Этнос, народ, нация как субъекты культуротворчества

Понятие «этнос» — греческого происхождения, имело около десяти значений: народ, племя, толпа, группа людей и т. д. Оно указывало на всякую совокупность одинаковых живых существ, имеющих некие общие свойства. Термин «этнос» в современном его понимании появился во второй половине XIX в., однако до сих пор нет устоявшейся точки зрения на его сущность и значение. Так, академик Ю. В. Бромлей указывал: «Определение места этнических общностей среди различных человеческих объединений — задача чрезвычайно сложная, о чем наглядно свидетельствуют значительные расхождения в существующих дефинициях этноса. Одни авторы, например, в качестве главных признаков этноса называют язык и культуру, другие добавляют к этому территорию и этническое самосознание, некоторые указывают, кроме того, на особенности психического склада; иные включают также в число этнических признаков общность происхождения и государственную принадлежность».

Далее Ю. В. Бромлей предлагает определять этнос как «исторически сложившуюся совокупность людей, обладающих общими относительно стабильными особенностями культуры (в том числе языка) и психики, а также сознанием своего единства и отличия от других таких же образований». Функционирование этноса обеспечивается двумя типами информационных связей: синхронными (в пространстве) и диахронными (во времени). Первый тип обеспечивает территориальные границы, а второй — этническую преемственность.

Кроме единства территории и традиций, морфология культуры, логика ее развития, безусловно, отразились на формировании целостности этноса. Так, ранней формой культуры, религии и самоопределения (идентификации) человека был тотемизм (поклонение и обожествление животного, реже растения, как первопредка, кровного родственника, прародителя). Тотемизм руководствуется следующей коллективной логикой: «...мы — дети белоголового орла, а потому мы — братья по крови, мы едины и целостны; мы — дети белоголового орла, они — дети водяной крысы, а потому мы и они — разные: говорим на разных языках, не похожи и враждуем». Это механизм одновременно локальной интеграции и дифференциации человеческого коллектива. то есть уже в доэтническом периоде формируется универсальная оппозиция «мы — они», «свои — чужие». До сих пор обыденное сознание именно так отвечает на вопрос о различии русских и грузин, например: «...мы — дети, внуки, правнуки какого-то первославянина, а они — первогрузина».

Таких универсалий, сформировавшихся в первобытности, немного, но они носят архетипический характер и руководят человеком и сегодня.

Однако, помимо древних первичных условий единства этноса, необходимы критерии, которые являются также условиями, сегодня объединяющими людей в народ, или маркерами, призванными дифференцировать этнические группы.

Первым и самым простым таким маркером является определенный тип физического облика. Данный признак действен только при различении рас, в европейской же общности, например, он не может быть критерием (по цвету глаз, волос и телосложению француза от немца отличить нелегко, хотя на обыденном уровне именно этот признак возводится в систему: у французов волнистые волосы, итальянцы смуглы, немцы светловолосы и светлоглазы и т. д.).

Следующий признак — единство происхождения. Однако жестко изолированных племен, которые стали родоначальниками тех или иных народов, этнография назвать не может. Даже русский народ возник из смешения славян с балтами, финнами, уграми, монголами, татарами. Существует миф о происхождении скифов от поцелуя Геракла и Женщины-Змеи. Это ли не смешение сущностей для возникновения нового единства?

Третье — единство места проживания. Однако долго остававшееся загадкой происхождение цыган, например (из-за их расселенности сначала по Европе, а затем по всему миру), не отменяло их целостности как народа. Да и впоследствии, когда выяснилось, что цыгане произошли не из определенной провинции Индии, а были представителями касты лошадиных барышников, бродячих музыкантов, они все-таки признавались, да и по сути были, единым народом.

Четвертое — единство языка. Однако, например, испанцы, аргентинцы, кубинцы говорят на одном языке, являясь разными народами; во Франции — пять языков (французский, бретонский, гасконский, провансальский, немецкий (в Эльзасе)); вообще в мире разных языков — до 30 тыс., а народов — около тысячи. Даже такое количественное несовпадение обусловливает невозможность определять этничность только по языку.

Самоназвание (этноним) часто называется среди критериев определения этноса. Это действительно важный элемент исторической памяти народа; оно позволяет фиксировать различие между «мы» и «они». Древние греки называли себя эллинами, византийские греки — ромеями. Название «греки» этому этносу дали римляне, от которых оно перешло в другие языки. Ирон — самоназвание осетин; кабардинцы называют себя адыгами.

