Российские самозванцы в XVIII века

В VXIII веке в России продолжали появляться самозванцы, принимавшие имена русских государей, наследников престола или членов царствующих династий. Многократно «оживали» царевич Алексей, сын Петра I, и рано умерший от оспы Петр II. Восемь раз «поднимался из гроба» Иван Антонович, младенцем низложенный Елизаветой Петровной и убитый стражей при попытке гвардейского поручика Мировича освободить его из Шлиссельбургской крепости в 1764 году.

Время от времени являлись и те, кто возлагал на себя имена фигур совершенно мифических, никогда не существовавших в реальности, - например, «брата» царевича Алексея «царевича Петра Петровича», или какого-то совсем уж фантастического «сына» императрицы Елизаветы Петровны от ее тайного брака с английским королем. Но никто в этом отношении не мог сравниться с императором Петром III, свергнутым с престола женой, Екатериной II. Его смерть породила целый сонм самозванцев, которые с угрожающей регулярностью то и дело объявлялись в народе до тех пор, пока одному из них не удалось до основания потрясти всю Российскую империю.

В конце XVII - первой четверти XVIII в. наблюдается усиление крепостнического гнета, длительные войны, жестокая расправа с противниками реформ, иностранцы при царском дворе - все это вызывало недовольство различных слоев населения. В Преображенском приказе, ведавшем сыском по политическим делам, сохранились отзывы крестьян о делах в государстве: «Какой-де он государь, всех вытаскал в службу, все царство запустошил». Некоторые крестьяне, судя по их высказываниям, считали Петра I человеком, «пустошившим» свое государство из-за любви к войнам и иноземным новшествам. Иные лица, консервативных взглядов, осуждали образ жизни царя и перемены в быту: он держит около себя «таких людей, которые ереси вводят», «бороды велит брить, платье поганское носить, табак курить». Среди крестьян получила распространение легенда о том, что Петр I не настоящий царь, а «подменный». Так, в 1701 г. крепостной крестьянин Ф. Степанов, слушая жалобы односельчан на тяжелое положение, заявил, что «государя-де на Москве нет. Семь лет в полону, а на царстве сидит немчин. Вот-де тысячи с четыре стрельцов порубил. Есть ли б де он был государь, стал ли б так свою землю пустошить». Крепостные крестьяне из Веневского уезда считали, что «государь не царского колена, немецкой породы, а великого государя скрали немцы у мамок, в малых летех...» Крестьянка Арина в 1718 г. поведала такую легенду о Петре I: «Государь не русской породы и не царя Алексея Михайловича сын, взят во младенчестве из Немецкой слободы у иноземца на обмену. Царица-де родила царевну, и вместо царевны взяли ево, государя, и царевну отдали вместо ево»^[43].

Разгром Петром I в 1718 г. реакционной оппозиции, группировавшейся вокруг царевича Алексея Петровича (о чем население было широко оповещено царскими указами, читавшимися на площадях и в церквах), а затем таинственная смерть царского сына породили многочисленные слухи. Крестьяне считали, что царевич Алексей жив, и, идеализируя его, представляли поборником православия, старинных обычаев, даже защитником народа. После восстания К. А. Булавина среди крестьян разнеслась весть (Тамбовский уезд, 1718 г.), что царевич ходит по Москве в окружении донских казаков и приказывает бросать в ров бояр московских, а Петра I за отца не признает. В 1715 г. в Нижегородском уезде был задержан сын рейтара из г. Углича А. И. Крекшин, который под именем «царевича Алексея» три года скрывался от царской службы. В начале 20-х годов XVIII в. среди крестьян разных районов России циркулировал слух о появлении «царевича Алексея», который якобы собирается выступить против царя. В конце 1724 г. в г. Почепе был арестован и доставлен в Петербург самозваный «царевич Алексей Петрович». На допросе в Преображенском приказе выяснилось, что имя царевича присвоил себе солдат 2-го гренадерского полка Александр Семиков, сын сибирского пономаря. По приговору Сената 22 ноября 1725 г. ему отрубили голову и отослали ее в Почеп для устрашения населения^[44]. Такая участь постигла в том же году и другого «Алексея Петровича», объявившегося в Астрахани. Им оказался извозчик 1-го гренадерского батальона Евстифей Артемьев, бывший дворцовый крестьянин Симбирского уезда. На исповеди Артемьев сказал священнику М. Харитонову о том, будто он «царевич Алексей Петрович», надеясь с его помощью получить поддержку у астраханского епископа на случай преследований со стороны местных властей. Об этом разговоре священник рассказал одному из своих знакомых, а тот донес местной администрации. Самозванец был схвачен и казнен. Несколько раньше, в 1723 г., в Вологде появился еще один «царевич Алексей Петрович», которым назвался нищий Алексей Родионов^[45]. Все названные самозванцы выступали в одиночку, и они быстро попадали в руки царских чиновников. Однако их появление в различных районах России по-прежнему свидетельствовало о царистских настроениях крестьянства.

