Глава I. Учение о преступлении 2 страница

По справедливому замечанию г. Анциферова, развитое в законодательстве XVIII ст. учение о взяточничестве представляет стройную трехчленную систему, принятую и в современных кодексах. Согласно с этой системой первый вид взяточничества состоит, собственно, в принятии подарка, взятки; второй - в нарушении служебного долга из-за взятки и третий - в совершении преступления за взятку. По этой системе только то взяточничество влечет за собой смертную казнь, которое сопровождается совершением преступления*(646).

Третий вид государственных преступлений, это - преступления против порядка управления и суда. К первой категории (против порядка управления) могут быть отнесены: срывание и истребление правительственных указов и распоряжений, делание фальшивой монеты и подделка актов и печатей; ко второй категории (против суда) - лжеприсяга и лжесвидетельство. О первом преступлении говорит арт. 203 гл. XXII Воинского устава, предписывая всякого, "яко явно прибитые указы, повеления нарочно и нагло раздерет, отбросит или вычернит", ссылать в каторжную работу с жестоким наказанием или же "подвергать смертной казни". Делание фальшивой монеты влечет за собой сожжение (арт. 199. Гл. XXII). В толковании к этому артикулу определяется понятие названного преступления, а именно, устав гласит, что фальшивая монета может делаться трояким образом: 1) "когда кто воровски чужим чеканом напечатает", 2) "когда непрямую руду примешивает" и 3) "когда кто у монеты надлежащий вес отымет". Что касается до подделки печатей и актов ("писем"), то она карается телесным наказанием, а иногда и смертью, смотря по тому, "ежели обман велик или мал или вредителей есть" (арт. 201. Гл. XXII)*(647). Лжеприсяга наказывается отсечением тех двух пальцев, которыми преступник присягал, и ссылкой в каторжную работу (арт. 196); так же каралось и лжесвидетельство (арт. 198). Проект уголовного уложения 1754 года к указанным преступлениям прибавляет еще следующие: 1) сопротивление властям ("которые посланным от суда с указами противность окажут и повеленного им дела силой исполнять не допустят... или кого взятых ими в судебные правительства людей на дороге отобьют, или у тех посланных указы сильно отымут и издерут", см. ст. 1 и 2 гл. LXX), 2) выезд за границу без установленного паспорта или проезжей грамоты (гл. LXII), 3) вывоз за границу золота и серебра, а также ввоз в Россию медных денег, что карается смертной казнью через повешение (ст. 8. Гл. XXXVIII) и 4) ябедничество или ложный донос. Впрочем, о последнем преступлении говорят многие указы, изданные до и после составления проекта. Так, еще указ 10 апр. 1730 г. предписывает "за ложный и затейный донос чинить смертную казнь без всякой пощады". Другие указы хотя и смягчают наказание за это преступление, но все же карают его кнутом, батогами, ссылкой в Сибирь и т.п.

Четвертый вид государственных преступлений, встречающийся в Воинском уставе, это - преступления против общественного благоустройства, благочиния, порядка и спокойствия. Сюда можно отнести: укрывательство преступников, пристанодержательство, присвоение себе ложных имен и прозвищ и др.*(648)

