Четыре и больше: сосчитать

 

В письме, в отличие от математики, число три больше четырех. Чудо числа три в том, что оно дает большую цельность, чем четыре и больше. Как только мы добавим четвертую или пятую деталь, мы потеряем скорость, мы выбиваемся из круга целостности:

 

Эта девушка умна, мила, целеустремленна и страдает анорексией.

 

Описательные элементы можно добавлять до бесконечности. Четыре и более примеров составляют список, но не полное описание. Четыре и более деталей в абзаце могут создать текуче-певучий эффект, который лучшие авторы используют с тех пор, как Гомер дал список названий греческих кораблей. Рассмотрим начало романа Джонатана Литэма [Jonathan Lethem] «Сиротливый Бруклин» [Motherless Brooklyn]:

 

«Окружение — это наше все. Нарядите меня и посмотрите. Я — карнавальный банкир, я — ведущий аукциона, я — площадной артист, я — бормочущий пророк, я — пьяный сенатор на дебатах. У меня синдром Туретта» [54].

 

Если мы применим нашу теорию чисел к этому тексту, мы обнаружим шаблон 1-2-5-1. В первом предложении автор заявляет одну идею, абсолютную правду. Во втором, два глагола в повелительном наклонении. В третьем, он раскручивает пять метафор. В последнем предложении автор возвращается к простому заявлению — настолько важному, что он выделяет его курсивом.

Итак, хорошее письмо также просто, как один, два, три… и четыре.

В итоге:

Используйте один для силы.

Используйте два для сравнения и контраста.

Используйте три для полноты, цельности, законченности.

Используйте четыре и более для списка, описания, собрания и расширения.

 

Практикум

1. Начните читать «рентгеновски» в поисках примеров, когда автор для достижения эффекта намеренно использует то или иное число элементов.

2. Перечитайте некоторые из Ваших работ. Как вы используете «числа». Где Вам хотелось бы добавить или убрать примеры, чтобы добиться эффектов, описанных в «Правиле».

3. Устройте мозговой штурм с друзьями. Придумайте больше примеров для «одного», «двух», «трех» и «четырех». Ищите среди пословиц, бытовой речи, песен, речей, литературы и спорта.

4. Найдите возможность привести длинный список в статье. Например, имена для новорожденных котят, список лекарств в витрине аптеки, вещи, забытые на дне бассейна. Поработайте с порядком примеров, чтобы произвести лучший эффект.

 

Внутренняя интрига текста

 

Используйте этот прием, чтобы заставить читателя перевернуть страницу. А также: прочтите предыдущий прием.

Что заставляет переворачивать страницу; что делает чтение таким притягательным; почему некоторые книги и статьи читаешь, не отрываясь? Причин тому много. Но одним из обязательных приемов является внутренняя интрига в тексте.

Во время скандала Клинтон-Левински я прочитал замечательную статью Дэвида Финкеля [David Finkel], автора воскресного приложения к «The Washington Post». Заголовок был такой: «Как это случилось: скандал в 13 актах». Более конкретно, статья отвечает на вопрос: «Как, прежде всего, Моника Левински попала в Белый дом?»

13 актов — это нумерация глав. Это была завораживающая история, когда проглатываешь страницу за страницей, даже если их не так уж и много.

В конце каждой главы Финкель помещает деталь, которая заставляет читателя идти дальше. Это может быть важный вопрос, оставшийся без ответа, непредвиденный поворот в сюжете, или предположение, или легкая недосказанность.

Например, вот, как Финкель заканчивает восьмую главу, где приводит записанный на пленку разговор между Левински и Линдой Трипп [Linda Tripp]о знаменитом испачканном голубом платье: «Так они продолжали. И только одна понимала всю важность состоявшегося разговора».

Чтобы создать хороший интригующий текст, не нужно детектива.

Я нашел великолепный пример внутренней интриги текста у себя под носом. На первой полосе родной газеты «The St. Pete Times» была статья о проблеме отчаявшихся ребят, прыгающих с моста Саншайн Скайвэй [Sunshine Skiway Bridge]. Это большая проблема, и не только в Санкт-Петербурге (Флорида), но и везде, где есть высокие, завораживающие мосты, которые так манят потерявших надежду.

