Периодизация русской литературы второй половины XX века 4 страница

 

Вот почему, несмотря на серьёзные трудности, литература послеоттепельного двадцатилетия достигла серьёзных успехов и сумела возвратить русской литературе статус одной из ведущих литератур мира.

 

Проза послеоттепельного двадцатилетия

 

Проза представителей легальной оппозиции

 

К легальной оппозиции мы относим писателей, занимавших левый флаг в существующей общественно-политической системе и стоявших на позициях её обновления, искоренения негативных тенденций. Вот четыре основных тематических группы их текстов:

 

проза историческая;

военная;

деревенская;

городская.

 

Историческая проза

 

Вопреки всем неблагоприятным обстоятельствам времени, когда вновь ужесточилась цензура, писатели изыскивали способы донести свои мысли до читателей. Одним из таких способов стало обращение к историческому материалу. На материале прошлого художники исследовали проблемы, очень созвучные с теми, которыми жили современники. Историческая проза данного плана всегда имеет по меньшей мере два пласта: первый связан с воссозданием реальных исторических фактов, а второй – тайнописный, читаемый между строк. В то время в ходу была поговорка: «В Советском Союзе читатель великолепно умеет читать между строк».

 

Представление о двух пластах, представленных в прозе этого времени, могут дать романы Окуджавы «Свидание с Бонапартом» (1983), «Глоток свободы» (1969-71), Путешествие дилетантов» (1975), Трифонова «Нетерпение» (1973), Шукшина «Я пришёл дать вам волю» (1971) и другие.

 

Окуджава создал жанровую разновидность лирико-романтического исторического романа, в котором колоссальную роль играют непосредственное авторское выражение чувств, обращения к читателю, а также подтекст. Окуджава стремится вызвать параллели между историей и современностью. «Свидание с Бонапартом» – книга о пробуждении сознания у русской дворянской интеллигенции, которая участвовала в борьбе с европейским деспотом, вернулась домой и убедилась, что страна находится под властью другого деспота. Примерно так чувствовал себя сам Окуджава, вернувшись с войны. Роман «Глоток свободы» – о вольнолюбии, подготовившем декабризм, и о его разгроме. Эпоха декабризма у Окуджавы в опосредованном плане соотносится с оттепелью. Восхищённый декабризмом рядовой обыватель Авросимов, став свидетелем расправы над декабристами, полностью отходит от политики и замыкается в себе. (Как и творческая интеллигенция в брежневское время.) Роман «Путешествие дилетантов» призван навести параллель между временем Николая I и временами брежневскими, между реакцией и ресталинизацией. Честный, передовой, вольнолюбивый князь Мятлев оказывается лишним в условиях николаевской России, подобно тому как оказались невостребованными в послеоттепельную эпоху тысячи людей, не принявших просталинскую реставрацию. На материале истории, таким образом, Окуджава акцентировал актуальные проблемы современности.

 

Подобный принцип воссоздания истории характерен и для Трифонова как автора романа «Нетерпение». Повествуя о том, как задыхались без свободы люди 1870-х годов, автор стремится вызвать параллели с самоощущением мыслящей интеллигенции своих дней. Автор поэтизирует тех, кто не смирился. В его романе это народовольцы. Автор не оправдывает избранных ими методов борьбы, но поэтизирует нравственные качества, заставившие эту горстку людей вести борьбу с самодержавием в то время, когда вся остальная страна молчала. Трифонов осуждает конформистскую часть интеллигенции.

 

В отличие от Окуджавы, Трифонов активно использует в своём произведении документальный материал. Он работал в архиве и включил в роман большое количество подлинных материалов о нравственных качествах народовольцев.

 

Шукшин вслед за Чапыгиным обращается к разинской теме. С одной стороны, он оправдывает протест людей против угнетения свободы. С другой стороны, Разин отнюдь не идеализируется. Шукшин показывает, какие качества нового народного вождя способны привести в будущем к новому деспотизму. Это, прежде всего, нетерпимость к инакомыслию, а также злоупотребление полученной властью. Эпизод: Разин повстречал казака и приглашает его вступить в армию. Казак говорит, что верен царю-батюшке и «своего брата мужика» ему как бы и не жалко. Разин рассвирепел, выхватил саблю и разрубил человека пополам. Шукшин таким образом как бы отвечал на вопрос, почему и народная власть обрела тоталитарные черты.

