Рекомендации по созданию состояния. 1. Вводя в практику новые техники, ни в коем случае не забывайте о том, что вами уже открыто в себе

 

1. Вводя в практику новые техники, ни в коем случае не забывайте о том, что вами уже открыто в себе, а возможно, даже освоено. Выстраивайте текущий день на основе Хозяйского состояния. Не забывайте – Хозяйское состояние не есть техника, это сокрытый в вас эталон вашего повседневного существования. Это качество вашего совершенства и изначальной гармонии, ключ к которому у вас уже есть.

Возможно, что уже сейчас вам стало «неуютно» в еще недавно привычном проблемном пространстве. Ощутив себя снова «там», немедленно трансформируйте свое состояние в Хозяйское. Удерживайте его техникой «Внутреннего смеха», которая к этому моменту должна стать для вас повседневной и естественной.

Продолжайте расширять рамки «Дня неадекватности», позволяя ему постепенно превратиться в «неадекватное существование».

2. Углубите технику «Внутреннего смеха», освоив и смело применяя его второй уровень – «смех тонкими оболочками». Особое внимание уделите технике «Внутреннего зеркала» – прекрасному способу длительного нахождения в Хозяйском интуитивном канале.

Приучайте себя все свои решения принимать «не от ума», а исключительно ориентируясь на «внутренний позыв», возникающий в Хозяйском состоянии. Алгоритм вашего существования, выстроенный в пределах этого интуитивного канала, всегда будет беспроигрышным.

3. Сделайте технику «Открытого сердца» привычной для себя. Активно используя ее, замечайте, как меняется ваше отношение к миру, к проблемам. И соответственно – их отношение к вам. Осознайте, что глубокая проработка проблем «Открытым сердцем» возможна именно потому, что вы восстанавливаете свою целостность, свое единство с теми своими частичками, которые некогда были превращены в проблемы. Осознание этого много важнее самого факта решения проблем.

 

Состояние пятое,

Я-кательное

 

Зеленый лесной ковер внизу кончился, мелькнула голубая лента реки, и дальше до самого горизонта под летящей ступой простиралась только выжженная, каменистая земля. Лишь изредка ее убегающая назад непрерывность разнообразилась невысокими скалами да глубокими провалами, дна в которых не наблюдалось.

Наконец впереди замаячило что-то. На высоченной скале, на самом ее острие постепенно прорисовывался замок. «Как большой палец в сказке про Сороку-Ворону», – подумал Петя.

Действительно, величественности в растущем замке не было. Скорее напротив – была в нем какая-то жалкость унылая да заброшенность дикая. Явно не досталось ему ни красивости внешней, ни плохонького деревца вокруг, ни ручейка, журчащего рядом. Ни одной дороги или тропинки не вело к замку. И веяло от него тоской смертной.

– Чем больше человек поднимается, тем сильнее ему хочется плюнуть вниз, – почему-то именно сейчас подумал Петя, охотно поддаваясь возникшему позыву.

Ступа сделала вираж вокруг скалы и плавно приземлилась внутри замка. Выскочив из нее, потягиваясь и разминая кости, Петя обернулся и замер…

Со всех сторон его не спеша окружали милые и симпатичные люди, неуклонно сжимая кольцо…

– Одна голова хорошо, – подумал Петя, ощутив, как что-то холодное и острое уперлось в спину, – но с туловищем как-то лучше, – и включил внутренний смех. Давление в спину почти сразу ослабло.

…Петю втолкнули в высокую горницу с занавешенными окнами и горящими факелами.

На большой кровати с балдахином кто-то лежал, непрерывно постанывая. Петю подвели поближе.

Лежащий открыл глаза и мутным взором обвел всех.

– Да, все те же, мягко говоря, лица, – вяло пробормотал он и уставился на Петю. – Что, еще один лекарь? Кто прислал?..

Петя осматривался вокруг и не спешил с ответом, в ожидании Хозяйского состояния высмеивая остатки страха.

Его внимание привлек плакат на стене: «Помни! Умело брошенный окурок может стать причиной пожара». Он перевел взгляд на говорившего.

– Кощей – ты? – спросил спокойно.

– А кто ж еще… – с каким-то обиженным удивлением ответил лежащий и даже сел на постели. – Я и есть – Бессмертный.

На шее Кощея болталась, отсвечивая золотом, медаль. Затейливой вязью на ней значилось: «Старейшему камикадзе».

– От Яги я, – сказал Петя, с каждой минутой ощущая себя более уверенно, – должок у тебя перед ней.