Вот, как начинается материал репортера Джэйми Джонса [Jamie Jones]:

 

«Ветреным днем молодая одинокая блондинка выходит из церкви и едет на вершину моста Саншайн Скайвэй.

На ней блестящее черное платье и туфли-лодочки. Она взбирается на уступ и смотрит на холодную голубую воду в шестидесяти метрах. Ветер словно подталкивает ее. Пора, думает девушка.

Она подняла руки к небу и оттолкнулась. Два рыбака видели, как она совершила лебединый нырок в Тампа Бэй [Tampa Bay].

На полпути вниз, Доун Пакин [Dawn Paquin] захотела вернуться. «Я не хочу умирать», — думала она.

Через секунду она ударилась об воду. Вода поглотила ее, а затем отпустила. Крича, девушка выбралась на поверхность».

 

Внутренняя интрига в конце абзаца делает невозможным отложить чтение. Так построена вся статья. Репортер разбивает текст на семь частей, каждая из которых отделена визуальным разделителем — тремя черными квадратами. В конце каждой части драматический ход, награда для читателя и причина углубиться дальше в текст.

Мы не привыкли думать об интриге как о внутреннем средстве текста. Интрига ассоциируется с многосерийным фильмом или телесериалом с бурной развязкой. Супер-развязки приходятся обычно на конец телесезона и заставляют Вас ждать начала следующего сезона, как в сериале «Кто застрелил Дж. Р.» [Who shot J. R.]?

Для нас это эффект «продолжение следует». Подумайте, как мы иногда расстраиваемся от того, что придется ждать шесть месяцев, чтобы узнать, что случилось дальше.

Я наткнулся на внутреннюю интригу текста, когда читал приключенческий роман для юных читателей. Я держу в руках репринт одной из первых таинственных историй о Нэнси Дрю [Nancy Drew] «Секрет старинных часов». Цитирую заключение главы XIX:

 

«Крепко сжимая одеяло и часы, Нэнси Дрю отчасти ползком, отчасти переваливаясь через какие-то предметы, пыталась выбраться из фургона, пока не стало слишком поздно. Ей страшно было представить, что случиться, если грабители обнаружат ее в грузовике.

Добравшись до дверцы, она тихонько спрыгнула на землю. Теперь она слышала тяжелые шаги все ближе и ближе.

Нэнси забралась в кабину и захлопнула дверцу грузовика. Она лихорадочно искала ключи.

«Ох, куда я их дела?» — отчаянно вспоминала Нэнси.

Она увидела, что ключи упали на пол и схватила их. Спешно подбирая правильный ключ для зажигания, Нэнси проверила дверцы.

Это было как раз вовремя. Пока Нэнси крутилась, она отчетливо слышала раздраженный шепот снаружи. Грабители спорили, и кто-то уже запирал сарай на замок.

Побег был отрезан. Нэнси загнали в угол.

«Что же мне делать?» — отчаянно думала Нэнси».

 

Вот и внутренняя интрига, которая заставляет Вас следовать дальше.

Подумайте об этом. Этот прием двигает любую телевизионную драму, от «Закон и порядок» до «Западное крыло». Даже «Американский идол» [American Idol] [55]заставляет зрителей пережидать рекламные блоки, чтобы узнать, кого выкинули на этот раз. Любой драматический элемент прямо перед паузой в действии есть внутренняя интрига.

 

Практикум

1. Когда Вы читаете романы или публицистику, обращайте внимание, что автор ставит в конце главы. Как эти элементы заставляют Вас читать дальше?

2. Обращайте внимание на структуру телевизионных сериалов. Авторы сериалов обычно закручивают интригу перед перерывом на рекламу. Найдите примеры, когда такие элементы работают, и когда зритель не заинтересовался.

3. Обсудите, какой результат мы получим, если вставим мини-интригу перед тем, как пригласим читателя приступить к чтению?

4. А что если мы вставим мини-интригу внизу странички в интернете, чтобы читатель не устоял и кликнул или пролистал вниз?

 

Работа с голосом

 

Поработайте с голосом.

Из всех эффектов, создаваемых писателями, один из самых важных и трудноосуществимых — это «голос». Настоящие писатели, повторяют снова и снова, что хотят обрести «голос». И они хотят, чтобы этот голос был «аутентичным» — однокоренное слово с «автором» и «авторитетом»[56].

