ШИЛЛЕР (Schiller) Фридрих (1759—1805) — не­мецкий поэт, философ, просветитель, испытавший на се­бе огромное влияние идей республиканской Франции

ШИЛЛЕР (Schiller) Фридрих (1759—1805) — не­мецкий поэт, философ, просветитель, испытавший на се­бе огромное влияние идей республиканской Франции. Ранние драматические произведения Ш. — "Разбойни­ки", "Заговор Фиеско в Генуе", "Коварство и любовь" и др. — были пронизаны духом антимонархизма и роднят его с самыми радикальными французскими просветите­лями. Не случайно в 1792 Национальное собрание Фран­ции присвоило Ш. звание почетного гражданина респуб­лики. Резкое выступление Ш. против феодальных пред­рассудков сыграло большое значение для развития не­мецкого Просвещения, содействовало росту передовых настроений среди немецкой интеллигенции. Однако по­степенно Ш. отходит от революционного бунтарства "Бу­ри и натиска", ослабевают и его симпатии к французской революции и к революции вообще. Даже в период своего наибольшего сочувствия революции, осознавая и пере­толковывая ее в понятиях стоической этики гражданской доблести, Ш. никогда не мог оправдать (ни морально, ни юридически) террор якобинцев. Более того, в своей рабо­те "Письма об эстетическом воспитании человека" он обосновал резко отрицательное значение революций во­обще и отказал им в праве на существование. Ш. пишет, что надежду на революцию как на средство восстановить в человеке целостную человечность, попранную истори­ческим развитием государственных форм, следует счи­тать тщетной и даже угрожающей самой человечности, во имя которой и совершается революция. По Ш., "есте-

ственное государство", т.е. общество, основанное не на законах, а на силе, "не должно прекращаться ни на один момент". Поэтому, уничтожая естественное государство, разум рискует физическим и действительным человеком ради проблематичного нравственного человека, рискует существованием общества ради возможного (хотя в мо­ральном плане и необходимого) идеала общества. Сам III. отвергал этот "риск" решительным образом. "Нельзя же, — утверждал он, — ради того, чтобы познать досто­инство человека, ставить на карту самое его сущее". Ш. полагал, что к революционному разрушению современ­ного государства стремятся прежде всего низшие классы общества. "В низших и более многочисленных клас­сах, — писал Ш., — мы встречаемся с грубыми и безза­конными инстинктами, которые будучи разнузданы ос­лаблением оков общественного порядка, спешат с не­укротимой яростью к животному удовлетворению". Ре­волюционные восстания масс против существующего го­сударства III. трактовал как анархическую деятельность "субъективного человечества". "Разнузданное общест­во, — утверждал Ш., — вместо того, чтобы стремиться вверх к органической жизни, катится опять в царство стихийных сил". Поэтому, признавая необходимость уничтожения "естественного государства", Ш. не допус­кал, чтобы это уничтожение было осуществлено револю­цией. Более того, Ш. безусловно признает право государ­ства защищаться силой против личности, поднявшейся на него во имя восстановления попранной и разрушен­ной целостности и человечности. Он требует от личнос­ти беспрекословного уважения к существующим формам государственности. Отвергая революционный путь ре­шения главной проблемы всего своего творчества и дея­тельности, — вопроса целостности и всесторонности ин­дивида, Ш. находит выход в идее об эстетическом воспи­тании человека. Эстетика становится для него вторым (после поэзии) призванием ("О фации и достоинстве", 1793; "Письма об эстетическом воспитании", 1795 и др.). В его теоретической деятельности эстетике не приходи­лось соперничать ни с историей, ни с философией. Важ­но то, что Ш. никогда не рассматривал эстетические про­блемы только как частные вопросы художественной практики: они были важнейшим элементом его мировоз­зрения. Решая проблему целостности, всесторонности и самоценности индивида, Ш. развивает свою теорию пре­красного. Ш. начинает с несколько отвлеченных рассуж­дений о возможных видах отклонения человека от идеи совершенной законченной человечности. Если совер­шенство человека заключается в согласной энергии его чувственных и духовных сил, то он может утратить его только или в случае отсутствия гармонии этих сил, или в случае ослабления их энергии. Там, где нарушается гар­мония человеческого существа, возникает состояние на-