– Какой еще должок, – вскинулся Кощей, – ничего не знаю… должок… Болен я…

– А кто в Зеркало плевал? – с нажимом сказал Петя, вспомнив Лешего. – Кто Волшебное испортил?

– Ну вот, опять наезжают, – заныл Кощей, – надоели… царевичи эти… богатыри… Один Иван-придурок чего стоит… Устал… Сдохнуть бы – да никак… И болит все напрочь…

Он ткнул пальцем в голову.

– Болит… – пожаловался, – и здесь болит, – ткнул пальцем в живот, – …и здесь, – ткнул в колено, – …и даже здесь… – постучал Кощей все тем же пальцем по зубам. – Все, все болит…

Жить надо так, чтобы хотелось еще, – страдальчески сказал он, – а энто разве жизнь?..

– Ну-ка, ну-ка, – взялся Петя за руку Кощея, рассматривая. – Да у тебя же палец сломан! Он и болит. Тыкать меньше надобно было…

Не позволяя ошалевшему от новости Кощею исследовать свою руку, Петя осторожно поместил сломанный палец промеж ладоней и принялся ими смеяться. Смеялся ладошками, мысленно подключая к ним и палец.

Сам оглядел стоящих вокруг и остановил взор на одном, невзрачном с виду, но с пузырьком и ложкой в руках.

– Больной нуждается в уходе лекаря, – сказал, продолжая смех, – и чем дальше уйдет лекарь, тем лучше…

Лицо у тщедушного человечка с пузырьком перекосилось от страха.

– Ах ты, лекаришка, – проговорил Кощей изменившимся голосом, сейчас его скрипучести и пронзительности позавидовал бы любой колодезный ворот. Он уставился на тщедушного, прожигая его взглядом. – В прошлом у тебя было прекрасное будущее. Но одно тухлое яйцо всегда помнится больше, чем тысяча свежих…

Лекарь затрепетал, тихо взвыв от ужаса, и Пете стало его жалко.

– Чего там, – сказал он Кощею уже по-свойски, – давай не будем делать слона из навозной мухи.

Кощей захохотал. Он хлопнул Петю по плечу здоровой рукой.

– Слона, говоришь? Знаю, знаю – медведь такой… с носом… А ты мне нравишься… Как, говоришь, зовут тебя? Петя?.. А палец, Петя, болеть-то перестал… Яга, значит, прислала?

– Она самая, – подтвердил Петя, ловко накладывая лубки на сломанный палец.

– Да, долг платежом страшен, – вздохнул Кощей, – ну ничего, опосля разберемся.

Он глянул на стоящих у кровати и стал подзывать их по одному, представляя каждого Пете, пока тот возился с пальцем.

– Это умелец мой, – гордо сказал Кощей про первого, – готовит техническое обеспечение всем моим подлостям. Таланти-и-ище… Левшой зовут.

Глянув на умельца вблизи, Петя онемел от удивления: по всему телу Левши медленно ползали блохи, с трудом волоча за собой подковы.

– Это мой звездочет, – продолжал Кощей, подзывая коротышку с перебинтованным глазом и в высоком остром колпаке, усеянном звездами.

На Солнце в телескоп можно посмотреть только два раза, – сказал Кощей, – левым глазом и правым. Левым он уже посмотрел… – и, скривившись, добавил: – Близко не подходи…

Беда у него, – пояснил Пете, – недавно к нему пробрались хулиганы с большой дороги и превратили его обсерваторию в нечто соответствующее ее названию. Никак не отмоется…

А это мой повар, – продолжал Кощей. – Да, кстати… Когда это я ел в последний раз? Валяючись здесь, я и забыл, что кроме чужих неприятностей существуют еще и другие радости жизни…

Самое главное, – доверительно сказал он Пете, – правильно питаться. Когда питаешься – это правильно, – и обратился к остальным: – проваливайте теперь. Видеть вас, конечно, одно удовольствие, зато не видеть – другое. В трапезной встретимся.

 

* * *

 

Оставив в трапезной шумно гуляющих Кощея и компанию, Петя вышел на большой балкон с видом на каменистую даль.

Заглянул внутрь себя. Последнее время он ощущал Хозяйское состояние как «зеркальную гладь озера внутреннего», так проще было удерживать себя в Хозяине и пресекать малейшие тревожные сигналы. Сейчас на «зеркале озера» наблюдалась лишь мелкая рябь небольшого напряжения.

Просмеявшись несколько раз, Петя уселся на каменную лавку. Мыслей в голове не было, но вся суть Петина, как и прежде, была пронизана устойчивым намерением – найти старуху. Ощущая в себе этот настрой уже не один день и неустанно поддерживая Хозяйское состояние, Петя почему-то не сомневался, что события неизбежно выстроятся самым благоприятным образом. Но хотелось, чтоб поскорее все же…

Внутри у него раздалось громкое урчание, и в воздухе прямо перед ним обозначилась кошачья улыбка.