Но, что такое голос и как автор с ним работает?

Самое практичное определение «голоса» дал мой друг и коллега Дон Фрай [Don Fry]: «Голос — это сумма всех усилий писателя по созданию иллюзии, что автор говорит с читателем прямо со страницы».

Поэт Дэвид МакКорд [David McCord] рассказывает историю о том, как он однажды взял в руки номер старого журнала «St. Nicolas», где печатаются рассказы, написанные детьми. Одна публикация привлекла его внимание, и он «был потрясен отрывком, который звучал естественнее и правдивее всего, что он просмотрел до этого. «Это голос Э. Б. Вайта [E. B. White]», — сказал я себе. Затем я взглянул на подпись: Элвин Брукс Вайт, 11 лет». Качества, которые позволили МакКорду узнать в юном даровании будущего автора «Паутины Шарлотты» [57]можно определить как «голос».

Если прав Дон Фрай, и голос — это «сумма» всех авторских приемов, какие из них неотъемлемы для создания иллюзии речи? Чтобы ответить на этот вопрос, представьте себе устройство, которое называется «графический эквалайзер». Это устройство управляет частотами в звуковом сигнале, контролируя басы и дисканты, с помощью 30 шкал и рычагов. Поднимите басы, опустите дисканты, добавьте искусственное эхо, чтобы создать желаемый звук.

Итак, если бы мы все имели умный-разумный модулятор «письменного голоса», какие рычаги задействовать? Вот несколько вопросов, чтобы сориентироваться:

— Какой уровень языка у автора? Язык конкретный, абстрактный или нечто среднее?

— Использует автор уличный сленг или логическую аргументацию доктора философии?

— Каким родом и числом пользуется автор? Использует он «я», или «мы», или «вы», или «они», или чередует все местоимения?

— Какова природа и где источник его аллюзий? Исходят они из высокой или низкой культуры, или из обеих?

— Цитирует автор средневекового теолога или профессионального борца?

— Как часто автор употребляет метафоры и другие фигуры речи? Хочет ли автор звучать, как поэт, чьи работы насыщены тонкими образами, или как журналист, который использует образы с четкой целью?

— Какая длина и структура типичного предложения? Оно короткое и простое? Длинное и сложное? Или вперемежку?

— Насколько автор ушел от нейтрального тона? Он пытается быть объективным, пристрастным или пылким?

— К чему обращается автор? Обращается ли автор к традиционным темам, используя традиционные повествовательные формы? Или автор экспериментатор и «иконоборец»?

Обратимся к отрывку из радиорепортажа Эдварда Р. Марроу [Edward R. Murrow] об освобождении концентрационных лагерей Бухенвальда, прозвучавшему на радио CBS. Прочтите отрывок вслух, чтобы услышать, как он звучит:

 

«Мы вошли. Цементный пол. Два ряда тел, сложенных, как дрова для растопки. Они были очень худые и белые. Некоторые из тел были в жутких синяках, хотя плоти почти не осталось, такие они худые. Некоторые застрелены в голову, но крови нет. Все тела, кроме двух, были обнажены. Я пытался пересчитать их как можно точнее и пришел к выводу: все, что было мертво — более пятисот мужчин и юношей — лежало здесь в двух аккуратных грудах».

 

Журналист строит репортаж на языке свидетельств очевидца. Я слышу в его репортаже борьбу между профессиональным журналистом и возмущенным человеческим естеством. В описании жуткого зрелища язык автора конкретный и живой. Он использует лишь одну метафору: «как дрова для растопки», остальной текст кажется прямолинейным и простым. Предложения простые и короткие. Голос автора не нейтральный — как можно — но он описывает мир, который видит, а не эмоции репортера. И все же, в последнем предложении появляется автор, используя «я», чтобы не дать возможности усомниться в том, что он видел все своими глазами. Фраза «все, что было мертво» — сродни шекспировской. Это короткое «рентгеновские» чтение репортажа Марроу показывает взаимодействие разных стратегий для достижения эффекта «голоса».

Совсем другой эффект у английского философа XVII века Томаса Гоббса [Thomas Hobbes] в описании человеческих чувств:

 

«Печаль о несчастьях другого есть ЖАЛОСТЬ, и возникает от воображения, что такая беда может случиться с тобой самим, и, следовательно, есть СОСТРАДАНИЕ, а на сегодняшнем языке УЧАСТИЕ».