В 30 - 50-х годах XVIII в. самозванство усилилось. Из пяти самозванцев (Андрей Холщевиков, Тимофей Труженик, Ларион Стародубцев, Андрей Обудин, Иван Миницкий) четыре выдавали себя за царевича Алексея Петровича и один - за сына Петра I, Петра Петровича. Последующие самозванцы (Яков Татаринов, Артамон Чевычелов и Михаил Рандачич) просто именовали себя императорами или самодержцами, не связывая с каким-либо конкретным лицом. Из этих восьми самозванцев четверо по происхождению были крестьянами, двое - казаками, один - однодворцем, а другой - работным человеком. Появлялись они в Московской, Нижегородской, Воронежской, Киевской и Оренбургской губерниях, и повсюду крестьяне, казаки, бурлаки, солдаты, раскольники оказывали им поддержку. В августе 1732 г. Московская контора Тайной канцелярии доносила императрице Анне Ивановне, что в Тамбовском уезде пойман самозванец «царевич Алексей Петрович». Вместе с ним задержали нескольких крестьян и однодворцев. Их неоднократно допрашивали, устраивая очные ставки, пытали на дыбе и наказывали кнутом в застенках Тайной канцелярии, пока не добились признания. Оказалось, что летом 1732 г. среди крестьян Тамбовского уезда появился человек, называвший себя «царевичем Алексеем Петровичем». При встречах с крестьянами он не раз говорил им: «Я- де не мужик и не мужичий сын, я-де Орел, Орлов сын, мне-де Орлу и быть, я-де царевич Алексей Петрович, и есть-де у меня на спине крест и налевее родимая шпага». В одной из деревень он заявил крестьянам: «Что-де вы, народ, знаете, кому присяга была, мне-де, не мне». После этого он сказал, что были указы о присяге ему «и на монетах-де персона пишется моя, да и по господам по всем моя персона разослана»^[46]. Именовавший себя «царевичем Алексеем Петровичем» Т. Труженик, в прошлом беглый крестьянин вотчины Новодевичьего монастыря, долго скитавшийся по России, должно быть, слышал о том, что при воцарении Анны Ивановны в феврале 1730 г. Верховный тайный совет заказал несколько ее портретов, которые были посланы за границу. Мысль о самозванстве у Труженика появилась после издания Анной Ивановной 17 декабря 1731 г. указа «об учинении присяги в верности наследнику всероссийского престола, который от Ея Императорского Величества назначен будет»^[47].

Видимо, крестьяне не сразу поверили, что Труженик - царский сын. Во время одного из разговоров с ними Труженик так объяснял свое происхождение: «Я-де Труженик, мне-де бог велел так тружатца. Буде вы не верите, что я царевич, есть ли-де у вас такой человек, который бы, смотря на землю, узнал, как его зовут, тот бы-де показал вам о мне подлинно». В другом случае самозванец заявил сомневавшимся: «Я-де царевич и работать не умею. Я-де хотя на вид мужик и руки-де и ноги и волосы мужичьи, да не мужичей я сын и не мужик буду». Он прибегал и к более сильным аргументам, чтобы поразить воображение крестьян, поведав им, что знает, где в погребе хранятся «три котла з денгами да три знамя. И сидят-де в том погребу у казны приставы три духа умерших - Кудеяр, да царь Иван, да царь Александр Македонский, да живой старый император. Я бы-де ево, императора, выпустил вен, да как-де ево выпущу, тогда-де вся колесница потресетца и будет от него, императора, в неправде всем суд». В этом рассказе о богатствах сказочного подземного города причудливо объединяются реальные исторические лица и полулегендарные персонажи (Кудеяр). Труженик сулил крестьянам несметные богатства: «Я-де царь буду и бог и многое множество казны будет». Тех, кто пойдет с ним, он обещал одарить «златом и серебром и золотыми каретами. И хлеба-де столько не будет, сколько золота и серебра». Свои рассказы о «чудесах» и наличии у него на теле «царских знаков» самозванец сопровождал обещанием «милостей» после того, как «это дело сделаетца», то есть он займет императорский трон. «И бояром-де не житье будет, а которые и будут, и тем-де хуже мужика находитца. И буду их судить с протазанами(копьями), воткня в ногу, как было при царе Иване Васильевиче» (намек на Ивана IV, поразившего таким способом стремянного Шибанова). Труженик обещал однодворцам избавление от тяжелой службы в местной страже и отмену подушной подати, а также защиту южных районов России от набегов кочевников: «орды все» будут «преклонятца к белому царю»^[48]. Таким речам самозванца с надеждой внимали крестьяне и однодворцы.