 

Для своего времени появление подобных произведений было прорывом: иносказательно, в скрытой форме, но всё же доносили до читателей свои настроения представители легальной оппозиции.

 

Военная проза

 

Тема ВОВ занимает в русской прозе второй половины XX века одно из центральных мест, так как эта трагедия оставила кровавый след в душах миллионов людей и в то же время продемонстрировала силу народного сопротивления фашистскому порабощению. Сама трактовка данной темы на протяжении 40-х – 90-х годов эволюционирует, отчасти меняется, ибо меняются и сами военно-исторические концепции, которым следуют писатели. В годы войны тема трактовалась преимущественно в героико-романтическом ключе, с достаточно ощутимым публицистическим зарядом. Существовали целые зоны умолчания по цензурным причинам. В послевоенный период, с одной стороны, нарастает мифологизация военных событий (Бубённов, «Буря» Эренбурга), с другой же стороны, возникает тенденция так называемого беспафосного изображения ВОВ, которая берёт начало с романа «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова. В годы оттепели многие цензурные запреты оказываются снятыми, и рамки правдивого изображения войны заметно расширяются. Как произведение знаковое была воспринята «Судьба человека». Стоит обратить внимание, что ранее на первом плане было изображение героического, а на втором – трагического. У Шолохова эти категории как бы поменялись местами. В этот период возникает и такое явление, как «шестидесятническая военная проза». Проза о войне и военная проза – не одно и то же. Проза о войне может быть и фальсифицированной, и идеологизированной. В шестидесятнической военной прозе правдивое изображение противоборства воюющих сторон неотделимо от критики сталинизма, критики его военной доктрины и порождённых им порядков, множивших кровь и жертвы.

 

Правдиво изображая войну советского народа с фашизмом, писатели значительное внимание уделяют конфликтам в среде самих защитников отечества, конфликтам, порождённым теория и практикой тоталитаризма. Подвергается критике сталинизм и его военная доктрина, раскрывается присущая ей бесчеловечность, ибо именно эта доктрина и её практика множили жертвы. Все создатели военной прозы сами являлись участниками ВОВ и в основу произведений, как правило, брали свой собственный опыт. Наконец появилась возможность рассказать, что они видели.

 

Важнейшая особенность военной прозы оттепели и послеоттепельного времени – её обильная насыщенность стрессовыми ситуациями, когда человек находится на грани жизни и смерти, когда его нравственная и социально-политическая сущность выявляется в полной мере. Естественно, степень трагизма в произведениях этого рода возрастает. Пристальное внимание представителей военной прозы привлекает тема преступного приказа – приказа, который заведомо невозможно выполнить, следуя которому, приходится оставлять на поле боя значительные жертвы. (Некоторые командиры трактовали приказ Сталина «Ни шагу назад» буквалистски, и в полках оставались десятки, а в ротах – единицы.) Рассказывается, среди прочего, о деятельности заградительных отрядов, стрелявших в своих, когда те отступали. Повествуется о деятельности СМЕРШ («Смерть шпионам»), военной контрразведки, которая зачастую (не исключение) приговаривала к расстрелу ни в чём не повинных людей, например, вышедших из окружения через болота и леса на соединение со своими. Это было связано с большой степенью подозрительной и и недоверия к человеку, очень распространённых в советскую эпоху. (Привычка чуть ли не в каждом видеть врага)

 

Не ограничиваясь изображениями героизма, автора военной прозы повествуют и о проявлениях шкурничества и карьеризма на войне. Таковы повести Бакланова «Пядь земли», «Мёртвые сраму не имут», Бондарева «Последние залпы», «Батареи просят огня», Воробьёва «Убиты под Москвой» и другие. Названные и родственные им по духу книги не только обращены к прошлому. Воссоздавая стрессовые ситуации военного времени, авторы стремились показать, чем оборачиваются компромиссы с совестью, беспринципность, безудержный эгоизм и карьеризм, трусость, подлость. Цена всего этого – человеческие жертвы. Представители военной прозы напоминали современникам об истинно нравственном и безнравственном, о добре и зле.