Таким образом, народ — это общность генетическая, с одной стороны, и социальная — с другой. Этносы чаще всего возникают как человеческие популяции, но в дальнейшем развиваются как социальные системы. Этнос — это социальная группа, членов которой объединяет этническое самосознание — сознание своей генетической связи с другими представителями этой группы. Следует отметить, что здесь имеется в виду не столько дейст­вительная генетическая связь, сколько представление о ней. «Гены» (кровное родство) сами по себе еще не формируют этнического самосознания. Оно определяется не биологическими факторами происхождения от родителей, а социально-психологиче­ским фактором — тем, что индивид думает о своем происхождении. Если говорить о целой общности, т. е. о коллективном сознании, то уместным будет употребление термина Л. Н. Гумилева «этническая доминанта» — система политических, идеологических или религиозных ценностей, служащих объединяющим началом для формирования этнической системы.

Таким образом, этнос определяется не столько общими чертами членов коллектива, существующими в реальности, сколько общностью их мышления, в частности, этнос объединен:

1) наличием разделяемых членами группы представлений об общем территориальном и историческом происхождении, единого языка, общих черт материальной и духовной культуры;

2) политически оформленными представлениями о родине и особых институтах, как, например, государственность, которые также могут считаться частью того, что составляет представление о народе;

3) чувством отличительности, т. е. осознанием членами группы своей принадлежности к ней, и основанными на этом формами солидарности и совместными действиями.

До сих пор сохраняет свою значимость данное Максом Вебером определение этнической группы: это такая группа, члены которой «обладают субъективной верой в их общее происхождение по причине схожести физического облика или обычаев, или того и другого вместе, или же по причине общей памяти о колонизации и миграции».

Важную роль в создании теоретической основы для изучения этничности сыграли работы норвежского учёного Ф. Барта по проблеме соотнесения этнических и социальных границ. Этот учёный обратил внимание, что характеристики, используемые для определения этнических групп, не могут сводиться к сумме содержащегося в пределах этнических границ культурного материала. Этнические группы (или этносы) определяются прежде всего по тем характеристикам, которые сами члены группы считают для себя значимыми и которые лежат в основе самосознания. Таким образом, этничность — это форма социальной организации культурных различий.

Исходя из вышесказанного, под понятием «народ» в смысле этнической общности понимается группа людей, члены которой имеют общее название, язык и элементы культуры, обладают мифом (версией) об общем происхождении и общей историче­ской памятью, ассоциируют себя с особой территорией и обладают чувством солидарности.

Одним из основных объектов этнологического знания является изучение того, как люди связаны друг с другом согласно установленному набору правил, которые выходят за пределы обычной биологии. На протяжении большей части человеческой эволюции сообщества людей организовывали свои группы на основе родственных отношений. И по сегодняшний день все народы имеют присущие им системы родства. Отношение к предкам всегда играло ключевую роль в социальной структуре традиционных обществ вплоть до того, что безродный человек был в лучшем случае индивидом без социального статуса. Под влиянием индустриализации родственные связи перестали играть определяющую роль в жизни человека и многие черты известных систем родства просто исчезли. Однако родственные отношения остаются важным элементом общественной жизни и часто играют большую роль в сохранении целостности и идентичности этнических групп.

Этногенез (то есть вся совокупность исторических явлений и процессов, которые имеют место в ходе формирования того или иного народа и приводят к окончательному сложению его этнического лица) тесно связан с изменением и развитием информационной знаковой системы (более, чем с кровным родством, ведь этнос — это более феномен культуры, нежели природы). Дописьменная культура — это традиционные, доэтнические общности, появление письменности — важная предпосылка формирования народности, рост СМИ — основа массовизации, глобализации и стирание этнических границ внутри нации.

Существуют, по крайней мере, два подхода для описания происхождения этноса: первый — этнос это сообщество, возникшее в результате естественно-исторического процесса; второй — этнос сформирован целенаправленно, например, викинг И. Арнарсон основал первое поселение в Исландии, тем самым положил начало этногенезу исландцев. Естественным будет вспомнить в этом отношении и теорию Л. Н. Гумилева, который приписывал значительную роль в формировании этносов особо активным людям — «пассионариям», хотя сам процесс этногенеза он рассматривал как сугубо природный. Смысл его гипотезы заключается в объяснении исторических явлений природными (предполагаемыми извержениями биосферы).

Традиционно всё же этнологи выделяют три основные стадии этносоциального развития человечества: первобытнообщинное племя, народность, образующуюся в процессе сплочения и развития близких по культуре племен, и нацию — общность типичную для нового времени, объединенную не только территорией, культурой, языком, но и общей экономической жизнью, государст­венностью, единым национальным рынком.

В первобытном племени все творится по закону предков. Культура, которая сплачивает такое племя, главным образом, наследст­венная — от дедов и прадедов. Процесс накопления культурных навыков чрезвычайно медленный, незаметный в жизни поколения. Именно традиции, освященные предками, регламентируют всю жизнь племени, ибо в условиях жестокой борьбы с природой из поколения в поколение передается и закрепляется в сознании потомков лишь то, что оказалось целесообразным в этой борьбе. Это целесообразное — не только трудовые навыки, но и осмысление явлений природы, проблем жизни и смерти, космогонические представления, воплотившиеся в мифологии. Культурный облик такого общества настолько устойчив, что существуют термины — «традиционное общество», «традиционная культура». В таком обществе межплеменные связи чрезвычайно слабы и не играют заметной роли.