– Ну и как тебе Кощей-то? – спросил Мяв у Пети. – Хор-р-рош?

– Да ну… что же в нем хорошего-то? – скривился тот. – Только и того, что бессмертный. Но быть таким занудой бесконечно… нет уж, лучше помереть смеясь…

– Ну, ну… – хмыкнул Мяв, – не признал, выходит…

– Кого? – удивился Петя. – Кощея, что ли?..

– Себя, Петя, себя, – засмеялся Мяв, – в Кощее-то…

И растаял.

У Пети даже рот от удивления отворился. Кучу слов хотелось сказать Мяву вдогонку, таких… рыбацкой крепости…

Вовремя глянул в «зеркало внутреннее, озерное» – буруны по нему пошли.

– Непорядок, – спохватился Петя, просмеивая волнение внутреннее.

– Мяв-то просто так не приходит, – молвил сам себе погодя, – раз заявился, значит, резон в его речах был. Вот какой только?..

Начнем-ка сызначала, – решил Петя.

А сызначала – это значит завсегда одно – Творец я, – не спеша думу он думал, – то есть мир вокруг себя сам творю. Из себя же творю, из настроев своих, беспокойств суетных или, напротив, покоя и красы своей внутренней.

– Красив Кощей? – спросил себя и даже плюнул, скривившись. – Как бы во сне ненароком красоту эту не увидеть… И кто его такого придумал…

…Стоп, – сказал себе же Петя, – это как – кто?.. Я же и придумал… Мамочка родная!.. Ведь я и есть творец-то его…

Так, так… – растерянно мыслил он, продолжая. – Чем дальше в глаз, тем больше бревен…

А что это значит?.. А одно лишь и значит: пока в Кощее я себя не признаю, не соглашусь, таким же придурком и он останется, и во мне кощейское что-то сохранится, не исчезнет. А там, глядишь, когда-то и наружу выскочит…

Петя посидел еще немного, вспоминая Кощея во всех мелочах, и вновь поежился внутренне, не хотелось ему признавать творение свое гадкое.

– А надо, – решился. Он вспомнил сизый бугристый нос Кощея с красными прожилками и как в воду кинулся – сказал вслух: – Это – я…

– Это – я… – повторил, прислушиваясь к себе.

– Это – я, – сказал уже увереннее.

Он представлял мутные глаза Кощеевы цвета непонятного, острые уши его волосатые, длинную, костлявую и сутулую фигуру и непрестанно повторял: «Это – Я… и это – Я… и это – Я… И все вместе – Я».

С каждым разом соглашаться становилось все легче и легче… В какой-то момент Петя ощутил внутреннее: «Хватит», – и как-то странно почуял себя… Будто больше прежнего его стало. Словно расширился он за счет Кощея, в себе его признав…

…Скрипнула дверь, и на балкон вывалился сам Бессмертный. Бухнулся на скамью рядом и сидел так какое-то время молча. Петя глянул на него, а затем внутрь себя – «зеркало озерное» не шелохнулось даже.

– Я это… – с удовлетворением подтвердил себе Петя.

Он вновь покосился на Кощея. Тот сидел, запрокинув голову, и смотрел на медленно плывущие облака.

– …Когда я родился, – неожиданно сказал он, – я посмотрел на небо, но увидел только потолок…

Он помолчал немного и добавил:

– И так в моей жизни было всегда… Сплошные потолки и стены… Сплошные запреты и обвинения… И каждый раз потом, как только хотел я небо бездонное в себе узреть, то видел лишь поеденный плесенью потолок…

Петя посмотрел на него удивленно – что-то в Кощее стало другим, не говорил он такого прежде. Поддавшись внутреннему порыву и сам не зная почему, Петя стал вдруг рассказывать ему о внутреннем смехе.

Вначале Кощей лишь досадливо отмахивался.

