Жанровые и ситуативные нормы речи как основа коммуникативного подтекста.

Нормы и правила речи в различных условиях общения определяются в первую очередь взаимообусловленными и взаимодополняющими ролями партнеров — ролевой структурой коммуникации. «Под ролью понимается функция, нормативно одобренный обществом образ поведения, ожидаемый от каждого, занимающего данную социальную позицию». Главное в понятии социальной роли — это и есть определенная заданность поведения человека, занимающего какую-то типичную для данного общества позицию по отношению к другим людям, обладателям иных позиций, соотнесенных с данной, например, учитель и ученики, муж и жена, начальник и подчиненный, шофер такси и пассажир и т.п. Речь — важный компонент поведения. Но если сущность ролевого поведения в том, что мы ведем себя так, как от нас этого требуют и (или) ждут, то, очевидно, выступая как носители того или иного статуса и играя ту или иную роль, мы, и говорим (пишем) так или примерно так, как от нас этого ждут; «говоря, человек чаще всего бессознательно выбирает вариант, соответствующий его представлениям о том, чего ожидают от его речи слушатели». Так создается система норм, соответствующая «матрице ролей», присущей данному обществу. С другой стороны, мы должны интерпретировать высказывание, учитывая социальную роль адресанта, т.к. форма и содержание речевого высказывания зависят от социальных и психологических ролей говорящего и слушателя.

Стихотворение Вольтера о дипломате и женщине: В чем разница между дипломатом и женщиной? Если дипломат говорит Да, это значит Может быть; если дипломат говорит Может быть, это означает Нет; если дипломат говорит Нет, то какой же он дипломат?! Если женщина говорит Нет, это значит Может быть; если женщина говорит Может быть, это значит Да; если женщина говорит Да, то какая же она женщина?!

Каждая такая норма, регулирующая «речевую партию» определенной роли, соответствует тому или иному речевому жанру. Мы привыкли говорить о жанрах применительно к художественной литературе — роман, басня, поэма и т.д. Но жанрами, уже речевыми, а не литературными, являются также учебники, научная статья, бухгалтерский отчет, выступления адвоката в суде, воинский приказ, передовая статья в газете и т.п. Более того, речевыми жанрами следует считать и речь врача, обращенную к больному (как и речь больного, обращенную к врачу), и опрос на уроке, и разнос, который замдекана учиняет нерадивому студенту, и разговор влюбленных — словом, все хоть сколько-нибудь типизированные речевые проявления, соответствующие определенным ролям — позиционным, ситуативным и психологическим.

Каждый речевой жанр обычно предполагает определенный канал связи, с изменением канала связи меняется и жанр: доклад на научной конференции — это не то же самое, что статья, а лекция перед студенческой аудиторией строится (или должна строиться) иначе, чем глава из учебника. Сама роль включает в себя основные параметры общения; с изменением параметров коммуникативной ситуации меняется и роль.

Наконец, речевой жанр как норма речевого поведения в рамках определенной роли связан со статусом субъекта речи в той мере, в какой сама роль предполагает определенный статус исполнителя: защитником на суде, как правило, выступает профессиональный адвокат, уроки в школе обычно ведут люди с педагогическим образованием, а роль врача тоже чаще всего играет человек с соответствующим дипломом. Однако можно говорить и о статусных (групповых) нормах речевого поведения, не зависящих от ролевых (жанровых) норм, постольку, поскольку в речи большинства носителей того или иного статуса (членов той или иной группы) обнаруживаются какие-то постоянные черты и к их речи обращены определенные ожидания. Эти черты проявляются прежде всего в стиле.