 

Отрывок Марроу, в своей конкретности, вызывает жалость и сострадание. Отрывок Гоббса, в своей абстрактности, дает им определение. Если Вы будете писать, как Марроу, Вы будете звучать, как журналист. Если Вы будете писать, как Гоббс, Вы будете звучать, как древний философ.

Самый действенный способ проверить «письменный голос» — чтение вслух. Прочтите Ваш материал вслух, чтобы услышать, похоже ли это на Вас. Когда тренеры предлагают этот совет журналистам, они часто встречают скептический взгляд. Вы, должно быть, шутите, говорит этот взгляд. Вы не хотите сказать, что я должен прочитать вслух буквально. Вы, должно быть, хотите сказать — прочитать про себя, чуть шевеля губами.

Нет, именно вслух, и так, чтобы другие услышали.

Автор может читать вслух себе или редактору. Редактор может зачитать вслух автору или другому редактору. Это делается, чтобы услышать голос, чтобы настроить его. Можно прочитать, чтобы похвалить, но ни в коем случае не читайте вслух, чтобы высмеять. Чтение вслух позволяет услышать проблему, которую нужно решить.

Писатели жалуются на глухих к интонациям редакторов, которые читают глазами, а не ушами. Редактор может «увидеть» лишнюю фразу, но что случится с ритмом предложения после удаления фразы? На этот вопрос можно ответить только чтением вслух и на слух.

 

Практикум

1. Прочитайте черновик статьи вслух другу или редактору. Спросите коллегу: «Это похоже на мой голос?» Обсудите ответ.

2. Перечитав одну из своих статей, составьте список прилагательных, которые описывают Ваш голос. Используйте такие слова, как «тяжелый», «агрессивный» или «пробный». Теперь попытайтесь определить, что привело Вас к таким выводам.

3. Прочтите черновик статьи вслух. Можете ли Вы услышать недостатки, которых не смогли увидеть?

 

Возможности повествования

 

Используйте возможности повествования.

Журналисты употребляют слово «рассказ» с романтической неразборчивостью. Они думают о себе, как о бродячих певцах современного мира, сказителях, сочинителях баек. А потом, довольно часто, они пишут скучные репортажи.

Не все репортажи обязательно скучны, как и не все рассказы интересны. Главная разница между рассказом и репортажем — в ожиданиях читателя и писательском исполнении. Составные части рассказа, назовем их историями, присутствуют во многих новостных репортажах. Но редко газетный материал заслуживает титула «рассказа». И наоборот, большинство материалов, которые мы называем рассказами, по сути лишь репортажи.

В чем различия между репортажем и рассказом? Как писатель может тактически использовать эти различия?

Замечательный исследователь Луиза Розенблатт [Louise Rosenblatt] утверждала, что читатели читают по двум причинам: получение информации и приобретение опыта. Репортажи несут информацию. Рассказы создают опыт. Репортажи передают знания. Рассказы переносят читателя, преодолевая границы времени, пространства и воображения. Репортаж указывает нам на что-то. Рассказ переносит нас туда.

Репортаж звучит так: «Школьный комитет соберется в четверг, чтобы обсудить новый план преодоления сегрегации».

Рассказ звучит так: «Ванда Митчелл грозила кулаком в сторону председателя Комитета, слезы текли по ее щекам».

Приемы жанра репортажа и рассказа также отличаются. Например, хотя и цитаты, и диалоги заключаются в кавычки, цитаты оживляют репортаж, а диалоги раскрывают характер и двигают сюжет рассказа.

Знаменитое правило «пять W? плюс H?»[58], представляемое как перевернутая пирамида, помогает многим поколениям журналистов организовывать новость от самого важного к менее значимому. Кто, Что, Где и Когда — самые простые элементы информации [59]. Почему и Как — добиться труднее. Когда эти элементы используются в репортаже, они заморожены во времени, чтобы читатель мог «просканировать» и их уяснить для себя.

Великолепный журналист из Сиэтла — Ричард Залер [Richard Zahler] — продемонстрировал мне, как растопить эти «пять W» и превратить репортаж в рассказ, где время течет, а характеры развиваются. В этом процессе превращения:

— Кто становится Персонажем.