Летом 1732 г. в Тамбовском уезде появился еще один самозванец – «царевич Петр Петрович». Это был беглый драгун Нарвского полка Ларион Стародубцев. Он потратил немало усилий, чтобы убедить население в своем «царском происхождении». Казаки станицы Яменской, где Стародубцев жил с женой и падчерицей, не поверили в то, что он «царевич». Ему пришлось покинуть станицу. В другом месте Стародубцев стал уверять, что у него есть «брат царевич Алексей Петрович», с которым он собирается идти царствовать на Москву. Стародубцев несколько раз посылал к Т. Труженику крестьян, чтобы разузнать о его планах, и, видимо, сам с ним встречался. Лариона Стародубцева поддержали беглые крестьяне, бурлаки, голытьба, жившая в Тамбовском уезде. Они деятельно агитировали в пользу новоявленного «царевича», у которого будто бы есть брат «царевич Алексей Петрович». 24 бурлака составили письменную клятву «верно служить его величеству Петру Петровичу»^[49]. «У Петра Петровича, - уверяли сподвижники Л. Стародубцева, - есть на груди звезда, а на спине месяц, и он подлинный царевич». В их рассказах повторялась легенда о «подмененном царе»: «Петр Петрович» был «на царство посажен 12 лет. И у боярина-де был сын и тому царевичу пришел лик в лик». Когда сын боярина умер, то «боярин того мертвого своего сына вменил в царевичи, и будто оной царевич умре, а этого-де царевича свез». Отсюда делался вывод, что Стародубцев является настоящим «царевичем»; при этом не уточнялось, чей он был сын. Такое повествование убеждало не всех. Например, в станице Карповской казаки арестовали посланца Стародубцева Ф. Хохлачева^[50]. Сам Стародубцев рассылал «письма» и «ерлыки» жителям окрестных сел и деревень. В них сообщалось, что «проявился Петр Петрович», сын «старого царя и не императорской» (то есть не сын Петра I), который пошел «свои законы искать, отцовские и дедовские»; осуждались действия Петра I в отношении стрельцов, копейщиков и особенно казаков, лишенных многих привилегий. Новоявленный царевич обещал всячески жаловать казаков, «дабы постояли за старую веру и за чернь, как бывало при отце нашем и при деду нашем», и обращался к бедноте: «И вы, голотвенные люди, безприютные бурлаки, где наш глас не заслышится, идите до старого закону денно и ночно». О себе «царевич» говорил, что он «от императора в темнице за старую веру сидел два раза» и не подчинялся плохим законам императора, который "излюбил себе власников кормных боравьев». Во время скитаний он побывал в Чернигове, Киеве, распространяя «ерлыки». Теперь, писал Стародубцев, «хощу умышлением своим вступить на отцовское и дедовское попелище». В «ерлыках», адресованных казакам, содержался интересный призыв: «Галутву вам бы не изгнать, также и бурлак, которых безутаенных, не изганять»^[51]. В «письмах» Стародубцева говорилось об основных требованиях, которые позже выдвигались крестьянством во время восстания Е. И. Пугачева: освобождение от власти помещиков, уничтожение наиболее тяжелых налогов и повинностей, защита старообрядчества. В них нашли отклик настроения, характерные для низших категорий служилых людей (казаки, однодворцы, стрельцы и другие), чьи сословные привилегии были ущемлены Петром I.

