Можно ли творить реальность словом?

Должны ли мы говорить теперь:

"Вступить в брак – значит произнести несколько слов" или

"Сделать ставку – значит просто что-то сказать"?

Такой постулат поначалу выглядит странным и даже легкомысленным, но, если принять определенные меры предосторожности, он не будет казаться таким.

Мы предвидим одно важное и обоснованное возражение. Акты такого рода часто осуществляются без участия устной или письменной речи, а каким-нибудь другим способом. Например, в какой-нибудь стране я могу стать супругом в результате простого сожительства; или я могу сделать ставку с помощью механического тотализатора, опустив в прорезь монету. Поэтому наши суждения следует, вероятно, изменить и дать им следующую формулировку: "произнести несколько определенных слов – значит вступить в брак", или "в некоторых случаях бракосочетание осуществляется простым произнесением нескольких слов", или "произнесение определенных слов означает заключение пари".

Однако действительная причина опасений кроется, наверное, в другом очевидном факте. Ниже мы обсудим его подробно. Речь идет вот о чем. Произнесение слов и в самом деле является обычно одним из главных или даже самым главным событием в осуществлении акта (заключения пари, например), являющегося целью высказывания. Но обычно, а может быть и никогда, нельзя полностью осуществить какой-то акт с помощью одних только слов. Вообще говоря, в любом случае необходимо, чтобы обстоятельства, в которых произносятся нужные слова, так или иначе соответствовали им, а во многих ситуациях необходимо также, чтобы сам говорящий или другие лица осуществляли к тому же некоторые другие «физические» или «умственные» действия или даже произносили еще какие-нибудь слова. Так, для именования судна важно, чтобы я был лицом, назначенным выполнить этот акт, а для бракосочетания (по христианскому обряду) крайне важно, чтобы я не был уже женат на живой, здоровой и неразведенной со мной женщине и т. п.; для заключения пари обычно требуется, чтобы ставка была принята второй стороной (которая должна это как-то выразить, например, сказать "идет"); и вряд ли можно считать, что преподнесен подарок, если я сказал "дарю", но ничего не дал.

Ну, хорошо. Действие может совершаться не только через перформативные высказывания; и далее, в любом случае обстоятельства, в том числе другие действия, должны соответствовать намерению. Но пытаясь отвергнуть концепцию перформативов, мы можем обратиться к совсем иным и на этот раз совершенно ошибочным доводам, особенно если иметь в виду такие внушающие благоговение перформативные высказывания, как «Я обещаю, что...». Конечно, мы принимаем эти слова «всерьез», только когда они говорятся «всерьез». Это требование несколько расплывчато, но в общем случае реально. Оно подразумевает важное и общепринятое положение, существенное для обсуждения цели любого высказывания. Так, в данном случае мне не к чему шутить или сочинять стихотворение. Может сложиться впечатление, что серьезность высказываний заключается в том, что они становятся как бы внешним, видимым знаком, предназначенным информировать нас о внутреннем, духовном акте. Отсюда только один шаг к тому, чтобы поверить или предположить, что внешне высказывание может представлять собой истинное или ложное описание события внутреннего мира. Классическое выражение этой идеи есть в еврипидовском «Ипполите» (612), в том месте, где Ипполит на слова кормилицы «Дитя мое, ты же клялся, вспомни только...» говорит: «Устами да,– но сердце ни при чем», то есть 'мой язык клялся, но мое сердце (разум, или какой-нибудь другой закулисный участник) ни при чем. Итак, "я обещаю, что..." налагает обязательства – фиксирует (регистрирует) духовное приятие духовных уз.

Мы отчетливо видим в этом примере, как излишек глубины, а точнее серьезности, ведет к нравственному падению. Человек, утверждающий, что «обещание – это не просто произнесение слов! Это внутренний, духовный акт!», производит впечатление непреклонного моралиста, противостоящего поколению поверхностных теоретиков: мы его воспринимаем таким, каким он видит себя сам, – обозревающим скрытые глубины этического пространства со всем рвением знатока sui generis. И все же Ипполиту он дает оправдание, двоеженцу прощает его «Да», а не желающему уплатить проигрыш обеспечивает защиту от его «Держу пари». И точность, и мораль стоят на стороне простого утверждения, что «Наше слово – это наши цепи».

Если мы исключим из рассмотрения подобные фиктивные внутренние акты, можем ли мы тогда предположить, что всё остальное, что обычно сопровождает высказывание типа "я обещаю, что..." или "я согласен (взять в жены эту женщину)...", описывается самим высказыванием, и, следовательно, наличие соответствующих обстоятельств свидетельствует о его истинности, а отсутствие – о ложности? Рассмотрим вначале последнюю возможность, и определим, что мы в действительности думаем о высказывании, лишенном того или иного из общепризнанных сопутствующих обстоятельств. Мы никогда не сочтем такое высказывание ложным. Вернее всего, мы решим, что высказывание – а точнее акт, например обещание, – было недействительным, или неискренним, или неосуществленным, или еще каким-нибудь в этом роде. В конкретном случае обещания, как, впрочем, и многих других перформативных высказываний, предполагается, что лицо, высказывающее ею, имеет определенное намерение, здесь – сдержать свое слово. Из всех сопутствующих обстоятельств именно намерение больше всего соответствует тому, что описывается или регистрируется выражением "Я обещаю". Когда такое намерение отсутствует, разве мы не говорим о «ложном» обещании? Но при этом мы не имеем в виду, что высказывание "Я обещаю, что..." является ложным в том смысле, что, хотя человек утверждает, что он обещает, на самом деле он не обещает; или что, описывая нечто, он описывает неправильно (сообщает нечто неверное). Дело в том, что человек действительно дает обещание: и, хотя оно неискренно, его нельзя признать недействительным. Такое высказывание, возможно, запутывает или даже обманывает, и, хотя оно, несомненно, ошибочно, это все же не ложь, не ложное утверждение. Мы могли бы прояснить ситуацию, согласясь, в крайнем случае, что такое высказывание подразумевает или порождает ложь или ложное утверждение о том, что человек реально намеревается что-то сделать, но это совсем другое дело. Более того, мы не говорим о ложном пари или ложном крещении. И если уж все-таки мы говорим иногда о ложном обещании, это обязывает нас не больше, чем, например, разговор о ложном движении. Эпитет «ложный» прилагается ведь не к одним только утверждениям.

Содержание