Гораздо более указаний на эту группу преступлений мы встречаем в отдельных указах. Так, очень много последних воспрещает разного рода проступки против благочиния, порядка и спокойствия, а именно: буйство и драки, игру в карты на деньги, в особенности азартные игры, произнесение бранных слов в публичном месте, роскошь в одежде и экипажах, пьянство и др. Ввиду того, что игра в карты очень часто подавала повод к буйству, ссорам и дракам, правительство издавало много указов против нее. В первой половине XVIII ст. игра в карты на деньги была вовсе запрещена (инструкция российскому флоту 1710 г. и указ 1717 г.). Но ввиду того, что на практике это запрещение не исполнялось и, выражаясь словами указа 23 янв. 1733 г., "богомерзкая игра не пресеклась, отчего не только в крайнее убожество и разорение приходят, но и в самый тяжкий грех впадают и души свои в конечную погибель приводят", правительство усилило кару за названный проступок. А именно: за первый раз виновные штрафовались, за второй раз дворяне и офицеры подвергались тюремному заключению на месяц, а "подлые люди" наказывались нещадно батогами и, наконец, за третий раз наказание удваивалось". "Кто же затем пойман будет, - заключает указ, - с таковыми поступать жесточае, смотря по важности дела". В царствование Елизаветы Петровны указом 16 июня 1761 г. игра в карты на небольшую сумму была дозволена, но "единственно для препровождения времени" и только в известные игры (ломбер, кадрилия, пикет и контра). Что же касается до азартных игр, то они под страхом большого штрафа были запрещены, "исключая во дворцах Ее Имп. Величества апартаменты". При Екатерине II правительство точно так же неоднократно подтверждало запрещение азартных игр, причем иногда (как, напр., в 1766 г. и в 1771 г.) освобождало от платежа карточных долгов. С изданием же Устава благочиния было вообще постановлено, что "о долге и платеже по запрещенной игре просьба не приемлется и иск уничтожается" (ст. 257)*(649).

Немало указов было издано и против другого проступка из рассматриваемой категории преступлений, а именно против употребления бранных слов, причем иногда правительство карало очень строго за этот проступок. Так, в 1744 г. некто Татаринов за произнесение бранного слова был наказан нещадно кнутом*(650). По Уставу благочиния употребление бранных слов в "общенародном месте" или при "степенных людях" и женщинах влекло за собой штраф (ст. 264).

К этой же группе проступков можно отнести и роскошь, с чем правительство, согласно с идеями полицейского государства, считало необходимым бороться. До нас дошла масса указов, направленных против роскоши (главным образом в одежде и экипажах), причем эти указы издавались в течение всего XVIII ст. За нарушение их виновные подвергались штрафу, а иногда и конфискации предметов роскоши*(651).

Точно так же и пьянство рассматривалось как проступок. По Уставу благочиния за него полагалось суточное "воздержание" на хлебе и воде. Впрочем, если кто оказывался "злообычен в пьянстве, беспрерывно пьян или более времени в году пьян, нежели трезв", тот заключался в смирительный дом, "дондеже не исправится" (ст. 256).

Среди преступлений против частных лиц на первое место Воинский устав ставит убийство (гл. XIX)*(652). Он знает несколько видов этого преступления, но все они могут быть сведены к двум категориям. К первой категории относится обыкновенное убийство и убийство жены и детей. В отношении последнего устав придерживается следующего правила: если оно было умышленное, то виновный подвергается наказанию, как за обыкновенное убийство, если же оно являлось результатом неосторожности и произошло при наказании жены и детей, то виновный наказывается легче*(653). Ко второй категории относятся квалифицированные виды убийства, а именно: отцеубийство, убийство ребенка "во младенчестве", убийство офицера солдатом, отравление и убийство по договору или найму. За обыкновенное убийство устав полагает отсечение головы, "чтобы кровь паки отмстить", за квалифицированное же убийство - колесование, причем тело преступника должно быть положено на некоторое время на колесо. Кроме того, уставу известны два вида ненаказуемого убийства, а именно: 1) убийство часовым человека, не ответившего на его двукратный оклик (арт. 44) и 2) убийство "осужденного" в случае его сопротивления тому, "который командирован будет его взять" (арт. 205). В случае совершения убийства устав требует констатирование его через судебно-медицинское вскрытие тела убитого и дает при этом весьма любопытную классификацию ран по месту, куда они нанесены, и по оружию, которым нанесены. Эта классификация заимствована уставом из западноевропейских уголовных сборников, так как ничего подобного наше законодательство не знало.