— Что становится Действием (Что произошло).

— Где становится Местом действия.

— Когда становится Хронологией.

— Почему становится Мотивами или Причиной.

— Как становится Процессом (Как это случилось).

Одна из Ваших главных задач как писателя — определить, когда Вы пишите рассказ в противоположность репортажу. Рассказ, утверждает Джон Франклин [Jon Franklin], требует ускорения и замедления действия, запутанности сюжета, обнажений внутреннего мира, и развязки. Том Вулф [Tom Wolfe] продемонстрировал, как соединить правдивый репортаж с такими литературными приемами, как: установка декораций, раскрытие деталей характера, захватывающие диалоги и смена позиций рассказчика.

Повествование, говорят нам ученые Роберт Шолс и Роберт Келлог [Robert Scholes, Robert Kellogg], требует истории и рассказчика. Рассмотрим вступление к серии репортажей «Последний Шанс» о трудных подростках в газете «The Star-Ledger of Newark»:

 

«Рон Орр рухнул на стул, издал протяжный неторопливый вздох и спросил себя, что он здесь делает.

Я мог бы иметь непыльную работу в пригороде, подумал он, сжимая руками голову.

Вместо этого он выбрал работу директора Валей-колледжа, этот клаустрофобный сумасшедший дом, полный предателей-подростков. Некоторые из низ агрессивны; все они трудные.

Сейчас, один из них стоит у него за дверью и проклинает его. Другой угрожал, что будет курить марихуану прямо в холле. Кто-то заорал: «Посмотрите в окно!», — один из студентов собирался погонять на украденной машине.

«И так каждый день», — сказал Орр, растирая виски.

Орр любил напоминать себе, что он молился об этой работе. Сегодня — Выпускной вечер, 2003. Орр подумал: «Бог дал, а теперь я мечтаю, чтобы он забрал это обратно».

 

Это начало очень неплохого рассказа, и рассказчик, Робин Фишер [Robin Fisher], помогает читателю ответить на вопрос: «Каково находиться в этом колледже, с таким директором и такими студентами в этот особенный день, День выпуска?» Фишер становится нашими глазами и ушами. Виртуальная реальность, созданная автором, толкает читателя к симпатии, вниманию к хорошему человеку, пытающемуся помочь проблемным подросткам.

Давайте разберем на составляющие этот отрывок:

— Кто — это размышляющий на библейские темы персонаж директора Орра.

— Что — это, что случится в день выпускного. Удастся ли директору и студентам пережить его вопреки всем раскладам?

— Где — это кампус колледжа, «клаустрофобный сумасшедший дом».

— Когда — это особый день-в-жизни, выпускной.

— Почему и Как — раскрывается в дальнейшем повествовании. Почему директор упорствует? Как работает колледж? Как он выживает?

Чтобы превратить репортаж в рассказ, репортер должен превратиться в рассказчика.

 

Практикум

1. Почитайте новости, держа в голове различия между репортажем и рассказом. Поищите упущенные возможности повествования. Найдите примеры, где автор использовал возможности повествования.

2. Проделайте то же самое с Вашими работами. Найдите примеры, где Вы переносите читателя прямо на место действия. Посмотрите, где можно было использовать приемы рассказа.

3. Повествование зависит от отношения ко времени в истории. Ричард Залер приводит пример старого отеля, уничтоженного огнем. Опишите, как автор мог использовать элементы времени, например, вставить историю самого отеля, момент, когда огонь заметили и вызвали помощь, когда приехала пожарная бригада, и как долго они тушили пламя. В следующий раз, используйте время как прием и репортажа, и рассказа.

 

Цитаты и диалоги

 

Разберемся, чем цитаты отличаются от диалогов.

Репортеры рассказывают мне, что один из главных уроков, которой им преподали в школах журналистского мастерства — «отдавать хорошей цитате лучшее место в статье». Когда люди в статье говорят, читатель слушает. Но люди говорят по-разному.

Газета «The St. Paul Pioneer Press» поведала печальную историю Синтии Скотт [Cynthia Schott], 31 год, телеведущей, которая страдала от нарушения питания и умерла от истощения:

«Я была там. Я знаю, как это произошло», — говорит Кэти Биссен [Kathy Bissen], подруга Синтии по работе.