Но если мы практически всегда строим свою речь в соответствии с ролевыми (жанровыми), групповыми (статусными) и ситуативными нормами; если, с другой стороны, эти нормы известны хотя бы в общих чертах всем взрослым членам данного социально-культурного и языкового сообщества, то, очевидно, любое порождаемое в естественных условиях речевое сообщение сигнализирует роль, которую играет субъект речи (т.е. жанр, которому принадлежит сообщение), равно как и некоторые другие параметры коммуникативного акта, в рамках которого оно возникло. Как пишет В.А. Звегинцев, «всякое правильное («согласованное») предложение неизбежно несет некоторую (и при этом весьма существенную, разнообразную и огромную) добавочную информацию о тех условиях... которым оно удовлетворяет. Так и возникает невидимый и неслышимый подтекст у всякого видимого и слышимого «текста».

Таким образом, подтекст, имплицитная «добавка» к языковому значению, — это не только дополнительные сведения о референтном пространстве, но и информация о самом коммуникативном акте, в результате которого сообщение родилось на свет, в первую очередь о социальной роли, принятой адресантом, и о роли, отводимой им адресату, о статусе адресанта, а также о прочих параметрах ситуативной рамки, не известных или недостаточно известных адресату или наблюдателю (точнее, о том, как адресант расценивает эти параметры). И возникает эта информация в силу того, что адресат (наблюдатель) истолковывает некоторые свойства самого сообщения как знаки или сигналы определенной роли, статуса, канала связи — ситуативной рамки в целом.

За пределами жестко регламентированных жанров тенденция к ролевой стандартизации речи постепенно наталкивается на противостоящую ей тенденцию к индивидуальному своеобразию, поскольку люди не могут общаться только на уровне социальных ролей. Потребность в эмоциональном самовыражении и в эмоциональном воздействии на адресата приводит не только к достаточно широкому индивидуальному варьированию речи в рамках жанровых норм, но порой и к прямым нарушениям последних.

В некоторых работах высказывается мысль, что подтекст вообще связан с «неправильностями» в речевом поведении. Согласно концепции Ц. Тодорова, имплицитное содержание сопряжено с наличием в тексте каких-то лакун — пропусков, неясностей, противоречий, нарушений каких-то норм; руководствуясь «презумпцией уместности», читатель или слушатель пытается оправдать сегмент текста, содержащий аномалию, найти его скрытый смысл.

Типовые отклонения от общих норм, несущие подтекст, в принципе поддаются классификации; многие из них можно найти в списках тропов и фигур, которые составляла старая риторика и составляют так называемая неориторика и стилистика, однако многие еще не зафиксированы.

Количество примеров и, соответственно, типов речевых аномалий, несущих подтекст, можно было бы умножить; кроме тропов и фигур, описываемых в пособиях и монографиях по стилистике и поэтике, сюда можно было бы добавить разнообразные расхождения между высказыванием и другими параметрами коммуникативной ситуации, такими, как адресат (допустим, человеку объясняют что-то такое, чего он явно не поймет, — зачем?), предметно-ситуативный фон (например, во время пожара кто-то кому-то говорит комплимент — чтобы успокоить?), канал связи (в телеграмме отправитель не опускает предлоги и артикли), наблюдатель (в присутствии третьего лица адресант сообщает адресату что-то такое, что обычно говорят только с глазу на глаз).

Разного типа речевые аномалии (включая в это понятие традиционно выделяемые тропы и фигуры) выступают как катализаторы подтекста, поскольку буквально прочитанное эксплицитное содержание «неправильных» высказываний представляется получателю недостаточным и (или) неуместным, а иногда и прямо абсурдным.

В целом подтекст представляет собой чрезвычайно важный компонент речевого смысла. Это не привилегия художественной литературы (хотя в художественной литературе подтекст играет особую роль); имплицитное содержание пронизывает всю речевую коммуникацию, полное и подлинное понимание любого сообщения предполагает «решение уравнения», т.е. построение модели того коммуникативного процесса, в ходе которого это сообщение явилось на свет, так как нельзя говорить о понимании, если мы не знаем, кто, кому, где, когда и зачем говорит или пишет то, что мы слышим или читаем. Подтекст необязательно является смыслом высказывания, но без подтекста нет смысла.