно с течением времени дети привыкают к ним и даже начинают их любить. Во всяком случае в Саммерхилле дети довольно мало внимания обращают на еду, как оно и должно быть.

Поскольку в детстве еда доставляет такое большое удовольствие жизненно важно не нагружать процесс ее поглощения правилами поведения за столом. Грустная истина состоит в том, что в Саммерхилле самые скверные манеры имеют те дети, которых в этом отношении воспитывали особенно строго. Чем более требовательна и непреклонна семья, тем хуже у ребенка застольные (да и все остальные) манеры, как только ему предоставляется свобода быть самим собой. И тогда ничего не остается делать, кроме как позволить ребенку изжить подавленные тенденции, пока он не разовьет свои собственные естественные манеры поведения — позднее, в подростковом возрасте.

Питание — самая важная вещь в жизни ребенка, гораздо более важная, чем секс. Желудок эгоистичен и эгоцентричен. Детству свойствен эгоизм. Десятилетний мальчик гораздо более жаден в отношении своей тарелки с бараниной, чем вождь первобытного племени к своим женщинам. Когда ребенку предоставлена свобода изжить свой эгоизм, как это сделано в Саммерхилле, этот эгоизм постепенно превращается в альтруизм, в естественную заботу о других.

Здоровье и сон

Уже более 40 лет у нас в Саммерхилле дети болеют очень редко. Я думаю, причина в том, что мы всегда на стороне жизненного процесса — вообще поощряем плоть. Мы считаем, что счастье важнее диеты. Посетители Саммерхилла неизменно отмечают, что наши дети хорошо выглядят. Я думаю, что счастье делает наших девочек хорошенькими и мальчиков привлекательными.

Питание сырыми овощами может сыграть важную роль при болезни почек, но все овощи мира не помогут излечить душевную болезнь, если она вызвана подавлением. Человек, питающийся вполне сбалансированно, может тем не менее задергать своих детей морализированием, а вот человек, который не является невротиком, не принесет вреда собственным отпрыскам. Мой опыт привел меня к выводу, что задерганные дети гораздо менее здоровы физически, чем свободные.

Я как-то заметил, что многие из наших мальчиков вырастают в Саммерхилле до шести футов, даже в тех случаях, когда их родители — сравнительно небольшого роста. Может быть, в этом ничего и нет, но вполне вероятно, что свобода расти в счастье означает и свободу расти в дюймах. И уж конечно, мне пришлось видеть, как мальчики начинают быстро расти после того, как снят запрет на мастурбацию.

Теперь к вопросу о сне. Не знаю, много ли правды в утверждениях докторов, что ребенку абсолютно необходимо столько-то и столько-то то часов сна. С малышами — да. Дайте семилетнему ребенку просидеть до поздней ночи, и его здоровье пострадает, потому что у него часто нет возможности подольше поспать утром. Некоторые дети протестуют, когда их отправляют спать, — они боятся что-то пропустить.

В свободной школе отбой — последний ужас, и не столько с младшими, сколько со старшими. Молодые любят сидеть за полночь, и я им сочувствую, потому что сам ненавижу рано ложиться спать.

Для большинства взрослых эту проблему решает работа: если тебе надо быть на работе к 8 утра, то ты отказываешься от желания бодрствовать за полночь.

Любой недостаток сна может быть компенсирован иными факторами, такими, как счастье и хорошее питание. Ученики Самммерхилла компенсируют свой недосып по утрам в воскресенья, готовые, если случится, даже пропустить ланч.

Что касается связи физического труда и здоровья, то большая часть работы, которую я делаю, имеет двойственный мотив: я копаю огород под картошку, понимая, что мог бы с большей выгодой потратить это время, если бы писал статьи для газет, а за вскапывание огорода платил рабочему. Однако я копаю сам, потому что хочу сохранить здоровье, мотив для меня более важный, чем доход от публикаций. Один мой друг, который торгует машинами, не раз говорил, что только круглый дурак будет копать руками в век машин, а я ему на это отвечаю, что моторы разрушают здоровье нации, потому что в наши дни никто не ходит ногами и не копает руками. И он, и я уже достаточно стары, чтобы учитывать проблему сохранения здоровья.

Ребенок, однако, абсолютно не осознает проблемы здоровья. Ни один мальчик не станет копать, чтобы сохранить стройность. В любой работе у него есть только один мотив — интерес в данный момент. Здоровьем, которым мы наслаждаемся в Саммерхилле, мы обязаны свободе, хорошей пище и свежему воздуху — именно в такой последовательности.

