Безличное предложение
Безличным называется односоставное предложение, главный член которого называет процесс или состояние, не зависящее от его субъекта, и выражается безличным глаголом или категорией состояния, принципиально не сочетающимися с именительным падежом имени:
Мне не хватает нежности твоей,
Тебе моей заботы не хватает (С.Щипачев).
При определении безличного предложения следует учитывать семантический, морфологический (чем выражен главный член) и синтагматический (невозможность сочетания с им. пад. имени) критерии.
Уникально ли русское безличное предложение?
Нередко утверждают, будто безличные предложения представляют собой специфическую особенность синтаксического строя русского языка. Между тем если это и особенность, то не только русского языка: безличные предложения, как и другие типы односоставных (именных и глагольных) предложений, обнаруживаются во всех славянских языках[1].
Более того: понятие безличного предложения занимает свое законное место в грамматиках германских и романских языков — например, английского (impersonal sentence), немецкого (unpersönlicher Satz), французского (proposition impersonnelle). О том, что безличное предложение свойственно всем индоевропейским языкам, о его древности и невыводимости из двусоставного предложения убедительно писал акад. А. А. Шахматов, приводя многочисленные примеры из древнеиндийского (ведийского), древнегреческого, латыни, древневерхненемецкого, балтийских и др. языков[2].
Принципиальное отличие современного западноевропейского безличного предложения от славянского заключается в том, что английские, немецкие, французские и т.д. предложения формально двусоставны: в них есть формальное подлежащее, выраженное семантически опустошенным местоимением 3-го л. (англ. It rains, нем. Es regnet ‘Идет дождь’, букв. «Оно дождит», франц. Il neige ‘Идет снег’, букв. «Оно снежит») или особым неопределенно-местоименным словом (англ. At work one should work ‘На работе нужно работать’, нем. Man soll zum Unterricht rechtzeitig kommen ‘На занятия нужно приходить вовремя’).
Однако формальную двусоставность западноевропейского безличного предложения не стоит абсолютизировать. Во-первых, формальное подлежащее может быть позднейшей вставкой, возникшей в целях выравнивания системы, — к такой точке зрения склонялся, в частности, А. А. Шахматов, указывая при этом на аналогичное явление в русской разговорной, в особенности диалектной, речи (случаи типа Вдвоем-то оно, конечно, работать всегда веселее; ср. шахматовский пример из «Ревизора»: Оно конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?)[3]. Во-вторых, ни одному взрослому носителю, скажем, английского языка не придет в голову задумываться над тем, кто или что скрывается за местоимениями it или one в предложениях, подобных приведенным выше. (Существуют, кстати, и вполне ясные контекстуальные условия, позволяющие безошибочно отличить такие «референциально пустые» местоимения от местоимений с «непустой» референцией, указывающих на конкретные предметы, лица и т.п.)
Кроме того, в западноевропейских языках встречаются безличные конструкции и без формального подлежащего. Например, в немецком языке известна своеобразная — и невозможная в русском — конструкция с так называемым «безличным пассивом»: Heute wird getanzt (‘сегодня будут танцевать’, или ‘сегодня будут танцы’, однако букв. «сегодня будет танцовано»). Справедливости ради нужно уточнить, что в исходном виде этой конструкции (без обстоятельственного наречия на первом месте) формальное подлежащее в ней предусмотрено (Es wird getanzt), оно опускается только в случаях типа приведенного выше; и тем не менее, самый факт возможности функционирования конструкции без подлежащего в немецком языке показателен.
Способность же личных местоимений 3-го л. превращаться в референциально пустые слова, в свою очередь, не уникальна для западноевропейских — и даже шире: индоевропейских — языков. Дело в том, что между значениями 1-го и 2-го л., с одной стороны, и 3-го л., с другой, пролегает глубокий водораздел: если первые могут быть связаны только с фигурами говорящего и слушающего и потому всегда конкретны (лишь в особых условиях они могут переосмысляться в обобщенно-личном ключе), то вторые могут обладать референцией к чему угодно. По этому поводу акад. Ю. С. Степанов замечает, что во многих языках мира 3-е л. «является позицией нейтрализации»; например, в америндском языке дакота формы 1-го и 2-го л. обладают обязательными специальными показателями, а формы 3-го л. их не имеют, поэтому смыслы «ему плохо» и «(вообще) плохо» в этом языке выражаются одинаково[4]. Сходным образом, в русских предложениях Его знобит или Вечереет перед нами лишь внешне глагольные формы 3-го л., но никакого личного значения они не имеют и ни к какому лицу не отсылают.
Личность / безличность — это универсальная семантическая категория, так или иначе представленная во всех языках мира. В каждом языке выделяются различные типы предложений, по-разному относящиеся к этой категории. В частности, в русском языке наибольшей степенью личности обладают предложения типа Я читаю, а на противоположном полюсе находятся безличные предложения типа Холодно. Между ними можно выделить ряд промежуточных типов: Камень упал (речь идет о действии не-лица), В доме громко пели, Что-то стучит (речь идет о действии неопределенного множества лиц или не-лиц) и др.[5]
Таким образом, славянское (и в частности, русское) безличное предложение представляет собой не уникальное явление, но лишь наиболее последовательное грамматическое воплощение идеи безличности, так или иначе представленной во всех языках. Грамматическая последовательность проявляется в данном случае в том, что отсутствие деятеля обозначается не референциальной пустотой местоимения — формального подлежащего, а принципиальным отсутствием самого подлежащего. В этом отсутствии, и только в нем, заключается специфика славянского безличного предложения.
Следует заметить, что факт принципиального отсутствия подлежащего в безличных (и инфинитивных) предложениях не укладывается в концепцию обязательной двусоставности любого предложения, которую исповедует — в разных версиях — ряд крупнейших ученых, в числе которых Г. А. Золотова и И. А. Мельчук. Для того, чтобы обосновать представления о двусоставности безличных предложений, всегда приходится прибегать к довольно смелым допущениям. В частности, Г. А. Золотова утверждает, что, во-первых, квалификация предложений типа Маше грустно или Мне холодно как безличных прямо противоречит их значению, ведь в них речь идет о состоянии именно лица, обозначенного именем или местоимением в Д. п. (об этом же писал еще в середине XIX в. Н. И. Богородицкий[6]); во-вторых, односоставными такие предложения не являются, так как словоформы типа Маше или Мне в них — подлежащие (именно так: Г. А. Золотова существенно расширяет границы понятия подлежащего). Более того, подлежащими в ее трактовке оказываются и словоформы Здесь или Вокруг в предложениях типа Здесь холодно или Вокруг тишина [7].
И. А. Мельчук постулирует для русских безличных предложений нулевое подлежащее, схематически изображаемое как «Æelements», примерное значение которого толкуется как «Мир», «Стихия»[8]. Такая трактовка русских (и — шире — славянских) безличных предложений практически уничтожает различие между ними и, например, английскими имперсональными предложениями. Это, несомненно, удобно — а может быть, и неизбежно — для целей машинного перевода (по крайней мере, лучшего решения пока никто не предложил), но все же содержит элемент отказа от попыток отразить грамматическую специфику русских безличных предложений.