 

С другой стороны, эти авторы поэтизировали личность, и в жестоких условиях войны способную сохранить человеческие качества, способную к самопожертвованию. Таковы Кузнецов («Горячий снег»), Сашка («Сашка»), группа девушек-зенитчиц («А зори здесь тихие»). Наметились две основные тенденции в воссоздании ВОВ: принцип локального и принцип монументального её изображения. Для локального принципа характерно воссоздание одного эпизода войны с ограниченным временем действия, иногда это только сутки, и с ограниченным числом героев, иногда это два-три персонажа, зато глубоким проникновением в психологию персонажей, повышенным вниманием к гамме их переживаний. Можно сказать, что в этом случае война даётся через человека и то, что он испытывает на войне. Таковы повести Окуджавы «Будь здоров, школяр», Кондратьева «Сашка», Закруткина «Матерь человеческая». Принцип монументального реализма предполагает широкий, панорамный охват событий войны, многосюжетность, многогеройность, не отрицающую психологическую многогранность и ведущую к созданию обобщённого, собирательного образа воюющего народа. Самое яркое произведение монументального реализма в военной прозе – «Живые и мёртвые». Первые две части написаны в годы оттепели: 1958 и 1964. Эти две книги наиболее смелые в трилогии. Романом «Последнее лето» в 1970 году автор завершил трилогию.

 

Константин (Кирилл) Симонов (1915 – 1979) родился в Петрограде, получил образование, а так как имел литературные склонности, в 1938 поступил в Литературный институт. Сквозной темой творчества Симонова стала тема войны, по-разному выявившая себя на разных этапах его творчества. В 1938 опубликована поэма «Ледовое побоище», посвящённая победе над тевтонскими рыцарями. Поэма имела военно-патриотический характер, что было актуальным в канун приближающейся войны. В 1940 Симонов создаёт пьесу «Парень из нашего города». Герой произведения – участник Гражданской войны в Испании, где шла борьба между фашистами и демократическими силами с привлечением добровольцев. Автор деёт понять, что впереди, может быть, новые военные испытания. Подлинная известность к Симонову приходит в годы войны, когда он выступает как поэт (сборник «С тобой и без тебя», куда входят «Жди меня», «Ты помнишь, Алёша...», «Если дорог тебе твой дом»), драматург («Русские люди», где звучит тема русского национального патриотизма), прозаик («Дни и ночи», одна из первых книг о Сталинграде как переломном событии войны).

 

В послевоенный период Симонов крайне популярен, издаёт сборник расказов и очерков «От Баренцева до Чёрного моря». Симонова приближает к себе Сталин, его вводят в комитет по вручению сталинских премий. Симоннов в те годы находился под гипно-ом личности Сталина. Хотя он не всё принимал в словах и поступках вождя, он оправдывал Сталина и полагал, что это он, Симонов, чего-то недопонимает. Только в 1956 году писатель во многих отношениях прозрел. Это был большой шок для писателя, и в его сознании и мировоззрении произошёл перелом, который основательно поменял взгляд автора на эпоху сталинизма вообще. «Товарищи по оружию», «Южные повести», начатые в 1950-е, не окончены, так как автор понял, что проповедуемая им военно-историческая концепция далеко не идеальна. Переосмыслив всё, что сумел, Симонов приходит к новым убеждениям и, хотя по возрасту не принадлежал к поколению шестидесятников, проникся шестидесятническими идеями. Незадолго до смерти Симонов написал опубликованную только в период гласности книгу «Глазами человека моего поколения», где подробно, с учётом своего последующего опыта, расказал о своих встречах со Сталиным. После завершения «Живых и мёртвых» Симонов пишет также роман в трёх повестях «Так называемая личная жизнь». После смерти были опубликованы его повесть «Софья Леонидовна» и писательские дневники, которые он вёл в течение всей войны.