Группа близких племен образует народность. Объем знаний и представлений о мире качественно меняется — появляющаяся на этой стадии развития письменность позволяет этой новой информацией охватить значительно большее число людей, чем раньше. Ведь при отсутствии письменности любые знания не могут преодолеть определенного «уровня плотности». Рассказчик мифов, легенд или случившегося недавно передает свои знания непосредственно конкретным слушателям. Написанное же уже живет самостоятельной жизнью. Глиняные таблички с эпосом о Гильгамеше читали шумеры, затем ассирийцы, можем прочесть их мы. Появляются государственные законы, храмовые надписи, изречения и предписания царей, высеченные на скалах, циркуляры государственных чиновников, торговые договоры, записи путешественников, историков, писателей. Законы предков еще, естественно, чрезвычайно сильны, но они уже не столько управляют обществом, сколько служат фундаментом, на котором строятся новые социальные отношения. И вот тут-то и появляется проблема сохранения исторических ценностей. Законы и традиции предков могут забыться — ведь они уже не являются единст­венно необходимым для жизни людей, существования народа. И не случайно именно на этой стадии развития человечества появляются эпические сказания, повествующие о давно ушедших временах. Это, по сути дела, в основе своей попытка спасти для современников информацию о безвозвратно ушедшем мире прошлого. Когда отсутствуют устойчивые экономические связи между различными частями этноса, решающую роль в консолидации народности имеют политические и духовные факторы (централизованное, нередко абсолютистское государство, религиозные отношения, центры культуры). По мере развития экономических связей, становления рыночной экономики именно последние начинают выступать в качестве основной объединяющей силы, и народность консолидируется в нацию.

Уже в античном мире племенам варваров, которых объединяли узы крови и совместного проживания, противостояли граждане полисов, знавшие, помимо уз «крови» и «почвы», объединя­ющую силу государства. Государственная власть и письменность стали первыми предпосылками будущего национального объ­единения людей. И возникли они, как мы уже знаем, задолго до античности. Государства Древнего Востока стали преодолевать замкнутость и ограниченность общинной жизни, подчиняя входящие в состав империй племена правовому закону. А над этнической культурой, благодаря письменности, стала надстраиваться культура иного порядка, примером которой являются египетская наука, древнееврейская религия, античная философия и искусство. Творцом такого рода культуры в эпоху Возрождения становится интеллигенция. Таким образом, к XVII в. в Европе уже присутствовал целый ряд предпосылок для образования наций и национальной культуры. И тем не менее их трансформация в новое качество потребовала нескольких столетий. С XVII по XX в. в разных странах Европы шел процесс формирования национальных государств.

Рассуждая о соотношении народного духа и государственного устройства, Н. Я. Данилевский в книге «Россия и Европа» специально выделяет тот факт, что имперские амбиции и завоевательные походы Наполеона I усилили и окончательно проявили стремление к государственной самостоятельности у европейских народов. Все политические движения XIX в., по мнению Данилевского, были национальными. В конце концов, сама Франция в лице Наполеона III провозгласила национальность своим высшим политическим принципом. В этом Данилевский видел проявление главной тенденции культурно-исторического развития: одна народность — одно государство.

Национальное государство оказалось адекватной, или, другими словами, удобной политической формой для развития рыночной экономики. Но воссоединение близких этносов и их земель в составе одного буржуазного государства обернулось не только новым экономическим и политическим единством. В XIX в. в истории человечества появились нации — новые образования, сплоченные не только экономически и политически, но и силой человеческого духа.

Духовным организмом считали нацию славянофилы, соотнося национальный дух с особенностями религиозной веры. Но существует другая трактовка нации как общности людей, объединенной не столько кровным родством, сколько национальной экономикой, национальным государством, а также национальной культурой. Нация — это объединение людей, живущих на большой территории, а потому не только утративших кровное родст­во, но даже незнакомых друг с другом. И в этом случае люди различают «своих» и «чужих» иначе, чем это было в этносе. Их единство выражает себя не столько внешне, сколько внутренне. И в связи с этим особую роль начинает играть феномен национальной идентичности.

Мы уже говорили о письменности как предпосылке национальной культуры. Письменность порождает особого рода реальность, в состав которой входят разнообразные тексты. При этом письменный язык отличается от местных разговорных диалектов и в конце концов превращается в единый литературный язык, име­ющий общенациональное значение. Появление литературного языка — важная веха на пути образования национальной культуры. И в наши дни национальная культура, в отличие от этнической, изучается, как правило, филологами, поскольку именно они имеют дело с письменными текстами. Национальная культура изначально является письменной. И тем не менее наличие литературного языка и массива текстов — ещё не доказательство того, что в них представлена национальная культура.