Аккуратность и одежда

Что касается личной чистоплотности, то девочки в целом аккуратнее мальчиков. Мальчики и девочки в Саммерхилле начинают заботиться о своей внешности лет с 15. В то же время девочки нисколько не аккуратнее мальчиков в отношении порядка в комнате — я имею в виду девочек лет до 14. Они одевают кукол, делают театральные костюмы и оставляют пол в комнате покрытым мусором. Но это ский мусор.

У нас в Саммерхилле редко случается, чтобы девочка не умывалась. Однажды была у нас одна такая — из семьи, где бабушка была помещана на чистоте и, по-видимому, умывала Милдред по десять раз в день. Домоправительница ее группы пришла ко мне однажды и сказала:

— Милдред не умывается уже неделю, она не хочет принимать ванну и уже начинает пахнуть. Что мне делать?

— Пришли ее ко мне, — сказал я.

Милдред скоро пришла. Ее руки и лицо были очень грязными.

— Послушай, — сказал я строго, — так не пойдет.

— Но я не хочу умываться, — запротестовала она.

— Заткнись, — сказал я, — кто здесь говорит об умывании? Посмотри в зеркало.

Она посмотрела.

— Ну, и как тебе твое лицо?

— Не такое уж чистое, правда? — спросила она с усмешкой.

— Оно слишком чистое, — сказал я. — Я не потерплю в этой школе девочек с такими чистыми лицами. А теперь убирайся.

Она отправилась прямо к ящику с углем и натерла им лицо до черноты. Потом вернулась ко мне с торжествующим видом.

— Так годится? — спросила она.

Я исследовал ее лицо с должной тщательностью.

— Нет, — сказал я. — Вот на этой щеке еще осталось белое пятно.

В тот же вечер Милдред приняла ванну. Понятия не имею почему. Вспоминается один семнадцатилетний подросток, который пришел к нам из частной школы. Через неделю после приезда он познакомился со станционными грузчиками угля и начал помогать им с погрузкой. Когда он приходил в столовую, лицо и руки у него были черными, но никто некогда не сказал ни слова по этому поводу. Никого это не волновало.

Ему потребовалось несколько недель, чтобы изжить школьные и домашние представления о чистоплотности. Когда парень расстался с погрузкой угля, он снова стал чистоплотным и телом, и одеждой, иначе: чистоплотность перестала быть для него чем-то навязаным извне; он изжил свой комплекс грязи.

Когда Вилли делает пирожки из глины, мать тревожится, как бы соседи не сказали, что ее сын — грязнуля. В таких случаях социальные требования — что подумает общество — должны уступать дорогу индивидуальным требованиям — радости игры и созидания.

Слишком часто родители придают аккуратности чересчур большой значение. Это одна из семи смертных добродетелей. Человек, который гордится своей чистоплотностью, — обычно парень второго сорта, который и в жизни ценит все второсортное. Самый аккуратный человек нередко имеет самые неаккуратные мысли. Я говорю это со всей беспристрастностью человека, чей письменный стол всегда выглядит как гора мусора под надписью «Не сорить!» в общественном парке. В моей собственной семье самая большая трудность в связи с саморегуляцией концентрировалась вокруг проблемы одевания. Зоя была бы счастлива бегать голышом весь день напролет, если бы ей позволили. Родители другого саморегулирующегося ребенка рассказывали мне, что, когда днем холодало, их двухлетняя дочь сама приходила в пом и просила теплую одежду. У нас было не так. Зоя дрожала от холопа пока не синели нос и щеки, но все равно сопротивлялась нашим усилиям надеть на нее хоть какую-нибудь одежду.

Мужественные родители сказали бы: «Ее собственный организм подаст ей необходимые сигналы. Дайте ей немного подрожать, и все будет в порядке». Но нам не хватало мужества, чтобы рискнуть пневмонией, поэтому мы все-таки заставляли ее надеть то, что считали необходимым.

Какую одежду следует носить маленьким детям, должны решать родители. Однако, когда дети становятся подростками, им нужно позволить самим выбирать себе одежду. Миллионы дочерей страдают от того, что их матери присваивают себе право выбирать для них одежду. Мальчиков, как правило, одевать легче. Существует хороший способ (если родители могут себе это позволить) — выдавать мальчику или девочке деньги на одежду. Если они захотят потратить деньги на кино или сладости, это уже их дело.

Но что совершенно не извинительно, так это одевать ребенка так, чтобы одежда отделяла его от друзей. Надевать на подросшего мальчика шорты, когда все одноклассники носят длинные брюки, — жестоко. Дочери должны быть вольны делать со своими волосами, что им нравится: носить длинные, короткие или заплетенные в косу. Если они хотят пользоваться помадой — почему бы и нет? Лично я ненавижу вид этой гадости, но, если моя дочь считает иначе, я не должен пытаться разубеждать ее.