К убийству устав причисляет также самоубийство и убийство на дуэли. Самоубийство*(654) наказывается следующим образом: если самоубийца покончил с собой в полном рассудке, то устав предписывает палачу "тело его в бесчестное место отволочь и закопать, волоча прежде по улицам и по обозу". Если же самоубийца покончил с собой "в беспамятстве, болезни или в меланхолии", то тело его хоронят, хотя и в "особливом", но не в бесчестном месте. Но кроме совершения этого преступления, подлежит также наказанию и покушение на него. Так, если солдат, руководствуясь "мучением", "досадой", "беспамятством" или "стыдом", покусится на свою жизнь, то подлежит изгнанию "с бесчестием" из полка. Если же совершит покушение по каким-нибудь другим мотивам, то подвергается смертной казни (арт. 164. Гл. XIX). Морской устав относится еще строже к самоубийству. Так, в ст. 107 этого законодательного памятника мы читаем: "кто захочет сам себя убить, и его в том застанут, того повесить на районе, а ежели кто сам себя убьет, тот и мертвый за ноги повешен быть имеет"*(655). Таким образом, мотивы самоубийства принимались во внимание Воинским уставом как обстоятельства, смягчающие наказание, по Морскому же уставу они не имеют никакого значения.

Что касается до дуэли*(656), то все участвовавшие в ней (даже если дело и не дошло до поединка), как дуэлянты, так и секунданты, подлежат смертной казни через повешение. Мало того, устав предписывает наказывать даже убитых на дуэли, постановляя вешать их трупы за ноги (арт. 139 и 140 XVII гл. и LXIX гл. I ч.). Самый вызов на дуэль вел к лишению чести и конфискации имущества. В этом отношении Наказ стоит на совершенно иной точке зрения, высказываясь за наказание только одного "наступателя". Екатерина II значительно смягчила наказание за дуэль, предписав манифестом о поединках 1787 г. наказывать не за дуэль, а за ее последствия, смотря по тому, будут ли таковыми раны, увечья или смерть.

Постановления Воинского устава касательно преступлений против телесной неприкосновенности отличаются крайней неопределенностью и противоречивостью. Они делятся на две категории: на побои и на увечья. Устав перечисляет несколько видов тех и других. Так, он говорит о побоях, произведенных рукой, причем полагает за них в разных главах разные наказания. Из них устав выделяет, в качестве специального вида преступления, удар рукой по щеке, караемый таким же ударом по щеке со стороны профоса (палача) в присутствии всей роты (арт. 145. Гл. XVII). Другой вид побоев, о которых говорит устав, это побои, произведенные палкой и вообще тупым орудием, наказываемые по одной статье испрашиванием прощения у обиженного, а по другой отсечением руки. Что касается до увечий, то они наказываются или отсечением руки, или следующим наказанием: преступник ставится под виселицу, и затем ему прокалывают руки гвоздем или ножом; в таком положении он находится целый час, после чего прогоняется шпицрутенами сквозь строй (арт. 143. Гл. XVII).

К преступлениям против чести по Воинскому уставу относится клевета. Она может быть высказана на словах и на письме. В первом случае она карается легче, чем во втором. Так, за устную клевету полагается полугодичное тюремное заключение и, кроме того, обязанность со стороны клеветника публично заявить перед судом, что он солгал (арт. 151. Гл. XVIII). Клевета, высказанная на письме, называется уставом пасквилем и определяется следующим образом: "пасквиль есть сие, когда кто письмо изготовит, напишет или напечатает и в том кого в каком деле обвинит, через что его доброму имени никакой стыд причинен быть может, и оное явно прибьет или прибить велит, а имени своего или прозвища в оном не изобразит" (арт. 149. Гл. XVIII). Таким образом, для наличности пасквиля устав требует неизвестность его автора, чем крайне суживает понятие клеветы, выраженной в письменной форме. Последняя всегда наказуема, но степень этой наказуемости находится в зависимости от истинности или ложности известий, заключающихся в пасквиле. Если известия ложны, то пасквилянт в случае его отыскания подвергается тому наказанию, которое положено за преступление, приписанное им в пасквиле невинному человеку. Если же обвинение верно, то пасквилянт подвергается или тюремному заключению, или ссылке в каторгу, или шпицрутенам. Мотивируется это тем, что "он истинным путем не пошел, дабы другого погрешения объявить". Но как в том, так и в другом случае пасквиль сжигается палачом под виселицей.