У греков и римлян, как известно, было много образованных людей, которые знали античную литературу, историю и философию. Но напомним о конфликте, который возник между философом Сократом и афинским государством, стоявшим на страже местных традиций. Афинский суд обвинил Сократа в том, что он подрывает веру в местных языческих богов. А поводом для судебного разбирательства стала жалоба кожевенника Анита, у которого сын пренебрег обычаем наследовать дело отца, пообщавшись с Сократом. Таким образом, уже в античности имел место конфликт между местными племенными обычаями и теми всеобщими принципами, от имени которых выступала философия. То же самое касается духовной культуры европейского Средневековья, Возрождения и Нового времени. Создаваемая образованным меньшинством, такая культура противостояла этниче­ской культуре большинства, усугубляя различия между высшими и низшими сословиями. Ситуация радикально меняется с появлением общенациональной жизни, формированию которой спо­собст­вуют не только национальный рынок и гражданские свободы, но и распространение грамотности во всех слоях населения. Только грамотное население может быть консолидировано с помощью национальной культуры.

Итак, нацию, в отличие от этноса, объединяет не столько кровнородственная связь, сколько, помимо экономических и политических факторов, национальный характер и национальная психология, национальные идеалы и национальное самосознание. Этот психологический и идеологический облик нации ярче всего выражает национальное искусство. Недаром искусство считают средоточием национальной культуры. Особую роль в формировании национальной культуры играет философия. Именно в ней основа национального единства осознается в ясной теоретиче­ской форме и выражается в виде так называемой «национальной идеи».

Таким образом, в национальной культуре можно выделить два уровня. С одной стороны, она выражается в национальном характере и национальной психологии, немыслимых вне самой общенациональной жизни. С другой стороны, она представлена в литературном языке, высоком искусстве и философии. Национальная психология в основном формируется стихийно, под воздействием случайных факторов. Национальное самосознание артикулируется сознательными усилиями национальной интеллигенции. И поскольку духовная культура концентрированно выражает самосознание нации, интеллигенцию считают субъектом и творцом национальной культуры.

«Здоровье» нации определяется гармонией указанных сторон национальной культуры. Когда народ не имеет национальной интеллигенции и развитых форм духовной жизни, он не в состоянии ясно осознавать и выражать свои национальные интересы. Но коллизии национальной жизни могут быть вызваны и противоположной причиной, когда национальная культура страдает от неразвитости общенациональной жизни, от безграмотности и ограниченности народного большинства. Именно в такой ситуации становится ясно, что интеллигенция, будучи движущей силой национальной культуры, не является ее единственным творцом. За спиной национальной интеллигенции должно стоять активное и грамотное национальное большинство, интересы которого артикулируются творческой элитой.

Так, русские как народность сформировались в XIV—XV вв. на основе части древнерусской народности, распавшейся к ХIII в. как под воздействием внутренних (междоусобная борьба), так и внешних (монголо-татарское нашествие) факторов. Как нация русские консолидируются в XVIII—XIX вв.

Промежуточными звеньями от этноса к нации являются субэтнос и суперэтнос. Суперэтнос — социально-этническая система, возникающая в силу природных и социально-исторических причин из нескольких этносов. Объединение этносов в суперэтнос происходит на базе определенной этнической доминанты. Так, арабский суперэтнос сформировался из отдельных племен на базе ислама, византийский — на базе православия, российский — на основе российской государственности. Субэтнос — этническая система, возникшая внутри этноса и отличающаяся своими хозяйственными, бытовыми, культурными и другими особенностями. Так, субэтносами в истории русского народа являются поморы, старообрядцы, казаки. Субэтносами украинского народа являются гуцулы, бойки, проживающие в Карпатском регионе Украины.

В качестве вывода представим себе информационное изменение человеческих коллективов в графическом виде. В первобытнообщинную эпоху карта Земли выглядела бы как пятнистая шкура ягуара, где каждое пятно — это сгусток социально-наследст­венной информации, цементирующей какое-то определенное племя. Приглядевшись внимательно, увидели бы, что некоторые из этих пятен соединены отдельными линиями — каналами межплеменной информации, той информации, которой люди разных племен все же обменивались между собой. Постепенно этих линий становится все больше и больше, и наступает время, когда несколько маленьких пятен-племен сливаются в одно крупное — пятно-народность: говоря языком науки, идет нарастание плотности межплеменных связей, которые уже начинают цементировать народность. Какое-то время в этом крупном пятне-народности видны пятна-племена более темного цвета — традиционные связи внутри племен, составляющих народность, долгое время значительно превышают связи межплеменные. И может наступить такой момент, когда только очень пристальный взгляд увидит разницу. Некоторые исследователи считают, что в новое время перед каждым малым народом объективно вставала дилемма — или сохранять свои национальные традиции в ущерб социальному развитию, или идти по пути социального прогресса, пожертвовав своей историей. Немаловажную роль в решении этого вопроса сыграло образование национальных государств. Для каждой нации характерно создание единого семиотического поля — системы общеизвестных всем ее представителям знаковых средств (язык, традиционные формы поведения, символика — бытовая, художественная, политическая и пр.), которые обеспечивают их взаимопонимание и повседневное взаимодействие.