У маленьких детей нет врожденного интереса к одежде, но ребенок, чьи родители помешаны на ней, вскоре и сам приобретает этот комплекс. Он боится полезть на дерево, чтобы не зацепить брюки.

Нормальные дети разбрасывают одежду где попало. Сняв свитер, забывают, где его оставили. Когда я прогуливаюсь по территории школы воскресным вечером, я всегда могу набрать богатый ассортимент ботинок и кофт.

Дети, которые живут не в интернатах, вынуждены считаться с мнениями соседей. Вы только подумайте о тысячах детей, приносимых в жертву этой мерзости — воскресному костюму! Вы видите, как они торжественно вышагивают в своих тесных воротничках и белых платьях, боясь ударить по мячу или залезть на забор? К счастью, сейчас это идиотство умирает.

В Самммерхилле в жаркий день мальчики и учителя могут сесть за ланч без рубашек — никто не возражает. Саммерхилл отводит маловажным вещам соответствующее место, относясь к ним с полным безразличием.

Именно в вопросе об одежде родители часто проявляют свои комплексы относительно денег. Однажды у нас в Саммерхилле был очень скверный маленький воришка, вылеченный, наконец, по прошествии 4 лет тяжелого труда и бесконечного терпения его учителей. Мальчик уехал от нас, когда ему было 17. Его мать написала: «Билл приехал домой. У него не хватает двух пар носков. Проследите, пожалуйста, чтобы нам их вернули».

Время от времени родители проявляют ревность к домоправительнице, которая заботится об их детях в Саммерхилле. У меня бывали мамаши, которые, приехав, прямо отправлялись к шкафчикам своих детей и там хмурились и цокали языком, выражая тем самым свои подозрения, что домоправительница не слишком добросовестна. Подобные матери обычно вообще испытывают большое беспокойство по поводу своих детей, потому что тревога, касающаяся одежды, всегда означает беспокойство об учении и обо всем остальном.

Игрушки

Если бы я хоть что-нибудь смыслил в бизнесе, то открыл бы магазин игрушек. Каждая детская набита сломанными игрушками, на которые ребенок уже не обращает внимания. У любого ребенка из среднего класса чересчур много игрушек. Честное слово, большинство игрушек, чья стоимость превышает несколько пенсов, — пустая трата денег.

Однажды Зоя получила в подарок от одного из бывших учеников великолепную куклу, которая умела ходить и разговаривать. Это была, очевидно, дорогая игрушка. Примерно в это же время новая ученица подарила Зое маленького дешевого кролика. С большой дорогой куклой она поиграла с полчаса, а вот с дешевым крольчонком — несколько недель. Она даже каждый вечер брала его с собой в постель.

Из всех ее игрушек единственной, к которой Зоя сохранила привязанность, была Бетси-Ветси*. Бетси-Ветси — имя голыша, который мог писать. Я купил этого голыша, когда ей было полтора года. Устройство для писанья нисколько не интересовало Зою, возможно, потому, что это была пуританская фальшивка: дырочка для писанья ясполагалась на талии куклы. Только когда Зое исполнилось четыре с половиной года, она однажды утром объявила: «Мне надоела Бет-сй-Ветси, я хочу ее кому-нибудь отдать».

* Ветси — от английского слова «wet» — «мочить, мочиться».

Несколько лет назад я попробовал опросить детей постарше. Мой воПрос звучал так: «Когда твои маленькие брат или сестра больше всего тебя раздражают?» Практически во всех случаях ответ был один и тот же: «Когда он (она) ломает мои игрушки».

Никогда не следует показывать ребенку, как действует игрушка. На самом деле ребенку вообще никогда не следует ни в чем помогать, если только он уж совсем не в состоянии решить проблему сам.

Саморегулирующиеся дети, похоже, рады развлекать себя сами, подолгу занимаясь своими игрушками и играми. Они не крушат их, подобно детям, которых усиленно формируют.

Нет никаких причин, почему ребенку в частном доме или в доме с достаточно хорошей звукоизоляцией не позволялось бы играть с кухонной утварью, которая в данный момент не используется, например с металлическими крышками от кастрюль или деревянными ложками в качестве барабанных палочек. Дети обычно предпочитают эти вещи обыкновенным, продаваемым в магазине игрушкам. И правда, любая ординарная игрушка вполне годится на роль снотворного, вгоняющего ребенка в тяжелый сон.

