Все еще живет маленькая девочка

Приведенное нюке стихотворение бьшо написано женщиной, которая работала сестрой в отделении для престарелых Королевской больницы в Монтрозе, Шотландия. Сначала оно было напечатано как анонимный материал в больничном журнале для персонала. Через несколько месяцев персонал больницы Эшльюди, рядом с Данди, нашел среди вещей умершей старой пациентки рукописную копию этого стихотворения. Оно настолько поразило персонал, что списки с него широко разошлись по больнице и за ее пределами. В конце концов отыскался автор стихотворения. Она умерла во сне в возрасте 80 лет.

 

Что ты видишь, сестра, что ты видишь?

Разве ты не думаешь, глядя на меня, —

Вот лежит старуха, не очень умная,

Неловкая, с отсутствующим взглядом?

Которая роняет пищу и не отвечает,

Когда ты громко говоришь: «Постарайтесь же!»

Которая словно бы не замечает того, что ты делаешь,

И все время теряет то чулок, то туфлю?

Которая, хочет она или нет,

Позволяет тебе делать, как ты хочешь,

И чей долгий день заполнен купаниями и кормлениями?

Ты об этом думаешь, ты это видишь?

Тогда открой глаза, сестра, ты смотришь на меня.

 

Я скажу тебе, кто я такая, что сидит тут так неподвижно,

Двигается по твоему знаку,

Принимает пищу по твоему желанию...

Мне десять лет, у меня есть отец и мать,

Любящие друг друга братья и сестры;

Юная девушка шестнадцати лет, летящая, как на крыльях,

Мечтающая о любви, которую скоро встретит;

Двадцатилетняя невеста с бьющимся сердцем,

Помнящая клятвы, которые она обещала выполнять;

В двадцать пять лет у меня уже свой ребенок,

Для которого я должна построить надежный, счастливый дом;

Женщина тридцати лет, мой второй сын так быстро растет,

Связанный со мной неразрывными узами;

Мне сорок, сыновья выросли и покинули дом,

Но рядом со мной муж, который не дает мне грустить;

В пятьдесят вокруг меня снова играют малыши,

У нас снова дети — у моих дорогих и у меня.

Пришли темные дни, умер мой муж,

Я смотрю в будущее и содрогаюсь от ужаса,

Потому что мои младшие уже сами растят своих детей,

А я вспоминаю о годах и любви, которую знала.

Теперь я старуха, а природа жестока —

Она любит сделать так, чтобы старый человек казался дураком.

Тело разрушается, грация и сила уходят;

И там, где у меня когда-то было сердце, теперь камень.

Но внутри этого старого остова

Все еще живет маленькая девочка,

И мое ожесточившееся сердце снова переполняется чувствами.

Я помню радости, я помню боль,

Я снова люблю и живу,

Я думаю о годах, которых было так мало

И которые пролетели так быстро,

И принимаю неумолимый факт, что ничто не вечно.

Поэтому открой глаза, сестра, открой — и увидишь

Не раздражительную старуху,

Присмотрись — ты увидишь меня!

Филлис Маккормак Предоставлено Рональдом Далстеном

Reprinted by permission of Michael McCormack. © Michael McCormack.

Последнее прощание

— Я собираюсь домой в Данию, сын, и хотел только сказать, что я тебя люблю.

В последнем телефонном звонке моего отца эта фраза повторилась семь раз за полчаса. Я плохо слушал. Я слышал слова, но не понимал их глубинного смысла. Я думал, что мой отец проживет больше 100 лет, потому что мой двоюродный дед прожил 107. Я не почувствовал его сожалений по поводу маминой смерти, не понял его отчаянного одиночества в «пустом гнезде», не осознал, что большинство его друзей уже давно покинули наш мир. Он постоянно требовал, чтобы мы с братом обзавелись детьми, чтобы он мог стать преданным дедом. Я был слишком занят антрепренерством, чтобы вслушаться в его слова.

— Папа умер, — со вздохом сообщил 4 июля 1982 года мой брат Брайан.

Мой младший брат — толковый юрист, у него отличное чувство юмора и быстрый ум. Я думал, что он разыгрывает меня, и ждал кульминации — ее не последовало.

— Папа умер в кровати, в которой родился, — в Роз-кельде, — продолжал Брайан. — Похоронные агенты отправят гроб с папиным телом и его вещи завтра. Нам надо готовиться к похоронам.

Я не мог произнести ни слова. Это не должно было случиться таким образом. Если бы я знал, что это последние папины дни, я бы предложил поехать в Данию вместе с ним. Я разделяю девиз хосписов: «Никто не должен умирать в одиночестве». При переходе из одной реальности в другую рядом должен сидеть любимый человек и держать тебя за руку. Я бы предложил ему утешение в последний час, я бы действительно слушал, думал и был бы настроен на вечность. Папа, как мог, объявил о своем уходе, а я не понял. Я почувствовал скорбь, боль и угрызения совести. Почему меня не было с ним рядом там? Для меня он всегда был здесь.

Когда мне было девять лет, он входил в дом утром, проработав 18 часов в пекарне, и будил меня в пять утра, почесывая мне спину сильными, мощными пальцами и шепча: «Пора вставать, сын». К тому моменту, как я одевался и был готов в дорогу, мои газеты уже были сложены и сунуты в корзинку велосипеда. При воспоминаниях о щедрости его души на глазах у меня выступили слезы.