 

Трилогия Симонова охватывает всю эпоху Великой Отечественной войны и изображает её с учётом тех негативных явлений тоталитарной действительности, которые препятствовали делу победы и множили кровь. ВОВ представлена у Симонова в военно-политическом, социально-историческом и нравственно-психологическом аспектах. Главное военно-историческое событие первой книги – оборона Москвы, второй – битва за Сталинград, третьей – изображение освобождения Белоруссии и выхода к государственной границе СССР. Там, где действие у Симонова начинается, там уже и завершается, контрастно оттеняя, что за эти годы произошло. Роман Симонова имеет кольцевую композицию. В этих очень обширных рамках Симонов рисует ряд не столь крупных, но по-своему важных военных операций, даёт картины фронтового быта, в некоторой степени воссоздаёт партизанское движение и изображает, кроме того, жизнь тыла. Это произведение очень густо насыщено действующими лицами, начиная от безымянных рядовых и завершая Сталиным как главой ВГК. Сюжетную канву трилогии определяет ход самой войны. Симонов первым в русской литературе сказал правду о трагическом 1941 годе и о причинах наших очень крупных неудач в первые месяцы войны. Кроме неблагоприятных факторов международного характера, видно из трилогии, имелись и внутренние факторы. Слишком многое в жизни страны определялось сталинским волюнтаризмом. В связи с этим нарушался принцип социальной правды, которая подменялась так называемой официальной правдой, то есть ложью, стремлением выдать желаемое за действительное. Неверным было представление о степени подготовки СССР к предстоящей войне. Печать создавала представление о том, что враг будет разбит на границе. Представление об этом даёт разговор генерала Серпилина со своим другом, членом Ставки. «А если знали, почему ему не докладывали? А если он не слушал, почему не настаивали?» – «Спроси чего полегче». Сталин не верил ни советским разведчикам, ни иностранным источникам. Когда немецкие дивизии подошли к советской границе, в советской печати появились опровержения.

 

Симонов показывает, как трудно было воевать из-за отсутствия нужного оружия (чисто количественного недостатка), его несовершенства по сравнению с немецким. Надо было, показывает Симонов, бить тревогу по поводу неготовности к войне. В первый день войны была уничтожена половина самолётов на аэродромах в Белоруссии, население и войска лишились воздушного прикрытия.

 

Козырев и Батюк – образы военачальников, которые командовали советскими войсками в первые дни войны. Батюк – герой гражданской войны, который с тех пор как военачальник не вырос и не в состоянии профессионально командовать целой армией. Козырев – герой войны в Испании, лётчик-ас, способный в одиночку на подвиги. Будучи сбитым фашистами, наблюдая, как горят другие самолёты, он клянёт себя за то, что согласился на предложение Сталина командовать, и заодно тех, кто его назначил исходя из его личной преданности.

 

Куда же девались настоящие крупные специалисты? Симонов этого не скрывает. В 1936-1938 была репрессирована вся верхушка армии. Самые опытные кадры, наиболее готовые к войне, были уничтожены. На их место пришли либо честные, но недостаточно готовые, либо откровенные карьеристы, для которых главное – вовсе не спасение родины. Таким образом отвечает Симонов на вопрос о том, кто виновен в жертвах и продвижении фашистов до центра страны.

 

Симонов обращает внимание, что даже во время войны не прекращалась деятельность по поиску нового внутреннего врага. Это показано в образе командарма Львова, который в каждом военном поражении видит предательство, как будто это поражение подстроено нарочно. Львов стоит за репрессии по отношению к командному составу. Серпилина, как бывшего репрессированного, он постоянно в чём-то подозревает. Накануне развёртывания операции по освобождению Белоруссии Львов выражает недоверие Серпилину. Но, даёт понять Симонов, война всех чему-то научила, и комиссар Захаров не допускает снятия Серпилина с командования.

 

Правдиво повествуя о негативных тенденциях, проявившихся в годы войны, Симонов, однако, акцентирует внимание на том, как, вопреки и объективным, и субъективным трудностям, советские люди достигли перелома и войне и одержали победу. «Страшная тяжесть первых дней войны не сломила их души». В глубине души никто не смирился с формулировками Mein Kampf, где славяне названы расово неполноценными; в людях с большой силой проявилось патриотическое чувство.