Родители имеют тенденцию покупать лишние игрушки. Ребенок жадно тянет ручонки к какой-нибудь ерундовине — трактору или кивающему головой жирафу, — и родители тут же покупают это. В результате большинство детских полны игрушек, к которым дети никогда не проявляют настоящего интереса.

Что касается игрушек, стимулирующих творческую деятельность, то на рынке их очень мало. Есть много наборов конструкторов, металлических и деревянных, но это не совсем то же, что творческие игрушки. С момента создания конструкторов и головоломок их решение не может считаться вполне оригинальным. Я признаю, что сам не смог изобрести ни одной творческой игрушки, и в этой части мне нечего предложить, но я уверен: мир игрушек еще ждет своего волшебника, который сумеет ближе подойти к сердцу ребенка, чем нынешние изготовители игрушек.

Шум

Дети по природе шумны, и родители должны принять этот факт и научиться с ним жить. Чтобы ребенок вырос здоровым, ему должно быть позволено играть в шумные игры столько, сколько требуется.

Я живу с детским шумом уже 40 лет. Как правило, я не осознаю, что слышу шум. Аналогией может служить жизнь на фабрике, где обрабатывают металл, человек привыкает к постоянному стуку молотков. А те, кто живет на шумных улицах, постепенно перестают слышать шум транспорта. Разница состоит в том, что шум молотков или транспорта более или менее монотонен, в то время как детский шум чрезвычайно разнообразен и пронзителен. Шум, конечно, может действовать человеку на нервы. Я должен признать, что, когда несколько лет назад я переехал из основного здания в коттедж, удалившись от шума 50 детей, самое большое удовольствие мне доставляла вечерняя тишина.

Столовая в Саммерхилле — шумное место. Дети, как и звери, шумят во время еды. Мы приглашаем с собой обедать только тех посетителей, которые не имеют комплекса по поводу шума. Моя жена и я обедаем отдельно, но зато мы проводим около 2 часов в день, подавая детский обед, и нуждаемся в отдыхе от шума. Учителя не особенно любят слишком большой шум, но подростки, похоже, ничуть не возражают против шума младших. И когда кто-нибудь из старших ставит вопрос о шуме малышей в столовой, младшие совершенно справедливо протестуют, утверждая, что старшие шумят ничуть не меньше.

Запреты, касающиеся шума, никогда не создают у ребенка такого сильного подавления, как запреты относительно интереса к функциям тела, ведь шум никогда не называют грязным. Тон, которым папа кричит: «Немедленно прекрати этот грохот!», — открытое прочувствованное выражение нетерпения. А вот тон мамы, когда она говорит: «Фу, грязь!», — тон шокированного высоконравственного человека.

В Саммерхилле некоторые дети играют целыми днями, особенно в солнечную погоду. Их игры обычно шумны. В большинстве школ шум, как и игра, находится под запретом. Один из наших бывших учеников, поступивший в шотландский университет, сказал: «Студенты так ужасно шумят на занятиях, что это становится довольно утомительным. Мы в Саммерхилле пережили эту стадию, когда нам было 10».

Я вспоминаю эпизод в прекрасном романе «Дом с зелеными ставнями»*, в котором студенты Эдинбургского университета ногами выстукивали «Тело Джона Брауна», устраивая обструкцию слабому преподавателю. Шум и игра всегда идут рука об руку, но хорошо, когда это происходит в возрасте от 7 до 14 лет.

 

* Роман шотландского писателя Джорджа Брауна (1869 — 1902).

Манеры

Иметь хорошие манеры — значит думать о других, вернее, чувствовать, что рядом с тобой живут другие люди. Человек должен чувствовать обстановку, уметь поставить себя на место другого. Умение себя вести не позволяет задеть кого-нибудь. Уметь себя вести значит иметь естественный хороший вкус. Этому нельзя научить, такое поведение принадлежит бессознательному.

Этикету, напротив, можно научить, потому что он принадлежит сознанию. Этикет — видимость манер. Этикет не мешает человеку разговаривать во время концерта, этикет допускает сплетни и скандалы. Этикет требует переодеться к обеду, встать, когда дама подходит к нашему столу, сказать «извините», вставая из-за стола. Все это — сознательное, внешнее, бессмысленное поведение.

Плохие манеры всегда вырастают из неупорядоченной психики. Склонность к клевете, скандалам, сплетням и действиям исподтишка — это все субъективные нарушения, в них проявляется ненависть человека к себе. Они показывают, что сплетник несчастлив. Если бы мы могли забрать детей в мир, где они были бы счастливы, мы автоматически освободили их от всякого желания ненавидеть. Иначе говоря, у этих детей были бы хорошие манеры в самом глубоком смысле этого слова, т. е. они всегда с этого момента проявляли бы любовь и доброту.