«Каждый делал то, что считал лучшим. И все вместе, мы разрабатывали схемы поведения с человеком, который, определенно, болен. Однако ничего не сработало. И ты думаешь: «Как же это может быть?»

Схваченная человеческая речь имеет много названий. У газетчиков — это «цитата», у телерепортеров — «синхрон». Ребята с радио сражаются с неудобным словечком «реальность»[60], потому что кто-то реально это сказал. В случае с «The St. Paul Pioneer Press», цитата дает читателю следующие преимущества:

— Она вводит человеческий голос.

— Она объясняет важные моменты в теме.

— Она обрисовывает рамки проблемы или дилеммы.

— Она дает информацию.

— Она раскрывает характер и особенности говорящего.

— Она предваряет дальнейшее изложение.

Вот три цитаты с первой страницы газеты «The New York Times» от 28 июня 2004 года:

«У нас есть силы. У нас есть судебная система и его будут судить. Это будет справедливый процесс, не похожий на то, как он судил рядовых иракцев», — Айяд Аллави [Iyad Allawi], временный президент Ирака о планах относительно Саддама Хусейна.

«Мы можем работать лучше, чтобы создать атмосферу, отличную от описанной в «Повелителе мух»[61], — доктор Джоель Хэйбер [Joel Haber], психолог, о проблеме хулиганства в летних лагерях.

«Снижения на два процента мы можем добиться, просто перестав есть в кафе», — Джойс Диффендерфер [Joyce Diffenderfer] о том, как ее семья борется с растущим долгом по кредитной карте.

Но где находится Джойс Диффендерфер? Где она произносит эти слова? У себя на кухне? У окошка банка, где она оплачивает счета? На работе? Большинство цитат обезличенны — или, более точно, они не привязаны к окружению. Слова существуют вне сюжета статьи. Цитаты говорят «о» действии, но они не «в» самом действии. В этом смысле, цитаты перебивают ход повествования.

Эта мысль приводит нас к силе диалога. Цитаты дают нам информацию или объяснение, диалог представляет собой действие. Цитату можно услышать, диалог — подслушать. Писатель, который использует диалог, переносит нас в то место и время, где мы становимся свидетелями описываемых событий.

Журналисты используют диалог так скупо, что эффект подобен подсолнуху посреди лужайки.

Рассмотрим пример Тома Френча [Tom French] о судебном процессе над пожарником из Флориды, обвиняемом в ужасном преступлении против соседки:

 

«Адвокат вызвал его по имени. Он встал, положил руку на Библию и поклялся говорить правду и ничего кроме. Он сел на место свидетеля так, чтобы жюри присяжных могло видеть и наблюдать его лицо, и самостоятельно решало, что он за человек.

«Вы изнасиловали Карен Грегори?» — спросил адвокат.

«Нет, сэр. Я этого не делал».

«Вы убили Карен Грегори?»

«Нет, сэр».

 

Сдержанность в использовании диалога в новостях безосновательна. Хотя диалоги могут быть восстановлены и реконструированы из рассказа, с привлечением разных источников и ссылок на авторство, диалог можно и просто услышать. Перепалку между мэром и главой муниципалитета можно записать на диктофон и опубликовать. Репортер, который не попал на дачу показаний в суде, может воссоздать точный диалог из протокола заседания, который обычно доступен в госархиве[62].

Умелый автор может использовать и диалог, и цитаты для создания различного эффекта в пределах одной статьи:

«Мам, было похоже, что два самолета сражаются в воздухе», — Марк Кесслер [Mark Kessler], шести лет, из Виннвуда, сказал своей матери Гэйл [Gale], когда она прибежала в школу.

Мальчик только что стал свидетелем столкновения в воздухе самолета и вертолета, в результате чего обгоревшие обломки упали на детскую площадку начальной школы. Вот еще один отрывок из той же статьи:

 

«Было ужасно это видеть», — сказала Элен Амэдио [Helen Amadio], которая шла по Хэмпдэн Авеню, когда произошло крушение. «Оно взорвалось, как бомба. Повалил черный дым».

 

Элен Амэдио предлагает нам настоящую цитату, сказанную напрямую репортеру. Обратите внимание на разницу этой цитатой и предполагаемым диалогом между мальчиком и его матерью. Шестилетний описывает сцену своей испуганной маме. Другими словами, диалог позволяет нам подслушать героев на месте действия.