Если Т. Труженик, Л. Стародубцев и другие самозванцы на первых порах обычно действовали тайком, в отдаленных местах, то И. Миницкий, назвавшийся в 1738 г. «Алексеем Петровичем», поступил иначе. Находясь с партией работных людей в селе Ярославец Бобровской сотни Киевского полка, Миницкий старался убедить не только солдат сопровождавшей их команды, но и возглавлявшего их наказного атамана и местного священника Г. Могилу в том, что он «царевич». Он обещал всем «волю» и мир с Турцией, с которой шла в то время война. В ответ солдат Стрелков заявил ему: «Хотя-де дойдет до больших наших бояр и хотя-де донесется и самой государыне императрице, мы готовы за Тебя стоять». Стрелков и другие солдаты на виду у всех жителей села несли круглосуточное дежурство у избы, в которой жил «царевич». Перед походом на Москву и Петербург Миницкий отслужил торжественный молебен, с разрешения священника вошёл «царскими дверьми» в алтарь, взял евангелие и крест и вышел к народу. Многие крестьяне, бывшие в церкви, узнав о «царевиче», «прикладывались» к кресту «и целовали у оного самозванца руку». То же самое сделал и священник. После молебна «пето было многолетие и звон колокола имелся». Богослужение и «крестоцелование» крестьян, сопровождавшееся стрельбой из ружей, должно было убедить крестьян в том, что объявился подлинный император. Самозванец, оказавшийся мелким польским шляхтичем И. П. Миницким из г. Поддубны, вскоре был схвачен и посажен на кол вместе со священником Г. Могилой. Поддерживавших его солдат четвертовали^[52].

Самозванчествоство во второй половине XVIII в. заметно возросло. За 1762 - 1800 в России объявились 60 самозванцев^[53]. Большинство из них были беглые крестьяне, солдаты, однодворцы. В результате Дворцового заговора и убийства императора Петра III (1762 г.) к власти пришла Екатерина II. Эти события получили своеобразный отклик и в народе. По стране поползли слухи, что Петр III не убит, а остался жив и скрылся. Народная молва стала идеализировать личность императора, связывая с его именем надежды на улучшение положения крестьян. Новую пищу для толков дало убийство в 1764 г. номинально царствовавшего 13 месяцев, а затем почти 23 года находившегося в заключении Ивана Антоновича во время неудачного заговора подпоручика В. Я. Мировича, хотевшего возвести его на престол и свергнуть Екатерину II. Слухи о том, что Петр III жив, распространялись в Центральной и Южной России, на Украине и в Оренбургской губернии. Расширение «географии» самозванства свидетельствовало о нарастании противоречий в стране. В 1764 г. появились первые «самозваные императоры» - Николай Колченко (на Украине, под г. Глуховом) и разорившийся армянский купец Антон Асланбеков. В последующие годы стало известно о новых самозванцах, которые заявляли о себе в различных районах Российской империи. Один из них, беглый рекрут Иван Евдокимов, объявился в Нижегородской губернии в феврале 1765 г. и назвался Петром II. Он распускал о себе самые невероятные слухи, будто князья Д. М. Голицын, И. А. Долгорукий и граф Миних уговорили его поехать с ними на охоту, а сами тайно увезли в Италию, где он «закладен был в столб каменный на королевском дворе; в столбе было маленькое окошко», через которое он получал хлеб и воду. «Петр II» просидел в столбе 24 с половиной года. Благодаря появившейся в столбе трещине ему удалось освободиться из неволи. «Считая это действием святого духа, он тайно вышел из столба», пошел в Россию, провел в пути девять лет и в 1764 г. оказался в Керженских лесах^[54]. Сильные волнения возникли и на Дону в 1772 г. в связи с появлением там «Петра III» - беглого крестьянина графа Р. И. Воронцова Федота Ивановича Богомолова, служившего до этого в легионной команде под именем Федота Казина.