Если дети едят горох с ножа, то совсем не обязательно они станут разговаривать во время исполнения бетховенской симфонии. Если они проходят мимо миссис Браун, не срывая с головы шапок, из этого вовсе не следует, что повсюду начнут болтать о миссис Браун, что она пьет бренди в одиночку.

Однажды во время моей лекции встал пожилой человек и пожаловался на манеры нынешних детей.

— Вот, например, в прошлую субботу, — сказал он запальчиво, — я гулял в парке. Мимо проходили двое маленьких детей, и один из них поприветствовал меня: «Здравствуйте, дядя!»

Я спросил его:

— Что плохого в «Здравствуйте, дядя!»? Вам бы больше понравилось, если бы он сказал: «Здравствуйте, сэр!»? Все дело в том, что вы обиделись. Ваше достоинство было задето. Вы хотите от детей раболепства, а не хороших манер.

Подобное справедливо для многих взрослых. И это — чистое чванство. Это такое обращение с детьми, как будто они вассалы при феодализме. Это эгоизм, тот его род, который гораздо менее оправдан, чем эгоизм детей. Дети должны быть эгоистичны, а взрослым следовало бы направить свой эгоизм на вещи, а не на людей.

Я вижу, как дети корректируют друг друга. Один из моих учеников ел ужасно шумно, пока другие не приструнили его. В то же время, когда один из мальчишек попробовал есть фарш с ножа, другие сочли, что это неплохая идея. Они спрашивали друг у друга: «А почему, собственно, нельзя есть с ножа?» Ответ «Можно порезать рот» был отметен на том основании, что большинство ножей чересчур тупы.

Дети могут совершенно свободно ставить под сомнение правила этикета, потому что есть или не есть горох с ножа — личное дело каждого. Но у них не должно быть свободы ставить под сомнения правила поведения по отношению к другим. Если дети входят в нашу гостиную в грязных ботинках, мы на них кричим, потому что гостиная принадлежит взрослым и взрослые имеют право устанавливать, кто и в чем будет туда входить.

Когда один из мальчиков надерзил нашему мяснику, я сказал ученикам на общем собрании школы, что мясник мне пожаловался, но полагаю, что было бы лучше, если бы он просто отодрал мальчишку за ущи. Тому, что люди обычно называют манерами, учить не стоит. Они в лучшем случае пережитки традиции. Снимать шляпу в присутствии дам — обычай бессмысленный. Будучи мальчиком, я снимал шляпу перед женой священника, но не делал этого перед матерью и сестрами. Думаю, я смутно понимал, что в их присутствии мне не надо притворяться. Тем не менее обычаи вроде снимания шляпы по крайней мере безвредны. Позднее мальчик примиряется с ними. В 10 лет, однако, все, что хоть как-то связано с притворством, следует держать подальше от него.

Никогда не следует учить манерам. Если семилетний мальчик хочет есть руками, он должен иметь право так поступать. Никогда не следует просить ребенка вести себя так, чтобы его поведение одобрила тетя Мэри. Пожертвуйте лучше отношениями с любыми соседями в мире; чем задерживать на всю жизнь развитие ребенка, заставляя его вести себя неискренне. Манеры приходят сами собой. У бывших саммерхиллцев превосходные манеры, даже если некоторые из них, когда им было по 12 лет, вылизывали свои тарелки. Ребенка никогда не следует заставлять говорить «спасибо» и даже побуждать его к этому.

Большинство людей — родителей и посетителей — поразились бы, увидев, насколько поверхностны хорошие, сформированные по принятым образцам манеры у обычных мальчиков и девочек, которые приезжают в Саммерхилл. Дети приходят к нам с прекрасными на вид манерами, но вскоре полностью их отбрасывают, потому что понимают: их неискренность в Саммерхилле неуместна. Постепенное освобождение от неискренности в тоне, в манерах и в поведении является нормой. Ученикам закрытых частных школ обычно требуется самое большое время, чтобы избавиться от неискренности и слащавости; свободные дети никогда не бывают дерзкими.

Для меня требование уважения к школьному учителю — искусственность и неправда, заставляющие человека быть неискренним. Когда один человек действительно уважает другого человека, он делает это неосознанно. Мои ученики могут называть меня глупым ослом» когда бы им этого ни захотелось; они уважают меня, отвечая тем самым на мое уважение к их юным жизням, а не потому, что я директор школы и стою на пьедестале как величественный оловянный истукан. Мои ученики и я испытываем взаимное уважение друг к другу, потому что принимаем друг друга.