Что касается до имущественных преступлений*(657), то Воинскому уставу известны кража, грабеж, поджог и насильственное истребление или повреждение чужого имущества*(658). Определяя кражу как тайное похищение чужой собственности, устав делает шаг вперед сравнительно с предшествующим законодательством посредством введения в оценку кражи цены украденного*(659). Так, он различает кражу на сумму не свыше 20 рублей от кражи свыше 20 р.*(660) Это постановление устава просуществовало до указа 1802 г., разделившего кражу до 20 р., от 20 р. до 100 р. и свыше 100 р. Указ 1812 г. ввел еще одно подразделение кражи до 5 р. Наконец, указом 1816 г. кража была разделена на пять разрядов: до 5 р., от 5 до 10 р., от 10 до 15 р., от 15 до 20 р. и выше 20 р. (причем по-прежнему различалась кража от 20 р. до 100 р. и свыше 100 р.). Постановления указа 1816 г. перешли в Свод Законов изд. 1832 г.

О наказуемости кражи до 20 р. по Воинскому уставу мы уже говорили при рассмотрении повторения преступлений. Кража же свыше 20 р. карается смертной казнью через повешение. С ней в отношении наказания уравнены еще следующие виды кражи: 1) во время наводнения и пожара, 2) из военных хранилищ (напр., из цейхгауза, магазина его величества и др.), 3) у своего господина (так называемая домашняя кража) или товарища и 4) во время караула со стороны караульного. Кроме этих видов кражи, устав знает еще несколько специальных видов, а именно: кражу человека, караемую отсечением головы (арт. 187. гл. XXI), кражу из намета, в поле и в походе, караемую отсечением ушей и носа (арт. 188) и церковную кражу (святотатство), караемую колесованием. Понятие церковной кражи по уставу крайне неопределенно ("кто церкви или иные святые места покрадет или у оных что насильно отымет". Арт. 186. Гл. XXI), почему последняя понималась в это время очень широко. Напротив, проект 1754 г. суживает понятие святотатства, понимая под ним кражу священных вещей из церкви. "Кто из церквей, - гласит ст. 1 гл. XXXIV, - покрадет освященные и прочие вещи, а именно: потир, сосуды, оклады с образов, ризы, деньги, собранные на церковное строение, или престол обдерет". Кража же из церкви "каких других вещей" приравнивается к обыкновенному воровству ("с таковыми поступать так, как о прочих татях положено"). Наконец, к святотатству проект относит и ограбление мертвых ("кто ж гробы будет выкапывать и мертвому телу грабительство чинить", - гласит ст. 3 той же главы). Наказ Екатерины II опять затемняет понятие церковной кражи, с одной стороны, трактуя ее, как преступление против веры, с другой, смотря на нее как на имущественное преступление. По проекту уголовного уложения 1813 г. святотатство, во-первых, признается имущественным преступлением (как и по проекту 1754 г.) и, во-вторых, под ним понимается кража всех вещей, принадлежащих церкви и в церкви находящихся. Кража же вещей, не находящихся в церкви, считается святотатством только тогда, когда касается священных вещей. Отчасти на эту точку зрения стало и законодательство. Так, еще указом Синода 1808 г. было разъяснено, что все вещи, находящиеся в церкви и принадлежащие ей, должны считаться священными, а следовательно, и кража их должна трактоваться как святотатство. Мало того, указ 19 дек. 1810 г. пошел еще дальше и подвел под понятие святотатства кражу всех вообще принадлежащих церкви вещей, хотя бы они в момент кражи и находились вне церкви. Эти указы легли в основу XV т. Свода Законов, причем последний, вопреки традициям нашего законодательства, отнес святотатство к преступлениям против веры*(661).

К области кражи Воинский устав относит также утайку чужих вещей, взятых на сохранение (арт. 193), растрату казенных денег (арт. 194) и присвоение находки (арт. 195). Все эти преступления караются повешением.