 

Генерал Серпилин беседует со своим знакомым и вспоминает текст Достоевского, в котором герой говорит, что «каждый сильнее всего хочет жить»: «на одной половице, на одной ноге простоять». «А вот я, – говорит Серпилин, – не согласен. Надо жить так, чтобы победить немцев».

 

Война воспринималась людьми как справедливая, освободительная. Чем более нарастали зверства фашистов, тем более нарастала и сила сопротивления. [Рассказ об освобождении одного из концлагерей.] Боец Никифоров говорит доктору: «Поскорей вылечивай, доктор, я их ещё убивать пойду». Чувство справедливости войны, чувство патриотизма многим давало силы выстоять.

 

В трилогии часто меняется ракурс изображения. Война представляется то глазами верховного командования, то командиров среднего звена; то мужскими, то женскими. У персонажей трилогии едино стремление, забыв о себе, спасти родину. В своей совокупности персонажи трилогии и образуют эпический образ народа, который во время войны вырабатывает в себе воинские навыки, учится и научается воевать. В ходе войны, подчёркивает Симонов, рождается и новое понимание гуманизма, противостоящее сталинской доктрине, суть которой заключалась в том, чтобы воевать большой кровью. (Относительно ряда операций верно, что на каждого убитого фашиста приходится пять убитых советских солдат.) Гуманизм как потребность беречь людей и воевать малой кровью, как выражается один из персонажей, «не числом, а умением», тщательно планировать операции. Каждый человек в этой концепции – величайшая ценность. Выразителем этой концепции и выступает генерал Серпилин.

 

Не случайно в финале Серпилин погибает. Симонов стремился показать: тоталитарный режим, в некоторой степени смягчившись в годы войны ради собственного спасения, ко времени перелома в ходе военных действий предоставил людям инициативу, но в дальнейшем воспользовался результатами победы и максимально усилился. Такие люди, как Серпилин, были режиму не нужны. (Об этом свидетельствует судьба опального Жукова.)

 

Симонов утверждает, что суд истории всё расставит по своим местам. Книгой «Живые и мёртвые» он стремился дать бой сталинизму, вопреки, а не благодаря которому достигнута победа. Симонов считал, что его книга полезна не только как документ о прошлом: всем содержанием своей книги он как бы призывал руководство страны не обманывать в дальнейшем народ и самому при этом не обманываться. В этом заключается эстетическая, социально-политическая и нравственная актуальность трилогии Симонова для наших дней.

 

Из числа произведений, представляющих линию локального реализма, остановимся на повести Вяч. Кондратьева «Сашка» (1979). Воспроизводится обстановка зимы 1942-1943 под городом Ржевом, который стал одним из самых драматических символов войны, ибо с боями за этот город, несмотря на огромные потери, связана крупная неудача. Крупным планом дана фигура одного из защитников Ржева. Этот человек – один из тех, которые, несмотря на плохое количество и качество техники, голод, усталость, по несколько месяцев не уходили с передовой и сделали для дела победы всё возможное и невозможное. Таков двадцатилетний солдат Сашка, несколько дней из жизни которого воспроизводит писатель. Внешне герой Кондратьева неказист, писатель не приукрашивает внешности и манер своего героя. Но душа у Сашки исключительно светлая и чистая. Он никогда не падает духом в условиях передовой, является одним из самых надёжных солдат части. У Сашки кровное чувство родства с той землёй, которую он защищает, и с товарищами, с которыми он воюет. Он ведёт себя как член фронтовой семьи и всегда берёт на себя больше, чем нужно. Когда ротный приказал отступать, а сам остался прикрывать, Сашка сообразил, что ротному одному не справиться, и пополз ему на помощь. Сашка с ненавистью относится к гитлеровской пропаганде. Несмотря на то, что люди измучены и еле живы, от немецкой пропаганды их охватывает ярость, и они поднимаются в победоносную атаку.