Рост самозванства был своеобразным предвестником крупнейшей в истории России крестьянской войны под предводительством Е. И. Пугачева. Почва для появления «Петра III» - Е. И. Пугачева была вполне подготовлена. Одновременно с ним под именем Петра III выступили и другие самозванцы: капитан 3-го батальона в г. Оренбурге Николай Кретов (сентябрь 1773 г.) и дворцовый крестьянин села Кирсанова, Тамбовского уезда, И. М. Мосягин (1774 г.), но их попытки не имели успеха. Пугачев же оказался гораздо более удачливым в этом плане. Его бунтарская идеология складывалась постепенно. К мысли назваться Петром III и от его имени поднять народное восстание он пришел не сразу. Первым шагом на пути к самозванству было заявление Пугачева еще под Бендерами в конце 60-х годов XVIII в., что он является крестником Петра I, который якобы подарил ему дорогую саблю. В 1772 г., будучи на Яике, Пугачев выяснил, что казаки готовы подняться на новое восстание. Тогда он осторожно стал внушать некоторым из них мысль, что является «императором Петром Федоровичем». Впервые Е. И. Пугачев заявил об этом на хуторе у казака Д. С. Пьянова. Изначально казаки отнеслись настороженно к словам Е. И. Пугачева, но затем решили его поддержать. Как говорил сам Пугачев на допросах, при первых встречах с казаками он показывал им «царские приметы» - белые пятна на груди, которые, по народному поверью, были признаком царского происхождения. На вопрос казаков, откуда эти раны, Пугачев ответил: «Когда-де в Петербурге против меня возмутились», то «гвардионцы кололи штыками». При этом он прибавил, что ему удалось бежать, так как его выпустил караульный офицер, после чего он скитался по России. Когда Д. С. Пьянов спросил о царицынском самозванце Богомолове (тоже «Петре III»), то Пугачев не растерялся и убежденно заявил, что он-то и «сесть подлинно царь Петр Федорович; и хотя его в Царицыне поймали, однако ж он ушел, а вместо его замучили другова»^[55]. Эти сведения широко распространялись среди крестьян и казаков. Однако ближайшие сподвижники прекрасно знали, что Пугачев не «Петр III», а донской казак, и вместе с ним совершенно сознательно использовали идею самозванства, чтобы поднять народ на борьбу с крепостным гнетом. Об этом говорили на допросе сам Пугачев и его соратники.

Природный сметливый ум помогал Е. И. Пугачеву поддерживать среди восставших мнение о том, что он «настоящий император». Как показывал Пугачев на допросе, он неоднократно, всенародно и во всеуслышание заявлял, что хочет в Петербурге увидеть «сына Павла Петровича» и наказать «жену» и ее приближенных, а также говорил «много приличного к своему возвышению». Для доказательства своей «подлинности» он использовал и пленных солдат, так как «мужики верят более солдатам, нежели казакам»^[56]. Вера основной массы крепостных крестьян и казаков в «царя-батюшку Петра III» была настолько велика, что вскоре после казни Е. И. Пугачева в Москве 10 января 1775 г. по России опять поползли слухи, что погиб кто-то другой, а «император» жив и скоро снова объявится. По другой версии, Пугачев лишь действовал от имени «Петра III», будучи его «фельдмаршалом», а сам «император» жив. В 1776 г. на юге России были арестованы несколько человек, распространявших такие слухи, а также новые самозванцы, которые носили имя «Петра III». Вплоть до конца XVIII в. появлялись самозванцы, именовавшие себя «Петром III» (М. Ханин - в 1780 г., Хрипунов - в 1786 г., и другие); в те же годы среди крестьян получила широкое распространение легенда о том, что «Петр III» принял новое имя – «Метелкин». Когда появится Метелкин, то народ «сметет», перебьет помещиков и офицеров. Впервые об этом стало известно правительству после ареста крестьянина Ярославского уезда Тихона Игнатьева и солдата Ярославского пехотного полка Андрея Краюхина, который на допросе показал: «Шесть земель подымаются и на низу есть батюшка Павла Петровича, прозывается Метелкин»^[57]. Угроза появления нового крестьянского «царя» наподобие Емельяна Пугачева не давала покоя русским помещикам во время крестьянских волнений вплоть до середины XIX века.