Что касается до грабежа, то устав понимает под ним явное, но не всегда насильственное похищение чужой собственности*(662). Он делит его на два вида: совершенный "невооруженной рукой" и с оружием в руках. Первый карается повешением, второй колесованием (арт. 182-185. Гл. XXI).

Поджог рассматривается уставом как вид повреждения и истребления чужого имущества, и оба преступления караются посредством сожжения (арт. 178. Гл. XXI)*(663).

В царствование Екатерины II указом 1781 г. "о суде и наказаниях за воровство разных родов" было впервые смягчено наказание за мелкие кражи. Под последними указ признал кражи "ценой ниже 20 р.". За совершение подобного преступления в первый раз по указу было положено: "имать под стражу и отослать в рабочий дом, где работать, дондеже заплатит то, что украл, и 6% выше того тому, у кого украл". За вторую кражу полагалось то же, но с прибавлением двух ударов плети и обязательной работы в пользу рабочего дома в размере тоже 6% цены украденного. За третью кражу виновный подвергался трем ударам плети, кроме того, отдавался в рабочий дом с обязательством заработать цену украденного, затем 6% этой цены на вознаграждение пострадавшему и 12% в пользу рабочего дома. За крупные кражи наказание осталось прежнее, т.е. смертная казнь, замененная на практике при Елизавете Петровне ссылкой в каторжную работу с вырыванием ноздрей. Другая особенность рассматриваемого указа состояла в том, что он провел точное разграничение между воровством и грабежом, указав отличительный признак последнего в насилии физическом или психическом (грабеж "есть, буде на кого нападет и остановит, стращая действием... и нахально ограбит или что отнимет, или дать себе принудит")*(664). Наконец, третья особенность указа заключалась в том, что он различал понятие "воровства - кражи", от понятия "воровства - мошенничества", понимая под последним карманную кражу на торгах и в многолюдных собраниях, затем внезапно открытое похищение чужого имущества, а также и похищение его посредством обмана (воровство - мошенничество есть "буде кто на торгу или в ином многолюдстве у кого из кармана что вымет или вымыслом или внезапно у кого что отымет или унесет, или от платья полу отрежет, или шапку сорвет, или обманом или вымыслом продаст, или весом обвесит, или мерой обмерит")*(665).

К преступлениям против нравственности Воинский устав относит изнасилование, прелюбодеяние, кровосмешение и др. Изнасилование карается смертной казнью через отсечение головы; но при этом в факте изнасилования судье вменяется обязанность удостовериться посредством освидетельствования пострадавшей. На показания женщин дурного поведения устав запрещает полагаться, "хотя правда, - говорит он, - некоторые права насилия над явною блудницею не жестоко наказать повелевают, однако же, сие все едино, ибо насилие есть насилие, хотя над блудницей или честною женщиною, надлежит судье не на особу, но на дело и на самое обстоятельство смотреть". Эти "обстоятельства" по уставу следующие: 1) "ежели у женщины или у насильника, или у них у обоих найдется, что платье от обороны разодрано", 2) "или у единого, или у другого или синевы или кровавые знаки найдутся", 3) "ежели изнасиленная по скором времени к судье придет и о насильствии жалобу принесет" (арт. 167. Гл. XX). Единственный случай изнасилования, который не наказывался уставом, это - изнасилование невесты (арт. 168. Гл. XX)*(666). Под прелюбодеянием устав понимает недозволенную связь между мужчиной и женщиной, как между женатым и замужней, так и между холостым и незамужней. Под понятие этого преступления подводится и связь между женатым и незамужней, и наоборот. Прелюбодеяние карается тюремным заключением, шпицрутенами и ссылкой в каторжные работы (арт. 169 и 170. Гл. XX). Кроме того, если от связи между холостым и незамужней родится ребенок или женщина только еще забеременеет, то отец обязуется, выражаясь словами устава, "для содержания матери и младенца, по состоянию своему и платы, нечто дать". Если же будет доказано, что женщина вступила в связь вследствие обещания на ней жениться, то ее соблазнитель обязуется исполнить свое обещание (арт. 176). В одном только случае прелюбодеяние наказывается значительно легче, это - если обвиненные в нем женатые люди докажут, что "в супружестве способу не могут получить телесную охоту утолить", т.е. что супруги оказываются неспособными к половому сожитию (арт. 170)*(667). Под кровосмешением или блудом устав понимает недозволенную связь между близкими родственниками и свойственниками, т.е. между такими лицами, которые не могут вступать в брак между собой по соображениям родства или свойства. Устав знает два вида этого преступления: 1) связь между свойственниками и родственниками прямых линий, караемую смертной казнью, и 2) связь между родственниками и свойственниками боковых линий, караемую "по судейскому рассуждению" и церковным покаянием (арт. 173 и 174. Гл. XX). Что касается до мужеложства - преступной связи между мужчинами, скотоложства - преступной связи между человеком и животным, то эти преступления были внесены впервые в наше законодательство Воинским уставом. Первое из них, если было соединено с насилием, карается смертной казнью или вечной ссылкой на галеры (арт. 166. Гл. XX); второе влечет за собой "жестокое" телесное наказание (арт. 165. Гл. XX).