 

Надо подчеркнуть присущую герою Кондратьева повышенную социальную справедливость. В условиях военного времени ему приходится столкнуться с её нарушениями. Когда Сашка взял в плен немца, ему предложено было отвести его в штаб. Немец боится, и Сашка в доказательство даёт ему советскую листовку на немецком языке. Немец не верит пропаганде. «Это у вас пропаганда, а у нас всё по-настоящему». (Чуть дальше по тексту:) Сашке стыдно перед немцем за то, что советские укрепления сделаны плохо, что трупы не убраны. И тут неожиданная ситуация: командир батальона, который потерял в предшествующем бою большую часть батальона, приказывает немца расстрелять. «И ты этого гада жалеешь?» – «Да я не жалею, но нельзя от имени советской власти лгать». Командир, тем не менее, приказывает Сашке расстрелять немца. Тот понимает, что физически не способен выполнить приказ. [Пересказ эпизода.] «И такая правота была в Сашкином взгляде, – своеобразный психологический поединок показывает автор, – что не выдержал командир и отменил свой приказ». После госпиталя Сашка слышит разговор о том, что у него подозрительное ранение – подозревают самострела. Услышав это, Сашка сначала выражает своё возмущение, а потом, не выдержав, от обиды плачет. [Пересказ эпизода о танцевальном вечере.]

 

Получив отпуск по ранению, Сашка добирается домой через Москву. Он настолько отвык за несколько месяцев от вида мирного города, что его поражают женщины с колясками и мужчины не в военной форме. «Значит, не все мужчины воюют», – впервые в жизни задумывается он. А потом ему думается, что благодаря усилиям его, Сашки, и его друзей и возможна эта мирная жизнь в тылу.

 

Военная проза противостояла той фальсификации прошлого, которая осуществлялась в просталинистской прозе о войне, которая также издавалась в послеоттепельные годы (романы Стаднюка и Чаковского). Как противовес наметившемуся отходу от правды в воссоздании событий войны воспринимается появление в эту годы документальной военной прозы. Её вершины – повесть Даниила Гранина «Клавдия Вилор» и совместная книга Гранина и Алеся Адамовича «Блокадная книга». Почему эта проза называется документальной прозой? Потому, что эти авторы основываются исключительно на реальном фактическом материале, но подвергают его художественному обобщению и типизации. Выдумки там нет – всё реальное, всё документальное, но это подлинная художественная проза. Там, где о себе говорят факты, труднее было лгать.

 

В 1970-е годы намечается тенденция к сопряжению материала войны и современности в одном произведении. По этому пути, например, последовательно шёл Юрий Бондарев. В романах «Берег», «Выбор», «Игра» основу структуры составляет диахрония, то есть совмещение двух временных пластов – прошлого и настоящего.

 

Писатель стремится в романе «Берег» показать значение победы над Германией для судеб последующего мира и вводит в роман современный ему пласт. С позиций современности он пытается по-новому оценить события и явления, характерные для самой войны, в частности, обратить внимание на негативные тенденции, связанные с эпохой тоталитаризма. Действие «Берега» происходит в 1970-е годы, но всюду современность сопровождается ретроспекциями в победный 1945 год, что мотивируется воспоминаниями главного героя произведения, Вадима Никитина, находящегося в ФРГ, о своей молодости, совпавшей с концом войны. Автор рассказывает о первой любви Вадима, немке Эмме, и даёт понять, что разделило их в дальнейшем не угасание чувства, а железный занавес, который в послевоенные годы установился между СССР и Западом. К концу 1970-х «щели» в занавесе появились. Но в то же время Бондарев не скрывает, как сильны всё ещё непонимание, недоверие, открытая враждебность между Западом и Востоком. Восток и Запад в интерпретации Бондарева – как бы два берега, между которыми нет мостов. Вадим Никитин показан как человек шестидесятнической психологии, который выступает за наведение мостов, за сближение народов. В противном случае, если разобщение будет продолжаться, новая война неминуема. Автор, как и его герой, – за сближение двух берегов, за гуманный мир.