– Какой там смех, какой оптимизм… Оптимизм – это недостаток информации, а ты поживи с мое…

Но затем, услышав что-то явно интересное для себя, буквально вцепился в Петю и не отпускал вопросами, покуда тот ему все, что знал о смехе, не рассказал. Послушно смеялся, кудахча нутром. Рукой смеялся, ногой, печенкой своей…

Долго сидел потом молча. Наконец сказал:

– Ты никогда не думал, Петя, отчего это мосты завсегда поперек течения строят?.. Так вот ты только что внутри меня мост такой по течению развернул… И знать того даже не можешь, что сделал для меня сейчас…

– Заколдован я, Петя, давно уже, – продолжал Кощей в порыве чувств, – вот уж и не думал-не гадал, что именно ты мне ключ к спасению подаришь… Верно говорят – меньше пользуйтесь головой, от этого могут случиться неприятности по всему телу…

Петя, еще раз глянув на Кощея, решил, что случились-таки…

– Двое меня, – говорил меж тем Кощей, – двое в одном обличии. Сам не знаю, когда наружу Кощей-придурок вылезет, а когда я появлюсь. Может и час пройти, и месяц… Заклятье такое… Сказано было: как дурак в тебе до тебя же умного подымется-дорастет, и как, напротив, ты Дурака в себе-умнике сыщешь, как встретятся они в тебе, сравнявшись, как двое одним станут, – так и проклятье пройдет. Тыщи лет жду уже того… Неспешный процесс…

Поначалу думал много, все хотел хитростью взять, – изливал душу Кощей, – но мысли что? – знания пустопорожние они, да и только. А нужна мудрость была – то, что остается, когда забываешь все, чему учился, когда мысли исчезают… Понял тогда, что значит Дурака найти в себе. Но понять и отыскать – разные вещи. Так и жил с понятием, но без Дурака…

Наши мысли – они вместо мира, – поучал Кощей, разошедшись, – они меж нами и миром всегда встревают. Хотим мир пощупать, а натыкаемся лишь на мысли свои о мире… Сколь их на нас надето…

Он ткнул пальцем в Петю.

– Вот ты – кто?

– Хозяин, – как-то сразу вырвалось у Пети помимо воли. Но Кощей не удивился, то ли поняв, то ли вспомнив чего-то…

– Хозяин, – сказал он с нажимом, – хорошо, ладно. Тогда это что? – вновь ткнул пальцем туда же.

Петя напрягся. Нутром чуял, о чем говорит Кощей.

– Это – я… Петя… думающий, что я Петя.

– Правильно, – обрадовался Кощей, – на Хозяина надето знание о Пете, о кукле Пете, о том, какой он. Дальше… На Пете еще одежда имеется… Откуда мы знаем об этом?

– Видим, – сказал Петя, – ощущаем.

– А где это все? – спросил Кощей. – Видение, осязание?

В голове, – сам же себе ответил, – а раз в голове, значит, тоже знание. Вот и выходит, что не одежда на Пете, а лишь оболочка из знаний наших о том, что это одежда.

Так и все остальное, – продолжал, – не стены вокруг нас, а знание о них, не небо и земля – а знание. То есть – еще оболочки и еще… Много их. И не разглядеть Хозяина под ними…

А если убрать знание наше об оболочках этих, – говорил Кощей, – то ничего от них и не останется. Но как убрать? А признать, что из себя мы все сделали, что и нет их в отдельности, а есть лишь Хозяин…

Петя удивился, Кощея слушая, ведь чуть ранее он то же самое делал, с ним «Я-каясь», себя в нем признавая…

Рассказал о том Кощею, спросил:

– Так отчего ж ты со своим Кощеем-придурком не проякался? Раз все так хорошо понимаешь?

– Заклятье на мне особое – «Кощейское». Одного понимания мало. Вот ты когда «Я-кался», что выходило? Сердце твое большим становилось, все собой обнимая… И все к цельности возвращалось, к единству. А у меня через сердце заклятье проложено. Лишь когда единым стану – оживет оно. Потому я и Кощей. Потому и Бессмертный… Сердцем за то заплачено…

– А ты мне смех дал, – говорил Кощей, за руку Петю взявши, – путь к спасению указал. Расчищает, рассыпает смех барьеры разные, запреты ненужные… Никакое заклятье не удержится. Сразу понял, враз почуял, что поможет он…

– Теперь работу смешную начну, – потирал руки Бессмертный, глазами навыкате поблескивая, – лишь бы успеть, пока вновь придурь не поспела…

– Э, э… – забеспокоился Петя. – Ты постой, ты погодь смеяться-то, а я – как же?.. А старуху помочь сыскать?

– Так то дело плевое, – махнул рукой Кощей, – у Горыныча она, я о том давно знаю… К нему я тебя и отправлю. Ну а там уж смотри – сам выкручивайся, в сказках за других дел не делают…

Кощей достал из мешочка у пояса два прозрачных камушка.

– Становись, – сказал, ставя Петю лицом к себе. Оглядел всего и ухмыльнулся: – Мужчина – лучшее, что могла придумать природа для женщины. Лети. Выручай старуху…

Ударил камнем о камень. Только искры посыпались…