Когда я участвовал в велогонках, он каждый субботний вечер проезжал 50 миль до Кеноши, штат Висконсин, чтобы смотреть, как я соревнуюсь. Он был рядом, чтобы поддержать меня, если я проиграю, и разделить мою радость, если выиграю.

Потом он сопровождал меня на все местные выступления в Чикаго, когда я выступал в разных учреждениях и церквях. Он всегда улыбался, слушал и гордо заявлял сидящим рядом: «Это мой мальчик!»

Сердце мое разрывалось от боли, потому что папа был рядом со мной, когда мне это было нужно, а меня с ним не оказалось. Мой смиренный совет — всегда, всегда делитесь своей любовью с близкими вам людьми и предлагайте присутствовать рядом с ними в тот священный момент, когда наша физическая жизнь преображается в духовную. Если вы окажетесь рядом в момент смерти дорогого вам человека, вы подниметесь на новую, более высокую ступень существования.

Марк Виктор Хансен

Сделай это сегодня!

Если вы собираетесь скоро умереть и можете позвонить только одному человеку, кому вы позвоните и что скажете? И чего вы ждете?

Стивен Левайн

Когда я работал инспектором школ в Пало-Альто, штат Калифорния, Полли Тайнер, председатель нашего попечительского совета, написала письмо, которое опубликовали в газете «Пало-Альто тайме». Сын Полли, Джим, совершенно не справлялся с учебой. Его считали неспособным к овладению знаниями, и от его родителей и учителей требовалось огромное терпение. Но Джим был счастливым мальчиком, чья улыбка буквально освещала комнат}'. Его родители сознавали его неспособность постигать учебный материал, но всегда пытались помочь сыну видеть свои сильные стороны, чтобы он мог ходить с гордо поднятой головой. Вскоре после окончания средней школы он разбился на своем мотоцикле. После его смерти мать направила в газету письмо.

Сегодня мы похоронили нашего 20-летнего сына. В пятницу вечером он попал на мотоцикле в аварию и погиб на месте. Как жаль, что, разговаривая с ним в последний раз, я не знала, что этот раз — последний.

Если бы я только знала, я бы сказала: «Джим, я люблю тебя и очень тобой горжусь».

Я бы не пожалела времени оценить все то добро, что он сделал любившим его людям. Я бы насладилась его прекрасной улыбкой, звуком его смеха, его истинной любовью к людям.

Положив на одну чашу весов все хорошее, а на другую то, что раздражало, — радио, которое всегда играло слишком громко, прическу, которая нам не нравилась, грязные носки под кроватью, — то раздражающего набирается немного.

У меня уже не будет возможности сказать своему сыну все то, что я хотела бы сказать, но у вас, у других родителей, такая возможность есть. Скажите вашим детям все, что вы захотели бы сказать, узнав, что этот разговор последний. В последний раз я разговаривала с Джимом в день его гибели. Он позвонил мне, чтобы сказать: «Здравствуй, мама! Я просто позвонил сказать, что люблю тебя. Мне пора на работу. Пока». Он подарил мне сокровище на всю оставшуюся жизнь.

Если в смерти Джима есть хоть какой-то смысл, может, он заключается в том, чтобы заставить других больше ценить жизнь и научить других, особенно родственников, не забывать проявлять друг к другу заботу и любовь.

Другого случая вам может не представиться. Сделайте это сегодня!

Роберт Ризонер

Верные слова

После обширного инфаркта мой брат лежал в коме в реанимационной палате кардиологического отделения. С помощью трубок и проводов он был подсоединен к аппарату, который поддерживал в нем жизнь. На мониторе светились волнистые линии, обозначавшие неровное биение его сердца. Единственным звуком в палате было ритмичное шипение насоса, нагнетавшего воздух в легкие брата. Радом стояла не знающая чем помочь его жена.

Как священнику мне часто приходилось бывать в семьях при подобных обстоятельствах. Пытаясь утешить их, я искал тогда нужные слова, идеально подходящий отрывок из Священного Писания, слова надежды. Но сейчас это было совсем другое дело.

В те трудные дни мы с моей невесткой разрывались между надеждой и смирением. Мы радовались каждому посетителю. Были благодарны за их рассказы о людях, которые вышли из комы и вернулись к нормальной жизни. Мы прислушивались к тем, кто с пониманием говорил о разных ступенях скорби. Мы понимали, что они относятся к нам с душой. Но многие входили говоря и все продолжали говорить. Может, и я так же справлялся с нервозностью, когда не знал, что сказать?

Потом пришел какой-то приятель брата. Он встал рядом с кроватью, глядя на него. Долго молчал. Затем, переполняемый чувствами, внезапно произнес: «Я сожалею». И снова наступила тишина. Наконец он обнял мою невестку и повернулся ко мне пожать руку. Он задержал ее в своих руках на секунду дольше, чем необходимо, и сжал чуть сильнее, чем принято. На глазах его выступили слезы. А потом он ушел. Спустя неделю мой брат умер. Прошли годы, а я до сих пор вспоминаю того посетителя. Я не запомнил его имени, но я никогда не забуду, как он разделил с нами нашу скорбь, тихо и искренне, без всякой неловкости. Его несколько слов стоили целых томов.

Роберт Дж. Макмаллен-младший Предоставлено Дейвом Поттером