II. Аналитическая беседа с комментариями учителя

— Как бы вы определили жанр поэмы и ее композицию?

Поэма начинается с обращения:

 

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

 

Эти же строки повторяются в середине поэмы, деля ее пополам. Поэма построена как диалог «черного человека» с лирическим героем. Как оказывается, это беспощадный разговор с самим собой, откровенный до «блевоты», исповедь перед самим собой, после которой жить уже невозможно.

— Попробуем проследить, как создается трагический пафос 1-й части поэмы.

Трагизм нарастает постепенно. В начале поэмы возникает образ, обычно вызывающий усмешку:

 

Голова моя машет ушами,

Как крыльями птица.

Ей на шее ноги

Маячить больше невмочь.

 

Быстро становится понятно, что так передается алкогольный бред, и становится уже не до смеха. Одиннадцать раз в первой части появляется рефрен: «Черный человек», закрепляя навязчивое видение в сознании читателя.

«Прескверный гость» посетил поэта. Он явился прочитать «мерзкую книгу» его постыдных деяний, отнять у него малейшую надежду на спасение. Незваный ночной пришелец выворачивает перед грешником всю демоническую, им же вдохновленную, сторону его жизни. Кроме нее ничего и не осталось. Страшно и то, что «прохвост и забулдыга» имел в книге своей жизни «много прекраснейших мыслей и планов», неосуществленных и неосуществимых, конечно, «в стране / Самых отвратительных / Громил и шарлатанов». Это о России, о родной стране?

— Какую роль в создании трагического пафоса играет лексика?

«Темная» лексика: «мерзкий», «гнусавый», «прохвост», «забулдыга», «тоска», «страх», «отвратительный», «громилы», «шарлатаны», «дьявол», «авантюрист», «изломанный», «лживый», «скверная», «скандальный» и т. д. — оттеняется немногими «светлыми» словами: «прекраснейший», «чистый», «веселый», «изящный», «милая», «счастье», «улыбчивый».

— Понаблюдаем за цветовой гаммой. Что меняется по сравнению с традиционным есенинским многоцветьем?

«Цветная» поэзия Есенина здесь оставляет почти один черный цвет. Упоминается еще «до дьявола» чистый снег, какой-то мальчик «желтоволосый, с голубыми глазами», а любимый поэтом голубой цвет становится страшным эпитетом: «глаза покрываются голубой блевотой».

— Как лирический герой реагирует на обвинения «черного человека»?

Герой еще пытается сопротивляться: «Черный человек! / Ты не смеешь этого!» Но с ужасом принимает молчаливое обвинение, что он «жулик и вор, / Так бесстыдно и нагло / Обокравший кого-то».

— Комментируем начало второй части. Вторая часть начинается как будто мирно:

 

Ночь морозная.

Тих покой перекрестка.

Я один у окошка,

Ни гостя, ни друга не жду.

Вся равнина покрыта

Сыпучей и мягкой известкой,

И деревья, как всадники

Съехались в нашем саду.

 

Но уже в следующей строфе жуткое видение появляется снова: «Где-то плачет / Ночная зловещая птица», деревья, только что казавшиеся мирными всадниками, «сеют копытливый стук», тревожный стук, и опять возникает «черный человек».

— Есть ли отличия в описании «черного человека» в первой и второй частях поэмы?

В первой части «черный человек» почти бесплотен. Правда, он садится на кровать, «водит пальцем по мерзкой книге», гнусавит, читает, бормочет, глядит в упор, передает свои мысли. То есть, он описан через действия. Во второй части «черный человек» упоминается лишь дважды, но зато описание его конкретизируется:

 

Вот опять этот черный

На кресло мое садится,

Приподняв свой цилиндр

И откинув небрежно сюртук.

 

Это уже черт из видений Ивана Карамазова, например. Он уже не «бормочет», а «хрипит», а сам «все ближе и ближе клонится». Он уже не просто читает книгу жизни героя, он открыто издевается над ним:

 

Ах, положим ошибся!

Ведь нынче луна.

Что же нужно еще

Напоенному дремой мирку?

Может, с толстыми ляжками

Тайно придет «она»,

И ты будешь читать

Свою дохлую томную лирику?

 

Издевка сменяется ностальгической картиной детства героя: «жил мальчик / В простой крестьянской семье, / Желтоволосый, с голубыми глазами...», «черный человек» дразнит утерянной навсегда праведной дорогой. И снова издевка:

 

И вот стал он взрослым,

к тому ж поэт,

Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою,

И какую-то женщину

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою.

 

— Какова развязка поэмы? Как она связана с развязкой судьбы поэта? Выносить издевательства уже невозможно. Брошенная в «черного человека» трость приносит герою не освобождение, а лишь опустошение: зеркало разбито, «черный человек» оказался вторым «Я» героя («Я в цилиндре стою»). Рассвет, обычно символизирующий начало, обновление, сопровождается безысходным: «...Месяц умер». Начало и конец последней строфы отмечен многоточиями. Точка в судьбе поэта будет поставлена через полтора месяца.