Проблема, возникающая при трансформации множества локальных однотипных общин-социумов в нацию, заключается в том, чтобы перевести наиболее естественным путем все богатство культурных форм, что было накоплено за тысячелетия всеми предыдущими поколениями, в новые нормативные и ценностные системы, перелить и переплавить их оптимальным способом, не разрушая и не теряя больше того, что поневоле приходится оставить за бортом. Сложность же этой задачи возникает из-за того, что одновременно с этим переходом меняется сам тип культуры: из «культуры текстов» она превращается, по удачному выражению Ю. Лотмана, в «культуру грамматики». «Культура текстов» соответствует традиционному типу общества, в котором сами нормативные системы и их ценностные обоснования существуют как бы в виде совокупности прецедентов. Говард Беккер называет это «сгустками вербализованного опыта», который фиксируется притчами. Притчи — основная форма передачи опыта от поколения к поколению в обществах традиционного типа.

Следовательно, в нацию народ «входит» с тем культурным богатством, которое он сохранил. Можно сказать, что нация является своеобразным «акционерным обществом», куда каждая народность внесла «пай» — свою культуру (язык, традиции и пр.). Но ведь само существование нации заставляло отбирать из всех традиций лишь то, что было необходимо для её дальнейшей жизни: ведь каждодневность национального бытия зависит от экономической общности, затрагивающей все стороны жизни. В том числе и культуру. Выходит, что процесс «утрачивания» культурных ценностей в наше время резко усилился, что закономерно. Французская нация, например, образовалась в результате слияния нескольких народностей. Внутри нее до сих пор существует несколько довольно обособленных этнических групп — например, бретонцы. Бретонский язык бытует до сих пор, но общность экономической жизни со всей Францией заставляет бретонцев пользоваться французским языком. Бретонский язык как наследственная информация уже не является жизненно необходимым для бретонцев. И, как показывают исследования, эта информация постепенно забывается в повседневной жизни: активный словарный запас бретонского языка из поколения в поколение беднеет. Можно предположить, что в будущем этот язык может стать лишь музейной ценностью, как латынь, древнегреческий, санскрит.

Литература

Бромлей, Ю. С. Очерки теории этноса / Ю. С. Бромлей. М., 1983.

Гачев, Г. Д. Наука и национальные культуры / Г. Д. Гачев. Ростов н/Д., 1992.

Гачев, Г. Д. Вещают вещи. Мыслят образы / Г. Д. Гачев. М., 2000.

Гачев, Г. Д. Национальный Космопсихологос / Г. Д. Гачев. М., 2005.

Гумилёв, Л. Н. Этносфера: история людей и история природы / Л. Н. Гумилёв. М., 1993.

Лурье, С. В. Историческая этнология / С. В. Лурье. М., 1997.

Садохин, А. П. Введение в теорию межкультурной коммуникации / А. П. Садохин. М.: Высш. шк., 2005.

 

 

ПРОБЛЕМА СУБКУЛЬТУР

Как мы выяснили в предыдущем разделе, культура характеризует деятельность личности, группы, общества в целом, являясь специфическим способом бытия человека. Она всегда имеет свои пространственно-временные границы и раскрывается через особенности поведения, сознания и деятельность человека, равно как и через вещи, предметы, произведения искусства, орудия труда, через языковые формы, символы, знаки, а также типы социальных отношений и т. д. Культура представляет собой достаточно сложную систему, все элементы которой теснейшим образом связаны между собой: культура хозяйственная зависит от культуры интеллектуальной, технической, научной, которые связаны с культурой политической, бытовой, художественной. Одни и те же закономерности выражаются в развитии политических форм и моральных представлений, в искусстве и философии, в языке и способах коммуникации. Характер культурных стандартов на глубинном уровне общественной жизни обеспечивает эту взаимосвязь, это единство форм, придающее всякой культуре её уникальность.

Таким образом, универсальным субъектом культуры выступает человек, обладающий уникальной способностью задавать бытию вопросы о смыслах, об истоках и поэтому занимающий в культуре центральное место, выступая одновременно и объектом, и субъектом культуротворчества. Как справедливо заметил Н. А. Бердяев, «человек как существо социальное и историческое обречён творить культуру, она есть его путь и судьба, он реализует себя через культуру. Культура означает обработку материала актом духа, победу формы над материей. Она более связана с творческим актом человека». Как субъект культуры человек выполняет важнейшие функции, являясь: 1) творцом, созидателем культурных смыслов, ценностей, образцов; 2) носителем определённой (национальной, возрастной, профессиональной т. п.) культуры; 3) транслятором, передатчиком культурных ценностей, норм и т. д. следующему поколению. При этом, если какая-то одна ипостась «выпадает», утрачиваются целостность и упорядоченность деятельности этого субъекта культуры в целом. В самом деле, можно быть чрезвычайно талантливым творцом в любой сфере культуры, но не быть в состоянии передать «по наследству» некое знание, ключ, умение или ремесло и унести его с собой в могилу, лишив последующие поколения возможности воспринять его и использовать. Так же как, будучи неспособным принять, взять от предшествующего поколения и унаследовать некую духовную, практическую или социальную ценность, субъект культуры оказывается в положении заново изобретающего не только велосипед, но и религию, нравственность, государство и т. д.