Однажды одна мамаша спросила меня: «Но если я отправлю сюда своего сына, не будет ли он вести себя как дикарь, когда приедет домой на каникулы?» Я ответил: «Будет, если вы уже сделали его дикарем».

Действительно, когда уже испорченного ребенка переводят в Саммерхилл, он по крайней мере в течение первого года, приезжая домой, ведет себя как дикарь. Если прежде его учили хорошим манерам, он будет всякий раз регрессировать к варварству, это доказывает лишь, что искусственно насаждаемые манеры не способны сколько-нибудь глубоко проникнуть в ребенка.

Искусственные манеры, этот поверхностный слой лицемерного внешнего лоска, отбрасываются в условиях свободы в первую очередь. Новые дети обычно демонстрируют прекрасные манеры, т. е. ведут себя неискренне. В Саммерхилле со временем они приобретают хорошие манеры, т. е. настоящее умение себя вести, потому что мы не требуем от них вовсе никаких манер, даже непременных «спасибо» и «пожалуйста». И тем не менее наши гости снова и снова говорят: «Как восхитительны их манеры!»

Питер пробыл с нами с 8 до 19 лет. Окончив школу, он отправился в Южную Африку. Хозяйка дома, где он жил, написала: «Здесь все очарованы его прекрасными манерами». Я же совершенно не представлял себе, были ли у него вообще какие-нибудь манеры, когда он жил с нами в Саммерхилле.

Саммерхилл — бесклассовое общество. Богатство и положение отцов не имеют значения. Значима личность человека. Самым важным становится его социальная установка, т. е. способность быть хорошим членом сообщества. Наши хорошие манеры вырастают из нашего самоуправления, потому что каждый из нас постоянно вынужден учитывать точку зрения другого. Немыслимо, чтобы кто-нибудь из детей Саммерхилла насмехался над заикой или глумился над хромым. А мальчики из приготовительной школы порой делают и то и другое. Мальчики, говорящие «пожалуйста», «спасибо» и «простите, сэр», на самом деле довольно часто совершенно равнодушны к окружающим.

Манеры — вопрос искренности. Когда Джек, покинув Саммерхилл, пошел работать на фабрику, он обнаружил, что человек, выдававший болты и гайки, всегда был в отвратительном настроении. Джек поразмыслил об этом и пришел к выводу, что проблема состояла вот в чем: рабочие подходили к Биллу и кричали: «Эй, Билл, кинь-ка мне несколько полудюймовых гаек». Билл носил пиджак и воротничок, и Джек заключил, что он, вероятно, чувствует себя выше простых рабочих в спецовках, а его плохое настроение вызвано тем, что он не получает того уважения, которого, по его мнению заслуживает. Поэтому, когда Джеку были нужны болты и гайки, он шел к Биллу и говорил: «Простите, мистер Браун, мне нужны гайки и болты».

Джек рассказывал: «Это не было с моей стороны подхалимством, я просто использовал психологию. Мне было жалко человека».

«И каков результат?» — спросил я. «О, — сказал Джек, — я — единственный парень на фабрике, с кем он любезен».

Я считаю это превосходным примером манер, которые дает мальчикам жизнь в сообществе, привычка думать о других и сочувствовать им.

Я никогда не замечаю плохих манер у малышей, несомненно, потому, что не ищу их. Хотя мне не доводилось видеть ребенка, который попытался бы проскочить между двумя разговаривающими друг с другом посетителями. Дети никогда не стучат в дверь моей гостиной, но, если у меня посетители, они просто тихонько уходят, зачастую говоря при этом «извините».

Хороший комплимент их манерам недавно сделал один торговец. Он мне сказал: «Последние три года я приезжаю сюда на машине, и ни разу ни один ребенок не поцарапал крыло и не попытался влезть в машину. И это в школе, где, как считают, дети целыми днями бьют окна».

Я уже упоминал о приветливости саммерхиллских детей к посетителям. Эту приветливость тоже можно отнести к хорошим манерам, потому что я никогда не слышал, чтобы посетитель, даже заранее настроенный против нашей школы, жаловался на то, что ему чем-то досадил кто-нибудь из учеников, уже проведших в нашей школе хотя бы полгода.

На наших театральных представлениях аудитория всегда ведет себя прекрасно. Даже неудачное исполнение или слабая пьеса встречаются — естественно, возможно, чуть менее — громкими аплодисментами, обычно все уверены, что исполнитель или драматург сделали все, что могли, и их не следует осуждать или поправлять.