Законодательство XVIII ст. склонно было рассматривать как особый вид прелюбодеяния многобрачие (двоеженство). Проект уголовного уложения, составленный Елизаветинской законодательной комиссией, даже прямо помещает многобрачие под рубрику "прелюбодейства", очевидно, трактуя его как прелюбодеяние, осложненное повторением форм заключения брака*(668). Что касается до наказания многобрачия, то оно отличалось крайней неопределенностью. Так, Воинский устав предписывает тех, "кто при живой жене на другой браком сочетается и тако две жены разом иметь будет", судить "церковным правилом" (арт. 171). Синодский указ 1723 г. в некоторых случаях считал даже возможным признавать второй брак законным (если "оставленное лицо причиной тому есть"). Другие указы наказывали многобрачие различно и в общем довольно мягко (ук. 1766, 1770 и 1784 гг.).

Глава II. Учение о наказании*(669)

Наказывая преступника, законодательство императорского периода преследовало некоторые определенные цели, как и в период Московского государства. Такой целью было, во-первых, устрашение. "Таким ворам, - писал, напр., Петр I Виниусу о раскольниках, - которые, собрав людей, сожигали, без всякой пощады во страх иным, таким же ворам, сжечь"*(670). Точно так же и Воинский устав предписывает казнить бунтовщиков "без всякой милости", "дабы через то другим страх подать и оных от таких непристойностей удержать" (арт. 157). Что устрашение было одной из целей наказания, на это указывает и терминология законодательных памятников, напр.: "под жестоким страхом", "под жестоким его государевым гневом", "под страхом жестокого наказания" и т.п. "Того ради, - читаем в Генеральном регламенте (гл. XLVII), - надлежит публичному месту быть, где в указанное время все наказание чинено быть имеет, дабы всяк, смотря на то, от таких прегрешений и преступлений себя мог охранить". Точно так же и указ 19 янв. 1721 г. предписывает: "всем беглым чинить жестокое наказание, бить кнутом, дабы впредь, на то смотря, другим никому бежать было неповадно". Наконец, указ 1718 г. "для большего страха" велит "по знатным дорогам, где проезд бывает, поставить виселицы", на которых и вешать, "не отписывался", преступников. Иначе говоря, публичность казней также являлась орудием устрашения*(671), эту же цель преследовало законодательство, усиливая жестокость наказания и вводя массу так называемых квалифицированных наказаний.