В редких случаях, журналист совмещает насыщенность цитаты и эмоциональную силу диалога. Но только в том случае, если источник говорит сразу после события, а журналист сосредоточен и на смысле слов, и на действии. Рик Брэгг [Rick Bragg] мастерски проделывает это в репортаже о взрыве в Оклахома-Сити:

 

«Я только что оперировал маленького мальчика, у которого часть мозга свисала наружу», — рассказал Терри Джонс, врач, пока искал в кармане сигарету. За его спиной пожарники пробирались через то, что осталось от здания, в поисках живых и мертвых.

«Скажите мне, — сказал он, — как можно так не ценить человеческую жизнь?»

 

 

Практикум

1. Найдите примеры цитат в газете и диалогов в художественной литературе. Обсудите различное воздействие на читателя.

2. Поищите упущенную возможность для использования диалога в новостях. Обратите внимание на противоречивые обсуждения и судебные разбирательства.

3. Тренируйте свой слух на диалоги. Посидите с блокнотом в людном месте (кафетерий в супермаркете или зал аэропорта). Подслушайте разговоры по соседству и сделайте несколько заметок о том, как передать эту речь на письме.

4. Прочтите работу современного драматурга, например, Тони Кушнера [Tony Kushner]. С друзьями прочтите диалог вслух и обсудите, звучит ли текст как естественная речь или он искусственен.

5. Спросите у двух человек о важном разговоре, который состоялся между ними в прошлом году. Посмотрите, удастся ли Вам воссоздать диалог, который удовлетворит обе стороны. Сначала поговорите с каждым по отдельности, затем c обоими участниками.

 

Будьте начеку

 

Учитесь у «Гамлета» и всегда будьте готовы к большим событиям: предвидеть непредвиденное. Великий тренер по письму — принц Гамлет сказал это лучше: «Готовность — это все»[63].

Лучшие писатели готовятся к большой истории, даже если они еще не нашли ее. Они предвидят непредвиденное. Как Бэтмэн, они застегивают ремень, на котором пристегнуты все полезные приспособления. Они пишут репортаж за репортажем, проводят исследования, наполняя резервуар знаний, чтобы в любой момент применить их.

Спортивные журналисты — чемпионы по готовности. Они пишут большие репортажи в очень сжатые сроки, еще не зная исхода решающего соревнования. Билл Плачке [Bill Plaschke] из «The Los Angeles Times» был наготове, когда Джастин Гэтлин [Justin Gatlin] выиграл олимпийское золото 2004 в забеге на 100 метров:

 

«Его первый забег был «стометровый гидрант»: малыш бежал вниз по Квентин стрит, перепрыгивая через каждый пожарный гидрант на его пути.

Его второй забег был «стометровый педальный»: малыш в теннисных туфлях бежал наперегонки с друзьями, которые ехали на велосипедах.

Двенадцать лет спустя, спокойным средиземноморским вечером, вдалеке от дома, неугомонный парень из нашего двора стал самым быстрым в мире».

 

Домашняя репортерская заготовка сделала возможным этот отличный лид. «Готовность — это все».

Еще один великолепный спортивный журналист — Рэд Смит [Red Smith] — был начеку, когда Бобби Томсон [Bobby Tomson]потряс весь бейсбольный мир в октябре 1951 года своей потрясающей пробежкой:

 

«Свершилось. Теперь история заканчивается. И нет слов, чтобы это передать. Искусство вымысла умерло. Реальность задушила выдумку. Только совершенно невозможное, невообразимо фантастичное правдоподобно теперь».

 

Если Вы пишете о судьбоносных событиях, Вы должны быть подготовлены. Теперь, представьте, каких усилий потребовалось от корреспондента «Associated Press» Марка Фритза [Mark Fritz], чтобы написать материал о бойне на почве геноцида в Руанде в 1944 году:

 

«Больше здесь нет живых. Ни беременные женщины у входа в родильный дом, ни тамильцы, набившиеся в церковь, ни разлагающийся труп мужчины, который лежит в классе под доской с картой Африки.

Все здесь мертвы. Карубамба — это картинка из ада, задний двор, забитый останками плоти и костей, жуткая бойня, погруженная в тишину, за исключением жужжания мух размером с медоносных пчел».