Для некоторых родителей вопрос манер ужасно важен. Десятилетний мальчик из хорошей семьи приехал в Саммерхилл. Он стучал в дверь гостиной, когда входил, и всегда закрывал за собой дверь, выходя. Я сказал: «Это продлится неделю» — и ошибся. Это продлилось два дня.

Разумеется, я кричу ребенку: «Закрой дверь!», но вовсе не потому, что пытаюсь учить его манерам, а просто я не хочу вставать и закрывать ее сам. Это взрослые считают, что хорошие манеры необходимы. Дети же, независимо от того, профессор их отец или грузчик, манерами не интересуются.

Развитие цивилизации состоит в избавлении мира от фальши и не-скренности. Мы должны дать нашим детям возможность уйти хотя бы на шаг вперед от нашей насквозь фальшивой цивилизации. Избавляя детей от страхов и ненависти, мы прокладываем дорогу новой цивилизации хороших манер.

Деньги

Для большинства детей деньги являются символом любви: «Дядя Билл дает мне два с половиной шиллинга, а тетя Маргарет — пять; следовательно, тетушка любит меня больше, чем дядя Билл». Родители подсознательно чувствуют это и слишком часто портят ребенка, давая ему чересчур много денег. Нелюбимый ребенок нередко получает карманных денег больше, чем другие дети, как своего рода компенсацию.

Избежать признания роли денег в жизни невозможно, оно навязывается нам отовсюду. Наши места — либо в партере, либо на галерке, наши дети проводят лето, либо отдыхая в дорогих частных лагерях, либо болтаясь в городских парках. В огромном значении денег таится опасность для каждого из нас. Мать может воскликнуть полушутя: «Я бы не отдала никому своего ребенка за все золото мира!», а 5 минут спустя отшлепать этого ребенка за то, что он разбил чашку ценой в шиллинг. Именно материальная, денежная ценность лежит в основе насаждения дисциплины в семье. Не трогай это — оно стоило денег.

Дети порой имеют для нас меньшее значение, чем деньги, — но только дети, не взрослые. Моя мать обычно била нас, если мы разбивали тарелки, но когда такое случалось с отцом, то это был несчастный случай.

Именно в связи с деньгами родители нередко создают у детей массу страхов. Бессчетное число раз приходилось мне слышать, как плачущий ребенок в ужасе повторял: «Я уронил часы и разбил их, что скажет мама, я боюсь ей сказать».

Иногда приходится видеть противоположную картину. Мне доводилось быть свидетелем того, как мальчики или девочки умышленно ломали вещи, выражая таким образом свою ненависть к семье: «Я заставлю родителей, которые меня не любят, заплатить за это. Вот они рассвирепеют, когда Нилл пришлет им счет».

Одни саммерхиллские родители присылают своим детям слишком много денег, другие — очень мало. Это всегда было для меня проблемой, которую я не мог решить. По понедельникам в Саммерхилле ученикам раздают положенные им карманные деньги: каждый получает столько двухпенсовиков, сколько ему лет; но некоторым приходят еще дополнительные деньги по почте.

На общем собрании школы я не раз предлагал объединить все карманные деньги в общий фонд, говоря, что это несправедливо, когда один мальчик получает 30 шиллингов в неделю, а другой — только 25. Несмотря на то что ученики с большими доходами всегда составляют ничтожное меньшинство, мои предложения при общем голосовании никогда не проходили. Дети, имеющие шиллинг в неделю, горячо возражали против любого предложения ограничить доход их более состоятельных соучеников.

Лучше давать ребенку слишком мало, чем слишком много. Родитель, который сует в карман одиннадцатилетнему мальчику пару фунтов, ведет себя немудро, если только этот дар не предназначен для специальной цели — вроде покупки фонаря для велосипеда. Излишние деньги разрушают ценности ребенка. Ребенок получает красивый дорогой велосипед или радиоприемник, о которых он не заботится, или дорогую, но совершенно не творческую игрушку.

Слишком большие деньги обедняют детскую фантазию. Дать ребенку игрушечную лодку ценой в пять фунтов значит ограбить его, лишить всех творческих радостей, связанных с изготовлением лодки из куска дерева. Маленькая девочка часто высоко ценит тряпичную куклу, которую она сделала сама, и презрительно относится к изящной, дорогой, хорошо одетой фабричной кукле, умеющей закрывать глаза или разговаривать.

Я заметил, что маленькие дети не ценят деньги. Наши пятилетние часто теряют, а иногда и выбрасывают свои двухпенсовики. Это показывает, что учить детей экономить — неправильно. Семейный банк сбережений требует от ребенка слишком много, он говорит ему: «Подумай о завтрашнем дне» — в то время, когда для него значение имеет только сегодняшний день. Лежащие на его счету 9 фунтов и 15 шиллингов ничего не значат для семилетнего ребенка, особенно если он подозревает, что родители в любой момент могут взять их и купить ему нечто такое, чего он вовсе не хочет.