Другой целью наказания было возмездие в форме, главным образом, материального талиона. Возмездие преобладает в Воинском уставе. "Кто имени Божию хуление наносит, - читаем в нем, - и оное презирает, и службу Божию поносит, и ругается слову Божию и св. таинствам, ему язык раскаленным железом прожжен будет" (арт. 3), или "кто пистолет или шпагу на кого подымет, оному рука отсечена да будет" (арт. 144), или же за лжеприсягу - "два пальца, которыми присягал, отсечь" (арт. 196), или "кто кого убьет, оного (убитого) кровь паки отмстить и без всякой милости оному голову отсечь" (арт. 154), или "кто кого ударит по щеке, оного профос имеет также ударить" (арт. 145) и т.п. Но и другие законодательные памятники, а также и практика нередко преследовали цели возмездия. Вот что читаем, напр., в одном сенатском решении 1722 г. по делу Левина, который "показал себя не только злым порицателем его имп. величества высокия персоны и злодеем к народу, но и богохульником и иконоборцем", почему и был приговорен к сожжению: "прежде той казни (т.е. сожжения) вырезать ему язык, понеже которым удом прежде злобу он произносил, тот уд и казнь прежде восприемлет". При осуществлении целей возмездия законодательство заботилось о постоянном соответствии и соразмерности между преступлением и наказанием; это стремление лучше всего сказывается в наказании пасквилянта. "Оного, - гласит Воинский устав, - надлежит наказать таким же наказанием, каковою страстью он обруганного хотел обвинить, т.е., если кто-нибудь в пасквиле бранил кого изменником или иным злым делом, пасквилотворец и сам должен быть наказан, яко изменник или таких дел делатель, о которых описал" (арт. 149).

Третья цель, преследовавшаяся наказанием, заключалась в обеспечении общества от преступников путем принятия мер, долженствовавших гарантировать население от проявления злой воли лиц, впавших в преступление. Для этой цели служили ссылка и тюремное заключение, получившие довольно широкое развитие в императорском периоде, а также членовредительные наказания и наложение на тело преступников неизгладимых знаков, благодаря которым они всегда могли быть известны всем как заклейменные и в случае бегства легко могли быть отысканы. Вот что гласит, напр., указ 15 янв. 1723 г.: "его имп. величество усмотреть соизволили, что у каторжных невольников, которые присланы в вечную работу, ноздри вынуты малознатны; того ради его имп. величество указал: во всех местах, из которых в каторжную работу присылают, вынимать ноздри до кости, дабы, когда случится таким бежать, чтобы везде утаиться было не можно и для лучшей поимки были знатны; также которые ныне есть при каторжных дворах, такие ж невольники учинить тож". Цель подобного "пятнания" объясняется в указе 9 июля 1698 г.: "смотреть по дорогам и рекам накрепко... ссыльных же беглых, и буде где у кого беглый или ссыльный человек явится, а по осмотру на ком на спине объявится, что он пытан или приложено пятно, и таких пытанных и запятнанных не пропускать и задерживать".

Наконец, последней целью наказания было извлечение выгод из преступника, для чего служили эксплуатация его личного труда и имущественные наказания. Первая крайне развилась при Петре, доказательством чего служит огромная масса указов последнего. "Послать преступников туда, где делают новую гавань" (указ 1722 г.), - читаем в одном из них. "Каторжных не употреблять в мелкие и разные работы, - читаем в другом, - но на те, кои на одном месте, а именно: сваи бить и прочие, тому подобные" (указ 1715 г.). "Ссылать на тамошние разные заводы на работу" (указ 1722 г.), - гласит третий. "Винных баб и девок, - читаем в четвертом, - отсылать в определенный прядильный двор" (указ 1719 г.). Вот что писал сам Петр князю Ромодановскому: "Henadigste Herr, аз доношу вашему величеству, что добрых людей довольство имеем; ныне же зело нужда есть, дабы несколько тысяч воров (а именно, если возможно, 2000 человек) приготовить к будущему лету, которых по всем приказам, ратушам и городам собрать по первому пути и которые посланы в Сибирь, а ныне еще в Вологде". До нас дошли также следующие слова Виниуса: "всяких воров и басурманских полонянников можно на каторги сажать для гребли на цепях, чтоб не разбежались и зла не учинили; и чем таким ворам и полонянникам, которых по тюрьмам бывает много, хлеб туне давать, и они б на каторгах хлеб зарабатывали". Имущественные взыскания также утилизировались государством; одни из них шли в казну (так, по указу 1721 г. "положенные деньги с расколыциков, которые будут собираться вдвое", было предписано отсылать в Штатс-контор-коллегию, а "штрафы по духовным делам имать в Синод"), а другие "на госпитали лечебные", на больницы и т.п.