К середине XVIII века возобновляется поток авантюристов из-за рубежа. В январе 1747 г. к русскому резиденту в Константинополе И. И. Неплюеву пришли двое: русский Федор Иванов и его служитель, александрийский грек Перк. По словам Перка, его хозяин был сыном царя Ивана Алексеевича, правившего вместе с братом, царем Петром I. В 1768 г. русское правительство получило донос от пекаря Лебедева на сына генерал-майора Опочинина, который будто бы выдает себя за сына императрицы Елизаветы Петровны и английского короля, бывшего в России тайно в свите английского посла, собирается свергнуть Екатерину II и передать власть ее сыну Павлу. Через 20 лет, в 1788 г., в Прибалтике появился еще один авантюрист, Иван-Ульрих, 49 лет, назвавшийся императором Иоанном Антоновичем. Довольно широкую известность получила «дочь» императрицы Елизаветы Петровны «княжна Тараканова». Различные авантюристы, объявлявшие себя самозванцами, нередко, как видим, пользовались поддержкой враждебных России иностранных государств и обычно становились в таких случаях их послушным орудием в борьбе против России.

Также, хорошо видно, что при Екатерине II лжемонархи появлялись практически ежегодно, причём нередко по нескольку человек за год. Это объясняется тем, что к царице было негативное отношение в среде тяглого населения, которое было хранителем традиционной – сугубо патриархальной – культуры. Екатерина вызывала раздражение не только потому, что свергла собственного мужа, но и потому, что занималась «не своим делом», ибо в массовом сознании жила мысль: управление государством – удел мужчин. Ругань в адрес «бабы» на троне стала атрибутом народной культуры задолго до 1762 года.

Обратимся к составу лжемонархов. Среди них всего 4 женщины (7%). Иностранных подданных – 7 (13%). Судя по всему, русских – 37 (69%), украинцев – 7 (13%), немцев – 4 (7%), поляки, датчане, арабы и армяне представлены по одному, национальность Изек-бея и Пакарина неизвестна (предположительно – неславяне). Очевидно, православных было 45 (83%), из них лишь один старовер и один сектант; лютеран было 7 (13%); армянскую григорианскую церковь представлял один (Асланбеков), а вероисповедание Изек-бея опять же неизвестно.

Таким образом, нельзя утверждать, что перед нами феномен сугубо русской культуры, выросший на почве исключительно православия. Нельзя говорить и о том, что монархическое самозванство питалось идеями, оппозиционными официальной церкви, и было одной из форм социального протеста под религиозными лозунгами. Тем не менее, связь данного явления с христианскими воззрениями очевидна.

Заключение

Пожалуй, можно считать общепризнанным тезис, что нигде и никогда монархическое самозванчество не имело такого распространения, как в России XVII–XVIII вв. Обозревая всю самозванческую эпоху, надо сказать, что вряд ли можно себе представить более точное и ёмкое определение, чем данное В. О. Ключевским – «хроническая болезнь».

Несмотря на то, что самозванчество издавна привлекало внимание историков, корни этого явления остаются до конца не выясненными. Данная курсовая работа была направлена на осмысление этого феномена в качестве сложного историко-культурного явления, коренящегося в особенностях массового сознания и политического развития России XVII–XVIII вв. В заключении к данной работе следует подвести наиболее значимые итоги и сформулировать общие выводы, отражающие научную значимость курсовой работы.

Исследование показало, что под термином «самозванчество» следует понимать диалектическое единство «самозванщины» и «самозванства». Самозванчество начинается тогда, когда лжецарь или псевдомессия открывается окружающим, формирует группу соратников или становится во главе какого-либо движения социального протеста. Изучая природу самозванчества, мы акцентируем своё внимание прежде всего на народной реакции на появление самозванца.

До XVII века Россия не знала самозванцев, имеющих виды на царский трон, что говорит прежде всего об отсутствии социально-политических и социокультурных предпосылок для их появления. Во-первых, для самозванчества царистского толка необходим определённый уровень развития феодальных отношений и государства. Во-вторых, история самозванчества в России тесно связана с династическими кризисами (или кризисами легитимности власти), время от времени сотрясавшими царский трон. Первый такой кризис относится к рубежу XVI и XVII веков, когда пресеклась династия Рюриковичей и на престоле оказались «боярские цари» — Борис Годунов и Василий Шуйский. Именно тогда появляются первые лжецари и рождаются массовые движения в их поддержку. И позднее нарушения традиционного порядка престолонаследия (например, появление на троне малолетних детей или же воцарение женщин) обогащали историю самозванчества новыми именами и событиями. И, в третьих, история самозванчества представляет собой цепь конкретных воплощений народных утопических легенд о «возвращающихся царях-избавителях».

Также не следует упускать из вида и механизмы самозванщины, т.е. те конкретные условия, которые влияли на взаимоотношения самозванцев и народа, те обстоятельства, которые определяли популярность или, наоборот, изолированность тех или иных претендентов на роль «царя-избавителя».