Юмор

И в наших школах, и, уж конечно, в наших педагогических журналах слишком мало юмора. Я вполне отчетливо осознаю подводные камни юмора и то, что есть люди, которые прячутся за шутками от серьезных жизненных проблем, поскольку им легче посмеяться над чем-то, вместо того чтобы смело посмотреть этому в лицо. Дети не пользуются юмором для этой цели. Для них юмор и забава означают приветливость и товарищество. Понимая это, суровые учителя изгоняют юмор из своих классов.

Встает вопрос: может ли строгий учитель вообще иметь чувство юмора. Не сомневаюсь. Я знаю, что сам я в своей повседневной работе не могу обойтись без юмора. Я шучу целый день и с каждым ребенком, и все они знают, что, если понадобится, я могу быть крайне серьезным. Будь вы родитель или учитель, чтобы успешно ладить с детьми, вы обязаны уметь понимать их мысли и чувства. И вы непременно должны иметь чувство юмора — детского юмора. Шутить с ребенком означает давать ему почувствовать, что вы его любите. Юмор, следовательно, никогда не может быть оскорбительным или затрагивающим личность.

Наблюдать, как развивается у ребенка чувство юмора, — восхитительно. Скорее это следует называть чувством веселого, потому что сначала у ребенка есть только ощущение веселья, юмор развивается позже. Дэвид Бартон практически родился в Саммерхилле. Когда ему было 3 года, я говорил ему:

— Я — посетитель и хочу найти Нилла. Где он? Дэвид смотрел на меня презрительно:

— Глупый осел, он — это ты.

Когда Дэвиду было 7 лет, я однажды остановил его в саду.

— Скажи Дэвиду Бартону, что я хочу его видеть, — произнес я серьезно. — Я думаю, что он где-то возле дома.

Дэвид широко ухмыльнулся.

— Ладно, — ответил он и пошел к коттеджу. Через пару минут он вернулся.

— Он сказал, что не придет, — передал он с озорной улыбкой.

— А он сказал — почему?

— Да, он сказал, что кормит своего тигра.

Дэвид дорос до таких шуток к 7 годам, но, когда я сказал девятилетнему Раймонду, что он оштрафован на половину своих карманных денег за кражу входной двери, мальчик заплакал, и я понял, что совершил большую ошибку. Впрочем, уже 2 года спустя он видел мои шутки насквозь.

Трехлетняя Салли хихикает, когда я встречаю ее на дороге в город и спрашиваю, как пройти к Саммерхиллу, а семи- и восьмилетние девочки показывают мне неправильную дорогу.

Когда я вожу по школе посетителей, то обычно представляю детей из коттеджа как «хрюшек», и они, соответственно, хрюкают. Но однажды я был сильно смущен, когда вновь представил их как поросят, а восьмилетняя девочка надменно поинтересовалась: «Не слишком ли избита эта шутка?» Мне пришлось признать, что она права.

Чувство юмора у девочек развито не слабее, чем у мальчиков, но они, в отличие от последних, редко пользуются им для самозащиты. Некоторые мальчики защищаются таким способом очень успешно. Я наблюдал, как судили Дэвида за какой-то антиобщественный поступок. Давая свои показания шутливым тоном, он завоевал признание всей шайки и умудрился получить самое незначительное наказание. Девочка никогда так не поступит, она слишком готова оказаться неправой. Даже в самых просвещенных семьях девочки страдают от той неполноценности, которую наше общество навязывает всем женщинам.

Никогда не лезьте к ребенку с шутками в неподходящее время и не задевайте его достоинство. Если он чем-то опечален, к этому надо отнестись серьезно. Шутить с ребенком, у которого температура под 40, — ошибка. Но когда он выздоравливает, вы можете прикинуться доктором или даже владельцем похоронного бюро, и ребенок оценит шутку. Наверное, дети любят шутливое обращение с ними потому, что юмор включает в себя дружелюбие и смех. Даже старшие, изощряющиеся в остроумии, не пользуются шутками, которые ранят. Саммерхилл многими своими успехами обязан духу веселья.

 

Часть 3. Секс

Отношение людей к сексу

Половое воспитание

Мастурбация

Нагота

Порнография

Гомосексуализм





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2016-12-05; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 229 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Два самых важных дня в твоей жизни: день, когда ты появился на свет, и день, когда понял, зачем. © Марк Твен
==> читать все изречения...

767 - | 703 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.012 с.