Но такое универсально-расплывчатое понимание субъекта культуры, как «человек вообще», не вполне конкретно. Кто такой этот человек? Минимальный субъект культуры — всякая отдельная личность, связанная непосредственно с максимальным субъектом — всем человечеством, поскольку сначала интериоризирует общечеловеческую культуру, присваивает её в процессе образования и воспитания и только потом становится самостоятельным творящим субъектом культурных ценностей. А между этими полярными субъектами культуротворчества располагаются различные группы людей, по разным критериям характеризующиеся как субъекты культуры. Это этнос, народ, нация или более широко выделенные в качестве типов культуры Восток и Запад, о которых идет речь в других главах. Таковы макросубъекты культуры. Но для современных наук о человеке и обществе при детальном анализе социокультурных объектов и явлений чрезвычайно актуально и интересно исследование микросубъектов культуры. Тому есть вполне объективные причины.

Рубеж XIX—XX вв. породил проблему «массового человека» и «массового общества». В самосознании европейской культуры это явление переживалось и осмысливалось как кризисное и трагическое. Эсхатологические мотивы присутствовали в философии, искусстве, повседневной жизни. Не случайно это время сами его представители иронично называют «эпохой начала конца», ведь «Бог умер», «Закат Европы», «Чёрный квадрат». А также «Мы», «das Man», «Смерть Автора»... кажется, что европейская духовная культура окончательно «похоронила» и развоплотила всякую субъективность, единичность, индивидуальность, неповторимую уникальность и ценность каждого отдельного человека. И всё же то, к чему европейское человечество так долго шло в поисках своего духовно-ценностного основания, — гуманизм — не может так внезапно исчезнуть в связи с постоянно действующим механизмом культурной инерции. Поэтому в ХХ в. сохраняется и даже усиливается внимание к единичному существованию человека, его судьбе, сложно устроенной индивидуальной психической жизни, личной нравственной позиции, связанной со свободой, выбором, ответственностью, верой и т. д., и наиболее важным, приемлемым и осуществимым для культурологического, антропологиче­ского, социально-философского анализа явлений культуры и общественной жизни становится предельно малый масштаб, сопо­ставимый с жизнью конкретных людей. Психоанализ, историче­ская школа «Анналов», экзистенциализм, культурная антропология, персонализм, психоистория, реалогия всякий раз возвращают современные науки о человеке и обществе к микромасштабу изучения человека и культуры. Не случайно вышедший в 2003 г. «Проективный философский словарь» (призванный философски артикулировать интеллектуальные, культурные, технические, социальные процессы, характерные для начала третьего тысячелетия) включает в себя словарную статью «Микроника», описывающую современную метадисциплину, изучающую формы и функ­ции малого в природе, искусстве, культуре, экономике и т. д. Михаил Эпштейн, автор статьи, убеждён, что «как история человечества, так и история вселенной есть процесс непрерывного релятивистского уменьшения составляющих его элементов. По мере того, как мир становится больше, каждая вещь в нём умаляется, переходит в разряд «микро». Такова онтологическая судьба любой материальной или идеальной единичности в расширя­ющейся вселенной».

Одним из методов, связанных с малой оптикой рассмотрения и изучения феноменов и объектов культуры, является микроистория. Микроистория — не комплекс общих идей, не научная школа, не автономная дисциплина — это метод, основанный на выборе в качестве источников социально-исторических и культурологических исследований индивидуальных биографий, на сужении масштаба анализа до индивидуальной истории, индивидуального опыта. Поскольку долгое время в социально-гуманитарном знании общепринятым было предпочтение, отдаваемое изучению возможно более массовых совокупностей при измерении и анализе социальных явлений; выбор достаточно больших временных длительностей, чтобы увидеть глобальные социальные изменения, то обращение к индивиду выглядело вполне оправданным и закономерным. Используемый микроисториками биографический метод, построенный на изучении дневников, личной переписки, семейных архивов, надписей на фотографиях, автобиографий, мемуаров, исповедей, на интимных интервью, служит глубокому уяснению и осмыслению субъективных смыслов, мотивов, интенций, ценностных оснований человеческого поведения в рамках фиксированного временного отрезка. Этот метод может быть эффективным в совокупности с герменевтическими приёмами для реконструкции и анализа духовных состояний общества. Феноменологически-герменевтическое направление культурологической мысли подтверждает теоретическое значение биографически малого ракурса в изучении культуры. Биография становится незаменимым источником историко-культурной реконструкции конкретного и целостного стилевого и ценностного облика эпох, а также материалом для создания историко-культурной персонологии или культурной типологии личности, адекватной типологии культурных образований.