Главным образом, поддержка самозванца в народе была обусловлена тем, насколько полно и последовательно своим поведением он воплощал в жизнь фольклорный комплекс представлений о «подлинном» царе. «Подлинным» в глазах народа выглядел тот монарх, который был, во-первых, «благочестивым», во-вторых, «справедливым», в-третьих, «законным».

Таким образом, восстановление событийной канвы истории самозванчества в хронологических рамках нашего исследования, выявление сущности и предпосылок его возникновения способствуют целостному восприятию этого феномена. Однако перед исторической наукой стоит задача по эффективному применению комплексного подхода, вовлечению в научный оборот большого количества новых данных о самозванцах для получения полной и научно достоверной картины самозванчества и адекватного понимания этого удивительного явления нашей истории.

Список использованной литературы

Буссов К. Московская хроника. 1584 – 1613/ К. Буссов. - М. -Л., 1961. – 398 с.

Восстание Емельяна Пугачёва/ сост.: М. Н. Мартынов. - Л., 1935. - 214 с.

Восстание И. Болотникова/ сост.: А.И. Копанев, А.Г. Маньков. - М., 1959. - 382 с.

Ключевский В. О. Курс русской истории. Соч.: В 9 т./ В. О. Ключевский. - М., 1988. - Т. 3. – 415 с.

Мавродин В.В. Крестьянская война 1773–1775 гг./ В. В. Мавродин // Крестьянские войны в России XVII–XVIII вв./ В. В. Мавродин, И. И. Смирнов, Л. В. Черепнин. - М.; Л., 1966. - С. 204 – 291.

Масса И. Краткое известие о Московии в начале XVII в./ И. Масса - М., 1937. - 206 с.

Мыльников А.С. Легенда о русском принце/ А. С. Мыльников. - Л., 1987. - 176 с.

Овчинников Р. В. Следствие и суд над Е. И. Пугачевым/ Р. В. Овчинников// Вопросы истории, 1966. - № 4.

Сивков К.В. Самозванчество в России в последней трети XVIII в./ К. В. Сивков // Исторические записки. - М., 1950. - Т. 31. - С. 88 – 135.

Скрынников Р.Г. Самозванцы в России в начале XVII века: Григорий Отрепьев/ Р. Г. Скрынников. - Новосибирск, 1987. - 235 с.

Скрынников Р.Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников/ Р. Г. Скрынников. - Л., 1988. - 257 с.

Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. IX/ С. М. Соловьев. - М., 1963. - 700 с.

Тихомиров Б. Разинщина/ Б. Тихомиров. - М. -Л. 1930. - 144 с.

Троицкий С. М. Самозванцы в России XVII–XVIII веков/ С. М. Троицкий // Вопросы истории. 1969. - № 3. - С. 134 - 146.

Усенко О. Г. Кто такой «самозванец»?/ О. Г. Усенко // Пути познания истории: новые подходы и интерпретации (Серия «Новая перспектива». Вып. ХХ). - М.: МОНФ, 2001. - С. 51– 63.

Усенко О. Г. Психология социального протеста в России XVII–XVIII веков. Пособие для учителей истории средней школы/ О. Г. Усенко. - Тверь: ТвГУ, 1994. Ч. 3. - 92 с.

Успенский Б. А. Царь и самозванец: самозванство в России как культурно-исторический феномен / Б. А. Успенский// Художественный язык средневековья. - М., 1982. - С. 201-235.

Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды XVII–XIX вв./ К. В. Чистов. - М., 1967. - 341 с.

 

[1] Усенко О.Г. Монархическое самозванчество в России XVII-XVIII веков как фронтир // Границы в пространстве прошлого: социальные, культурные, идейные аспекты. - Тверь, 2007. - Т.1. - С.19.

[2] Троицкий С. М. Самозванцы в России XVII–XVIII веков // Вопросы истории. 1969. № 3. С. 146.

[3] Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды XVII–XIX вв. М., 1967. С. 121, 129–130.

[4] Усенко О. Г. Кто такой «самозванец»? // Пути познания истории: новые подходы и интерпретации (Серия «Новая перспектива». Вып. ХХ). М.: МОНФ, 2001. С. 60–61.

[5] Чистов К. В. Указ. соч. С. 27-28.