Иначе смотрела на цели наказания имп. Екатерина II в своем Наказе. Мысли ее касательно наказания весьма важны в области русского уголовного права, так как Наказ был первый памятник, ставший проповедовать у нас гуманные идеи в обращении с преступником, заимствованные с Запада. Цель наказания по Наказу заключается не в возмездии и не в устрашении. Напротив, с точки зрения императрицы, в области мелких преступлений цель наказания состоит в исправлении, в области же крупных преступлений - в воспрепятствовании преступникам причинять вред обществу. Говоря о наказании, Наказ задается вопросом, на основании какого права общество может наказывать своих членов. "Откуда, - говорит он, - имеют начало свое наказания, и на каком основании утверждается право наказывать людей?" "Законы, - отвечает императрица, - можно назвать способами, коими люди соединяются и сохраняются в обществе, и без которых бы общество разрушилось. Но не довольно было установить сии способы, кои сделались залогом общества, надлежало и предохранить оный: наказания установлены на нарушителей. Всякое наказание несправедливо, как скоро оно не надобное для сохранения в целости сего залога". "Когда бы жестокость наказания не была бы уже опровергнута добродетелями, человечество милующими, то к отриновению оныя довольно было бы и сего, что она бесполезна; и сие служит к показанию, что она несправедлива. Намерение установленных наказаний не то, чтобы мучить тварь, чувствами одаренную; они на тот конец предписаны, чтобы воспрепятствовать виноватому, дабы он впредь не мог вредить обществу, и чтоб отвратить сограждан от соделания подобных преступлений. Для сего между наказаниями надлежит употреблять такие, которые, будучи уравнены с преступлениями, впечатлели бы в сердцах людских начертание самое живое и долго пребывающее и в то же время были бы меньше люты над преступниковым телом". "Кто не объемлется ужасом, видя в истории, сколько варварских и бесполезных мучений, вышесказанных и в действо произведенных без малейшего совести зазора людьми, давшими себе имя премудрых. Кто не чувствует внутри содрогания чувствительного сердца при зрелище тех тысяч бессчастных людей, которые оные претерпели и претерпевают, многажды обвиненные в преступлениях, сбыться трудных или не-могущих, часто соплетенных от незнания, а иногда от суеверия. Кто может смотреть на растерзание сих людей, с великими приуготовлениями отправляемое людьми же, их собратиею. Страны и времена, в которых казни были самые лютейшие в употреблении, суть те, в которых соделалися беззакония самые бесчеловечные. Искусство научает нас, что в тех странах, где кроткие наказания, сердце граждан оными столь же поражается, как в других местах жестокими". "Гражданская вольность тогда торжествует, когда законы на преступников всякое наказание выводят из особливого каждому преступлению свойства. Все произвольное в наложении наказания исчезает. Наказание не должно происходить от прихоти законоположника, но от самой вещи, и не человек здесь должен делать насилие человеку, но собственное действие человека. Чтобы наказание не казалось насильством одного или многих, противу гражданина восставших, надлежит, чтобы оно было народное, по надлежащему скорое, потребное для общества, умеренное, сколь можно при данных обстоятельствах, уравненное с преступлением и точно показанное в законах". Чем ближе будет отстоять наказание от преступления и в надлежащей учинится скорости, тем оно будет полезнее и справедливее: справедливее, потому что оно преступника избавит от жестокого и излишнего мучения сердечного о неизвестности своего жребия". "Сказано мной, что в надлежащей скорости чинимое наказание полезно для того, что, чем меньше времени пройдет между наказанием и преступлением, тем больше будут почитать преступление причиной наказания, а наказание действом преступления". "Наказание должно быть непреложно и неизбежно. Самое надежнейшее обуздание от преступлений есть не строгость наказания, но когда люди подлинно знают, что преступающий законы непременно будет наказан".