В конце ХХ в. серьёзно ускорилась динамика культуры, являющаяся одной из самых проблематичных и неоднозначных проблем в социально-гуманитарном знании. О смене временных эпох, исторических периодов, направлений в различных видах искусства, научных школ сказано и написано немало. Нельзя не замечать того, что в жизни человечества произошёл перелом, после которого за десять лет изменяется в культуре столько, сколько раньше изменялось за столетие. Поэтому весьма значимым оказывается поиск критериев и единиц, не только обрисовывающих процессы социокультурной эволюции или кризисов, но и выясняющих ряд онтологических факторов таких изменений. Одним из ракурсов такого поиска являются уход от макросубъективного анализа культурной динамики и выяснение того микросубъекта культуры, который был бы релевантным для исследования перемен в социокультурной жизни, оказался бы тем оптимальным «шагом», на котором становятся зримыми результаты изменения смыслов, ценностей, норм и образцов, своеобразным динамиче­ским субъектом культуры.

Фокус рассмотрения истории культуры необходимо менять, и здесь важен не столько сам масштаб, сколько репрезентативность каждого конкретного случая по отношению к целому. Стратегия исследования зиждется в таком случае не на измерении абстрактных свойств исторической реальности, она нацелена на соединение между собой возможно большего числа этих свойств. Индивидуальное здесь призвано осуществлять новый подход к социальному через нить частной судьбы человека или группы людей. А за этой судьбой проступает всё единство пространства и времени, весь клубок связей, в которые она вписана. Понять смысл и суть того или иного явления социальной и культурной жизни можно лишь через тщательный анализ «жизненного сюжета», «судьбы» конкретных людей, включённых в описываемые явления и обстоятельства. Поэтому акцент в изучении культуры фокусируется на жизни одного поколения людей, субкультурного или кружкового (художественного, научного, социально-политического и др.) микросоциума, одной семьи, одного человека. «Казалось бы, на первый план вновь выходит история описательная, отличная от изучения больших социальных структур, долговременных социальных процессов, глобальных закономерностей, “сериальных” данных истории ментальностей. Действительно, исследовательский интерес сдвигается от присущего всем к индивидуальному. Осуществляется реконструкция индивидуальных стратегий людей и их биографий» (Козлова, Н. Методология анализа человеческих документов / Н. Козлова // Социологические исследования. 2004. № 1. С. 15).

Ценность внимательного изучения таких микромиров культуры состоит в том, что там, на мельчайшем срезе социально-культурной жизни, в повседневности конкретных людей и микроколлективов и есть «подлинный локус творчества», место, где появляются, трансформируются, закрепляются нормы, образцы, слова, идеи, ценности того или иного общества. При этом анализ того или иного социокультурного феномена, значимого отрезка культурно-исторического времени оказывается наиболее полным и аргументированным, когда исследуются не одна частная переписка, дневник, воспоминания о детстве, записки и т. п., а все эти нарративы, созданные несколькими современниками или даже сверстниками. Тогда эти тексты становятся репрезентативными, говорящими, и сквозь них проступают подлинные смыслы вещей, явлений социальной жизни, типов отношений, норм и образцов поведения. Так мы можем реконструировать переживания и мысли всякого немецкого солдата, воевавшего во Второй мировой войне, основываясь на индивидуальной биографии Йозефа Шефера, солдата вермахта, погибшего в 1944-м; специфичность «протестантской этики», набожности и швабского трудолюбия жителей Лайхингена понимаем через историю этого маленького сельского местечка на плоскогорье швабской Юры и биографии его жителей... (Оболенская, С. В. Некто Йозеф Шефер, солдат гитлеровского вермахта. Индивидуальная биография как опыт исследования истории повседневности / С. В. Оболенская // Одиссей. Человек в истории. 1996. М.: Coda, 1996. С. 128—147) и т. п., поскольку человеческие индивиды рождаются в определённое время в определённом месте в некое «социально-историческое». Биографические схемы — один из центральных компонентов этого a priori. Они формируют течение жизни более или менее обязательным образом, наделяют и рутинные и кризисные моменты значением, связывая их со значением жизни в целом, помещая её в контекст исторического времени. В этой связи важно отметить, что, будучи встроенными в конкретное социокультурное время, индивиды совпадают со сверстниками, какими бы антагонистами они ни были по мировоззрению или убеждениям. «Ахматова, говорят, не любила Георгия Иванова, но тайна 10-х годов, какой-то особенный воздух той поры стали их пожизненным мучением, главным воздухом их поэзии» (Гандлевский, С. Разрешение от скорби / С. Гандлевский // Личное дело №: Литературно-художест­венный альманах / cост. Л. Рубинштейн. М.: В/О «Союзтеатр», 1991. С. 226—232). Люди одного поколения говорят «на одном языке» и даже внешне схожи. На наш взгляд, для определения сущности этого явления весьма удачным оказывается понятие «габитус» в том значении, которое придает ему Н. Элиас: «Нераздельность социального индивидуального схватывается в понятии габитус... Габитус — социальность и история, встроенные в тело и язык человека. Это прочное, устойчивое, но крайне эластичное социальное образование». Такое «внутрипоколенное» единство и родство людей связано с существованием «внутреннего времени», доступного интуитивному пониманию, которое нельзя измерить, а можно воспринимать лишь в качественных категориях. То есть поколение — это некоторая сущность, которую нельзя измерить, а можно постичь лишь через призму личного опыта. Не случайно М. Хайдеггер замечает: «Судьба — это не сумма личных уделов, так же, как совместность — это нечто гораздо большее, чем просто совместное бытие нескольких субъектов. То, что люди совместно пребывают в одном и том же мире и в силу этого готовы принимать определённый набор возможно­стей, заранее предопределяет направление индивидуальных жизней. Власть Судьбы, следовательно, не ослабевает ни в благополучные периоды, ни в эпоху социальных потрясений. Фатальная предопределённость принадлежности к своему поколению и совместной с ним жизни довершает драму индивидуального человеческого существования». В современную эпоху убыстрившейся социокультурной динамики, связанной с более частой сменой норм, ценностей, образцов, своеобразным балансом или компромиссом между индивидуальным и социальным, на наш взгляд, выступает поколение («В наши дни это, возможно, единственный способ быть свободным, продолжая хоть чему-то принадлежать» (Нора, П. Поколение как место памяти / П. Нора // НЛО. 1998. № 30. С. 56)) как наиболее реальная единица социокультурного времени, ставшая предметом устойчивого интереса социологов, психологов, культурологов и философов.