пряжения. Там же, где единство человеческой природы сохраняется ценой равномерного ослабления чувствен­ных и духовных сил, человек впадает в состояние ослаб­ления. Таковы два противоположных предела, к которым движется человек в результате охватившего всю область общественной жизни разделения труда. Однако движе­нию этому может быть все же положен конец. Ш. дока­зывает, что оба противоположных предела (и распад цельности человека и ослабление энергии его физичес­ких и духовных сил) "уничтожаются красотою". Именно красота, и только она одна, утверждал Ш., "восстановляет в напряженном человеке гармонию, а в ослаблен­ном — энергию". Таким образом красота приводит ны­нешнее ограниченное состояние человека к безусловно­му и делает человека "законченным в самом себе це­лым". Свое восстановительное и объединяющее дейст­вие красота оказывает, по III., и на чувственного челове­ка и на человека духовного: первого ведет к форме и мы­шлению, второго направляет обратно к материи и возвра­щает чувственному миру. Красота может стать средством для перехода от материи к форме, от ощущений к зако­нам, от бытия ограниченного к бытию безусловному. Преодоление нынешней подавленности человека, разо­рванности его физических и духовных сил возможно только тогда, когда человек действует как художник, как творец художественной формы. По Ш., содержание, как бы возвышенно и всеобъемлюще оно не было, всегда действует на дух ограничивающим образом, и истинной эстетической свободы можно ожидать лишь от формы. Ибо только она действует на всего человека в целом. Причем Ш. считал, что действие на человека эстетичес­кой формы не есть действие только эстетическое, оно как бы возвышает человека со ступени чувственности на сту­пень разумности. Красота есть необходимое условие воз­вышения человека до разумности. "Нет иного пути, — согласно Ш., — сделать чувственного человека разум­ным, как только сделав его сначала эстетическим". Такое значение эстетического в жизни человека Ш. объясняет тем, что эстетическое расположение духа есть располо­жение, которое "заключает в себе всю человеческую при­роду в целом". Расположение это "благоприятствует всем функциям человеческой природы без различия". В эсте­тическом расположении духа находится основание всех отдельных функций человеческой природы. Все осталь­ные виды деятельности дают духу специальное умение лишь ценой известного ограничения. Только эстетичес­кая деятельность ведет к безграничному, и только в эсте­тическом состоянии человеческая природа "проявляется в такой чистоте и неприкосновенности, как будто она еще не поддалась влиянию внешних сил". Такова роль эстети­ческой деятельности у Ш., ей он передоверил и передал функции решения всех задач общества, отнятых им у ре-

волюции. Так, от неразумной реальной действительнос­ти Ш. уходит в царство незамутненных идеалов (у Канта это будут идеалы чистого разума) — идеалов красоты. Эстетика Ш. — это не только попытка обосновать свой отказ от революционных путей решения общественно-исторических проблем, но и специальное поле деятель­ности, на котором он добился серьезных результатов. Од­ним из центральных ее понятий стало понятие "игры" как свободного самодеятельного раскрытия всех сил че­ловека и его сущности. Человек, по Ш., в игре творит мир более высокого порядка, чем тот, в котором он жи­вет; он творит и себя самого как всестороннюю гармони­ческую личность и "эстетическое общество". Именно в игре происходит, по Ш., восстановление внутренней це­лостности человеческой личности, разорванной и иска­леченной современным ей обществом. Ш. внес большой вклад в типологизацию различных культур, выявив "на­ивные" и "сентиментальные" типы художественного творчества. ("О наивной и сентиментальной поэзии", 1795—1796.) Различие между наивным и сентименталь­ным искусством, согласно Ш., есть различие между са­мой природой и идеальным стремлением к ней, индиви­дуальностью и идеальностью. Ш. выступил непосредст­венным предтечей типологических построений немец­ких романтиков, которые впоследствии противопоставят "классическое" "романтическому" (А.Шлегель, Ф.Шле­гель и др.).

Т.Г. Румянцева