 

Немногие журналисты также многогранны, как Дэвид фон Дрель [David Von Drehle] из газеты «The Washington Post», которому в 1994 году поручили писать большой материал о похоронах бывшего президента Ричарда Никсона. Фон Дрель знал, что придется писать быстро, соревнуясь с маленькой армией коллег-журналистов. «Дэллайны всегда вгоняют меня в дрожь», — признает он. Но дрожь — это лишь физическое проявление готовности писать такую прозу:

«Йорба Линда, Калифорния — Когда в последний раз нация видела их вместе, они были людьми из стали, с одинаковыми стрижками ежиком, титанами своего времени — времени прагматизма и холодного рассудка.

Как смело они говорили. Как бесстрашно они выглядели. Они говорили об устранении своих врагов, о готовности переступить через собственных бабушек, если это даст им преимущество. Их цели были целями гигантов: контроль над нацией, победа в ядерной гонке, стратегическое доминирование в мире.

Титаны времен Никсона собрались сегодня вновь, в не по погоде холодный и серый день. Теперь они все седые или полысевшие, их сталь поржавела, их кожа сморщилась, зрение подводит их. Их пригласили заглянуть туда, куда заводит власть.

«Джон Донн [John Donne] сказал однажды, что смерть демократична», — сказал проповедник Билли Грэхэм [Billy Graham] скорбящим на похоронах Ричарда М. Никсона».

Такая сильная вещь — не случайность. И Фон Дрель щедро делится секретом готовности:

 

«В такое время нужно возвращаться к основам: садиться и рассказывать историю.

Что произошло?

Как это выглядело? Звучало? Переживалось? Кто сказал что? Кто сделал что?

И почему это имеет значение?

Какой в этом смысл? Почему эту историю рассказывают? Что она говорит о жизни, о мире, о времени, в которое мы живем?..

 

Я давно понял: не зацикливайтесь на дэдлайне. Сохраняйте простую структуру, начните с начала, затем перейдите к середине, в конце закончите. Так я работал в этом случае. Здесь нет уходов в прошлое, нет отступлений, нет вплетенных историй. Просто начало, середина и конец. Лид, хронология, рикошет.

Что еще? Много коротких предложений. Активные глаголы. Ясные метафоры. Содержательные цитаты. Живые детали… Возвращайтесь к основам. Они Вас выведут — даже если Вам кажется, что Вы не сдвинетесь с места».

Я закончу историей знаменитого иностранного корреспондента, который сидел в ложе для прессы во время футбольного матча [64]между университетами Мичигана и Иллинойса. Это было 18 октября 1924 года. В течение первых двенадцати минут игры Рэд Гранж [Red Grange] заработал для «Илли» 4 тач-дауна. Позже он принес пятый, и бросился за шестым. «Иллинойс» остановил двадцатую по счету беспроигрышную игру «Мичигана», легендарный Стремительный Призрак накопил более 400 000.

Знаменитый иностранный корреспондент был охвачен благоговейным ужасом. Как об этом можно написать? «Это слишком масштабно», — сказал он. И это произнес человек, который писал о революции в России. Нужно было процитировать Шекспира: «Готовность — это все».

 

Практикум

1. Со своим редактором или друзьями составьте список возможных больших тем, которые могут возникнуть из Вашей специализации, сферы интересов или по следам публикации. Начните собирать «ниточки» для этих тем, материал, который поможет в будущем.

2. Когда смотрите большие спортивные мероприятия, такие как Мировая Серия, Супер-кубок или Олимпиада, прокручивайте в голове, какие лиды Вы бы составили для драматически разворачивающихся событий. Сравните свои идеи с тем, что появляется в прессе или на радио.

3. Большие истории нуждаются в больших заголовках и названиях. Готовьтесь, придумывая новые заголовки к статьям на актуальные темы. Поразмышляйте, какие заголовки Вы предложили бы для следующих тем: убийство Джона Кеннеди; разрушительные последствия урагана Эндрю; катастрофа башней-близнецов; взрыв бомбы в Оклахома-сити; падение Берлинской стены; смерть Элвиса Пресли.

4. Только для Ваших глаз. Напишите себе напоминание: попросить у редактора время и ресурсы для освещения большой темы.