[6] Троицкий С.М. Указ. соч. С. 146.

[7] См.: Чистов К. В. Указ. соч. С. 30-32.

[8] Там же. С. 130-131.

[9] См.: Сивков К.В. Самозванчество в России в последней трети XVIII в. // Исторические записки. М., 1950. Т. 31. С. 98-100, 128.

[10] Успенский Б. А. Царь и самозванец // Художественный язык средневековья. М., 1982. С. 202–205.

[11] Усенко О. Г. Психология социального протеста в России XVII–XVIII веков. Пособие для учителей истории средней школы. Тверь: ТвГУ, 1997. Ч. 3. С. 42.

[12] Успенский Б. А. Указ. соч. С. 205–206.

[13] Восстание Емельяна Пугачёва. Л., 1935. С. 125–126.

[14] Усенко О. Г. Психология социального протеста. С. 42.

[15] Усенко О. Г. Психология социального протеста. С. 43.

[16] Цит. по: Усенко О. Г. Психология социального протеста. С. 43.

[17] Восстание И. Болотникова. М., 1959. С. 146.

[18] Пронштейн А.П., Мининков Н.А. Крестьянские войны в России XVII–XVIII вв. и донское казачество. Ростов-на-Дону., 1983. С. 328.

[19] Мавродин В.В. Крестьянская война 1773–1775 гг. // Крестьянские войны в России XVII–XVIII вв. М.; Л., 1966. С. 217.

[20] Мыльников А.С. Легенда о русском принце. Л., 1987. С. 13.

[21] См.: Скрынников Р.Г. Самозванцы в России в начале XVII века: Григорий Отрепьев. Новосибирск, 1987. С. 143–144. 165–168, 172–173, 182, 185, 191–192.

[22] Чистов К. В. Указ. соч. С. 97–100.

[23] Скрынников Р.Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников. Л., 1988. С. 157.

[24] Троицкий. С. М. Указ. соч. С. 141–142.

[25] Скрынников, 1987. С. 167.

[26] Овчинников Р. В. Указ. соч. С. 28.

[27] См.: Чистов К. В. Указ. соч. С. 193.

[28] Овчинников, 1980. С. 150.

[29] Усенко О. Г. Психология социального протеста. С. 62–65.

[30] Пронштейн–Мининков. Указ. соч. С. 57.

[31] Сивков К. В. Указ. соч. С. 105.

[32] См.: Восстание И. Болотникова. С. 225.

[33] Усенко О. Г. Психология социального протеста. С. 52.

[34] Ключевский В. О. Курс русской истории // Соч.: В 9 т. М., 1988. Т. 3. С. 30.

[35] И. Масса. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1937. С. 110.

[36] Масса И. Указ. соч. С. 123.

[37] Ключевский В. О. Указ. соч. С. 35.

[38] Масса И. Указ. соч. С. 157 – 160.

[39] Буссов К. Московская хроника. 1584 – 1613. М. -Л., 1961. С. 139.

[40] Цит. по: Троицкий С. М. Указ. соч. С. 142.

[41] Цит. по: Тихомиров Б. Разинщина. М. -Л. 1930, С. 105.

[42] Тихомиров Б. Указ. соч., С. 105.

[43] Цит. по: Голикова Н. Б. Политические процессы при Петре I. М., 1957. С. 167 - 169.

[44] Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. IX. М., 1963. С. 190.

[45] Соловьев С. М. Указ. соч. С. 190.

[46] Цит. по: Троицкий С. М. Указ. соч. С. 144.

[47] Там же.

[48] Цит. по: Троицкий С. М. Указ. соч. С. 144.

[49] Цит. по: Троицкий С. М. Указ. соч. С. 145.

[50] Там же.

[51] Цит. по: Троицкий С. М. Указ. соч. С. 146.

[52] Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. X. С. 661 - 663.

[53] Сивков К. В. Самозванчество в России в последней трети XVIII в. "Исторические записки". Т. 31. 1950, стр. 88 - 135.

[54] Сивков К. В. Указ. соч., стр. 99 - 101, 105 - 106, 108.

[55] См. Следствие и суд над Е. И. Пугачевым// Вопросы истории, 1966, № 4. С. 111 – 113.

[56] Вопросы истории.1966, № 4, С. 113, 115, 117.

[57] Сивков К. В. Указ. соч. С. 122.