Культурные эпохи различаются между собой ведущим принципом универсализации человека, т. е. способом обретения индивидом надличного или всеобщего бытия... Каждая культурная эпоха вырабатывает свой собственный идеал человека, некоторый образец должной и желаемой в нравственном и эстетиче­ском отношении личности. Поскольку творческие возможности каждой человеческой души определяются именно содержанием культуры, то невозможным становится творчество вне ориентации на человеческий идеал, заданный временем. Но ещё до начала ХХ в. такой временной идеал человека, связанный со способом универсализации, изменялся крайне редко, поскольку темп культурной жизни был размеренным и постепенным, в ХХ в. и уже наступившем ХХI каждое конкретное поколение людей порождает такой особый тип личности, который поименовывает собой эпоху, ведь «потерянное поколение», «сердитые молодые люди», «бывшие», «ветераны», «шестидесятники», «новые русские» — все они носители новых языков культуры.

Развитие культуры в целом связано с изменением представлений о человеке, его месте в мире и его предназначении. При этом на первый план выдвигается какое-нибудь определенное качество человека как ведущее, наиболее ценное, оно получает зримое во­площение в искусстве в виде художественного идеала. Яркой иллюстрацией этого является современная социокультурная ситуация, поскольку каждое поколение второй половины ХХ — начала ХХI в. создаёт свои индивидуальные вкусы, стили и конкретные образцы в разных видах искусства, воплощаемые субкультурными и контркультурными образованиями, дающими им социальную жизнь. Так, рок-музыка характеризует поколение 60-х, психоделическая музыка — хиппи, рэп — поколение 90-х. Причём такой ряд можно выстраивать не только в отношении «кода» или «пароля» в музыке, но и в литературе, что свойственно русской лингво- и литературоцентричной культуре (М. Чудакова, в частности, увязывает этапы литературного процесса в России в ХХ в. именно с поколениями), в кинематографе (например, натурализм и «чернуха» в советском кино конца 80-х), живописи (например, примитивизм и лубок в творчестве «митьков») и т. д.

 

 

Литература

Субкультуры и этносы в художественной жизни. СПб., 1996.

Альтернативная культура: энциклопедия / сост. Дм. Десятерик. Екатеринбург, 2005.

Левикова, С. И. Молодежная субкультура / С. И. Левикова. М.: ФАИР-ПРЕСС, 2004.

Ортега-и-Гассет, Х. Вокруг Галилея / Х. Ортега-и-Гассет // Избр. тр.: пер. с исп. / сост., предисл. и общ. ред. А. М. Руткевича. М., 1997 (Идея поколения; Метод поколений в истории; Ещё раз об идее поколения. С. 251—294).

Петров, Д. В. Молодёжные субкультуры / Д. В. Петров. Саратов, 1996.

Шахматова, Н. В. Поколенческая организация современного российского общества / Н. В. Шахматова. Саратов, 2003.
Раздел 2