 

В 1990-е годы к теме ВОВ вернулся и раньше немало о ней сказавший Виктор Астафьев. Он создаёт роман «Прокляты и убиты» (1993-1994), в котором, изображая войну, по-новому расставляет акценты. Это связано с тем, что Астафьев изображает военную эпоху с позиций христианского гуманизма (а его предшественники – общечеловеческого). Астафьев показывает, что выстоять на войне людям часто помогала не только коммунистическая идейность, не только патриотизм, но и вера в бога: карать зло в лице фашизма – богоугодное дело. Вместе с тем, Астафьев подводит к мысли о необходимости очищения душ и покаяния через молитву, так как даже вынужденное убийство, полагает Астафьев 1990-х годов, всё равно продолжает оставаться убийством, грехом. Иначе истинная гуманность никогда в обществе не наступит. Эта точка зрения Астафьева не получила широкого распространения.

 

Проза о ВОВ не только способствует патриотическому воспитанию, но и заставляет задуматься о более важных проблемах человеческого существования и о своём месте на земле. Астафьев считает, что заложены только основы глубинного изучения ВОВ в художественной литературе, и верит, что рано или поздно появится книга о ВОВ, равноценная «Войне и миру».

 

Проза почвенников

 

В годы оттепели доминировали шестидесятнические настроения. Постепенно они угасают. Зато всё большее распространение в конце 1960 – 1970-е годы получает почвенничество.

 

Почвенничество – литературное и общественное направление 1860-х годов, идеологами которого стали Аполлон Григорьев, братья Достоевские, Николай Страхов. Главной у них была идея национальной почвы как основы социального и духовного развития России. Утверждался самобытный путь развития страны, отличный от запада и от востока. Этот путь, предполагалось, будет основан на православии и соборности. Интеллигенцию почвенники призывают слиться с народной почвой, жить теми же традиционными православно-христианскими ценностями, как и простой русский народ. Всё, что происходит в обществе и в жизни конкретного человека, у них оценивается с позиций «божьей правды». В годы советской власти эти идеи были признаны реакционными. Упор делался на воспитание качеств не русского, а советского человека, и русские национальные черты постепенно стирались, что вело к постепенной утрате неповторимого национального лица. Поэтому по второй половине века идеи почвенничества возрождаются и своего апогея достигают именно в послеоттепельное двадцатилетие. В советскую эпоху идеологом почвенничества выступил Солженицын, на которого сильнейшее воздействие оказал Достоевский.

 

Солженицын проповедует идеи национально-религиозного возрождения России, будучи убеждённым в том, что именно утрата веры в бога и отказ от православных ценностей и привели ко многим трагедиям сталинской эпохи. Но в послеоттепельные годы произведения Солженицына оказались запрещёнными, он не имел возможности печататься. Поэтому популяризацией почвеннических идей занимались писатель Владимир Солоухин и критики Вадим Кожинов и Михаил Лобанов, авторы журналов «Молодая гвардия» и «Наш современник». Солоухин обратил на себя внимание не только как литератор, автор книг «Капля росы» и «Владимирские просёлки», но и как своеобразный просветитель российского общества, внедрявший идеи почвенников. Они получили отражение в его книгах «Письма из Русского музея» и «Чёрные доски». Здесь автор впервые открыто выступил в защиту древнерусских икон и разъяснил их специфику, показав, что икона воплощает не реалистические черты лица, а определённые нравственные категории (святость, благо и другие). Под влиянием Солоухина начинается настоящая мода на иконы. Древнерусской живописью всерьёз увлеклись, хотя и воспринимали её в основном как произведения искусства. Ещё один аспект, развиваемый Солоухиным, – требование вернуть многим городам и улицам России их исконные имена.

 

Помимо древнерусской живописи, почвенники стремятся реабилитировать памятники древнерусской литературы. В сталинскую эпоху таковые считались не имеющими ни художественной, ни общекультурной ценности, почти не исследовались, не изучались в школах и вузах. Теперь же появляются статьи Кожинова, Лобанова с положительной оценкой «Слова о законе и благодати» и других памятников. Много сделал для возвращения в русскую культуру древнерусской литературы академик Лихачёв.